Рубизнес
для Гениев
из России
«Истина освободит вас»
http://Istina-Osvobodit-Vas.narod.ru
MARSEXX

Адрес (с 13.02.06): http://marsexx.narod.ru/tolstoy/tolstoy-makovickii.html
Сверхновый
Мировой
Порядок
Бизнесмен,
бросай бизнес!
Работник,
бросай работу!
Студент,
бросай учёбу!
Безработный,
бросай поиски!
Философ,
бросай думать!
НовостиMein KopfИз книгЛюби всех и верь себе!!!СверхНМП«Си$тема»Рубизнес
Сверхновый Мировой Порядок из России
Чего хочет разумный человек?        К чёрту государство!        К чёрту религиозные культы!        К чёрту удовольствия!        К чёрту деньги!       К чёрту цивилизацию!        «Жизнь со смыслом, или Куда я зову»       Грандиозная ложь психологов: ЗАВИСИМОСТИ!        Наша жизнь — чепуха!        Рубизнес-1        Рубизнес       Светлой памяти Иисуса Христа        Развитие vs. сохранение        О книгах Вл. Мегре        Мы живые       Демонтаж "си$темы"       Чересчур человеческое       Болтовня       Достаточное       Условия       Бедность       Города       Решение проблем       Эффективность       Богатство       Прибыль       Война       Деньги       Паразитизм       Сегодня       Будущее       Что делать       Бизнес, Гении, Россия       Почему       Зачем
«Толстовский листок» — 8, изданный Вл. Морозом на собственные средства.
Ещё писания Льва Толстого берите в библиотеке Марселя из Казани «Из книг» и в «Толстовском листке» Вл. Мороза.

ТОЛСТОЙ ГОВОРИТ
Д.П. Маковицкий

У Толстого
1904 — 1910

«ЯСНОПОЛЯНСКИЕ ЗАПИСКИ» Д.П.МАКОВИЦКОГО

ВЫБОРКА СОСТАВИТЕЛЯ «ТОЛСТОВСКОГО ЛИСТКА»

ПРЕДИСЛОВИЕ К ВЫБОРКЕ ИЗ ДНЕВНИКА Д.П. МАКОВИЦКОГО

ИЗ "ПРЕДИСЛОВИЯ АВТОРА"

1904

Октябрь

Декабрь

1905

Январь

Февраль

Март

Апрель

Май

Июнь

Июль

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

1906

Январь

Февраль

Март

Апрель

Май

Июнь

Июль*

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

1907

Январь

Февраль

Март

Апрель

Май

Июнь

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

1908

Январь

Март

Апрель

Май

Июнь

Июль

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

1909

Январь

Февраль

Март

Апрель

Май

Июнь

Июль

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

1910

Январь

Февраль

Март

Апрель

Май

Июнь

Июль

Август

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

КОММЕНТАРИИ

«ОТ РЕДАКЦИИ»

«ТОЛСТОЙ В ДНЕВНИКЕ МАКОВИЦКОГО»

"Д.П. МАКОВИЦКИЙ" БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

"ЯСНОПОЛЯНСКИЕ ЗАПИСКИ"

ЛИЧНЫЕ ИМЕНА, УПОМИНАЕМЫЕ В ДНЕВНИКЕ Д.П. МАКОВИЦКОГО

Выборка из Дневника Д.П. Маковицкого "У Толстого. 1904-1910" произведена составителем "Толстовского Листка" по тексту издания "Литературного наследства" изд. "Наука" 1979 г.

Несмотря на огромный интерес, который представляет собой каждый день жизни Яснополянского дома в описании Маковицкого (люди, события), полное переиздание Дневника "Толстовским Листком" невозможно из-за обширности материала, представляющего собой более двух тысяч страниц в 4-х книгах. Второе полное издание Дневника в ближайшем десятилетии вряд ли можно ожидать, а тираж первого — 15 000 экземпляров -недостаточен ни для России, ни, тем более, для мира.

Вместе с тем невозможно и дальше оставлять втуне живую речь и всеохватную мысль Толстого, отраженную в Дневнике.

Сказанное выше диктовало необходимость выборки, в которой задачей составителя было акцентирование внимания читателя на высказываниях и суждениях Толстого.

В задачу составителя не входило освещение всех визитов посетителей Ясной Поляны.

Выбранные места, как отдельные пункты, пронумерованы по месяцам. Каждый месяц начинается с пункта один. Круглые скобки в тексте принадлежат Маковицкому, прямые и острые — составителю. Прямая речь без дополнительных ссылок принадлежит Толстому.

В.А. МОРОЗ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ВЫБОРКЕ ИЗ ДНЕВНИКА Д.П. МАКОВИЦКОГО

Как современники не замечали, не понимали Христа! Подобно тому как теперь Льва Николаевича, его разъяснения истины, предостережения. Люди уничтожают остатки христианства. А может случится то, что с Христом: через несколько десятилетий или столетий им, Львом Николаевичем, будет жить мир.

Д.П. Маковицкий 20 апреля 1906 г.

Сравнивая "варварский мир" двухтысячелетней давности с варварским миром сегодняшним — видно, в чем он изменился. Произошла работа на связь — физическую. Он стал весь известен себе. Проявился. Приготовился, чтобы связаться дальше — духовно: 1. Единым религиозным сознанием. 2. Единым языком. 3. Единым, неразделенным на государства мировым сообществом. В этой предстоящей миру работе — первая помощь человечеству будет от Толстого-мыслителя, Толстого-ученого, Толстого-мудреца.

В.А. Мороз 1980 г.

I

Долго, слишком долго не печатался Дневник Д.П. Маковицкого "У Толстого. 1904-1910".

Публикация его состоялась в 1979 г. — чуть не 70 лет спустя после ухода Толстого из Ясной Поляны (и следом за ним из жизни), и — спустя почти 60 лет после смерти автора Дневника — свидетеля завершения жизненного пути Толстого. Несколько поколений людей не знали и продолжают не знать этот великий документ эпохи.

Тем временем жизнь людей нашего века стремительно летит в "неизвестность" (такую ли уж неизвестность, если видеть как будущее этой жизни зреет в ее настоящем?) — летит ветвью оторванной от ствола — религиозного сознания человечества, с венчающей его кроной — религиозным учением Толстого, в котором, как в высшей своей точке — точке единения — сошлось накопленное в тысячелетиях разноликое, как само человечество, сознание его религиозных учителей, чтобы предстать, наконец, единым учением (одновременно и — "старым", потому что доцерковным, и — "новым", потому что — внецерковным!), соединяющим сознание человечества, а значит, и само человечество одним для всех людей едино мысленным учением о Боге и человеке, как сыне Бога.

Увы, какова жизнь людей нашего века и какой она будет в веке будущем легко видеть по тому: в какой степени связана она с религиозным сознанием человечества.

Толстой говорит: "Выход для всех народов мира в одном: в том, чтобы признать то высшее религиозное сознание, до которого дожило человечество нашего времени и следовать ему".

Толстой говорит: "Только кажется, что человечество занято торговлей, договорами, войнами, искусствами: одно дело для него только важно и одно только дело оно делает: оно уясняет себе те нравственные законы, которыми оно живет. Нравственные законы уже есть. Человечество только уясняет их себе, и уяснение это кажется не важным и незаметным для того, кому не нужен нравственный закон, кто не хочет жить им. Но это уяснение нравственного закона есть не только главное, но единственное дело всего человечества."

Увы, жизнь людей нашего века настолько оторвана от религиозного сознания человечества и выработанного им нравственного закона, что кажется, будто нравственно полые существа каких-то очертенелых миров заполонили собой, уготованный единым Отцом всех людей — сынов-братьев — его прекрасное создание — Мир Божий.

Занятые увеличением материальных благ, при полном забвении "знания в чем назначение и благо человека" (слова Толстого), занятые "борьбой с преступностью" (не понимая, что по Христу борьба с преступностью означает борьбу человека с самим собой), занятые "искуплением вины" — вторичным возведением в России храма Христа Спасителя (в знак покаяния!) и одновременно совершением на Кавказе еще большей вины — того, что в XX веке получило название: преступление против человечности,— люди не могут остановиться в своей безумной деятельности. Как будто земля под ними — не Божья, а сами они не Божьи дети.

Но это не удивительно. "Не понимает" нравственный закон нерелигиозное сознание человека, составленное из нерелигиозных людей человеческое общество.

Отстаивание национальных интересов, как государственных границ, спустя двадцать веков после их упразднения религиозным учением Христа о всемирном братстве людей, и в самое время столь же сильного их отрицания религиозным учением Толстого!

Толстой говорит: "Россия? Что такое Россия? Где ее начало, где ее конец? Польша? Остзейский край? Кавказ со всеми своими народами? Казанские татары? Ферганская область? Амур? Все это не только не Россия, но все это чужие народы, желающие освобождения от того соединения, которое называется Россией... На нашей памяти Ницца была Италией, вдруг стала Францией; Эльзас был Францией, стал Пруссией; Приморская область была Китай, стала Россией; Сахалин был Россия, стал Японией. Нынче власть Австрии распространяется на Венгрию, Богемию, Галицию, а английского правительства — на Ирландию, Канаду, Австралию, Египет и мн. др., русского правительства на Польшу, Грузию и т.д. Но завтра власть эта может прекратиться. Единственная сила, связывающая воедино все эти России, Австрии, Британии, Франции, — это власть. Власть же есть произведение людей, которые, противно своей разумной природе и закону свободы, открытому Христом, повинуются людям, требующим от них дурных дел насилия. Стоит только людям сознать свою, свойственную разумным существам свободу и перестать делать по требованию власти дела, противные их совести и закону, и не будет этих искусственных, кажущихся столь величественными соединений -России, Британии, Германий, Франций, того самого, во имя чего люди жертвуют не только своей жизнью, но и свойственной разумным существам свободой. ("Конец века", 1905 г.)

Как будто, чтобы людям остановиться, одуматься и перемениться, нет для них в этой жизни руководящей нити: идущего от своего начала — Бога, религиозного сознания человечества, (нити, за которую надо только ухватиться, чтобы привести в соответствие с ним свою жизнь).

II

Люди нашего века не ведают, не интересуются, не хотят знать, и — им мешают, от них скрывают, им не дают знать, вызревшего на всей многотысячелетней мудрости, мировоззрения, обращенного в наше время к человечеству в целом -как наставления на путь религиозного сознания всего человечества (таково уж великое назначение Толстого!) — научающего людей религиозному отношению к жизни, и только тогда, вследствие этого, — их мирного, любовного существования под Богом (а не всеобщей гибели под бомбами).

И не удивительно, что живя в отрыве от учения, дающего им жизнь (что то же, что в глубоком нравственном невежестве) — люди ежечасно, ежеминутно убивают себя в войнах и без войн, потому что: или — работа над своим сознанием (изменение его) — делание его религиозным и тогда — Жизнь... Или — уничтожение жизни, своей и других, убийственной силой нерелигиозного сознания.

Позор человечества (а значит и России) в том, что имея перед собой нравственный закон, обозначенный всей мудростью человечества и определенный Толстым, как путь жизни, ни Россия, ни человечество не следуют ему.

III

И как люди нашего века, в разных частях материально сцепленного, но разномыслием расчлененного мира, оторваны от религиозных писаний самого Толстого, также они оторваны от совершенного в России честнейшего, любовного труда о ТОЛСТОМ.

В чем он? В запечатлении той истины, что мыслительная жизнь человека рождается на опоре религиозного сознания человека, и что дело Божье ("делайте как Я и будете такими как Я") делает только тот человек, кто имеет сознание Божье.

Достойный преклонения труд Маковицкого — в донесении до других Мысли, с одной стороны соединенной с "канвой жизни" (как мира, так и мыслителя), с другой — неотделимой от "вечного", "бесконечного", от "начала", от Бога. Толстой говорит: "Я живу в вечности и все должен рассматривать с точки зрения вечности".

Как до сих пор скрывается (не печатается) "Свод мыслей Толстого", составлявшийся много лет В.Г. Чертковым и Ф.А. Страховым и который более чем тридцатью их сотрудниками подготовлен к печати еще в 1913 г. и не напечатан (Толстой говорил о "Своде", что это его настоящая биография), так до недавнего времени скрывался Дневник Маковицкого.

Узнавая содержание этой драгоценной летописи, понимаешь, что иначе не могло и быть: то, чем жил Толстой-мудрец: углубленным уяснением жизни, и высшим, что есть в человечестве — мудростью его религиозных учителей (панацеей от бед человеческих) слишком не соответствует тому, чем жило и живет, как прежнее так и теперешнее человечество, руководящееся безбожным сознанием (а проще сказать — глупостью) — причиной всех бед человеческих.

Удивительно другое — что рукопись Маковицкого избежала уничтожения и дождалась выхода в свет, чтобы светить.

Дневник Маковицкого — великая книга великого человека. Потому что отвечает единственной задаче человеческой жизни — нести истину.

Оказавшись ближе других к чистейшему источнику Мысли, имя которому ТОЛСТОЙ, вбирая в себя его каждый вновь рожденный, озаряющий луч, проникаясь его сиянием в самом будничном окружении жизни, Маковицкий в своих шестилетних записях дал увидеть в цельности многогранный кристалл толстовской мысли. Это — проникновенная работа свободного ума и открытого сердца Маковицкого. Это — соединение одного работающего сознания (религиозного) с другим работающим сознанием (делающимся религиозным) не могло бы возникнуть без любовного отношения людей друг к другу и бесценного слияния в единомыслии двух людей. Это — исторический документ, навсегда вошедший в ту сферу жизни, выше которой нет — сферу религиозного сознания.

IV

Источник религиозной мысли (а мысль не религиозная не есть мысль) — БОГ.

Религиозная истина, открытая Христом и неустанно раскрываемая Толстым, исходит из центра или точки опорыДуха Божьего в человеке и выращенного им в человеке религиозного сознания. Она в том, что весь известный нам род человеческий есть дети единого Отца (Бога).

Осознание в себе единого Отца указует на идеал, которым должен жить человек — жить Духом Божьим в себе — единением с Отцом.

Единый Отец собирает сознание человека на духе Божьем в человеке и обязует творить только божеское...

Единый Отец дает провести из Центра "равновеликие радиусы" (по Толстому) — такую деятельность человека, которая образует сферу религиозной жизни и несет так дальше, из века в век, Отцовские идеалы...

Единый Отец дает судить о "божеском" и "не божеском в философиях, науках, искусствах и всех делах человеческих...

Единый Отец дает понять, что разделение рода человеческого на государства, их устройства, границы есть уродливый атавизм. (Толстой называет патриотизм рабством)...

Единый Отец вскрывает ложность непримиримых между собой церквей "ложных вер" (по Толстому), не дающих миру людей соединиться в братской любви...

Сознание, опирающееся на точку опоры-центр — сознание религиозное — выводит в жизнь религиозную деятельность человека, и она-то (так просто), только она! — дает всему жизнь.

"Сын человеческий", очнувшись от безотцовщины, становится "сыном Божьим", узнавая исток своей жизни и дела, сознает свою общность со всем.

По истоку — из центра (точки опоры) или, наоборот, из нецентричности (безопорности) узнается: религиозна или не религиозна та или иная жизнь и деятельность человека. Отсюда так легко судить Толстому о "божеском" и "не божеском" в человеке и человечестве.

Нет разных точек зрения на жизнь и деятельность (чем гордятся, и чем хотят удивлять других: "быть собой", "быть не похожим"). Есть одна точка зрения — религиозная, прозревающая все, созидающая, и — множество других — слепых и разрушающих.

Религиозная мысль — творимое единомыслие с Отцом (а не то, пробив которого возражают спорщики, отстаивающие каждый "свою", а значит, безбожную "точку зрения"). Религиозная точка зрения — одна. Религиозная точка зрения одна на все!

Это надо знать. Этот камертон надо постоянно иметь в уме, узнавая взгляды Толстого на все, и, понимая его, вместе с ним понимать все.

V

Выборка из книги Маковицкого не есть системное изложение мышления Великого Философа Жизни (скорее всего таковым является неизвестный до сего дня, потому что содержится в строжайшей тайне, "Свод мыслей Толстого"). "Выборка" — это отдельные суждения по отдельным случаям, характеристики и оценки отдельных лиц, отклики на сделанное или высказанное кем-то, на события, касающиеся целых народов и жизни мира. Охватывая все это многообразие, не забывая "камертон", что все, о чем говорит Толстой, он говорит с одной точки зрения — религиозной, надо с благодарностью понимать еще и то, что все это доносится до нас Д.П. Маковицким — человеком несущим истину, и — "имеющий уши да слышит" — доходит до нас.

В.А. МОРОЗ 1995 г.

ИЗ "ПРЕДИСЛОВИЯ АВТОРА"

1. Я начал записывать слова Л.Н. Толстого сначала для чешских и словацких друзей и для биографов Л.Н., потом продолжал записывать потому, что те, кто лучше меня мог это делать, не делали этого; затем уже втянулся в эту работу.

2. Записывал я иногда по памяти, иногда же во время разговоров старался незаметно записывать все, какие успевал, отдельные выражения и целые мысли, сказанные Л.Н. Когда расходились спать, я садился за переписывание того, что в течение дня записал на листках, стараясь по этим записям восстановить нить разговора.

3. Слова тех лиц, с которыми говорил Л.Н., я не записывал подробно; от этого в моих записках Л.Н. часто говорит больше, чем его собеседники, и говорит как будто с апломбом, стараясь внушить собеседнику свою мысль. На самом деле бывало обратное: собеседники Л.Н. говорили больше, чем он, и часто именно они говорили с апломбом, стараясь заставить его согласиться с их мнением. Л.Н. же только отвечал на их слова.

4. Л.Н., спустя некоторое время после моего приезда в Ясную Поляну, узнал, что я записываю его слова, и мне бывало иногда неприятно сознавать, что я, может быть, стесняю его беседу, как бы оказывая давление на него, заставляя его воздерживаться от высказывания тех мыслей, записи которых он не желал. Но мне кажется, что, в конце концов, Л.Н. не был недоволен тем, что я записывал: иногда мне казалось, что Л.Н. говорил некоторые вещи таким тоном, в котором слышались обращенные ко мне слова: "Это запишите".

1904

Октябрь

1. Я приехал к Льву Николаевичу в Ясную Поляну с поручением от Черткова. <...> Я передал Л.Н. письмо Владимира Григорьевича.

— Боюсь писем Черткова, — сказал Л.Н. и ушел к себе в кабинет читать его. Через несколько минут вернулся опять в залу, говоря:

— Письмо Черткова прекрасное. Я вполне согласен с его взглядом, что если нет свободы воли, тогда нет и Бога.

2. — Жалею, что у Кропоткина такое чувство к японцам, что не доверяет хорошему, что в них есть, и не старается действовать на это у них, — сказал Л.Н. — Кант, которого я теперь много читаю и очень люблю, говорит, что если хочешь подействовать на другого, то действуй (влияй) на задатки хорошего в нем. Удивительно, что Кропоткин, анархист, за государственную войну. Мне государственная точка зрения, как и национализм, патриотизм, совсем чужды, я свободен от нее. Нельзя царствовать невинно.

3. — Социализм — это только один из симптомов; война будет, пока не все люди будут работать, и пока будут одни люди других бить по зубам, и пока будет земельная собственность; но не будет войны только тогда, когда у людей будет религиозное сознание.

4. — Жаль, что такие люди, как Кропоткин, пренебрегают религией, смотрят на религию как на что-то отжитое. И партийность обязывает. Он от этого (пропаганды революции) не может отказаться, может быть, потому, что ему пришлось бы отказаться от своего прошлого. Это так, как архиерею, который 30 лет жизни посвятил на то, чтобы сделаться архиереем, отказаться от церкви. Это трудно.

5. Кто-то сказал:

— Не было бы революции (Французской), где мы были бы теперь? Не было бы благодатных приобретений революции в Европе.

— Я думаю, наоборот, — сказал Л.Н., — было бы лучше. После революции правительство поднялось. Представители революции пошли на компромисс. Идеи Французской революции: уничтожение земельной собственности, введение подоходного налога, уничтожение милитаризма — не осуществились. <...> Если у нас был бы парламент, то о земельном вопросе кто стал бы говорить? Сошел бы с очереди, и пришли бы на очередь вопросы о постройке технических школ, сооружении памятника Николаю Павловичу. Царь мог бы осуществить национализацию земли. Если была бы революция, то после нее кто правил бы народом? Какие представители его?

6. — На письма к государю я махнул рукой и ничего не имею сказать государю. <...>

Это Л.Н. сказал так, что видно было, что он считает царя слабым человеком, который не то что другим, но и самому себе помочь не может.

7. — Бирюков говорил, что он старается, чтобы при ссоре враждебное чувство было доведено у него до нуля; чтобы оно, сколько раз его ни умножать, все-таки оставалось бы нулем...

8. [В разговоре о Черткове и Саранчеве, который живет у Чертковых.]

— Как у Саранчева, Черткова чередуется угнетение духа с подъемами его, так и у меня, и у всякого. Иногда просто не в состоянии думать.

9. — Прогресс идет по спиральной линии. Как на пароходе, который тянет за собой барки, надо наблюдать за силой пара: если есть пар, то, значит, есть и движение. Нельзя судить по внешним явлениям, есть ли движение или нет, а надо справляться, что говорили мудрецы тысячи лет тому назад и что теперь.

10. Назывались явления, свидетельствующие о регрессе человечества. Л.Н. на это возражал:

— Сократ был единицей, и истина (его взгляды) была только маленькой кучке доступна, а сейчас эти мысли доступны многому множеству. Вспомните времена Ивана Грозного, когда в Москве на пиках гнили головы людские.

11. Заговорили о ницшеанстве.

— Оно уже слабеет, прошло. Мне эта легенда, как Христос подходил к бесноватому и бес сказал ему: "Ты меня мучаешь", очень нравится. Так и теперь бес — Ницше, национализм, патриотизм, — слыша Христа, мечется.

12. Абрикосов ехал с ранеными солдатами. <...> Один солдат хвастался, сколько он убил японцев, китайцев. На слова Абрикосова "Но убивать же грех" солдат сказал: "Они ведь некрещеные, — все равно что собаки".

Л.Н. заметил:

— Какое злое внушение происходит от крещения: люди отличают себя от других!

13. — Настоящее есть соприкосновение прошлого и будущего. Его нет. Вне времени же человек свободен.

14. Редко у кого (у одного на тысячу) найдется религиозное сознание, что не должно противиться злу. Все думают сейчас о том, какие из этого выйдут последствия для государства. Самые ученые люди придают объективным делам значение, но не признают религиозного сознания. Масарик не признает непротивления злу, а это основа христианского учения.

15. — Если бы высшие государственные власти спросили совета у меня, — говорил Л.Н., — я бы им свободы религии не посоветовал, потому что этим правительство подрубило бы сук, на котором сидит. Свобода же слова — да, от этого оно ничего не потеряет.

16. — Можно указать писателей, у которых имеется религиозное настроение. К таким писателям принадлежат Диккенс, Гюго, Руссо. Никогда не теряет нравственной точки зрения и Кант.

17. — У немецкого народа отношение к религии внешнее, лучшие из них идут в церковь, русский народ настроен более религиозно; да и у славян вот назаренство.

18. Л.Н. передал мысль брата Сергея Николаевича: "Музыка есть воспоминание того, чего никогда не было, и мечты о том, чего никогда не будет". Другой раз сказал: "Музыка — это стенография чувств".

19. Абрикосов рассказал Толстому, что его дедушка советовал ему, умирая: "Не ищи, не добивайся правды, а то попадешь в яму — Ясную Поляну".

Л.Н. было неприятно слышать это. Я его пожалел при И.И. Горбунове: "Сколько ему неприятностей, сколько вражды против него, как он один идет против всего мира". — "Но зато и сколько радости, любви он испытывает. Чей голос слышен так во всем мире, как его?" — сказал Иван Иванович.

20. — Когда я сегодня просматривал все собранное мною для «Круга чтения», мне стало неприятно и совестно, что сам я пишу такие вещи, а жить так не умею.

21. — Надо поместить в «Круг чтения» Рескина о торговле. Также из Генри Джорджа, Давидсона-Моррисона... Какая интересная биография Гаррисона, составленная Чертковым! Борьба за освобождение негров испортила, ослабила в нем стремление к общему. Одному негру, бежавшему на Север, он указал путь и дал ему нож и револьвер, чтобы защищать себя. Это меня опечалило.

22. "Церковь упразднена, заменена всемирным общением". Такую заметку сделал Л.Н. на полях "Религии" Канта.

23. — У Канта ясный ум, но очень трудный слог, и он иногда неточно выражается. Чаннинг выражается точнее.

24. — У Канта "категорический императив" — то же, что религиозное сознание.

25. — Ламеннэ религиозный, немного революционер.

26. — Как Сютаев хорошо отвечает на возражение, что если мы не будем употреблять насилие, то турки завоюют нас: "Победи ты турка в себе, и тогда, когда мы будем так жить, сами турки придут к нам, чтобы жить по— нашему".

27. Л.Н. читал больше часа, а затем другие — еще час читали "Кому служить" Архангельского.

— Много хорошего, искренно и горячо написано, язык прекрасный. Архангельский лучше Эмерсона. Его мысль та, что насилие, которым хотим установить благоустройство (извне на людей действовать), портит людей.

28. — В каждом человеке есть божественное начало, действуйте на это.

29. — Хочется написать катехизис для детей.

Усвоение взглядов истины проложит в их душе путь, по которому им легче будет двигаться, жить. Слова "Бог" буду по возможности избегать, к этому пусть сами доберутся, пусть это вытекает из того, как они должны жить.

30. Л.Н. спросил меня про отца. Я сказал что он уже все понимает по-вашему, за исключением трех вопросов. Вот эти три вопроса: 1) непротивление злу, 2) незабота о завтрашнем дне, 3) целомудрие.

— Да ведь это те самые идеалы, которые вполне исполнить нельзя. Незабота о завтрашнем дне связана со свободой воли: для себя надо жить в настоящем, нет прошедшего и будущего, а для других (семья — расширение личности) надо стараться думать о прошедшем и будущем.

31. — Вы никогда не охотились? — спросил меня Л.Н. — Это атавизм — преследовать зверя.

32. Хорошо говорят у Толстых: правильно, выразительно, художественно, особенно сам Л.Н. Он не говорит на "а". Читает так, что и не заметишь, что читает из книги, как будто рассказывает. Интонация мастерская.

33. Я получил телеграмму из дому — зовут к заболевшему тифом племяннику. Л.Н. спросил меня, о чем телеграмма. <...> Прощаясь со мной:

— Приезжайте, голубчик.

Декабрь

1. — Спиноза говорит, что есть два способа познания: один внешний (опыт, наблюдение), второй — внутренний (совесть, божеское). Первый всеми силами стараются развивать, вторым пренебрегают.

2. — До "Войны и мира", когда мне было тридцать с лишним лет, Страхов прислал мне Эпиктета на французском языке. Я прочел и подумал, что это все — старое, известное. Когда впоследствии развилось у меня религиозное сознание, я читал снова Эпиктета и мне он был дорог; я нашел в нем точь-в-точь то же самое, что я перечувствовал, передумал.

3. — Как хорошо Давидсон-Моррисон предвидел будущее: государственный социализм (т.е. социализм, признающий власть государства) — детство; анархический социализм (который не признает никакой власти) — возмужалость. Писал он это в 1896 году, и теперь уже так есть (один социализм — прошлое, другой, анархический — будущее).

4. Л.Н. говорил о японском монахе, который на религиозном конгрессе в Чикаго (где он представлял несколько монастырей) играл выдающуюся роль; теперь же поехал на войну, чтобы побуждать солдат к храбрости, говоря им: "Есть два дела, ради которых стоит жить: это разум и истина, за которые теперь воюет Япония, вот и боритесь за них".

5. — Не надо принимать без критики изречения (мысли) известных авторов, как не надо пренебрегать изречениями неизвестных, не знаменитых людей. Эту мысль я вчера записал себе.

6— (О книге Коменского "Лабиринт света и рай сердца".]

— Это аллегории — не люблю. <...> Когда важное дело, надо тем проще выражаться. Иногда можно, как Христос, — притчами.

7. [Приехал Фролов, семинарист, 18-летний юноша, чтобы прочесть Л.Н. свои статьи "Кто я" и "Что вне меня".]

— Удивительно, что он выражает то же, пишет о том же, о чем я, 76-летний старик, — сказал Л.Н. — Он, как молодой человек, ищет сочувствия. Я ему советовал не писать сочинения, а выражать свои мысли в трех строках или на трех страницах. <...> Спрашивал, что делать, продолжать ли учиться? Я ему советовал не продолжать учение, а стать учителем, тогда у него будет досуг читать.

8. Шла речь про письмо Л.Н. о конституции (в Филадельфию), по которому "Московские ведомости" заключили, будто Толстой против конституции, замолчав, однако, что он против нее по христиански-анархистским мотивам.

9. — Надо думать про смерть. При прошлой болезни я видел, как это хорошо, если не боишься смерти,

10. М.А.Шмидт сказала:

— Когда хорошенько подумаю о словах Л.Н., всегда нахожу, что он прав; иногда мне кажется, что он ошибается, но, подумав хорошенько, убеждаюсь, что это я не понимала дела.

11. Сергей Львович хотел, чтобы Л.Н. высказался в том смысле, что конституция — очень желательный шаг вперед от абсолютизма. Л.Н. же говорил, что агитация земств в обществе в пользу конституции есть напрасная трата сил; люди знают нечто более хорошее, что надо делать. Если бы всякий из этих людей заботился о себе, о том, как ему самому надо жить, они поступали бы лучше и делали бы более нужную работу. Надо стараться каждому улучшать свою жизнь, а не думать о других — о пропаганде. О последствиях, о производимом этой внутренней работой эффекте нечего думать. Мнение других тоже не важно, надо работать перед Богом.

— Герцен сказал: "Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества!"

12. — Если бы была введена конституция, — сказал Л.Н., — меня это порадовало бы, как меня радует свежий снег, когда санный путь плохой. Конституция — это маленькое дело в движении человечества вперед. <...> А тут эту маленькую вещь ставят выше всего, а другими пренебрегают. Агитация — это известная деятельность, конституция — мера, которую может ввести правительство.

13. Л.Н. говорил, что никакими изменениями внешних форм человеческой жизни вообще и, в частности, русского государства, нельзя достигнуть того благополучия, которого можно достигнуть внутренней работой каждого отдельного человека над своим самоусовершенствованием. Что, может быть, материально и были бы некоторые улучшения, но что забота об этих материальных делах, несомненно, задерживала бы внутреннюю работу человека, потому что он отвлекался бы в другую сторону. И что если бы его (Л.Н.) спросило правительство, что ему делать, то он сказал бы — дать то, чего все требуют, потому что это бы всех успокоило, умиротворило. Так, например, если бы несколько человек собрались пахать, а вдруг их повели бы подметать двор; очень приятно иметь чистый двор, только нельзя заниматься этим, когда нужно пахать. Когда люди занимаются самоусовершенствованием и достигли некоторого развития, то попутно достигаются и материальные выгоды. Когда люди хороши, то нет нужды напирать на это (т.е. на материальные улучшения). Пример — духоборы.

14. Сергей Львович сказал, что при хороших формах жизни (правления) и люди будут лучше.

— Наоборот — тогда будут соблазняться теми формами и будут отвлекаться от внутренней работы, что и видно на других странах, где все те же грехи.

15. Бирюков ставил Л.Н. те же вопросы, клонящие к тому, чтобы получить от Л.Н. ответ, что конституция все-таки лучше монархии и что поэтому надо желать ее как шага вперед. Но Л.Н. не дал этого ответа.

— Лев Николаевич, не признавая правительство, будучи анархистом, не может желать перемены формы правления, — сказала Мария Львовна.

16. Брайан приезжал к Л.Н. в декабре 1903 г. Он приехал утром, а в 12 ч. должен был уехать, т.к. на другой день ему было назначено свидание с императором Николаем II. Л.Н. прервал свои занятия и вышел к нему. Поговорив с Л.Н., Брайан решил остаться до вечера и телеграфировал в Царское Село отказ.

— Брайан был серьезный, — сказал Л.Н. — Мне странно, что он может претендовать на президентское кресло. По своим взглядам, он очень исключительный американец.

17. — Я себя поймал: когда Россия уступила Кульджу, мне было жаль, зачем уступила, раз уже имела ее. Патриотическое чувство.

18. Был у Л.Н. еврей из Одессы интервьюировать его насчет сионизма и территориализма (переселения евреев в Уганду). Разговор был напряженный, серьезный, утомительный. Сионизм, оказывается, сильнее всего среди русских евреев. Территориализм симпатичнее Л.Н., чем сионизм, поддерживающий еврейскую исключительность и догматизм. Л.Н. вспоминал трех евреев, которые были ему симпатичны (Минора не было между ними). Минору-младшему дал рекомендацию к Тургеневу, другому — к Кросби. Вспомнил, что, когда он изучал еврейский язык с раввином Минором и они дошли до слова Yahve (Иегова), Минор сказал, что он не смеет произнести это слово, и вместо него сказал: "Адонай".

19. — Все ищу, чем держится правительство; что делает возможным, чтоб царствовали такие люди, как Наполеон или развратная, ограниченная, злая Екатерина, как могла она водить мир за нос в продолжение 30 лет?

Ответил, что находит причину в государственной машине, посредством которой достигается повиновение людей.

20. — Петр III и Павел были лучше, чем какими их представляют, потому что убили их и надо было их оклеветать, чтобы оправдать себя.

21. Бирюков упомянул про работы двух китайцев, писавших, что Л.Н. ссылается на их мудрецов и согласен с ними. Дунаев вспомнил про китайца во Владивостоке, который говорил его знакомым с большим уважением и знанием про Толстого.

22. Л.Н. так не говорит, как я записываю. Он выражается кратко, сильно, ни одного лишнего слова; слово соответствует представлению. Никто не говорит так определенно, как он.

23. [Вспоминали сына Ванечку, последнего ребенка Толстого.]

Раз няня недостаточно тепло одела его, и Софья Андреевна бранила ее, что ребенок может простудиться и заболеть. "Не сердись, мама. Разве не легче умереть, чем видеть, когда люди сердятся?"

24. Л.Н. сказал про Мережковского, что он балуется верой. Это хуже, чем если человек занимается верой из славолюбия, честолюбия или корыстолюбия.

25. [С Дальнего Востока приехал корреспондент "Руси" Попов,]

Корреспондент: По-моему да и по мнению многих кампания проиграна. И это ничего: будут самые обширные реформы. Выйдет на благо России.

— Будут ли реформы — сомневаюсь, выйдет ли благо — нельзя знать. Верный прогресс человечества один — в области духовной, в самоусовершенствовании каждого отдельного человека. И человек может двигать только себя одного, а не других реформами. Количество и связь причин, влияющих на движение человечества, огромны, так что нельзя предсказать и смешно приписывать известной внешней реформе важное влияние на движение человечества. Возьмем наш рост, одного индивидуума, какие разные и переплетенные были влияния на нас. Прогресс есть, но он нам не виден, как и рост дуба; иногда он идет по спирали.

26. — Я с самого начала видел в японцах нацию поразительно воинственную, какие являлись в известные времена — Кира, Александра, Карла XII, Фридриха Великого. Будет ли ей победа полезна — вопрос. Германии она не была на пользу. Также и Франции — то, что она проиграла, было скорее на пользу ей.

27. — Вы в Дрездене были, — спросил П.И. Бирюков, — классические картины галереи произвели на вас впечатление?

— Никакого, — ответил Л.Н., — то есть я еще находился под гипнозом, что надо восхищаться. Выжимал, дулся... ничего не вышло.

28. — Я сорок лет тому назад записал и теперь тоже такого мнения, — может быть, ошибаюсь, — что прогресса нет. То, что в деле истинного прогресса — духовном совершенствовании — было идеалом тому назад 2000 лет, то и сейчас есть. Реальная жизнь — духовная; телесное существование — только прибавление.

29. Я сказал Илье Васильевичу (лакею), чтобы он, когда делает что-нибудь в зале и Л.Н. в то время говорит, не стучал, как, например, сегодня стульями или, как в Гаспре, тарелками. Л.Н. не любит, если шумят возле него: у него слабый голос, часто покашливает, голова у него побаливает, ему трудно переносить шум. Я это вижу.

— Хорошо, человек забывает, — сказал Илья Васильевич.

— Знаете ли вы, Илья Васильевич, что Лев Николаевич — самый выдающийся человек со времен Христа?

— Да, миролюбием, кротостью. Раньше, чем хотят проявить гнев, воздерживаются. Человек 12 лет служит, мало ли что бывает? Но я никогда сердитого слова от них не слышал, косого взгляда не видал. Величайший человек. Таких, пожалуй, мало будет.

— Я же думаю, что не только теперь, но и никогда не было на Руси такого человека. Людей добрых, самоотверженных, кротких на Руси много, только мы не знаем про них, но с таким умом нет другого.

30. Л.Н. аккомпанировал снохе Софье Николаевне, которая пела. За обедом беседовал с ней о музыке.

— Музыка должна утишать, умилять, а не возбуждать страсти, — говорил он. Еще сказал, что она играла что-то томительное и после страстное и что такою не должна быть музыка. <...> Сказал, что Стасов, музыкальный критик, ничего не понимает в музыке.

31. Л.Н. спрашивал о близком ему по взглядам писателе Эугене Шмите.

— Он хочет привести в систему ваше учение, — сказал П.И. Бирюков.

— Он видит в нем этот недостаток? — спросил Л.Н. <...>

Сам Л.Н. не считал "недостатком" это отсутствие системы в своем учении, говоря, что философы обыкновенно искусственно подгоняют свои учения под какую-нибудь придуманную ими систему.

32. [В разговоре про внутреннее сознание и опыт.]

— Их нельзя смешивать, — сказал Л.Н. — Сознание реально, опыт нереален. У материалистов же обратно.

33. Л.Н. читал вслух статью Вейса о смерти, о том, что нет смерти и ее нечего бояться. (По богословию же смерть и труд — наказания.)

34. — Почему правительство заботится о школах? — сказал Л.Н. — Как смешно, что правительство управляет образованием, предписывает программу и не терпит другой. Понимаю, что оно не хочет, чтобы учили скопческие взгляды или революционные... Когда я был попечителем тульского реального училища и хотел ввести обучение английскому языку, министр не позволил...

35. — В реальном училище языки учат так, что 50 правил для сочетания 49 слов. Лучше было бы выучить наизусть словарь. Чтобы выучить язык так, чтобы понимать читаемое, нужно взять книгу на этом языке и прочесть ее с хорошим переводом. <...> Как можно учить русской грамматике — не понимаю, какие-то периоды учат... Семенов никогда не учил грамматику, а как пишет! Уваров, министр просвещения, писал Гете немецкое письмо и в нем выразил сожаление, что забыл немецкую грамматику. Гете ему ответил, что он, напротив, сожалеет, что не может ее забыть.

36. Л.Н. по природе — шутник, полон юмора, в своих же писаниях воздерживается от проявления этого. (Гоголь, Глеб Успенский и Чехов начинали юмором, сатирой, кончали же: Гоголь — религиозностью и мистицизмом, Глеб Успенский — омрачением души, Чехов — пессимизмом, грустью.)

37. Софья Андреевна в разговоре заметила, что основателем Московской консерватории был Л.Н. После Московской была основана Петербургская*.

38. Л.Н. рассказывал про прочтенную им книгу Джемса:

— Эта книга, каких много в английской литературе: ходят около христианства. Если кто говорит об экономии, никому не приходит на ум провозгласить ненормальным его душевное состояние; если же о религии, то сейчас начинают рассуждать о ненормальности душевного состояния. Автор спрягает религию с наукой по значению, которое они имеют в жизни, как блоху со слоном. Науку он принимает без критики, религию же критикует. Но к науке надо относиться столь же критически, как ко всему и к религии.

39. Дитерихс разговаривал с Л.Н. о намерении Беневского основать земледельческую колонию. Л.Н. не поощрял это дело сектантов.

40. Дитерихс передал мне слова Л.Н. о том, что он только в старости приобрел спокойствие, полную ясность сознания и уравновешенность.

41. — Белинский был человек, лишенный религиозного чувства. И мне такие люди были чужды...

42. — Ауэрбах мне очень нравится. <...> Он историю Спинозы по точным данным романизировал... Мне было очень приятно: он был старый человек, я — молодой, и он ласково встретил меня.

* Об этом Бирюков писал в "Биографии Л.Н. Толстого":

В 1858 г, весной Толстой "основывает музыкальное общество в Москве с содействием Боткина, Перфильева, Мортье и других. <...> Из этого общества впоследствии образовалась Московская консерватория".

1905

Январь

1. — Два раза переставали интересовать меня художественные сочинения, — сказал Л.Н. — В первый раз в 1875 г., когда я писал третью часть "Анны Карениной", и еще в 1878 г., когда я писал "Исповедь".

2. [Спросили насчет Ницше.]

— Не читайте. Это ловкий фельетонист, но не философ. Читайте Канта, Шопенгауэра, Спинозу, Руссо.

3. Скороходов рассказывал, что самая любимая книга у сектантов на Кавказе — это Хель— чицкого ["Сеть веры"], которую списывают, и сочинения Генри Джорджа.

4. Л.Н. обратился к Скороходову-младшему с вопросом:

— Религиозные вопросы не тревожат вас?

— Нет.

— Как же это возможно? Отец умирать будет. Как же не думать: "Кто я, куда пойду?" Мы здесь, как на пароходе. Надо жить, имея в виду, что нас высадят на последней станции и что надо слушать капитана; но он может высадить нас и раньше. Надо слушаться Бога в себе, "своей совести".

5. Л.Н. говорил, что если переменят форму правления, то выберут Петрункевича, а Пет— рункевич и компания не стоят выше царя. <...> Менять Николая на Петрункевича, на конституцию — это тот же вздор, как если бы предложить вместо православия — пашковство, или скопчество, или "Армию спасения".

6. Разговор коснулся того, какого происхождения некоторые современные государственные люди в России.

Д.Д. Оболенский: Иван Грозный казнил семерых Оболенских-Серебряных, от восьмого пошла теперешняя фамилия Оболенских. Одному из них Грозный сжигал на животе книгу, пока не прожег ему живот, и тот скончался.

7. Л.Н. пишет про конституцию. "Конституция, — говорит он, — замаскированная форма насилия; монархизм — явная, видная, и с ней легче бороться".

8. — Просейте мировую прозу, останется Диккенс, останется "Давид Копперфилд", просейте "Копперфилда", останется описание бури на море.

9. Л.Н. читал Диккенса и хвалил его. Хвалил, как он описывает бурю и кораблекрушение:

— Лучше, чем Гомер в "Одиссее".

10. — Когда думаю про славян (западных), — сказал Л.Н., — то думаю, что им так же, как евреям, нужно стать интернациональными. Их угнетают немцы, маджары. Не надо сопротивляться, а терпеть. Но это не значит, что им надо от-

казаться от своего богатого языка и переменить его на какой-нибудь немецкий.

11. — Как в нашем сознании медленно и незаметно произошла перемена, — сказал Л.Н. Марии Львовне, — и ты из ребенка стала женщиной, а я — стариком, так и в народе меняется сознание; и, когда должна произойти перемена в народе, он выкидывает всякие глупости, вроде Маньчжурии, декадентства. Теперь приходим к сознанию, что государство не нужно, что оно учреждение отжитое.

12. — Обо всем пишут, только того не скажут, что такое государство на самом деле. Раньше писали, что это божеское учреждение, позже, что это contraсt, договор; теперь объясняют его экономическими условиями. Это все равно, что сказать, что людей с жандармами ссылают в Якутскую область, потому что хлеб дорог...

13. — Юридические науки только засоряют ум.

14. — Медицина не приносит никакой пользы. Купцу вырезать слепую кишку превосходно умеют, но 50% детей из народа раньше года погибает, а в воспитательных домах — 80%.

15. — Я восстаю против того, чтобы религии провозглашали себя церковью, и на меня нападают за это, говорят, что я атеист, я восстаю против того, чтобы теперешняя наука (теперь смеются над кровопусканием, через 50 лет будут смеяться над бациллами) считалась непогрешимой истиной (она ведь меняется), и на меня нападают, что я противник науки; я же против лжи в науке. Есть известная последовательность в делах, и ее дает внутреннее мировоззрение. Полоть — вещь хорошая, но если хлеб в поларшина — не станем полоть. Я писал об этом.

16. Л.Н. рассказывал Гольденвейзеру, что пишет про государство: государство — виной того, что возможно такое, как маньчжурская война. Потемкин задумает греческий вопрос, а девка Катька — индийский, Ухтомский — маньчжурский, и неизвестно, какие еще последуют.

17. — Чехов был тупого мировоззрения, но чуткий художник, — сказал Л.Н., — как Мопассан, он своим поэтическим чутьем угадывал истину. Он шутливо хотел рассказать про любовь Душечки, но привязанность, любовь к любимому существу — самое трогательное, что есть в женщине.

— Читали ли вы "Душечку"? — обратился он ко мне.

— Нет.

— Девушка вышла замуж за антрепренера. Она стала заниматься театром, продавала билеты, и главное в мире был для нее театр. Овдовела. Вышла замуж за торговца лесом, и главное было для нее — торговля лесом. После связалась с женатым ветеринаром, стала интересоваться жемчужной болезнью и т.п. Ветеринар отдал ей своего ребенка, и она привязалась к нему всем сердцем. Чехов хотел пошутить над этим свойством привязанности, любви, самоотверженноста женщины. А это ведь самое могучее их свойство! Воспитание детей, воздействие на мужа, домашние заботы — этого мужчина не может так хорошо исполнять. Один фельетонист писал о женщинах, что они могут делать все то, что могут мужчины, и еще сверх того такое, чего не могут мужчины. Я не имею ничего против женщин-учительниц или врачей, но это не их главное призвание.

18. Бывший врач Л.Н-ча, литовец Гедгофт, писал о том, что китайский консул во Владивостоке — большой поклонник Л.Н.

19. Сегодня Л.Н. нездоров.

— Неприятно мне, сказал он, что не могу по вечерам делать хоть мелкую работу. А хочется.

20. Я обратил внимание Л.Н. на письмо молодого австралийца, который негодует на церковь и государство. Пишет, что если иногда и попадет хороший человек в парламент, то он похож на здоровое яблоко, попавшее в кучу гнилых, — испортится.

— Это в стране, где самое передовое государственное устройство.

21. [О Бондареве.]

— Я пересматривал его для "Круга", но ничего не выбрал. Он на букве Ветхого Завета основывается, это отталкивает.

22. — Перечитываю Диккенса, ищу для «Круга чтения». До сих пор не удалось найти. А как хорошо он пишет!

Стахович спросил про Марка Твена. Л.Н. невысокого мнения о нем.

— А Теккерей?

На это Л.Н. ничего не сказал, лишь отмахнулся.

23. По поводу "Истории" Валишевского Л.Н. говорил про Екатерину:

— Эта ограниченная, глупая, неграмотная (письма к Вольтеру писала не она, а Андрей Шувалов), истерическая, развратная женщина погубила тысячи жизней и миллионы денег. Люди слушаются каждого, кто ухватился хоть за пуговицу государственной машины.

24. Я спросил Л.Н.:

— Как это Екатерина 30 лет водила мир за нос?

— Повиновение власти, авторитету, человека человеку, — сказал Л.Н.

— А что должно быть вместо этого?

— Жить надо своим разумом, совестью. Христос, Будда должны только помогать.

25. Л.Н.: Когда чехи окатоличились?

Я: В 1619-1780 годах. Во времена Марии-Терезии еще преследовали их (протестантов).

Л.Н.: То, что антиреформация удалась, что власти смогли заставить чехов изменить веру, доказывает, что она была у них слаба; истинную веру нельзя покорить. Это было изменение веры, как во времена Карла II (английского) — из протестантства в католичество и снова в протестантство. Каким же образом принуждали их?

Я: Кто был не католик, тот не мог владеть имением, должен был выселиться; проповедников же казнили.

26. — Хорошо бы достать книгу о церковных преследованиях, начиная с павликиан и до сих пор, хотя в книгах описывается внешнее притеснение, а не психология внутреннего изменения.

27. [О Масарике.]

— Он робкой мысли, он ищет авторитетов, несамостоятельный человек. Я это замечал, когда мы разговаривали. Он тогда был протестантом. <...> Вот Гус — какой пример. И его понимали уже в его время!

28. [На вопрос Буланже, как Толстому живется?]

— Хорошо, как следует. Успешно подвигаюсь к смерти, — сказал Л.Н., мягко улыбаясь. <...> — Занимаюсь молодыми мечтами: написать на воскресенья короткие рассказы; тем 20 есть; работа легкая, только в ущерб другой, тяжелой работе, которою занят нынче (о государстве и религии).

29. Л.Н. относительно новых затей "Посредника" [издавать газету] сказал:

— Зачем это? Чтобы печатать Левины статьи?* Газета, чтобы прибавить пустословие? Передайте Горбунову о "Душечке", чтобы он ее не опускал, а напечатал в «Круге чтения»: Чехов хотел поднять на смех женщину и описал шутливо ее привязанность к мужу и ребенку. Но вышло, как у Валаама: он должен был трижды проклясть евреев, а он их благословил, после того как заговорила ослица. Так и Чехов как художник описал то, что есть в женщине самого прекрасного: замужество, любовь к мужу и ребенку; этого мужчины не могут, одни женщины. И именно потому, что это описано с юмором, оно и мило, и действует так же, как Карл Иванович**. Пускай женщины идут в учительницы и доктора, они это могут, но когда они замужем, тогда первое дело — семья.

30. — Мужик, когда он везет дрова в Тулу, делает разумную, осмысленную работу; если он не будет работать, жена будет ругать его, нечего будет есть семейству, но интеллигенция живет в постоянной суете, суматохе, раздражении, развлечении. <...> Жизнь интеллигенции — пустая жизнь, жизнь мужика — осмысленная.

31. — Те, кто желает конституцию, чем же они живут? 1) Жалованье; 2) аренда; 3) капитал, фабрики, протежированные государством. Мужики против конституции. Павел Иванович говорит, что против конституции: 1) консерваторы; 2) революционеры (социал-демократы); 3) религиозные люди; 4) мужики, говорящие, что царь отнял у господ крепостных и отнимет и землю (ждут этого с уверенностью), так как знают, что если господа захватят власть, то земли от них не получат. Мужики же хотят прежде всего земли. До сях пор нет органа, который высказывал бы желания народа. Мне кажется, что непротивление злу теперь уже не такая дикая мысль, как 20 лет тому назад.

* Статья Л.Л. Толстого в "Новом времени" о том, что войну нужно продолжать (после падения Порт-Артура), и другая — империалистическая: что русскими будут и Индия, и Египет.

** В "Детстве" Л.Н.Толстого.

32. О газете, задуманной "Посредником", Л.Н. сказал:

— Перепечатывать Эразма Роттердамского, Дидро, Руссо, Вольтера. Художественный отдел выпустить совсем. Широкие слои читателей желают общеобразовательных статей.

33. — Отец Абрикосова прислал мне книгу Джемса о религиях. Он рассматривает их извне, как ученый наблюдает движения у музыканта, что тот делает руками, смычком. Какой тупой народ — ученые!

34. — Только две вещи себе представляю: могут быть или хорошая, мирная конституция, или же отчаянная революция, которую подавит правительство, и все будет опять так, как было.

35. — Я прямо чувствую, что обязан быть счастливым. Если я несчастлив, сам виноват. Нам все дано, чтобы быть счастливыми.

36. Известие об уличных смутах в Петербурге. 76 убитых, 203 раненых*. Проволочные баррикады. <...>

— Как они не понимают, что ничего не выйдет из этого?! — воскликнул Л.Н.

37. — Царь не свободен. Он всякую минуту говорит другое, безответственно. Слушается дядей, матери, Победоносцева. Он жалкий, ничтожный, даже недобрый.

38. — Нужно самоусовершенствование на основе религиозного сознания. Борьба с правительством, озлобление противно любви и тем самым нехорошо, отвлекает от самоусовершенствования, потому что нельзя служить двум господам, нельзя сразу два дела делать, и что же выйдет из этих уличных сражений? (Так начинались все революции.) Уже и теперь — страдания, и сколько их еще будет!

39. — Какие люди будут править при конституции? Дело не в людях и не в форме правления. Если бы царь спросил меня, то я ответил бы ему: "Дайте конституцию". Но обществу не советую этим заниматься, ибо это идет в ущерб самоусовершенствованию.

* На самом деле 9 января было убито свыше 1000 чел., ранено несколько тысяч.

40. — Требовать от правительства, чтобы оно уступило свою власть, — нельзя, оно не уступит. Остается одно из двух: или уничтожение, убийство, террор, так что правящие разбегутся, и тогда наступит анархия, или — личное самоусовершенствование. Люди видят, как правительство правит, внешними средствами достигает своей цели, делает, что хочет; и они тоже заражаются этим, хотят тем же путем насилия добиться скорых результатов. Но это так же невозможно, как пересаживать большие деревья, срубая их; надо пересаживать самые маленькие (и с корнями), тогда наверное вырастут. Человек пренебрегает натуральным, самым могущественным средством, роняет свое достоинство, приспособляясь к известной форме. Нужно же прежде всего свое достоинство, свою свободу сохранять. Судить не буду, убивать не буду, подати платить не буду; нужна готовность к принесению жертв. Человек должен делать свой долг, и если он будет делать его не ради эффекта, не ради видимых близких целей, не ради внешнего, тогда и сделается то переустройство, что нужно. Раньше, со времен Гомера, спрашивали совета у стариков; теперь спрашивают курсисток, молодежь. Французская литература льстит женщинам и молодежи; у нас ждут от них нового слова! Гете верно говорит насчет старцев, что они мудрее тем, что обогнали свой век. Меня не интересует то, что будет в 1910 году, а то, что будет через 70 лет. Если бы те, кто боролись за Французскую революцию, могли видеть последствия дальнейших 70 лет, какое это было бы разочарование!

41. Струменский спросил Л.Н., вправе ли народ просить у царя свободу слова, исповедания, народное правительство, землю. Ведь народ имеет право "челобития", т.е. непосредственно говорить с царем, даже с государственной точки зрения. Поэтому петербургские рабочие, отправившиеся 9 января к Зимнему дворцу, поступили правильно. Л.Н. ответил на это:

— Царская власть — это известное учреждение, как и церковь, куда собак не впускают. С царем приходится обращаться по известным, строго определенным формам. Все равно, как во время богослужения нельзя спорить со священником, так и всякое обращение к царю, помимо установленного, не допускается. Если бы царь хотел это сделать, он давно мог бы. У него есть способы узнать мнение народа. Есть земства, которые высылали своих представителей к нему, но царь не выслушал их; как же он выслушает рабочих электротехнического завода?

42. — Русский народ ждет, что царь, как взял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю. Если же будет конституция и придут к рулю адвокаты, болтуны, живодеры, помещики (прогоревшие), то ему земли не получить. Земельный вопрос может быть решен окончательно только безнасильственным путем. Теория Генри Джорджа может быть осуществлена насильственным путем, но тогда она будет некрепка; крепка же она будет тогда, когда народ, отрешившись от насилия, будет религиозно отказываться от поддержки земельной собственности так же, как он отказывается сейчас от грабежа. Пока же в крайних случаях неизбежно прибегать к покупке земли, к приобретению права собственности на землю.

43. — Французская революция сначала стала снимать стрелки, а потом уже отдельные колесики (государственной) машины; и когда их все поснимали, то была такая каша с Маратами, Робеспьерами, что когда Наполеон восстановил другую, грубую, похожую на первую, но гораздо худшую машину, то ему были благодарны. У нас конституция не будет уменьшением насилия, а скорее увеличением его.

44. — Вы вот говорите, что мало отказов от военной службы, а я не особенно горюю о том, что идея не осуществляется людьми на деле. Раз мысль высказана разумно и ясно, то она уже осуществлена; и следить за дальнейшим ее развитием, применением — неинтересно и не нужно.

45. Наживин рассказывал, как строят для душевнобольных заведение, в котором одна только кухня стоит 30 000 р., возле же — недоедающий, голодающий, пьянствующий (отчего и сходят-то с ума) народ, тот самый, на чьи средства строят сумасшедшие дома.

46. — Если бы теперь отдали народу землю, какая пошла бы слава, Россия стала бы первым примером для мира. Владивосток, Петербург какое получили бы значение!

47. Наживин: Мне было приятно, когда Порт-Артур пал.

Л.Н.: А мне нет. Во мне еще живет атавизм — патриотизм, с которым я, разумеется, борюсь.

48. — Как тяжело бывает простым людям отказаться от авторитета Священного Писания. В Бондареве, например, до конца было живо это поклонение Писанию.

49. — Я обратил на Бондарева внимание, прочитав заметку Глеба Успенского, которому Бондарев прислал свое сочинение и который посмеивался над тем, что Бондарев отдал свое сочинение в музей в Минусинск. Между тем у Бондарева было в мизинце больше ума, чем у ста Глебов Успенских.

50. — Мы ушли от церкви и смотрим на нее свысока, извне, но мы сидим в другой церкви, в церкви непогрешимой науки, которая хуже церкви (дарвинизм). Хотелось бы мне написать о науке, и напишу, если буду жив.

51. Л.Н. заметил, что у англичан есть твердость и решительность, например у Карлейля, Рескина, Карпентера.

52. Я спросил Л.Н., не Генри ли Джордж навел его на мысль об огромной важности земельного вопроса?

— Нет, это со мной совершилось, когда я уяснил себе христианство. Сейчас же явилась потребность избавиться от земли.

53. Такие известия, как о побоищах в Петербурге, о сражениях под Ляояном, на Шахэ, о падении Порт-Артура, Л.Н. очень близко принимает к сердцу, хотя этого не показывает. Он при этом долго молчит, смотрит вдаль.

54. Л.Н. спросил меня, была ли у Гуса жена, говорил о женщинах — помощницах мужей, о женах декабристов, о Кларе Франциска Ассизского.

55. Велся разговор о земле. Почему освобождать только землю, а не землю и фабрики?

— Генри Джордж отвечает на это: "Один корсар ограбил 300 лет назад, теперь — другой. Закон тем старым грабежом не интересуется, а вновь украденное возвращает тому, у кого украдено. Так как земельная собственность есть воровство постоянное, то закон должен ее отменить" .

56. — Евреи бывают четырех типов, — сказал Л.Н., — 1) космополиты, которым общее дороже еврейского (Григорий Моисеевич — милый, но не религиозный человек); 2) выбирающие из еврейской религии самое высшее; 3) не думающие, обрядные евреи, деловые, которым гешефт важнее всего; 4) сионисты.

57. — Конституция будет означать отвлечение внимания от земельного вопроса и от самоусовершенствования. Мы, русские, счастливы, что ясно сознаем негодность нашего правительства. Канадец же — мне писал такой — гордится английским правительством.

58. Про Николая II Л.Н. сказал, что он слабоумный; про Вильгельма II — что у него мания величия; про Эдуарда — что он груб.

59. Приехал Дэвитт, вождь ирландцев, и корреспондент "New York World" Макенна. Они приехали от десяти американских газет спросить Толстого, как он смотрит на внутреннее положение России. <...> Л.Н. сказал им то же самое, что он пишет в своей статье "Об общественном движении в России". Наконец он спросил их, какой они веры?

Дэвитт: Свободный католик, не признающий ни папы, ни священников.

Макенна: Родился католиком, теперь же ближе всего к Эмерсону и, пожалуй, к вам (Толстому) .

60. Читали про папу римского, что он прислал двух своих гвардейцев к царю спросить его, не может ли он в это трудное время помочь ему советом.

Л.Н. заметил по этому поводу:

— Вот надо учиться — сначала спросить, а не прямо письма писать с советами.

61. Л.Н. говорил, что внешние формы сложатся соответственно внутреннему духовному состоянию. Если люди подымутся религиозно-нравственно, то и внешние формы установятся соответственно этому. Англичане гордятся, что у них свобода личности, но у них такое же и еще худшее рабство, чем в России.

62. — Журналист приспособляется к газетному направлению, пишет всякий вздор. Было бы хорошо, если бы журналисты забастовали, было бы меньше вранья.

— Ну, а если бы адвокаты, доктора? Это было бы плохо для народа.

— Кто знает? Может быть, было бы хуже, а может, и лучше. Доктора развелись на моей памяти, раньше люди жили и умирали без докторов. Смерть — не зло, зло — это дурная жизнь.

63. — Литература существовала прежде как камерная музыка, для небольшого круга богатых, праздных людей и по ихнему вкусу, теперь она дошла до приказчиков и должна создаться для широких слоев простонародья соответственно его требованиям. Этой литературы пока нет.

64. — Очень благодарный труд — популяризировать Канта. Философию я признаю; она и религия — одно и то же, только с разных сторон. Скверное направление началось только от Лейбница, Гегеля, теперь Ницше, у нас — Соловьев. Соловьев балуется религией. Это самое худшее. Религия может быть средством пропитания попа, но не баловством. Как Микельанджело на каких угодно пяти пунктах нарисует фигуру, так и Соловьев: что хочет доказать, то доказывает, растягивает веру на все лады.

65. — Диккенс — мировой гений. Он оживляет даже неживые вещи: "Море смеется". Подражают ему у нас Наживин, Горький. Теперешние молодые писатели не знают чувства меры. Они дают говорить героям столько и такие вещи, которые они не могли бы наговорить, <...> У Горького нет ни одного доброго лица, у Чехова их пропасть (дети), также у Диккенса, Гюго...

66. — В Америке в 40-50-х годах была плеяда религиозно-философских поэтов, писателей. Самый глубокий из них — Эмерсон, Это были: Чаннинг, Паркер, Гаррисон, Торо, Баллу, позже Генри Джордж. Но американцы их почти что не знают. Я их спрашиваю: "Читали Генри Джорджа?" — "Нет, но я слышал об нем", — вот как мне отвечают.

67. — Через сотни лет люди будут управляться не насилием. Кант говорит: "Если мысль ясно сознана и выражена, все равно, как будто это уже сделано, она будет осуществлена".

68. — Доброе дело можно делать только усилием. Без усилия, по привычке, делать добро нельзя: это привычка, а не доброе дело. Доброе дело достигается усилием, но нельзя остановиться, надо дальше идти, снова делать усилия.

69. — В вагоне говорили о том, можно ли развестись супругам. Один говорил, что в греческих книгах написано и так и этак. Мужик сказал: "Я по гречески не знаю, но по-божьи, так, как труднее, поступать".

70. — Кант сказал, что время и пространство — формы нашего познания. Будем вечно жить — нельзя сказать, потому что мы теперь живем вечно. Иисус сказал: "Прежде, нежели был Авраам, Я есмь".

Это было сказано Л.Н. в ответ на вопрос, верит ли Л.Н. в личного Бога и вечную жизнь.

71. — Личность ограничена. Бог — все, чего мы сознаем себя частью: любовь, правда.

72. — Разум может догадываться, но определить не может.

73. — Содействовать, чтобы вместо насилия люди руководились разумом и добровольным согласием, — это дело жизни. Служить этому направлению — это служба человечеству.

74. Корреспондент: В парламенте можно служить народу, есть же такие члены парламента.

— Они портятся, создавая законы, проводимые насилием, собирая подати и распределяя деньги от податей. Торо сказал: "Не буду платить податей, а то мой доллар пойдет на поддерживание рабства, на войну с бурами".

75. — Надо быть самобытным. Каждая личность — единственная в своем роде, пускай и проявляется по-своему!

76. — Когда я написал "В чем моя вера?", то я получил письмо от Гаррисона-сына, что его отец тоже пришел к непротивлению. Это очень обрадовало, ободрило меня, что не я один, а до меня и другие люди познали это в Евангелии.

77. [О книге Веруса.]

— Пока я не читал его книги, я не думал про то, жил ли Иисус или нет. Его доказательства важные, но я ни за них, ни против них. Гете говорил, что нет так дурно написанной книги, как Евангелие. Я сам давно чувствовал, что жизнь Иисуса бедно и слабо описана, есть лучше описанные жизни: жизнь Алексея, человека Божия, Симеона Столпника, Будды.

78. — В русском народе более христианского чувства. Я приписываю это тому, что читали раньше других народов Евангелие (по-старо— или церковнославянски). Другие народы лишь с Лютера. Средний англичанин и русский одинаковы. Наверное могу сказать: все люди равны.

79. — Христианин свободен в поступках. Я написал басню про посягательство Победоносцева на свободу совести: Орел — ласка.

80. — Надеяться на внешние формы и препятствовать внутреннему самоусовершенствованию — беда. Христианин должен проявлять доброе чувство (не сердиться, служить другим, любить).

81.— Католицизм враждебен христианству. Корреспондент: Но заслуги Реформации надо признать.

— Никаких. Англиканство — шаг назад. Генрих VIII хотел жениться, а по законам католической веры не мог, вот и принял англиканскую, и по его желанию — все. Христианство, где оно есть, там оно свободно. Истинная вера угнетением крепнет.

82. Бирюков, возвращавшийся из Петербурга и Москвы, привез известие, что общество очень желало бы, чтобы Л.Н. написал офицерам и солдатам, что они не должны были стрелять в своих в Петербурге, Риге и других городах.

— Об этом я писал уже 20 раз. Это трюизм. Чтобы офицеры не отстаивали интересы своего сословия, говорить офицерам: "Не стреляйте в своих" — это все равно, что говорить попам об евхаристии. Они не верят в нее, не отстаивают ее, как вещь разумную, но они — верят потому, что это нелепо".

83. — Либерализм отвлекает от внутренней работы, позволяет жить легкомысленно. Либерал оправдывает себя тем, что он делает полезное дело. Тенишев в качестве предводителя дворянства состоит также и членом воинского присутствия, отбирает новобранцев. Ведь это чувству противно смотреть те сцены. Но он считает себя более нравственным, чем другие; говорит, что он не будет размножать чиновничество, т.е. палач, который оправдывается тем, что он делает менее больно, чем другие палачи.

84. Бирюков передал содержание рассказа о том, как офицер, принужденный начальством командовать стрельбой в стачечников, застрелился. Бирюков думает, что подобными рассказами можно воздействовать на офицеров и солдат.

Л.Н. сказал, что таким способом на них можно действовать внушением и в обратном направлении, т.е. чтобы они стояли за царя, чтобы предупреждали большее кровопролитие меньшим кровопролитием, подавляя бунт своевременно. Что нужно будить Бога в людях: это самый лучший способ действования.

85. Раньше Л.Н. защищал русский народ, утверждая, что он более христианский, чем западные народы, потому что с давних времен читает Евангелие. Теперь же утверждает, что правительство у него скверное потому, что сам он отстал, сам более испорченный или более младенческий, чем западные народы.

86. Бирюков: Мне все-таки более близки ваши религиозно-философские произведения, чем художественные. Но теперь особенно такое настроение в обществе, что ваши религиозно-философские произведения не по времени; их просто игнорируют, потому что заняты общественными делами. Теперь можно привлечь внимание общества к вашим статьям только вашими художественными произведениями, которые могут послужить как бы рекламой — как будто колокол прозвонит, и общество вспомнит, что есть Толстой, который что-то говорит.

— Я всегда так на это и смотрел, — согласился Л.Н. — Я весь роман "Воскресение" только для того писал, чтобы прочли его последнюю главу. Если в моих художественных произведениях есть какое достоинство, то только то, что они служат рекламой для тех мыслей, которые там попадаются. С этой целью я хочу поместить в «Круг чтения» мелкие рассказы для "Недельных чтений".

87. Л.Н. рассказывали: "В Варшаве волнения; по русским газетам, 130 убитых. Замазали русские надписи на вывесках. В Лодзи ждут волнений". <...>

— Не могу не сочувствовать полякам, как их обижают, — сказал Л.Н.

88. — Какая нелепость — дарвинизм! Поразительное сходство церкви с наукой. Выставляют

свой авторитет, а между собой спорят, и не о главном, а о мелочах, не имеющих никакого значения: о божественности или человечности Христа (как будто это не безразлично), и тому подобное.

89. — Скажите Хилкову, чтобы он читал декабристов. Никогда не было такой организованной силы. Успеха у них не было по русской доброте, по отвращению к кровопролитию.

90. — Утром я чувствую себя ребенком; когда проедусь верхом — мне лет 40; вечером — старик.

91. — Я люблю простой немецкий народ. Они славные. <...> Рабочий народ везде одинаковый.

92. Библиотека в Ясной Поляне очень содержательная; в ней книги религиозно-нравственного направления — не только русские, но и английские, французские, немецкие, греческие, латинские, еврейские; меньше польских, итальянских, чешских, испанских, скандинавских; мадьярских и на других языках — по нескольку экземпляров.

93. Говорили об отношении духоборов к животным. Л.Н. сказал, что то, что они отпускают животных, это так и должно быть.

94. [О словах Сергея Львовича, что он чувствует себя несвободным, как и другие, и поэтому надо домогаться свободы слова, печати, свободы собраний и представительного правительства.]

— Свобода берется, а не дается; последствия какие будут (от конституции), не могу определить. А ваши Петрункевичи, какая это гарантия? Ничего нового, все такое, которое даже там — в малых государствах, где оно есть, не оправдывается, пережито, хотят его бросить. Где же в огромной России — конституцию (какое дело будет тем людям)? Понимаю, когда Крапивенский уезд столкуется с Епифанским о дорогах, с Тулой об университете — это натурально, по нуждам.

95. — Самодержавия нет. Правит известная группа людей, а ты хочешь, чтобы правила другая, из людей, которые такие же застарелые, ни к чему не годящиеся, — сказал Л.Н. Сергею Львовичу. — Ты говоришь о благе народном, к которому приведут перемены 4>орм. Я о том не знаю. Если будет ограничение действий правительства (достойное человека) — не быть судьей, не платить податей, не идти в солдаты — это будет иметь последствия, какие нужно (какие будут, не могу определить).

96. — Порядки хотят вводить [в России], от которых в Соединенных Штатах, Франции, Англии хотят освободиться.

97. — Теперь негодуют на войну, а завтра они повезут русских людей убивать в Индию; три четверти года тому назад те же самые благоговели перед царем, желали войны, а теперь готовы идти на молебен (о ее окончании).

98. [ На слова Сергея Львовича, что свободы нет.]

— Нет, я чувствую себя свободным. Могут мне отсечь голову за мои речи, поступки, но я свободен.

99. [На слова Сергея Львовича, что Толстому легко говорить о свободе, но пусть он покажет практический способ, что теперь осуществлять.]

— Не касаться вещей, которые тебя не касаются, которые далеко, а исполнять свое перед Богом. Устройство государственного правления на 187 плане. Важнее, как с тобой, с Ваней поговорю, как ем, сплю, одеваюсь.

100. [На слова Сергея Львовича, что если он сделает замечания к статье Толстого о деспотизме, будет ли он читать их?]

— Не обещаю. Твои взгляды мне знакомы. Теперь получил от пашковца письмо об искуплении. Что же, я буду читать его доводы?

101. — Как мало читаю теперь по-французски: что меня нового интересует, больше всего появляется по-английски, потом по-немецки, а только после по-французски. У немцев нет новых мыслей (у англичан — да). Они (немцы) пишут блестяще критику, беллетристику, но все это старое. (Англичане смелые в мыслях.)

102. — Карпентер (в книге "Цивилизация, ее причины и излечение") смотрит на цивилизацию как на болезнь. Народы, которые ее усваивают, начиная от римлян, приблизительно после тысячи лет, слабеют, гибнут. Теперь Англия пришла на степень, на которой видны признаки разложения: упадок нравственности.

103. [По поводу того, что у садовника Ясной Поляны украли корову.]

— Кто украдет, имеет грех, а у кого украдут, имеет два. Народная пословица.

104. — Мне так приятно было, когда перестал читать газеты, как когда бросил курение. А теперь, когда мне рассказывают, что пишут газеты, точно вдыхаю дым чужой папиросы. Когда я составлял «Круг чтения», я был на такой высоте мысли, и это оттолкнуло меня от газет, и я перестал их читать. «Круг чтения» будет важен тем, что укажет на писателей.<...> Как бросается в глаза сходство между Ламеннэ и Мадзини. Мадзини перешел из революционерства в христианство. Ламеннэ — из католичества, из христианства в революционерство.

105. — Нет хорошей биографии Руссо, кое-чего недостает. Он достойнее Вольтера, который гнулся перед Фридрихом, Екатериной. Этим он делал большой вред. Писал историю, в которой восхвалял Екатерину, выставляя ее такой, какой она не была. Надо выяснить у Руссо его занятие собою под старость, его малодушие.

106. — Мопассан пишет так, как будто говорят сами его герои, как Диккенс. Кое-что похожее есть у Некрасова. Руссо щеголяет стилем, Вольтер — менее, Дидро — еще менее. Паскаль мне нравится.

107. Л.Н. рассказывал про гурийцев; о том, что здравый смысл народа привел их к анархическому образу жизни.

108. — Тем, кто радуется поражениям [в японской войне], надо быть прямо против правительства, надо им действовать прямо против него, а не через потери народа. Ищу сравнение... Это вроде того, как если бы седок стал бить кучера другого седока, а тот — кучера этого. Почему же не прямо действовать на кучера? Как желать того, чтобы терпел и погибал невинный народ? Да и как может поражение на войне подействовать на правительство так, чтобы оно отказалось от своей власти?

109. — Если бы отсутствовало правительство, так было бы нравственное соперничество и смешивание на границах (окраинах). Странное дело, что Венгрия, которая, пока была частью Австрии, все эти гонения испытала на себе, причиняет те же страдания своим народам. Удивительно, что держится Австрия, страна, где столько наций и земель со столькими противоположными интересами. Ей уж в начале девятнадцатого века сулили конец. Удивительная инерция.

110. — Сходство судьбы Хельчицкого с Лао-тзе: истории их жизней неизвестны, а они оба основали высокие религии. О Хельчицком до середины прошлого столетия не знали, в словарях не упоминался.

Февраль

1. — Интересно — интеллигенты доводят нравственные требования до крайности, ставят себе идеал: не платить податей, отказываться от денег, от воинской повинности — но не выдерживают. Народ же ставит себе средние требования, как гурийцы, с которыми идут и женщины, — ведь они идут вследствие давления, — но выдерживают.

2. — Буддизм — глубокое нравственное учение, синтоизм — идолопоклонство. <...> Синтоизм не имеет будущности. Калиф замещает пророка! Микадо — наместник богов, у нас — мощи, царь, у католиков — папа! Как образованные люди могут терпеть все это! Мой знакомый был прав, говоря, что умереть легко, человек уходит из мира сумасшедших.

3. Вечером Л.Н. сказал: "Иду писать воспоминания. Я решил ежедневно вечером по странице писать, хоть как-нибудь".

4. — Нам, русским, за исключением отдельных лиц, славянофилов, для которых это специальное изучение, о славянах мало известно, и мы должны спрашивать, сколько их, какие они, где они живут и так далее. Все, что знаю о них, это по "Краледворской рукописи", которая, как оказалось, подложная. Но я так думал с самого начала: так же как и "О полку Игореве". Это сочинено на гомеровский, эпический лад. Мне не нравятся и "Нибелунги", они не поэтичны. Старорусские же былины очень люблю <...>.

5. [4 февраля был убит московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович.]

Л.Н. был потрясен этим известием; видно было, что он прямо физически страдал, говорил:

— Что же, после убийства Александра II лучше стало? Есть и были Треповы, которые вынюхают, засадят, перевешают участников убийства. Все: Лева, Стахович и так далее — учат, учат, а сами не умеют своих дел вести, не умеют самовар поставить, жить. <...>

Наверное, никого в России это известие не заставило так задуматься над судьбой страны, как Л.Н-ча.

— Ужасная вещь! — восклицал он несколько раз.

6. Орлов говорил, что английское ярмо не так тяжко, как русское, что английское правительство не вмешивается в дела веры.

— Английское правительство такое же скверное, как наше, — и Л.Н. прочитал вслух, как английское правительство разорило богатую сто лет тому назад Индию, Китай, Африку.

— А Тибет — какая это мерзость! — говорил Л.Н. — Тибетцы не соглашались впустить к себе иностранцев. Английское правительство послало им какую-то телеграмму. Они не отвечали. Тут оно почувствовало себя обиженным и сейчас же выслало посольство с войсками, которые убили тысячи тибетцев.

7. [Кузминская говорила, что когда пал Порт-Артур, она плакала.]

— Мне было обидно. А вижу молодых людей, которым это нипочем. <...> Я сам был военным. В наше время этого не было бы.

8. — Все занимаются теперь политикой, — сказал Л.Н. — Это самое легкое. Саша [дочь] говорила, что Лева [сын] весь занят ею (политикой). Дома он не в духе и резок. А важно жить хорошо, правильно направлять свою жизнь, важно то, как относиться к лакею, ребенку. Соответственные формы сами вытекают из жизни личностей.

9. — В такие времена искушения надо соблюсти свое я. Я за Бога и ни за правительство, ни за либералов. Люди пренебрегают одной вещью — своим я, которое свободно. Все делают планы, как осчастливить других, а про свое я забывают. Я живу в счастливых условиях и продолжаю именно в интересах освобождения блюсти и развивать свои мысли, которые позже, когда наступит время, будут полезны.

10. — Не могу даже высказать, какой я свободный с тех пор, как я перестал читать газеты, — сказал Л.Н.

— Даже журналы не читаешь?— спросила Кузминская.

— Даже журналы. Есть Диккенс, Гюго, Эмерсон, Чаннинг.

— Но эти скучны.

— Мне не скучны, — сказал Л.Н., — меня они интересуют. А современных — Горького, Андреева — не стоит читать. У меня выписано 30 рассказов Чехова, из них есть хорошие детские — "Детвора"*.

— Что читать?

— Достоевского, у него есть шедевры — "Записки из Мертвого дома". Гоголь хорош.

11. — Я не знаю ни одного живописца, который бы так знал и воспроизводил русский народ, как Орлов, — сказал Л.Н.

12. [Корреспонденту, французу Бурдону.]

— Скажите в Петербурге, что я спокоен. Я согласен с Паскалем, который сказал: "Есть люди, которые знают и — спокойны; есть люди, которые не знают и тоже спокойны; есть люди, которые думают, что знают, и они-то мутят мир"**.

* Список рассказов Чехова, отмеченных Л.Н.:

1-го сорта: "Детвора", "Хористка", "Драма", "Тоска", "Беглец", "В суде", "Ванька", "Дамы", "Злоумышленник", "Мальчики", "Темнота", "Спать хочется", "Супруга", "Душечка".

2-го сорта: "Беззаконие", "Горе", "Ведьма", "Верочка", "На чужбине", "Кухарка женится", "Канитель", "Переполох", "Ну, публика", "Маска", "Женское счастье", "Нервы", "Свадьба", "Беззащитное существо", "Бабы".

Список этот составлен не из всех рассказов Чехова.

** Вероятно, свободная вариация мысли Паскаля: "Есть только три разряда людей: одни обрели Бога и служат ему; люди эти разумны и счастливы. Другие не нашли и не ищут Его; эти безумны и несчастны. Третьи не обрели, но ищут Его; эти люди разумны, но еще несчастны".

13. — Сколько злобы и ненависти в газетах. Если бы человек мог уменьшить их, тогда бы хорошо, он сделал бы свое, а так хоть не надо их слушать, не осквернять себя. Я перестал читать газеты. Вчерашний случай побуждает меня к тому, чтобы не принимать и корреспондентов. А хорошо бы перестать читать и письма.

14. Л.Н. говорил о деле Ростовцева и Н.Н. Иванова, которое должно разбираться в Воронеже.

— Ростовцев — старик, только добра желающий. Прокурор это знает. Вчера я читал обвинительный акт. Как он подло сочинен! Кто же поступает подлее: те ли, которые в Петербурге стреляли в рабочих, или эти судьи, прокуроры!

15. Горбунов рассказывал о требованиях забастовавших железнодорожников, чтобы срок работы ряда чиновников был бы сокращен с шести до пяти часов.

Это передавал Л.Н. другим, как пример того, куда ведет сокращение рабочего времени, о котором крестьяне и знать не желают, исполняя в страдную пору свой осмысленный труд до изнеможения.

16. Наживин писал Л.Н-чу: "Вот было бы хорошо, если бы вы составили для детей программу чтения — список лучших книг, переход от самых детских к все более и более трудным, так, чтобы все нужное для истинной жизни знание ребенок и юноша мог получить дома".

17. Зашла речь о Диккенсе.

— В молодости я зачитывался им, как Руссо, Шопенгауэром.

— Не он ли имел на вас главное влияние?

— Нет, Стендаль, как я уже много раз говорил.

18. [По поводу критики на Диккенса в одном английском литературном журнале.]

— Колечка Ге [сын художника Н.Н. Ге] верно сказал, что критика — рассуждение глупого об умном. Диккенс — гений, раз в сто лет родятся такие, его же критик давно забыт.

19. Я спросил Л.Н., не думает ли он, по совету Наживина, составить дальнейшее чтение для молодежи, продолжение его "Книг для чтения"?

— Да, это бы мне хотелось. Это нужнее, чем спектральные анализы. Но при составлении "Книг для чтения" я не руководствовался никакой идеей, никакими религиозными соображениями.

20. Сергеенко: В «Круге чтения» много о любви. А слово "любовь" выражает различное. Надо бы и различные слова, например: "предпочтение". Нельзя "любить колбасу", у немцев для этого другое выражение.

Л.Н.: "Предпочтение" — отношение Любовей. Этого нельзя. Язык нельзя переделать. Он веками образуется. У французов для любви к Богу слово "charite" — тут в сторону к милосердию.

21. Сергеенко вспомнил, что читал в газетах о том, сколько фазанов застрелил Вильгельм II; что он в общей сложности потратил на это год жизни.

Тут Л.Н. вставил:

— А я на лошади проездил несколько лет: с 17 лет до сих пор в среднем по три часа в день, в молодости по восемь-десять часов, выходит семь лет. И не жалею об этом. Самое лучшее. Отлично идет душевная работа.

22. Илья Львович [сын]: Через месяц-два будут восстания мужиков против помещиков. Землю возьмут, помещиков вырежут.

— Этого не будет.

— Да, ясенские из уважения к тебе этого не сделают, другие же сделают.

— Нет, мужики не станут этого делать. Поднять можно загипнотизированных фабричных рабочих, но не мужиков.

23. Илья Львович рассказывал, что когда он высказался на одном собрании, что желал бы, чтобы перемена совершилась мирным путем, то против него все поднялись, особенно социалисты. Говорят, что надо убить еще 40 лиц: великих князей, Победоносцева, Трепова.

24. — Люси Малори — спиритка, а как хорошо пишет! Нужно писать сжато, но так, чтобы все было высказано.

25. — Я задумывался над тем, почему несправедливость по отношению к Дрейфусу волнует людей, а ужасы, совершаемые в дисциплинарных батальонах и тюрьмах, возле Парижа, — нет. Их не видят, не знают о них.

26. Как у Толстых часто говорят про лошадей и собак, интересуются их жизнью! Л.Н. знает до тонкости нрав своей лошади, на которой ездит, и собак, которые его сопровождают.

27. — Кант говорит, что есть только одно настоящее наслаждение — отдых после труда (прогулка или музыка); блага, получаемые за деньги, — это не настоящее наслаждение.

28. — Лермит и Бретон* — это здоровая реакция. <...> Во Франции, где Париж так развращает, они изображают крестьянскую жизнь. Милле изобразил самое простое — как копают картофель, и это навсегда останется искусством.

* В трактате "Что такое искусство?" Толстой причислил произведения Лермита, Бретона, Милле к "лучшим произведениям искусства", которые "передают чувства, влекущие к единению и братству людей".

29. — Я не доживу, но вы, быть может, доживете: через сорок лет люди, по крайней мере, нашего, образованного круга, не будут есть мяса. Вегетарианство началось на моей памяти, 20 лет тому назад. Как на него все нападали: говорили, что человек сотворен не травоядным, а мясоядным; такие уж у него зубы, кишки. Теперь бросили это; даже врачи, как Хейг, доказывают естественность питания без мяса. Я говорю, что есть три зла на свете: алкоголь, мясо, никотин.

30. — Работается хорошо днем, после сна. Ночью после целого дня нельзя так ясно мыслить. Во время работы один творит, другой критикует, а при работе ночью — критик спит. Я вполне согласен с Руссо, что лучшие мысли приходят ночью, когда человек после сна просыпается, утром и во время прогулок. У мысли есть зенит. Иногда схватишь ее, когда она только что выступает, — тогда она не будет так сильна, ясна, как в зените; иногда — когда она уже миновала зенит и слабеет.

Сам Л.Н. всегда старался схватывать приходившую ему новую мысль в ее зените и не ленился иногда раз пять в течение ночи зажигать свечу и записывать новые мысли.

31. [На вопрос, писал ли он когда-нибудь ночью?]

— Ночью я писал план "Власти тьмы". Можно определить, какие книги написаны ночью. Диккенс и Руссо писали днем, Достоевский — ночью (в его романах в первых главах уже сказана вся суть, дальше — только размазывание, повторение), Байрон писал ночью. Шиллер, когда писал, выпивал полбутылки шампанского и мочил ноги в холодной воде — и в произведениях это чувствуется. В них есть преувеличения.

32. — Я вообще не люблю стихов. Стихи должны быть очень хороши. Нельзя в них чувствовать la facture*, подыскивание рифм... Тютчев, Пушкин, Лермонтов — одинаково большие поэты. У Пушкина слабы его большие вещи, "Онегин" — хорошо, небольшие стихи — хорошо. У Лермонтова "Демон" — слабо. Потом падение: Фет, Майков, Полонский, Апухтин, потом декаденты.

33. — У Анатоля Франса есть хорошие вещи. Но с его материализмом и социализмом я не согласен.

34. [О Ренане.]

— Стиль — да, но он в своих взглядах отвратителен, affreux, immoral...** (Л.Н-чу не хватило французских выражений, раза два он не мог вспомнить и перешел на русский язык.) Он играет святыми для человека чувствами, священными вещами, говорит: "Tout est possible, теше Dieux"***. Иисус для него — "1е charmant docteur"****. "Шутку сыграл с нами тот, кто послал нас в жизнь, будем жить так, чтобы было как можно менее заметно, что мы dupes"*****. Его "L'Abbesse de Jouarre" — отвратительна. Аристократ и девушка-аббатиса заключены вместе в тюрьму; в ночь перед казнью они отдаются любви. Это мышь, попавшая в мышеловку, может жрать сыр. Вольтер нравственнее Ренана.

* технику (фр.)

** ужасен, безнравственен (фр.)

*** Все возможно, даже Бог (фр.)

**** милый учитель (фр.)

***** одурачены (фр.)

35. Сравнивая Диккенса с Гюго, Л.Н. отдавал ему предпочтение.

— Гюго отталкивает пафосом. Диккенс форсирует юмор, что, конечно, является недостатком, ошибкой; когда он в ударе, выходит великолепно, когда же принуждает себя к юмору — целые главы получаются вялые.

36. — Музыка меня волнует: слезы, сердце сжимается. Другие виды искусства: поэзия, скульптура, живопись — не так.

37. [О цитате из книги "Государь", помещенной Л.Н. в "Единое на Потребу".]

— Из цитаты из Макиавелли видно, что правители не могут быть добрыми, как принято считать. Он объявляет войну, его именем казнят. Как же ему быть добрым!

38. — А стареть хорошо. Да и ваши средние годы хороши. Жизнь — поступок. Воспоминания милы, потому что это я, как резина, растянутая и стянутая. Сам себе строишь жизнь.

39. [На вопрос Ф.А. Страхова, философа, может ли он быть полезным Толстому при «Круге чтения».]

— Да, проредактируйте его. Знаю, что вы это хорошо сделаете.

40. Страхов, который сегодня правил первую корректуру «Круга чтения», говорил Л.Н. о некоторых местах из Шопенгауэра, которые он находит сомнительными: например, что характер человека неизменен; в действительности, под влиянием учения Христа человек изменяется. Л.Н. посоветовал выпустить три строчки (две мысли Шопенгауэра).

41. — Удивительно, как такие произведения, как Хельчицкого, Лабоэти, "Учения 12-ти апостолов", остаются незамеченными... Что глубже в борозду зарыто, того долго не замечают.

42. — Книга Лабоэти появилась после Варфоломеевской ночи, — рассказывал Л.Н. — Критики смотрели на нее как на упражнение в красноречии; считали его софистом, который не верит и пишет без глубокого убеждения. Французы не знают Лабоэти. Монтень написал некролог Лабоэти, он высоко ставил его дарование. Лабоэти был судьей, умер в молодом возрасте.

43. — Хорошие книги, талантливо написанные, авторам которых было что сказать, начиная с "Горя от ума" и до настоящего времени, цензура не пропускала, и они стали тем более известными, тем больше их читали. Господам Амфитеатровым нечего возмущаться цензурой (их запрещенных книг все равно читать не будут).

44. — Есть два способа борьбы с болезнями. Один — в том, чтобы закалять себя, чтобы болезнь не пристала (гигиенический образ жизни); другой — в том, чтобы, заболев, лечить болезнь. Теперешняя медицина это последнее и делает, как раз это и выдвинула на первый план. Первый способ медленный, но более существенный.

45. Страхов говорил о ходатайстве немцев за Горького и о том, что его выпустили на поруки (10 000 р. собрали писатели).

Л.Н,: Почему немцам Горький так нравится? Не понимаю, отчего такое заблуждение.

Страхов: Потому что он в России считается лучшим писателем, вот они его и распространяют.

46. — Немцы пишут блестяще, цитируют старых авторов, но нового им сказать нечего.

47. — Наполеон взял одно равенство и думал, что все христианство, это — egalite на пушках.

48. Л.Н. спросил Страхова о молоканах. Страхов ответил, что это люди, верующие в авторитет Библии. Они упрекали его, что раз он не верит в Библию, значит он не верит ни в жизнь вечную, ни в Бога.

Л.Н.: Это они, как англичане. Удивительно, с какой тупостью англичане верят в букву. Да, они, молокане, закоснелые.

49. Страхов говорил о фельетоне Дорошевича в "Русском слове" от 20 февраля, хвалил, что он хорошо написан и что в нем сказано и то, что Толстого в России не знают.

Страхов рассказал, что, когда он давал своей племяннице читать новые сочинения Л.Н., она неохотно читала их. Когда же она приехала в Дрезден и там узнали, что она русская, ее стали расспрашивать, что пишет Толстой. Ей стало стыдно, накупила все новые сочинения Л.Н. и начала читать их и зачитывалась ими.

Л.Н. рассказал об Олсуфьеве, гусаре, который, будучи в Италии, удивлялся, что там интересуются Толстым.

50. — Когда я читаю рассказ или критику, я всегда спрашиваю: "Что за человек ты, который пишешь? Что ты можешь дать мне?"

51. — Недавно я определил, что такое музыка: музыка — это стенография чувств. Когда мы говорим, говорим с одушевлением, с восторгом, плачем, подчеркиваем слова — эти состояния души передает музыка, но не мысли. Музыкальные народы, как цыгане, и простой народ поют напевы без слов или слова искажают. Вагнер, желая соединить музыку со словами, ослаблял ее, а он думал, что творит что-то новое, музыку будущего.

52. — Хотелось бы мне написать о науке, что она — то же, что церковь. Церковь выбрала кое-что из христианского учения, а провозглашает это за общую религию; и наука дает лишь часть истины, а провозглашает, что это вся истина, и непогрешимая; самое же главное — как жить, она пропускает; она ввела софистику в теологию, в юриспруденцию и даже в философию.

53. — Лихтенберг говорит, что самое вредное — это немного измененные истины.

54. Из писем, которые Л.Н. получил 21 февраля:

От Э. Моода: "Мне бы хотелось, дорогой великий учитель, чтобы Вы знали, как ценят Ваши книги в Лондоне, особенно среди интеллигенции".

"Толстой — светоч России", — пишет ему по поводу 9 января американец (так названо одно из присланных им стихотворений).

"Приободрите ваш народ, Вы являетесь единственной великой душой, которая может им управлять", — пишет гречанка.

Баба Бхарати, выдающийся индийский философ и учитель (брамин), автор книги "Кришна, бог Любви", пишет Л.Н-чу: "Мой уважаемый махатма! "Махатма" значит по-санскритски "Великая душа". И это то, чем Вы являетесь всем своим существом. Вы единственный действительно великий человек на этом ослепленном властолюбием и самодовольством материалистическом Западе".

55. — Завоевание материального могущества есть не что иное, как искушение для народа.

56. [О японцах.]

— Плохо пишут. Ни одного выдающегося писателя у них нет. Просвещение народу дает религия, а у них она бедная. Они усвоили себе самые дурные, грубые, внешние военные приемы...

57. Страхов: Вы поедете в Париж? Вам ставят там памятник. Приглашают вас.

— Как хорошо, что в старости человек становится к этому равнодушен*.

58. Говорили о спорах с попами. Л.Н. отговаривал от таких споров, говоря, что с попами надо обращаться, как с детьми. Они уж так воспитаны.

59. [Из беседы Л.Н. с корреспондентом Виль— ямсом, напечатанной в "Manchester Guardian".]

"Говоря о движении, возникшем в России для достижения конституции, Толстой сделал следующее замечание:

— Это движение опасно и бесполезно, потому что сбивает народ с правильного пути. Конституция не может привести ни к какому улучшению положения; она не может принести свободы. Все правительства держатся на насилии и угрозах, а это противно свободе. Человек истинно свободен только тогда, когда никто его не может заставить делать то, что он считает дурным, и истинное направление для каждого человека в том, чтобы удерживаться от участия в каких бы то ни было правительственных делах: отказываться служить в армии, не принимать никакой службы, зависящей от правительства, и, наконец, каждый день и всегда делать добро.

Агитация в пользу конституции может привести только к обманчивым результатам. Народ в действительности ничего общего не имеет с конституцией. Те, которые теперь занимаются агитацией, не знают народа и, несмотря на все их заявления о своей любви к нему, на самом деле очень мало заботятся о народе и даже презирают его. Народ желает одного: земли. Я думаю, что самое лучшее было бы созвать Земский собор. <...>

— Если народ увидит, что царь не оправдал его надежд, не поднимется ли он тогда?

— Как устоять безоружным против организованной военной силы, которая ставит дисциплину выше совести и не останавливается перед многочисленными братоубийствами? Никогда не будет в России вооруженной, всенародной революции. Сознательно или бессознательно, народ знает, что к добру ведет не оружие и убийство, но духовное просвещение; знает, что единственный допустимый и целесообразный способ действия есть пассивное сопротивление и борьба путем воспитания".

* В "Русских ведомостях" сообщалось: "Сооружение памятника поручено кн. Трубецкому <...> Парижане надеются даже увидеть на готовящемся торжестве самого Толстого". Замысел не был осуществлен. Памятник Т. в Париже (работы А. Гюрджана, 1914) был поставлен только в июле 1955 г.

60. [Из беседы Толстого с корреспондентом Дэвиттом, напечатанной в "The Standard".]

"Я сообщил Толстому, что я приехал для того, чтобы в точности узнать его взгляды на недавнее воскресное кровопролитие в Петербурге и его мнение о ближайшем исходе событий в России. Он ответил:

— Я получил вопросы относительно выражения моих взглядов на это почти из всех стран. Я готовлю общий ответ в форме письма, который я надеюсь выпустить в свет через несколько дней. Я могу сказать от своего имени этим путем больше, чем каким-либо другим. <...> Только малая часть народа думает о восстании. Прибегнув к насилию для того, чтобы избавиться от своих бедствий, они были бы совершенно так же неправы, как и царские войска. Никакая великая или благотворная реформа не может произойти в России этим путем. <...> Что нужно русскому народу, в том же самом нуждаются и другие народы, — именно: уничтожение всех принудительных законов, дающих возможность меньшинству властвовать над большинством, — меньшинству, собирающему для этой цели налоги, содержащему солдат и отбирающему землю у народа для своих личных выгод. Революция в России наступит, но она наступит путем распространения умственного и экономического воспитания и особенно путем того, что люди будут производить революцию в их собственной личной жизни и проникаться истинно религиозным духом. Но во всяком случае землю народ должен иметь".

61. Л.Н. показал масонский журнал, издававшийся в Берлине.

— Масон посылает мне эту книжку, где статья обо мне. Находит, что я масон, и совершенно справедливо. Христианство, очищенное от всяких обрядов, братство людей — все это масонство.

62. — Если бы те, которые совершили убийство Сергея Александровича [Великого князя], встали во главе правительства, было бы не лучше, а хуже.

63. [О японцах.]

— Они очень скоро усвоили себе практические изобретения (даже опередили всех), но в религии у них нет ничего своего. Их Soyen Shaky так же сумел исковеркать буддизм, как попы христианство. То, что они сделали такие успехи в материальных делах, указывает скорее на некоторые духовные недостатки, чем на преимущества; точно так же, как для того, чтобы разбогатеть, нужна узость взглядов и стремление сколачивать рубль за рублем (у них духовных запросов нет).

64. — В статье "Единое на потребу" я высказываю мысль, что в русском народе и обществе устанавливаются два новые взгляда: 1) что падает вера в церковное догматическое учение и ее место занимает религиозное сознание, 2) что русский народ способен к самоуправлению и не нуждается в правительстве.

65. "Сжато и все" — вот motto (девиз) Л.Н. при работе.

66. — Я люблю мусульман, их обращение, достоинство, живописность.

67. Опять говорили о войне и японцах.

— У русских есть рыцарство, известные предания; японцы же прибегают к разным способам, лишь бы истребить больше русских.

Март

1. Л.Н. заговорил о тупости ученых, о том, что они ничего не понимают, кроме своей специальности (ни в религии, ни в нравственности) .

2. Я никогда не видел, чтобы Л.Н. вышел из терпения или хотя бы поморщился в разговоре с каким-нибудь глупцом, неприятным или надоедающим ему человеком.

3. — Синтоизм — это установление для правительственных целей, а не религия, не учение о смысле жизни.

4. — Какое это заблуждение: здоровый дух в здоровом теле. Я бы не хотел быть здоровым. Я мог хотеть этого когда-то давно. Физические силы и духовный рост относятся друг к другу, как основание к вершине конуса. Духовный рост совершается, когда физические силы слабеют, и в той мере, как они слабеют.

5. — Я иногда себя упрекаю, когда занимаюсь гимнастикой: зачем я это делаю? Духовной работе лучше, чем работа мышц, способствуют вегетарианство, правильное пищеварение, хороший сон. После сна приходят хорошие мысли.

6. — По мнению материалистов, мораль вытекает снизу, из общения людей между собой.

7. — Всегда у меня так получается: когда я пишу о чем-нибудь теоретическое рассуждение, я в то же время узнаю, что то же самое где-то кем-то совершается в жизни.

8. Рассказывали Л.Н-чу о Суровцеве из Костромской губернии. Он 17 лет просидел в Шлиссельбурге, а затем также был сослан в Колымск, научился здесь садоводству. <-•-> Он вегетарианствовал на том основании, что убийство было для него ужасно. Он полагал, что люди убивают людей потому, что убивают животных для поедания их.

9. Говорили о положении России.

Тан: Положение безвыходное. Японцы наступают. Дать свободу печати — радикалы будут писать так, что произведут революцию; дать свободу собраний — то же самое.

Л.Н.: Из каждого положения есть выход. <...> После этой войны последует большой духовный подъем, настанет перемена — не правительства — переменятся формы жизни. <...>

Тан: В Японии много художеств, как в Италии. Похожа на нее. Страна без канцелярщины, без полиции; у нас же 9/10 государственной работы — канцелярщина. <...>

Л.Н.: Теперь особенно важно не терять спокойствия, не позволять себе увлечься озлоблением. Жить по голосу совести; тогда человеку все легче и легче будет жить, и он и в смерти будет видеть добро.

10. — Мир настолько зол, насколько я сам зол. Раз двадцать случалось со мной в жизни, что то, что я считал злом, послужило мне к добру. Все меньше и меньше зла нахожу я в жизни; все больше и больше блага, и наступит смерть — высшее благо.

11. — Пшибышевский — психопат, как Ницше. Я опять повторяю вместе с Шопенгауэром: "Не читайте современных книг. Торопитесь читать хорошие книги". Мы с братом Сергеем на Золя не попались. Золя через десять лет будет забыт, как Eugene Sue.

12. Л.Н. похвалил статью Гаррисона о Генри Джордже. Вот что, между прочим, сказано в этой статье: "Сторонников Генри Джорджа в Америке становится все меньше, но многие либералы и др. не подозревают, что, говоря о земельном вопросе, они цитируют Генри Джорджа. Его значение в мире все увеличивается. Его принципы распространились по всему свету. Суждения, которые приводились раньше только в специальных джорджевских изданиях, нынче повторяются всей прессой". Я думаю, что то же самое происходит с Л.Н. и его учением.

13. Теперь уже к Л.Н. не приходит столько людей, как в 1880-90-х годах, с одним и тем же вопросом: "Как жить, что делать?" Теперь спрашивают больше о том, как бороться с правительством, что делать, чтобы изменить существующий политический и общественный строй?

14. — Здоровый дух в здоровом теле. Тут душа как будто в зависимости от тела. Но душа в слабом теле может быть и бывает сильной. Источник всего — это душа. Когда душа слаба, то здоровое тело будет объедаться, распутничать, а обратно — тело влиять на душу не может. Источник всего — душа. Тут различие между христианством и язычеством.

15. — Что будет с Японией-победительницей? Ее положение в нравственном отношении ухудшится. Последует нравственный упадок... Удивительное поражение русских во всем.

16. Л.Н. необыкновенно деликатен: никого не обижает (даже если человек этого заслуживает) и не признает ни "гнева справедливого", ни "упрека справедливого". Я никогда не слышал, чтобы он сделал кому-нибудь саркастическое, колкое замечание, если человек не сделал того, что должен был сделать. А это часто-часто случалось: то затеряют его рукописи, письма, книги; то забудут, встречая его на прогулках, взять тулуп; то опоздают или же приедут не туда, куда было нужно.

17. — Человек не должен соединять понятие о вечной жизни с понятием о своей личности. Вечная жизнь существует в нашем воображении; когда же нас не будет, она будет продолжать существовать. Вся жизнь человека в том, что он с самого рождения все больше и больше отказывается от животной жизни, в смерти же получает совершенное освобождение от нее. Будет ли потом буддийское переселение душ, этого знать нельзя.

18. Л.Н. говорил в дни накануне и после 9 января, что именно в такое тревожное время нужно сохранять спокойствие и не поддаваться озлоблению.

19. — Христианство отрицать нельзя, жить же согласно ему люди неспособны; остается замалчивать его; так делалось и делается.

20. Я: Все же Хельчицкий единственный в христианском мире, который так ясно понял и изложил всю суть христианского учения.

Л.Н.: Да. Хельчицкий постиг всю глубину христианского учения, изложил его ясно и указал причины, почему его испортили. Теперь начинают понимать, но ведь прошло 500 лет со времени Хельчицкого. Ballou, Гаррисон брали за основу одно лишь непротивление злу, у Хельчицкого же оно — между прочим; он отдает дань своему времени, признавая Троицу и т.д., но это не важно. Он так ясно и полно, не обращаясь к авторитету Бога, но основываясь на разуме, излагает практический способ жизни, как источник, дающий высшее благо в жизни.

21. В "Русских ведомостях" сообщение, что Министерство внутренних дел постановило освободить сосланных и заключенных за веру (72 духоборца, униаты, католики и т.д., в общем 562 человека), приостановить процессы за веру и не начинать новых. Ради этой статьи Л.Н. впервые после семи месяцев опять читал "Русские ведомости".

— Это вот, что выпустят из тюрем, возвратят из ссылки и прекратят преследование за религиозные убеждения, очень хорошо. Припоминаются мне слова Герцена о том, что в 1825 году изъяли из обращения самых лучших русских людей и заключили их в крепости, тюрьмы или сослали. Теперь возвратятся самые лучшие люди из народа. Только вряд ли выдержат государственные люди. Христианство несовместимо с государством. Тут трагизм...

22. Я: Почти никаких суждений реформаторов — Лютера, Меланхтона, Кальвина, Цвингли — не попало в «Круг чтения», и это показывает, как мало могут они дать нашему времени.

Л.Н.: Это были люди половинчатые, то же самое, что либералы, совсем то же. Из них нечего взять.

23. — Русский язык богат, но в последнее время портится. Газеты и фабричные, научившиеся в городе новым словам, портят его. Бабы еще говорят чисто.

24. — В самом процессе войны мало кто — избранные — способны видеть, что мы пробуждаемся к духовной жизни, что русские не хотят и не должны воевать и этим стоят выше японцев.

25. [В разговоре о картине Н.Н. Ге "Выход после вечери".]

— По Эмерсону, Иисус здесь был одинок (далее от Бога) и хотел молитвой установить единение. Такое одиночество чувствуют только те, кто бывали близки к Богу. Но за отчаянием следует умиление.

26. — Почему у меня видят мистицизм? Для них религиозность (христианство) — мистицизм... Какое это заблуждение науки, совсем как у церкви.

27. У Толстых все читают каждый день Евангелие: прислуга, нянюшка, Александра Львовна в школе.

28. Три дня тому назад Л.Н., говорят, сказал Марии Львовне, что все его сыновья пишут против его взглядов, только один Илья, слава Богу, этого не делает.

29. — Жизнь уходит, как падающая тяжесть: чем ниже падает, тем быстрее. Уже ровесники померли, сам становишься слабее, а хорошо, что она не стоит. Так человек видит, что не нужно строить личных планов. Мечников говорит, что старость происходит от артериосклероза. Артериосклероз — это один из симптомов старости, но старость от того, что жизнь исчезает.

30. Рассказывали о Бальмонте, как он по-напускному, по-декадентски разговаривает в обществе.

— Бальмонт глуп.

31. Л.Н. очень остерегается внушать свои взгляды или влиять посредством своего авторитета; он старается лишь убеждать, старается, чтобы в каждом, кто одинаково с ним мыслит, вера исходила бы из его собственного убеждения, чувствования, понимания и размышления.

32. [Л.Н. получил и читает "New scraps from Thoreau" (раздел "Hindooism versus Judaism"). — "Review of reviews", vol. XXXI, N. 183, March.]

"Индусы веруют гораздо более ясно и глубокомысленно, чем евреи. Познание Бога у них, вероятно, чище, независимей и безличней. Их религиозные книги описывают пытливое и созерцательное обращение к Богу, еврейская Библия — это добросовестное обращение, более грубое и более личное покаяние. Покаяние вовсе не есть свободный и благой путь непосредственного обращения к Богу. Мудрый человек обойдется без покаяния. Оно преисполнено волнения и страсти. Бог предпочитает, чтобы вы приближались к нему вдумчиво, не каясь, хотя бы вы были самым главным грешником. Только совершенно забыв о себе, вы становитесь ближе к нему. Спокойствие и мягкость, с какою индусские мыслители подходят к запретным темам и обсуждают их, восхитительны.

...Веды учат, как, "отказываясь от религиозных ритуалов", приверженцы могут "достичь очищения разума".

...Веды содержат в себе здравомыслящее суждение о Боге.

Религия и философия евреев — религия более дикого и грубого племени,— им не хватает вежливости, и умственной изысканности, и тонкости индусов".

— Вы того же мнения, что Торо? — спросил я.

— Да. Только мы знаем еврейскую Библию всю, а он из Веданты выбирает самое возвышенное. Если взять все, тогда окажется, что там оно так же перемешано с суеверием, как у евреев. Учение же пророков очень высокое.

33. Я: Христианин не может оставаться на одной ступени, а должен все время делать усилие, становиться чище и самоотверженнее, в этом христианство, и в этом и жизнь. Стало быть, христианство и настоящая жизнь — одно и то же?

— Да.

— Но я этого не в состоянии понять.

— Вы хорошо понимаете. Это как плавающему, чтобы удержаться на воде, надо делать движение (усилие). Вот Страхов [Федор] об этом пишет, что нельзя легкомысленно относиться к страданиям: "Мы со всех сторон обставлены ими для нашего же блага. Захотел спуститься ниже достигнутого нравственного уровня — страдания. Захотел подняться выше этого уровня — страдания (например, гонения). Захотел стоять неподвижно на одном месте — страдания от укоров совести. И вот, когда эти укоры становятся более невыносимыми, чем само страдание, тогда человек подвигается вперед, совершенствуется нравственно".

34. — Меня не смущает, что меня распекают. Мой порок, с которым борюсь, — это остаток во мне самомнения. Нападения же на меня с разных сторон, что я иду с реакционерами, заставляют меня не забывать, что важен только Бог, а не мнения людей. Мои взгляды таковы, что и либералы, и консерваторы, и социалисты могут находить в них, что я говорю в их пользу.

35. — Славянофилы правы, но не они это выдумали, а взяли из сознания народа, который в старосты, старшины выбирает самых дурных людей, ставя свои отношения к семье, к соседям гораздо выше занимания должностей. Это уже у Сократа есть: хочешь править народом? А сам собой править умеешь? Меня упрекают в сочувствии к самодержавию. А мне оно отвратительно.

36. — Старея, люди становятся добрее к животным. И то, что они испытывают, внушением передают молодым.

37. Оболенский: Больше всех дали человечеству те, кто умер за истину, но тогда не было конституции. Генри Джордж говорит, что в странах, где самая широкая и демократическая конституция, коррупция такая ужасная, какой не бывает при олигархии.

38. — Подражание нехорошо, портит самостоятельную мысль. Паскаль говорит, что есть три разряда людей (по-моему, четыре): 1) которые имеют мысли, 2) которые не имеют своих мыслей, но умеют выбирать хорошие мысли и подражать им в жизни, 3) которые не имеют хороших мыслей, но думают, что имеют, 4) которые не умеют выбирать хороших мыслей.

Первые два разряда хорошие, третий — самый худший.

39. Л.Н. рассказывал из истории Петра, Елизаветы Петровны, Екатерины II, потом перешел на "The New Book of Kings" и сказал:

— Карл П, Генрих VIII. Какие это были негодяи, негодяи из всех негодяев, Кромвель же — властолюбивый, лицемерный, жестокий. Карл — слабый, как наш Николай, который без всяких убеждений, при этом лицемерный, лживый.

40. (В библиотеке Ясной Поляны хранится рукопись "Усмирение уральцев", составленная для Л.Н. одним офицером.]

В 1876 году уральские казаки-старообрядцы отказалить служить солдатами. Их насильственно тащили из домов, привязывали к верблюдам и гнали в Закаспийский край. За ними следовали в 1000 повозках их семьи. В 1883 г. Александр III обещал помиловать тех, кто будет просить об этом, но никто не просил. Сказали: "Силой вы нас погнали сюда, силой и везите обратно'*. Вот пример пассивного сопротивления.

41. Л.Н. пересматривал письма: два из них были с надписями: "Толстову".

— Как только "Толстову", с удовольствием смотрю, — сказал Л.Н. — Красивым почерком и на хорошей бумаге — неинтересное; скверный почерк, скверная бумага — от мужика и, наверно, интересно.

42. Приведу содержание некоторых интересных писем, полученных Л.Н. за последнее время. <...>

Письмо от Helen Bingham (Millwood, Mill Valley, Marin Go, штат Калифорния) со вложением ее статьи, в которой она называет Л.Н. "сердцем России".

Эрнест Кросби (Rhinebeck, Нью-Йорк) пишет Л.Н-чу: "Очень надеюсь, что в скором времени Россия сможет пойти по пути большей свободы и братства. Земельный вопрос, кажется мне, гораздо проще и яснее поставлен у вас, и народ лучше его понимает. Россия еще может стать самой свободной из всех стран и показать нам всем дорогу". <...>

От имени "Комитета защиты национальных интересов и международного примирения" (задача Комитета планомерно сближать лучших людей доброй воли всех стран) сенатор Estournelles de Constant пишет из Парижа: "Мы обращаемся к вам с просьбой быть нашим почетным членом" — "нашим долгом было обратиться к тому, кого по праву все народы хотят видеть своим".*

* На это письмо от 15 марта Л.Н. ответил 18/31 марта отказом, т.к. его убеждения не совпадали с программой комитета.

43. Заговорили о П. Дашкевиче. Татьяна Львовна сказала, что насилие он признает только в случаях самозащиты.

— Вот об этом-то и сказал Иисус: "Вам сказано: "Око за око", а Я говорю вам: "Не противься злому".

44. Я: У Бодуэна де Куртенэ нет ненависти к русским; поэтому поляки недолюбливают его; такой человек среди них редкостный. У них раздувают ненависть против России пресса, монахи и вообще католическая церковь.

— Да, но главное — русское правительство. <...> У Валишевского я читал, что только Екатерине, немке, могла придти мысль разорвать польский народ на три части; славянский правитель этого бы не сделал. Как же польскому народу, разорванному, возродиться? Будь он весь в одном только государстве русском, ему бы легче было возродиться.

45. — Я недавно вам говорил, что мне стало ясно, что славянофильский взгляд на участие в правительстве правилен, что русский народ выбирает в старшины и старосты худших людей и не заботится о том, как они работают. <...> У нас войну ведет правительство, и русские люди могут не сочувствовать ей, но за бурскую войну были ответственны члены парламента и их избиратели. И они должны были оправдывать ее как государственную необходимость, идти на компромисс. Раз человек оправдывает одну кривду, отступает от части правды, то он отказывается от всей правды. Участие в государственном правлении способствует развращению морали в конституционных странах. Разве можно представить себе участие нравственно-религиозного человека в правлении, хотя бы лишь в форме участия в выборах?

46. С половины восьмого — концерт. [Гольденвейзер, Сибор.] Сперва соната Шуберта, потом три Вебера, потом две Моцарта. Л.Н. хвалил: "Как хорошо!" и благодарил: "Какое удовольствие вы нам делаете!" <...> После перерыва играли "Крейцерову сонату".

— Первая часть сильная — самое сильное, что есть; третья часть бессодержательная, не мелодичная.

Потом играли "Ноктюрн" Шопена, испанские танцы Сарасате.

— Французов — Сен-Санса, Годара — напрасно презирают. Они мелодичны. Теперь такое время, что французскую музыку презирают, а Рихарда Штрауса, которого никто не понимает, любят. Григ искусственный.

Л.Н. хотел, чтобы еще играли венгерские танцы Брамса, сказав: "Народные танцы все хороши".

47. Дунаев говорил о войне на Дальнем Востоке. <...> Война стоит ежедневно три миллиона рублей. За эти деньги можно было бы выкупать ежедневно 20 тысяч десятин и отдавать крестьянам.

48. Дунаев говорил, что месяц тому назад в Курске полиция раздала мужикам палки, чтобы бить студентов и гимназистов, и сама стояла тут же и смотрела. Когда же губернатор велел перестать бить, перестали. Это аналогично использованию вражды между татарами и армянами в Баку.

49. — Чем эта свалка кончится? Одно делать нам: устраниться от нее, участия в этой свалке не принимать.

50. Л.Н. читал свой ответ крестьянину о перекувыркнутой телеге. Письмо резкое. 0 богатых и начальстве, о кабатчиках, ростовщиках, господах говорит, как о вшах и всякой нечисти.

— В нем нового ничего. Двадцать лет твержу одно и то же.

51. Струменский месяц тому назад, проезжая Тулу, говорил, что Л.Н. своей статьей "Великий грех" сделал великую услугу: либералы и социал-революционеры начали включать в свои программы вопрос земли, и вообще этой статьей он обратил внимание всех на необходимость создать для народа возможность обрабатывать землю и поднять свое человеческое достоинство — не исполнять безнравственные требования правительства: подати, армия.

52. — В старости начинаешь понимать животных и любить их. Я понимаю Агафью Михайловну, которая на старости лет кормила в печурке и тараканов.

53. Шел разговор о трех событиях, о которых пишется в газетах (Л.Н.: "Которые доказывают, что люди — сумасшедшие"): первое — открыт заговор — посадить Бонапарта на французский престол (Л.Н.: "За то, что его дед убил множество людей!"); второе — суд над матросами, которые отказались служить на корабле, идущем на Дальний Восток; принимая во внимание смягчающие вину обстоятельства — их невежество (Л.Н.: "Они полагали, что нельзя убивать даже во время войны"), их осудили на два года; третье — введение патриаршества; патриарх должен поддерживать царскую власть.

— Это дети, — сказал Л.Н. в заключение, — и какие злые дети!

54. — Все хорошие русские женщины воображают, что они православные, а они еретички. "Но ведь я не могу признать Николая Чудотворца, например", — говорят они. "Вот, какое же вы имеете тогда право считать себя православной? Это как если бы вы выдернули из бочки два обруча и воображали, что бочка цела, залепив ее бумагой. Вы не смеете выдергивать из православия ничего" (если убеждены, что вы православные).

55. — Смысл моей деятельности пусть будет разъяснение смысла жизни себе и другим, решение вопроса земли, детская смертность (чтоб она была прекращена), алкоголизм, курение, невоздержанность, гнев мужа, процессы, роскошь — не должны иметь места. "Немного, но многое". "Если бы молодость знала, если бы старость могла!"

56. Приезжали с письмом политических заключенных в Шлиссельбурге, которые просят о заступничестве, желая, чтобы Л.Н. написал статью против телесных наказаний; боятся, что их будут сечь.

57. — Счастье, — сказал Л.Н. (медленно, с глубоким убеждением), — достигается попутно. Не надо искать своего счастья — плохо будет. Но надо хотеть исполнять волю того, кто меня послал, надо хотеть быть полезным. Устроить себе счастливую жизнь — этого ("что можно устроить") я не понимаю.

58. Сын (Илья Львович) спросил:

— Зачем (хотеть быть полезным) ? Говорят об эволюции жизни; низшему человеку счастье — сытость, высшему — и то, и то.

Л.Н.: Этих вопросов: "зачем", "эволюция" — не признаю (они мне неизвестны). Я знаю, что добро, что зло и как поступать.

— Какие же тут доказательства, что так жить надо и что добро и что зло?

Что? На это три доказательства: первое — внутреннее, совесть говорит; второе — опыт всей жизни моей (тогда был я счастлив, когда жил так для других); третье — мудрость мира, от Сократа до Рескина, так же говорит. Так жить, чтобы не было дурно; не надо ожидать, что будет восхитительно. А ищи счастья себе — будет неспокойствие, мучение. Мне помогла притча о виноградаре и работниках. Мы здесь работники пославшего нас, а не хозяева, как мы себе воображаем.

59. — Есть сознательная религия и религия по доверию. Между ними, двумя крайними, всевозможные сочетания обеих. Кто загипнотизирован в обратном — в церковной вере, науке, тому трудно пробудиться, понять другое мировоззрение.

60. — Перечитывал нынче Хельчицкого. Это едва ли не самый сильный из реформаторов. Для сравнения прочел Лютера. Лютер — узкий, ограниченный. Хельчицкий не опровергает догматы, но, видимо, не придает им важности. <...> Особенно важно то место, что христианский закон совсем может заменить гражданский закон в обыденной жизни.

61. [Об одном из посетителей.]

— Он, как все, которые приходят, разумеется, моих сочинений не читал. Пришел поговорить о рабочем вопросе, а я написал о том четыре больших сочинения.

62. — Хельчицкий остался нечитанным и неизвестным потому, что предшествовал своему веку. Показал, как должно жить по Христу: принимай или брось. С государством соединить христианскую жизнь нельзя, надо его оставить. Людям оставалось одно — молчать. Так и сделали.

63. — Тем интереснее мне Хельчицкий, что он неизвестен. 450 лет тому назад учил, и никто о нем не знает. «Круг чтения» откроет его англичанам, немцам.

64. — "Учение 12-ти апостолов" так же, как Хельчицкий, осталось незамеченным.

Апрель

1. У Л.Н. цивилизацией пренебрегаемый нравственный закон: с прохожим поговорить, и одарить его книжками, и утешить.

2. Л.Н. рассказал вкратце историю "Учения 12-ти апостолов". Нашел его в 1883 г. Вриенний в одном сборнике. Оно упоминается в старых рукописях как тогда уже известное сочинение. Из него видно, что первые христиане не имели священников, только епископов. "Когда учитель придет к тебе, первый и второй день его корми, третий — пусть работает".

3. — Если ждут восстания в России, они ошибаются. По-моему, его не может быть. Крестьяне не восстанут. Рабочие в городах — может быть.

4. — Если бы мои сочинения всех людей интересовали, был бы знак того, что они несерьезны. Совершенно прав Шопенгауэр, когда говорит, что глупые книги читаются большинством людей, потому что большинство людей глупо.

5. — Газета — самый плохой способ для выражения нужных знаний. Для писания серьезного нужно спокойствие, время, а газету надо составлять наскоро, что же туда можно писать?

6. Л.Н. музыка очень волнует, действует ему на сердце. Его болезнь сердца не на органической, а на нервной почве. И последний раз, когда он был болен, этому также предшествовал концерт. Л.Н. почти плачет, когда играют, до того его музыка трогает.

7. Л.Н-чу рассказывают обо всех злодеяниях, крупных воровствах, передают сенсационные известия, а он их не рад слышать. Когда заходит речь на злобу дня (про политику, конституцию, революцию, юдофобство, о славяно-немецкой борьбе, стрельбе в народ), Л.Н. меняет разговор: "Ну его, давайте договорим об ином", и заводит разговор о плодородии, красах Кавказа, о жизни животных.

8. — Хотят ввести патриаршество, чтобы ослабить царскую власть. Устройство нравственной жизни должно бы лежать в основе, а оно орудие борьбы партий.

9. — Раньше, а теперь еще больше разделяю взгляд славянофилов на отвращение русского народа к участию во власти: он справедливый. В старосты выбирают самых "негодных" людей, старого закала крестьян в старостах не видать: грешно. У нового поколения есть честолюбие, особенно женщины любят, если их мужья попадут в старосты.

10. Рассказывали, что в Москве все занимаются политикой, матери ходят на собрания слушать речи о конституции и бросают дома; гимназисты тоже.

— Из речей и статей в газетах ничего не выйдет. Чтоб что-нибудь вышло, надо новую мысль, а чтоб она выработалась, нужна тишина, время, а конституционалисты пишут и говорят речи поспешно.

11. Л.Н. спросил у П.А. Буланже, говорят ли что о земле?

— Нет, только что нужна конституция, которая даст возможность крестьянам изъявить свои желания.

— Совершенно такое же непонимание, как в 1820-х годах, — сказал Л.Н. — Тогда одни декабристы говорили об отмене крепостного права, а другие, масса, не думали об том, не интересовались или не понимали (и не считали это возможным или нужным). Теперь, когда понимаем, как мучили людей, не понимаем той жестокости, а через 30-50 лет будут ужасаться нашей жестокости.

12. — Из Тулы Арбузов, член губернской земской управы, мне поручил передать, что он меня уважает, но что не разделяет моих взглядов на нынешнюю задачу русского человека, но что его сын, 18-летний гимназист восьмого класса, разделяет их. Я думаю, между молодыми скорее такие найдутся.

13. — Что люди идут на Дальний Восток воевать, виновата машина, посредством которой меньшинство может заставлять большинство исполнять свою волю. Власть над другим человеком — причина не только заставлять мучить и убивать других людей, но и принуждать людей мучить самих себя. А достигать того, чтобы люди по воле начальствующих должны были убивать друг друга, нельзя иначе, как лишь обманом, ложью и, главное, жестокостью. Так всегда поступали и не могут не поступать все властители.

14. Дорошевич в "Русском слове" описал случай о замурованных заживо свыше двадцати раскольников-беспоповцев их единоверцем Ковалевым для того, чтобы во время переписи они не были записаны на листки, присланные из Петербурга.

Л.Н. возмутился поверхностным пониманием Дорошевича религиозного сознания; сказал:

— Это самое высшее... Ему, Дорошевичу, далеко до религиозного чувства, он выказывает неуважение к религиозному чувству. Их (раскольников) побудило оно, но в неправильной форме выразилось.

15. — Я очень люблю Шиллера, Некоторые места у него лучше, чем у Гете.

16. По воспоминаниям А.А. Толстой [тетки Л.Н.] в "Вестнике Европы" пишут о том, как Д.А. Толстой [министр внутренних дел] в 1886 г. хотел заключить Л.Н. в Суздальский монастырь, как за него заступилась перед царем А.А. Толстая.

17. Л.Н. проповедует, что настоящее благосостояние только в духовном и нравственном смысле и что оно заключает в себе и материальное, и в соответствии со степенью этого благосостояния возникают и условия, социальные или политические.

18. Сестры упрекали Александру Львовну. Она оправдывалась. Вошел Л.Н. и сказал Александре Львовне:

— Благодарить должна, а не обижаться. Кому какая радость говорить кому-нибудь неприятность?

19. Говорили о Масарике. Л.Н. привел следующую характеристику Рескина, сделанную английским писателем: "Главный недостаток Рескина — туманное церковно-христианское понимание требований жизни, которое сделало для него возможным соединить нравственные идеалы с эстетическими, — остался в нем до конца и ослаблял его учение", и прибавил, что нечто подобное можно сказать и про Масарика.

20. — Теперь съезд о печати. О чем же им говорить? Что же может быть яснее: свобода печати, и если кто клевещет, на то есть суд — говорю с их точки зрения. Теперь начинают группироваться различные партии, видно, что сильнейшая — консервативная. Ей же надо стоять за свободу печати. Правительство может на это согласиться. Ведь консервативная партия будет его защищать, и она будет тем сильнее, когда будет свобода печати и когда тем самым отпадет подозрение, что ей покровительствует правительство.

21. — Просматривал книгу Моода. Он нападает на духоборов и кичится непризнанием непротивления. Как странно, что он хочет христианства без непротивления! Оно ведь идеал, вполне неосуществимо, как каждый идеал, но видеть его, стремиться к нему нужно.

22. Бывает так, что иной, желающий узнать о каком-нибудь сочинении, читает не самое сочинение, а то, что о нем пишут другие. Относительно Л.Н. пусть никто так не поступает. Пусть не удовольствуется тем, что говорят о нем другие. Они могут ошибаться даже и в том случае, если это самые искренние и способные <...>. К Л.Н. следует относиться, как к Христу. Недостаточно того, что говорил о нем искренний Франциск Ассизский или непогрешимый папа, но идешь к Евангелию, к словам, переданным им.

23. Я спросил Л.Н.:

— Как это случилось, что вы не виделись с Достоевским?

— Случайно. Он был старше лет на восемь-десять. Я желал его видеть.

24. — Как странно в городе жить! Суета, заняты тем и другим, спорят, поучают, нет времени жить; театры, сходки.

25. Читали статью "Священник Герасим Иванович Цветков" А. Пругавина.

— Поразительно, что наши священники, которые боролись за внешнюю независимость их от недуховного главы и не пошли дальше, за это несли такие страдания. Он еще заточен ?!

26. — Страхов — философский ум. Ясно, корректно корригирует.

27. Л.Н. от физического утомления не заболевает, а от душевных волнений, огорчений, музыки заболевает.

28. Сегодня Лев Львович уехал удрученный. В Петербурге политические события ему кажутся особенно важными; здесь видел, что им той важности не приписывают; что в деревне дворяне, крестьяне живут другими и более важными заботами; тут не нашел, кто бы с его взглядами согласился.

Л.Н.: Леву обидели.

29. — Заключение — ужасная жестокость. Когда человек среди людей, он находится под их влиянием, влиянием событий, а в заключении — под влиянием тех мыслей, которые довели его до преступления. Не может от этих мыслей освободиться, все винтят, винтят в голове.

30. Л.Н. получил от Черткова [высланного в Англию] письмо, в котором тот сообщает, что ходатайствует о разрешении приехать на три недели в Россию повидать Л.Н. и мать. До сих пор не получил ответа.

31. Л.Н. получил письмо от сорокалетнего запасного, штундиста, крестьянина Тихона Кошевого, ушедшего с войны. В Ляояне он лежал в лазарете; там читал Евангелие и понял, что военная служба — грех. Оттуда он без копейки денег добрался до своей родины, Полтавской губернии. Дома он явился к военному начальству, его арестовали и посадили в сумасшедший дом.

32. — Как интересоваться тем, чтобы было больше славянских депутатов в венгерском парламенте? Что надо сеять, гнилой столб заменить здоровым — это понимаю, это важно. <...> Когда они этим занимаются (политикой, как управлять народом), то опускают то, что основное: решение земельного вопроса. Читаю Генри Джорджа, снова хочу о нем писать.

33. Сегодня первый день Пасхи. Л.Н. проводит праздник совершенно так же, как будни, т.е. работает. У него, как у китайцев, нет праздников.

34. Л.Н. вспомнил, что получил письмо от саратовского священника, вероятно, молодого. Письмо доброе, жалеет Л.Н-ча, что заблуждается.

35. Н.Л. Оболенский говорил, что Л.Н. не опровергает дарвинизма, только не признает его нужным.

36. — Я согласен с Ламеннэ, что можно всего ожидать только от рабочего народа.

37. Получена почта из Тулы, в ней — ругательная открытка.

— Это какой-нибудь последователь Иоанна Кронштадтского.

38. Бутурлин говорил, что социалист Герцен— штейн в лекции о Генри Джордже утверждал, что одного земельного налога будет недостаточно для покрытия государственных расходов, и что, если капитал не будет обложен податью то тем большее бремя падет на земледельца.

Л.Н.: Будет обложена не земля, а рента с земли. Как выразить по-русски рента — ценность?

Николаев: Рента будет различна в Вологодской губернии и на Кузнецком мосту,

39. — Генри Джордж хочет не защиты известного сословия, а узаконения равных прав на землю. Нравственные требования незаметно и медленно растут и осуществляются не ломкой. У Сенеки уже есть намеки на несправедливость рабства... По-моему, теперь четыре нравственных требования должны быть решены: война, брак и отношение к семье, суд (наказывание), земельная собственность.

40. Бутурлин спросил Л.Н. о войне. Л.Н. сказал только то, что это большая схватка и что она проложит след в сознании людей.

41. Л.Н.: — Генри Джордж говорит: есть три категории людей: одни живут милостыней, другие — воровством, третьи — трудом.

Татьяна Львовна'. Мы живем милостыней и воровством.

Л.Н.: Да, мы живем воровством.

42. Чертков писал, что приедет на три недели. Л.Н. обрадовался. Софья Андреевна сказала, что, когда Чертков приедет, Л.Н. будет от радости плакать, что он будет волноваться, что доктор должен присутствовать при встрече.

43. — Не так ли это, что вся жизнь — воспоминания? Когда случится радость, опасность, испуг, в первую минуту не чувствуешь ничего, а только когда сообразишь, что случилось, радуешься, опасаешься.

44. Ставровский говорил о праве и морали. Л.Н. возражал ему, что право — насилие.

45. — Несомненная истина, по Канту, такова, что если бы мы по ней жили, то и всем людям было бы хорошо.

46. Ставровский настаивал на том, что можно жертвовать жизнями других людей ради общего блага.

Л.Н.: — Своей жизнью, но ничьей другой.

47. — Если я несвободен, то никак не из-за того, что есть правительство, что меня стесняют, а причина этого — во мне. С собой нужно бороться, совершенствоваться.

48. — Соловьев хочет, чтобы насилия (права) становилось все меньше и меньше, довести его до нуля. Но ведь христианство противоположно насилию.

49. — Что говорю разрушительного, что им (революционерам) выгодно, за то меня хвалят, а что говорю против них, христианского, созидательного, за то ненавидят меня.

50. — "Всеобщее избирательное право" у людей, у которых нет права ни на сажень земли, укрепит мощь капиталистов, потому что зависимые люди будут выбирать тех, которых прикажут. <...> Когда дело пойдет о существовании семьи, то они поддадутся. Когда у мужика будет 15 десятин земли, корова, он будет независим.

51. — Ницше утверждает противоположное общим местам. Тургенев сказал о таких людях, что они будут спорить против того, что вода течет, утверждая, что вода твердая. Так и Ницше утверждает противоположное христианским истинам.

52. — Были прежние задачи — рабство (его уничтожение), есть нынешние — наказания, суд, война (их уничтожение) и есть задачи в будущем.

53. — Мы шли в хвосте Европы, почему нам не идти в голове, не показать ей, что надо делать? Понимаю, что там, где 28% земледельцев, а 72% фабричных рабочих, там могут домогаться перехода орудий труда в руки государства, а у нас, где 90% земледельцев, главный вопрос — земельный.

54. — Дети живут сперва животной жизнью; потом для славы людской, чтобы удивлять всех: няню, братьев и т.д., потом, чтобы вызвать одобрение тех, которых уважают, потом — тех, которые кажутся им добрыми, и, наконец, начинают жить для Бога (а не для славы людской).

55. — Ненависть людей — пробный камень: озлобляет ли она тебя или нет, поступал ли ты для Бога или не для Бога.

56. — Духовное — реальное, материальное — иллюзия.

57. — Весь мир — организм. Я — одна клеточка, которая должна исполнять свое (назначение).

58. Л.Н. советовал Е.В. Молоствовой сблизиться с народом: "Увидишь свои вины, грех и его (народа) достоинства, меньше будешь его осуждать и себя оправдывать."

59. — Слава Горького растет как ком снега, лавина. Я читал первые его рассказы, и бросился мне в глаза его искусственный народный язык. Его слава никак не соответствует его писательскому таланту; таких, каков он, десяток. За свою жизнь Чехов куда меньше возбудил внимания, а Чехов был огромный талант, у него было богатое воображение, у него было богатство образов, как ни у кого. У обоих общее то, что не имели чего нового сказать. Заслуга Горького в том, что показал босяков.

60. — Я посоветовал Кросби, когда он спросил, чему он должен посвятить себя, — распространять идеи Генри Джорджа. Он за двенадцать лет сделал много. Я не думал, что мое замечание будет иметь такие последствия.

61. [О Ламеннэ.]

— Был, как наши славянофилы. Им жаль отказаться от могущественной организации церкви. Хотел ее реформировать. И наткнулся на неуступчивость и деспотизм. Боясь, что его на смертном одре захотят исповедовать, просил знакомых, чтобы от него не отходили. Умирая, сказал: "Ах, какая счастливая минута!" Его "Paroles d'un croyant" и "Les Evangiles" — выдающиеся сочинения.

62. — У меня в Крыму были времена, когда я бы спокойно умер. Монтень говорит, что о приближении смерти надо думать загодя. Надо рассчитывать, что завтра помру, тогда отпадут соображения приличия, корысти. Мой брат, очень чуткий и очень умный, перед смертью спросил меня: "Как думаешь, причаститься ли, жена этого желает. На что?" Я сказал ему: "Причастись, если сделаешь жене более приятности, чем себе тягости от причащения". Он причастился и говорил, что ему легче. На следующий день умер.

63. — В молодости кажется, что время стоит, потом быстро идет, а в старости летит.

64. Молоствова спросила о пашковцах.

— Мне некуда поместить их уже, я полон веры. Вообще же их учение никогда не было мне близким. Я не могу допустить, чтобы одним людям было предопределено спастись, а другим по— габнуть. Единственно от нас самих зависит и наше спасение, и наша гибель.

65. [На вопрос, как объяснить слова Христа во время тайной вечери: "Придите, ядите, сие есть тело мое,.."]

— Ведь Христос говорил перед этим, что один из учеников предаст его... Потом, ломая хлеб, сказал: "Ешьте, среди вас один, который будет есть тело мое, пить кровь мою". И слова эти — "Придите, ядите" — должны относиться именно к поступку Иуды. Многие христиане и смотрят на обряд преломления хлеба как на символ страданий Христа, не придавая буквального значения словам: "сие есть тело мое" и "сия есть кровь моя".

66. — Теперь пишу краткое изложение веры, доступное почти для детей. Недавно старик озадачил меня вопросом: "Что такое идеал?" Еще не нашел объяснения простым языком.

67. В разговоре с Л.Н-чем С.Т. Семенов говорил, что крестьяне относятся к общественному движению поверхностно: интересуются им только те, что побывали в городах и ходили на сходки, но и эти мало оттуда вынесли. Старики (меньшинство) решительно против движения — дескать, "чему мы будем учить властей?"

68. — Все эти Порт-Артуры, конституции — отведение глаз от настоящей задачи, от единого на потребу Бога. Что мне или вам Порт-Артур?

69. — Парламенты отводят внимание от коренного вопроса. Земельная собственность в наше время — то же, что прежде крепостное право. <...> Крепостное право было уничтожено, когда и крестьяне, и дворяне, и мещане прониклись несправедливостью крепостничества.

70. — Я был счастлив, что смолоду любил русский народ и преклонялся перед народом. Он духовно растет, идет вперед, только медленно; он знает; нам у него учиться. Я против него — говно, дрянь. Что пишут Горький, вы, я — чепуха, ничто; что же оно против того, чем бы мы должны были заниматься! Как же меня могут интересовать политические заключенные, пру— гавинский поп заключенный (Бог с ним, с попом, желающим компромиссно реформировать церковь), когда есть нужда 100-миллионного народа? <...> Ведь это — с чем же сравнить? — как если бы тяжелораненому, в крови хотели бы помочь тем, что причесали бы ему волосы или вымыли нечистые ноги.

71. С.Т. Семенов говорил по-западнически, в духе либералов, что надо свободу слова, собраний, вот духоборам, как не дали по-христиански жить...

На это Л.Н. ему возразил:

— Просеяли их. Слабые отстали, сильные закалились. Власти против Бога ничего не могут.

72. Семенов сказал, что народ портится, что отстает от веры и своих взглядов.

— Это некоторые поверхностные слои народа. Глубокие слои не портятся.

73. — Славянофилы правы, говоря, что русский человек скорее предпочитает терпеть от властей, чем самому быть участником власти. Западный народ добивается участия во власти. От этого участия — бурская война и нравственный упадок на Западе.

74. — Тщета общественного движения. Через 15 лет — вы, вероятно, доживете, — когда оглянетесь назад, увидите, какое ничтожное по последствиям оно было. Совестно будет смотреть — убогость мыслей. Нам не следует идти по этому пути, имея перед глазами пример Европы. Мечутся, им одинаково важно представительство, социализм, патриархат... Без религии это так и должно быть. Только религия показывает, что главное.

75. Ф.А. Страхов: В Москве пошли усы, закрученные вертикально кверху.

— Это — конституция. Один сказал: "Нужна конституция", другие — за ним. Один начал носить усы так, другие — за ним.

76. Страхов спросил, выписать ли дочку из православного вероисповедания, чтобы в школе ее не учили закону Божьему?

Л.Н. не поощрил. Высказался приблизительно так: "Этим формальностям не приписываю значения".

77. — Свободному от авторитета, нерелигиозному человеку безразлично стать баптистом (еврею — православным), когда имеет при том какую-нибудь выгоду. Религиозному нельзя. Ему и православие, и баптизм — и то и другое — заблуждение. И он останется скорее при старой вере православной, к которой привык. Совершенно так же человеку, который видит, какие последствия бывают от власти. Нельзя восхищаться конституцией Петрункевича.

78. — Когда был голод, умер Раевский,* мой приятель. Хотел я идти на похороны в церковь, ветер дул. Вернулся. Подумал — и еще раз пошел, но из-за ветра не мог. Вернулся. Священник там обо мне проповедовал, что я антихрист; бабы потом рассказывали: "Пробовал, пробовал в церковь пойти, нет, не впустил его "дух".

* И.И. Раевский умер 26 ноя. 1891 г. от инфлюэнцы, во время работы с Толстым на голоде в дер. Бегичевке.

79. Л.Н. {Страхову): Вы продолжайте эту мысль развивать, когда я умру, — что наука — та же церковь; как церковь в Средние века была непогрешима, так и наука непогрешима (считает себя такой).

80. Редактор "Русских ведомостей" отклонил опубликование старой статьи Л.Н. о Генри Джордже, объяснив, во-первых, это тем, что у них с Л.Н. различные взгляды на земельный вопрос и что об этом вопросе пишет у них специалист Мануйлов; во-вторых, это надо было бы прибавить от редакции, что это теоретически верно, но практически неосуществимо.

81. — Теперь единственное время сделать землю доступной народу, пока народ городской не забыл еще земельную работу. "Великий грех" я написал, главное, для молодежи, чтобы показать ей, куда приложить руки. Земельная собственность — источник зла, величайший грех, такой грех, которого нельзя взвесить...

82. — Земельная собственность прекратится, когда сознание греха владения землею станет общим.

83. Л.Н. со Страховым беседовали на философские темы. Л.Н. говорил, что движения нет, пространства не существует. Представим себе, что был бы один шар в бесконечном пространстве: где бы он ни был, везде был бы. Представим себе разрушение (гниение) дерева, камня... Где граница распадения?

84. Уехал Страхов. Л.Н. послал его жене букет фиалок, им самим сорванных.

85. Л.Н. получил письмо от Оболенской, что посетила Кошевого в Киевской больнице. Разу— мееся, он душевно здоров. Толстого не читал. В камере, где сидит, много таких отказавшихся от военной службы, как он. Держат их до восьми месяцев, потом освобождают или отправляют в дисциплинарный батальон.

86. — Знаю, что вы, Душан Петрович, не согласны со мной во взглядах на конституцию; считаете, что надо свободу религии, печати, слова. Свобода эта в Америке есть, а людям нечего нового печатать, нечего сказать, и ходят по воскресеньям в церковь с молитвенниками. У нас же при несвободе есть что сказать и делать. В Англии сочинения Рескина или какого-нибудь анархиста, который так же пишет, как я, не читаются. Не говорю, что свобода религии, печати, слова бесполезна. Но они к самой большой несправедливости — собственности земельной, которой в конституционных странах не видят, относятся так, как если бы человек, которого секут, жаловался, что у него нет сахарной воды попить.

87. — Теперь ходят крестьянские бабы по миру, а Гагарина сидит на 120 тысячах десятин. Землю, которая существовала тысячи и тысячи лет до ее рождения, она полагает своей. Самовар — изделие труда, им можно располагать тому, кто его сделал. Как же можно, чтобы Илью Васильевича, Юлию Ивановну или тебя кто-то называл своим и распоряжался бы, а так было при крепостном праве? Теперь то же с землей.

88. [О земельной реформе по Генри Джорджу.]

— Ту землю, которую до сих пор держишь, можешь держать и далее и даже завещать. Только надо налог от ее ценности платить.

Май

1. К Л.Н. пришел Ф.Д. Быков, плотник. Он рассказал про себя и свой взгляд на жизнь следующее:

— Люди думают, что надо жить для денег, а надо правильно жить, отличать правду от лжи. <...> Я читал только Евангелие и теперь "Мысли мудрых людей", имущества не собирал. <...> Дом полагаю там, где нахожусь. Сегодня здесь, завтра в ином месте — инде. Умереть мне нетрудно, охотно умру, минуты страдания не миную. А вся моя жизнь, что в ней совершил, — капля в море.

Федор Денисович принес свои работы: изложение Евангелия и другие.

Л.Н., прочитав его писания, сказал, что Быков пришел самостоятельно к той же вере, что и он (Л.Н.).

2. — Люди думают, что наука научит их назначению человека, как жить. Это все равно, как если бы человек изучал вагоны трамвая и думал, что через это узнает, куда ему идти.

3. Л.Н. рассказал Николаеву, что от Робертсона слышал — влияние Генри Джорджа в Америке слабеет, сын его слабо действует.

4. — Робертсон говорил о Рузвельте. Я ему сказал, что знаю о нем только то, что он империалист и милитарист. Робертсон сказал: "Ни то, ни другое. Рузвельт за мир, он только потому и увеличивает флот."

5. — Русский народ может скорее решить земельный вопрос, чем другие, и по положению (потому что он преимущественно земледельческий), и по строю духовному. Он может идти во главе движения...

6. Л.Н. заговорил о газетной работе, о ее спешности, непродуманности:

— При упаковке товара, — сказал он, — и то нужно обдумывать. Нужно обдумывать и потом писать. Писать, чтобы иметь средства к жизни, — проституция.

7. Л.Н. рассказал про книгу священника К.С. Стефановича "Наболевшее сердце", которую получил с письмом от него.

— Священник, который горюет о том, что должен проповедовать суеверие и исполнять обряды, и тоскует, что не может проповедовать христианское простое учение.

8. Прислали Л.Н. для "Круга чтения": 1) "Парамона" Глеба Успенского (Л.Н.: "Не годится, длинно, монотонно, конец "либеральный", то есть умаляется здесь религиозная твердость человека"); 2) Из Диккенса о Стефене (Л.Н.: "Не годится"); 3) Из Герцена, о невесте Ивашева (Л.Н.: "Годится").

9. — Шопенгауэр говорил: "Не читайте дурных книг, газет, журналов, текущей литературы". Все это следовало бы напечатать крупными буквами. Брат Сергей Николаевич говорил про доктора, который ему рассказывал свои взгляды, что это точь-в-точь то, что вчера писалось в "Новом времени". Люди не имеют своих взглядов, принимают взгляды самых худших людей — писак.

10. — Страхование отвратительно. У меня есть средство: полная свобода, разумеется, при освобождении земли от собственности. А несчастный случай — помогут добрые люди.

11. [О газетчиках.]

— Что же такие люди, которые днем спят, в шесть обедают, а ночью спешат писать — метранпаж вырывает из рук написанное, — что же такие люди могут написать путного? Когда хочешь что разумное написать, надо спокойствие, время, а у них ни того, ни другого.

12. — Я смолоду преклоняюсь перед народом. Недавно был у меня коломенский плотник, один читал Евангелие и пришел совершенно к тем же взглядам, что и я.

13. Л.Н. (о Конте): Материалист, ограниченный, который тупоумие возносит в достоинство, то есть не признает духовных начал.

14. — Достоевский говорил, что самое большое страдание для него в тюрьме было то, что он никогда не бывал один. Я это понимаю.

15. — Мне нравится, что говорил Долгоруков: отрезать часть помещичьей земли для крестьян. Это — паллиатив, но показывает самопожертвование, а его-то и надо. Освободили крестьян не Александр II, а Радищев, Новиков, декабристы. Декабристы принесли себя в жертву.

16. — Теперь вопрос освобождения земли в том же положении, как было освобождение крестьян при декабристах. Николаев хорошо делает, что раздает книги Генри Джорджа... Этому делу (Генри Джорджа) повредил наиболее всего социализм. Самые передовые люди оторвались от существенного и взялись за фантастическое. Как и когда перейдут орудия производства в общее владение, настанет коммунизм? <...> Надо им [мужикам] разъяснить, что отнимать землю не будут, что кто на ней работает, может оставить ее наследникам.

17. — Надо говорить не о национализации, а о едином налоге.

18. — Какое было тогда самоотвержение для освобождения крестьян, так и теперь его нужно для освобождения земли.

19. Я сказал Л.Н., что в "Круге чтения" следовало бы поместить где-нибудь о судьях, чем они занимаются, как о врачах.

Л.Н. сказал, что ему досадно, что дал и о врачах.

— Судьи отстают, как и врачи (читают только свои медицинские газеты), а журналисты отстают пуще всех.

20. Л.Н. заговорил о Генри Джордже. Леруа-Болье сказал:

— Для России это важно, для Франции — нет. Там 50% земледельцев, и число их убавляется, несмотря на то, что земля сравнительно не дорожает. В России наоборот большинство народа — земледельцы.

Л.Н. ему сказал:

— Но справедливость требует уравнения в правах на землю.

21. [Статья в "Русском богатстве" о тюрьмах в Европе и Америке.]

— Какие ужасные тюрьмы, особенно в Америке и Англии, — сказала С.А. Стахович, — ужас! Верчение колеса, применение взглядов Ломбро— зо на преступников, казни гильотиной, розги.

22. — Получил письмо от Семенова. Упрекает меня, что я такого дурного мнения об интеллигенции либеральной. <...> Но я не вижу разницы между консерваторами и либералами. <...> Я знаю либералов. Это люди, одержимые тщеславием.

23. — Французы не имели в прошлом столетии ни одного философа. Вольтер, Руссо — последние; Амиель ничего нового не сказал.

24. — Кто хочет добра народу — первое дело слезть с его плеч.

25. — Знаете, почему спириты, люди ограниченные, приходят к таким удивительным мыслям, как Люси Малори или Львов? Я на днях записал себе в дневник мысль, что они тогда сосредотачивают мысль на духовном, которое соединяет людей, и человек уже не один.

26. Я совершил круг в своей жизни: откуда вышел, туда и возвращаюсь, чем начал, тем кончаю. Я начал тем, что сознавал, что грешу, живя на плечах и из трудов, и из рук народа и воображая, что мы можем его учить. Рескин говорит, что не верит в нравственность человека, не добывающего себе хлеб своими руками.

27. — Кажется, на посту министра или посла не надо иметь особых знаний. Сапожник не может быть кучером, если раньше им не был, но военный министр может быть министром просвещения.

28. — Правительство может дать свободу печати: оно имеет суды для преследования крайностей, как может дать и свободу вероисповедания, имея средства против скопцов и т.п.

Давыдов: Радикально могут писать газеты, это не опасно, а либерально — нет. Это делает правительство.

Далее Давыдов говорил о частых убийствах, о мании убивать городовых (пять городовых в день убивают), губернаторов и т.п. <...>

Л.Н.: Это гипнотизация газет, как были крестовые походы детей. Берусь решать только общие высокие вопросы. Всякое убийство — грех. На мою точку зрения смотрят как на что-то неожиданное, хотя 25 лет это проповедую. А это потому, что революционеры из моего берут, что им на руку — критику властей, самодержавия. Источника не знают.

29. Л.Н. советовал читать славянофилов и разговорился о своем отношении к программе славянофилов — самодержавие, православие, народность — сказал:

— Не самодержавие, не национализм — третье я разделяю: это уважение к народу, к его делу, это значит понять его задачи, желания — это преклонение перед народом. Можно разделять и православие как церковь, наиболее широкую, терпимую. Самодержавие они оправдывают тем — как китайцы, что царь — совестливый человек, для которого существуют только общие интересы. Беда, что царями бывают люди эгоистических интересов. В славянофильстве — гегельянство, философское оправдание существующего; но славянофильство — самобытное, русское, система последовательная, выработанная, не принимает западных теорий, а главное в нем — преклонение перед народом.

Л.Н. говорил это с остановками, обдумывая каждое слово. Он сказал:

— Я знал всех выдающихся славянофилов, из них особенно высоко ставил Юрия Самарина, Хомякова, Аксаковых. <...>

О славянофилах Л.Н. говорил с воодушевлением, с таким уважением, с каким при мне он не говорил ни о ком, кроме как о русском народе.

30. Л.Н. читал вслух "Великий грех".

— Когда эту статью кончу, больше не буду на современные вопросы отзываться.

Разговор зашел о прессе.

Л.Н. сказал, что никогда ни одна газета не признается в неправде. Каждая утверждает, что она пишет правду, а другие ошибаются. Теперь такая печать в России, которая не захочет принять этой статьи ("Великий грех"). Сегодня Л.Н. говорил, что партии в России, которые борются между собой, тоже каждая думает о себе, что только она заступается за правду.

31. В сегодняшних газетах: священник убил околоточного.

— Недавно были здесь два брата Ставровские, сказали: "Почему же не убивать, жизнь не так важна!" Я им ответил: "Свою жизнь приносить в жертву — другое дело, чем отнимать ее". Долго держали бутылку закупоренной, теперь не остается ничего другого, как ждать, пока все выльется.

32. Саролеа [бельгиец, профессор французской литературы Эдинбургского университета]:

— Надо требовать свободы печати, при ней можно будет проповедовать хорошие идеи.

Л.Н.: Правительство глупо, что не дает ее. Имеет возможность судебно преследовать злоупотребления. При свободе печати станет ясно, что либералам нечего сказать.

33. — Нужно, главное, землю обложить налогами по ее ценности, установить единый налог. Не люблю называть это национализацией. Паллиативы только отсрочат истинный прогресс.

34. — Русский народ смотрит на участие в правлении как на грех. Совестные люди избегают должностей старосты и других. В народе нет одобрения чиновничьей деятельности. <...>

Саролеа: За границей — наоборот. Любят быть официальными лицами. У каждого народа такое правительство, которого он заслуживает.

Л.Н.: Мы не соучастники японской войны, как были избиратели-англичане — в бурской.

35. [О попечителе округа Мусине-Пушкине.]

— Я ходил к нему, — сказал Л.Н., — у него потребность кричать, и он начал кричать: "Как смеет кучер твоего брата носить галуны на шапке, это может только посланник!" Л.Н. добавил, что то было такое время, когда кричание составляло репутацию.

36. — Читал биографию Генри Джорджа. Два раза его выдвигали в головы Нью-Йорка. Говорил через день по десять речей ради распространения своих идей. А все это напрасно. Мысль работает мимо. Идеи распространяются книгами.

37. — Чертков — красивый, богатый, из высоких кругов, знаком с царем, пил, в карты играл (раз проиграл 80 тысяч). Отец решил вывести его из круга гвардейских офицеров и поместил у пастора в Англии. Там он услышал о христианстве, хотя фарисейском, английском. Вернулся домой, жил в деревне, устроил потребительскую лавку, школу, больницу, занимался земством — бросил. Я его очень уважаю и люблю. Живет, конечно, благодаря — или, как Душан Петрович говорит, — "вследствие болезни жены, богато". Но, по отношению к своему имуществу, сказал, что то, что будет его, раздаст крестьянам.

38. — Евангелие печатается в миллионах экземпляров, а его не читают или не понимают. Мне прислал Николай Николаевич Страхов Эпиктета, начал его читать: "Все это старое, знакомое" — и не дочел. А с тех пор его раз тридцать прочел, а все новое в нем нахожу. (Л.Н. привел этот пример в доказательство того, что люди читают и понимают только то, что могут по своему духовному развитию, независимо от того, дозволено ли это правительством или запрещено.)

39. — Не в возрасте, а в покорности дело. Можно спокойно переносить самую тяжелую болезнь. Силы убавляются, убавляются, а человек приспособляется. Получил письмо от Русанова, у него сухотка спинного мозга. Постороннему человеку кажется, что он несчастный, а он не чувствует себя несчастным, привык к своему положению. <...> Какое доброе влияние имеет на семью, на сыновей, как его уважают, любят! Как изменили свою жизнь под его влиянием, а он не перестает работать (переводит, выбирает изречения, помогает Л.Н.).

40. Поднялся разговор, в котором кто-то осуждал мужиков, что они глупые. Л.Н. спокойно выслушал и, подождав, не будет ли еще кто говорить, сказал:

— Чего, чего народ не знает! <...> Знают деревья, умеют дома строить, печи класть, землю копать, коров доить, лошадей держать, пахать, знают, в какую землю, когда сеять, по вкусу узнают, что в ней будет расти...

41. — Босяков 100 тысяч. Что для них конституция, свобода печати? Цепь сильна самым слабым кольцом. Так и народ. Босяки — представители его самого слабого кольца.

42. — Сочинения Генри Джорджа расходились в Европе в миллионах экземпляров. Видно, что механическое распространение — пример: миллионы библий — не действует, а только распространение духом. Механическая пропаганда в известной степени ослабляет идею, как теплица — растение.

43. В "Русском богатстве" пишут о Ницше. Брандес удивляется Ницше, что он разбивает христианство — веру, которой и так уже нет.

— Ницше был талантливый человек, но сумасшедший. Его статья о христианстве прекрасна; казалось бы, должен прийти к признанию его. Однако кончает тем, что оно рабство.

44. Л.Н. рассказывал о статье Н.В. Давыдова об убийствах городовых, что "Русские ведомости" не хотели напечатать ее потому что этим осудили бы политические убийства, которые считают полезными.

45. — Конституция была бы хороша, если бы была достигнута без убийств, озверения. Но этот путь к ней — убийства тысяч, а хуже того, озверение сотен тысяч...

46. — Раздражение, которое сеет революция, какие может иметь последствия? Не борьба сословий, а победа справедливости, принципа нужна. Во Французскую революцию государственной, монастырской и дворянской землей завладели мужики и владеют до сих пор. Они самые консервативные.

47. — Саролеа я прямо сказал: "Нам не брать примера с вымирающего народа и с англичан, живущих рабами, которых они не видят". Мы же видим своих рабов.

48. — Гете говорит: "Лучше думаю, чем говорю, лучше говорю, чем пишу, лучше пишу для себя, чем для публики". Я думаю, что наоборот: что пишу для опубликования яснее, полнее (определеннее) — обращаю внимание на точку зрения всех людей, чем то, что пишу для себя или что говорю. (В сказанном мешается хорошее — важное с бессодержательным, слабым.)

49. Утром Л.Н. под вязом (прозванным П.А. Сергеенко "деревом бедных") прочел собравшимся прохожим и нищим письмо к лакею.

50. — Христиане, какие они ни испорченные, у них есть чувство, что война — не христианское дело. 50 лет тому назад его не было. Теперь везде сознается: общества мира... У японцев наоборот: их божества — божества войны, микадо — сын Бога.

51. — Беспокоили меня самые резкие выражения в "Едином на потребу". А теперь желаю, чтобы их как можно больше читали. Нельзя достаточно резко писать про Николая и ему подобных. Николай — священная особа. А надо быть дураком, или злым человеком, или сумасшедшим, чтобы совершать то, что он совершает. Конечно, не сам он причина, но он себя чувствует причиной в той мере, в какой и мы его полагаем причиной. Ведь человеку в таком положении надо повеситься, или спиться, или с ума сойти.

52. — Генри Джордж приводит английскую поговорку, что истине предстоит пройти через три состояния: первое — глупости: "Не стоит об этом и говорить"; потом: "Это против религии и нравственности", и, наконец, "Ведь это мы уже давно знаем!"

53. — Жаль мне Николая больше, чем погибших. Каково ему теперь на душе! — сказал Л.Н., всегда жалея больше делающих зло, чем терпящих его.

54. — Опять буду писать о современном, хотя намеревался больше не откликаться на современные события. Разгром флота — событие, которое будет иметь, вероятно, последствием усиление революционного движения, если правительство не заключит мира, и подъем духа, в хорошем смысле, в России. В статье хочу сказать, что у русских и сознательно, и бессознательно был христианский дух, нежелание воевать, у японцев — наоборот: геройство, война — высший идеал. <...> Цивилизованные государства гордились, что военное искусство — что-то, добытое тяжелым трудом и только ими усвояемое. Японцы же доказали, что за десять лет его можно усвоить. Значит, нам надо учить мир более трудному — христианскому взгляду на жизнь*.

* Первое свидетельство о замысле статьи "Конец века".

55. А.Б. Гольденвейзер говорил, что читал переписку Ницше с Брандесом, что оба пишут поверхностно, особенно Брандес. "За что же он пользуется известностью? Кто он?" — спросил Александр Борисович.

Л.Н. сразу не ответил, потом сказал: — Он такой пошляк, за то и такая известность.

56. — В России недавно ввели общую воинскую повинность, — сказал Л.Н.

— Когда же? — спросил кто-то.

— Лет двадцать (!) тому назад (1874 год). Это грех Милютина. Помню, как я удивлялся рабскому повиновению. Прошла незаметно.

57. Л.Н. сказал, что всеобщая воинская повинность — грех, развращение людей...

58. — Говорят: "Какой обманщик русский народ!" Он кругом ограбляем господами. Он и смотрит на господ как на разбойников. Как вы, не стеснялись бы взять у разбойников из награбленного?

59. — У японцев, по крайней мере по тому, что я о них читал, нет никакой религии. Потому они, как пустой сосуд, вбирают в себя все чужое. У них есть приятная, милая жизнь, но распущенная в половом отношении. Это дурно.

60. — Этот разгром (русского флота японцами) — удар по голове. Может быть, спохватится Россия, а может быть, кожа огрубела, нужен будет еще более сильный удар. Западная культура — электрические звонки, двигатели, машины для смертных казней — материализм; духовного нет.

61. — Европейские культурные народы — сумасшедшие, стараются обзавестись колониями, чтобы иметь рынки для сбыта. Вооружаются. Одни покрывают суда броней в метр, другие — в полтора, потом в два, в два с половиной. Одни вооружают мужчин, другие и баб. Запасы динамита,.. Весь ум, энергия идут на приготовления к истреблению. Не сумасшествие ли это? У них не вижу культуры; у народа, по крайней мере, у нашего русского, вижу. Истинная культура — это равенство, братство.

62. — Один московский купец сказал: "Как хорошо умереть, уйти из среды сумасшедших". Правду сказал.

63. — Вспомнил слова няни, сказанные Александре Львовне: "Напрасно ты избавила себя от боли, терпеть надо". Вот у них есть религиозное, христианское, духовное я.

64. Оболенский: Замечаете, что в России начинает распространяться линчевание? Воров убивают, начальников разных, армян. <...> Это озверение мне совсем непонятно.

Л.Н.: — А мне оно совсем ясно. Люди живут общим религиозным жизнепониманием. Их общие интересы соединяет общее жизнепонимание. По мере того, как оно теряется, наступает внешнее насильственное соединение полицией (замена общего жизнепонимания "клеем" полицейских мер)... Но где полиция, там нужен полицмейстер, министр и так далее. Создается сословие, тяготящее общество (народ), вроде как если обрушивающееся здание подпирают контрфорсами, эти опять другими, наконец, они своей тяжестью обрушивают здание.

65. С.Т. Семенов в длинном письме полемизирует с Л.Н. о том, что интеллигенты — не паразиты (со статьей "Великий грех"): "<...> Грех интеллигенции заключается в том, что она заботится для народа только о благе внешнем и просвещает народ только умственно. Но ведь и Вы в своем развитии шли по таким же путям и этапам. <...> Когда Вы занимались школами, Вы верили, что это первое и нужное дело для крестьян".

66. Л.Н. получил письмо от Молоствовой о Малеванном. Доктор сказал ей: "Выпустят его, когда начальство позволит". Значит, его держат не потому, что он душевнобольной, а потому, что этого требует начальство.

67. Л.Н., когда читал вслух об отказавшемся, приговоренном в дисциплинарный батальон на три года, расплакался:

— Когда читаю этакое, мне так, как когда кто женится или умирает.

68. Л.Н. написал на книжке "Об общественном движении в России" [юристу И.В. Ильинскому]: "Познаете истину, и истина освободит вас, истину не научную, а религиозную".

69. — Илья [сын], Петрункевич, которые не умеют устроить своей жизни, ни личной, ни семейной, ни денежной, хотят устроить жизнь 140-миллионного народа.

70. В.Г. Чертков рассказывал, что его пустили в Россию по просьбе матери. Сам он прошения не подавал, только спросил Трепова, можно ли было бы ему вернуться в Россию. Трепов ответил, что если он хочет вернуться навсегда, то надо подать прошение. Владимир Григорьевич не хочет этого: "Не подаю, не признавая властей".

— Ну, а все-таки хотели...

— Когда меня разбойники схватят на дороге домой, я их буду просить, чтобы меня пустили, но я их не признаю, не отождествляюсь с ними. Трепов жалок. Он на очереди быть убитым. Как человек, он правдивый. <•> Трепов грустен: убежден, что, употребляя жестокие насилия против революционеров, поступает, как должен. Он раньше интересовался взглядами Л.Н. и даже сочувствовал им.

71. [О Леруа-Болье, который недавно приезжал.]

— Узкий, односторонний, некорневой, без гибкости духа, без восприимчивости, как западные люди. Его жена — славная старушка, и он сам тоже милый и добрый.

72. Чертков говорил, что англичане уже не прогрессируют:

— Думают, что достигли вершин прогресса. Теперь живут уже прошлым. Мне советовал какой-то англичанин, чтобы я идеи, которые распространяю, не выдавал за новые, а за старые. Тогда будут к ним внимательнее, охотнее их примут.

73. — Николаев — удивительный человек. Весь отдался распространению мыслей великого, замалчиваемого Генри Джорджа.

74. Чертков: Я привез с собой работу о Ницше. Значение его — учение, что нет добра и нет зла, что утверждает противное церковному христианству.

Л.Н.: Я выбрал из его последнего сочинения "0 христианстве" мысли о католицизме. Он разбивает католические догматы, очищает истинное христианство и противопоставляет его католицизму. А потом говорит в другом месте, но в той же статье, что христианство — рабство, смирение. Кто-то писал или говорил мне, что Ницше читал мои сочинения. Некоторые выражения прямо как у меня взяты.

75. Чертков прочел из "Нового времени" о капитане, произнесшем на судне во Владивостоке речь матросам, что воевать христианину не следует, и заявившем о своем выходе со службы.

— Между моряками, — сказал Владимир Григорьевич, — читаются Ваши, Лев Николаевич, сочинения, покупают их по портам: в Адене и других.

76. — Сколько я выиграл, не читая газет! Министр изволил то-то и то-то, государь распорядился так-то. Читаете статью и видите, что писавший ее совсем не верил в то, что писал, неестественный стиль. Человек портится. Я восемь месяцев не читал газет, мне так ясно их компромиссно-лживое писание.

77. — В войне для меня были три события, самые мучительные: потеря 30 пушек (Тюренчэн), сдача Порт-Артура и разгром Балтийской эскадры. Жаль мне было, во-первых, убитых людей, второе — русских людей, и третье — ложно направленной покорности русского народа, приведшей к этим ужасным событиям. Этот разгром Балтийского флота будет иметь большое нравственное значение.

78. [О Генри Джордже.]

— И прежде я думал, что его проект — одно из лучших мне известных решений земельного вопроса. Теперь же, чем больше его читаю, тем больше убеждаюсь: я себе не могу представить другого решения, которое было бы так практично и мирным путем достижимо. Мы их, землевладельцев, выжмем не насилием — налогами. А налоги такие, которые идут на общественные нужды.

79. Чертков: Как осуществится проект Генри Джорджа?

Л.Н.: Свыше, высшим слоем, интеллигентным. Невозможно, чтобы через народ, даже физически невозможно. Должно установиться общественное мнение. И как дворяне (в прошлом) приносили жертвы, так должны и теперешние помещики. Может быть, и будут их сажать, как декабристов. <...> Надо, чтобы почувствовали, что это (сохранение существующего положения) совестно, как это было при мне с молодыми людьми. Главное — сознание, что это стыдно; а теперь этого нет. Панина дает 800 тысяч на устройство народного дома, не думая о том, откуда эти деньги, что надел ее мужиков — каких— нибудь три четверти десятины.

80. — Генри Джордж говорит: "Мне ни разу не пришлось возражать на делаемые мне возражения, потому что на все опровержения найдут в моих сочинениях опровержения".

Так и Л.Н-чу.

81. — Наука старая (Чичерин и др.) говорит: "Каждая собственность священна". Новая наука говорит: "В сущности, всякая собственность незаконна; весь труд должен принадлежать всем". Не делает разницы между произведениями труда отдельного человека и ценностью земли и откладывает решение обоих вопросов в долгий ящик.

82. — Фихте? Не думаю, чтобы он меня увлек, а Фейербах — да. Его считают в России материалистом и всегда запрягают почему-то с Молешоттом, а ничего подобного нет.

83. К Л.Н. пришел владимирец. Он хочет поселиться в общине, где осуществится идея братства. "Все говорят, — сказал он, — о конституции, а нужен не устав конституции, а устав братства".

84. — Популярность Ницше портит читателей. Если бы не было популярности, так взяли бы и бросили читать. Это обвинительный акт образованному обществу! Такую болтовню называют философией!

85. Л.Н. говорил И.И. Горбунову, что картины на народ слабо действуют, также и книги, особенно беллетристика.

— Хорошо сказал Колечка Ге [сын художника] , что жизнь народа слишком серьезна. Философско-религиозные книги еще более всех имеют влияния, а уж публичные лекции, на которых Диккенс и Генри Джордж извели себя, имеют еще меньше влияния.

86. Л.Н. хотел отдать статью "Великий грех" в "Русскую мысль". Чертков протестует против того, что будут допущены ради цензуры изменения и пропуски в этой статье, и, главное, говорил, что это единственное сочинение, в котором Л.Н. отступает от своей анархической точки зрения (признавая единый налог Генри Джорджа, вводимый государством), выйдет в России, а другие, в которых Л.Н. последовательно проводит анархические идеи, не появятся. Публика будет иметь ошибочное представление об образе мыслей Л.Н.

87. Софья Андреевна сегодня отправила в Исторический музей письма к Л.Н. за 1888-1902 гг. (приблизительно около 30 тысяч писем), свои выбрала, Чертков свои — тоже.

88. [Говорили о Люси Малори.]

— Как могут теософы постигать и высказывать такие глубокие истины: так, что у них устраняется личность и говорит общее, вечное. <...> Будет удивительно, когда в «Круге чтения» возле Канта и других часто будет Люси Малори, незнакомая особа из штата Орегон.

89. — Я сомневаюсь в искусстве, чтобы оно, наше искусство, действовало на народ; у них, у народа, есть свое искусство, своя философия, своя религия.

Что Л.Н. думает, говоря, что "сомневается в искусстве"? Чертков предполагал, что, с точки зрения Л.Н., теперь народу важнее иное (земля), а не искусство. Я же предполагал, что Л.Н. думает, что важнее личный пример.

90. Чертков: Когда я вернулся сюда после Англии, почувствовал, что тут народ — что-то другое (более самобытный, могущественный), чем в Англии. На Западе интеллигенция его портит, соблазняет большими потребностями и большими заработками. В России интеллигенция тоже гипнотизирует народ, но еще не так сильно, как на Западе.

Л.Н.: На моих глазах народ испортился. Но я перед русским народом благоговею. У него религия, философия, искусства — свои. <...> Что ему русская интеллигенция дает — не то, что ему надо. <...> На Западе интеллигенция посмеивается над народом, презирает его речь; у нас — мы учимся речи у народа (посредством речи проявляется народ). Я из народа; полагаю, что я из народа; старался для него, в его духе писать.

91. Чертков (о Мережковском): Как он мерзко писал о Льве Николаевиче! Ведь ему перестали руку подавать. Как он мог после этого к Вам приехать?

Л.Н. не выказал никакого недоброжелательства к Мережковскому.

92. Л.Н. сказал:

— Запрягают меня в дышло с разными Ницше, Иоанном Кронштадтским.

93. — В стихотворении "Кому на Руси жить хорошо" есть места, из которых видно, что Некрасов истинно любил русский народ. Раз он сказал мне, что одно из удовольствий — взять мелочь и пройтись по площади перед церковью и раздавать нищим. Эпикурейство.

94. Л.Н. рассказывал о Ламеннэ, как его хотели принудить, чтобы перед смертью помирился с католичеством и причастился, и как он просил племянницу, чтобы к нему не пускали священников. <...> Мне казалось, что это говорилось для Софьи Андреевны (которая, когда неделю тому назад умирала, посылала за священником), чтобы, когда Л.Н. будет умирать и будет в упадке своих умственных и душевных сил, она не поддалась слабости и не позвала бы к нему священника.

95. Чертков спросил Л.Н., не напишет ли он еще рассказов для «Круга чтения»?

— Рад бы. Тем имею записанных 38. Художественную шлифовку "Корнея Васильева", "Молитвы", на которую нужен и художественный подъем, в этих рассказах опущу.

Для «Круга чтения» — до сих пор написано 72 рассказа.

96. Л.Н., держа в руке новое издание Академии наук, сказал:

— Академия издает десять таких томов в год: вот грамматика Пушкина, она никому не интересна, кроме писавшего ее. Издает всякую невообразимую чепуху под видом науки.

97. Чертков: Теперь из читаемых авторов вы единственный анархист. Кропоткин помогает добывать конституцию, и он за насилие. Тем самым перестает быть анархистом. Туккер неясный и неизвестный. Если бы вы поехали в Америку, вас не впустили бы в Соединенные Штаты. Там от всех приезжающих требуют подписки в том, что они признают правительство.

Июнь

1. — Война будет иметь великие последствия. Не изменением форм правления, но в душах людей... По воле нескольких людей происходит такое ужасающее событие!

2. На вопрос о жертвовании жизнью ради общего блага: "Разве жизнь так важна?", Л.Н. ответил, что свою жизнь в жертву приносить можно, чужую — нельзя. Последствиями нельзя оправдать поступки. Это Каиафа так рассуждал.

Чертков: Как их можно разубедить?

Л.Н.: Они не могут рассуждать иначе, как материалистически. У них аргументация скептицизма, а религиозно-нравственного у них нет. Но если его сегодня нет, оно может быть завтра, может пробудиться. Им можно сказать: "Ваши аргументы я все знаю и знаю еще, кроме этого, то, чего вы не знаете". Им бы следовало желать узнать это религиозно-нравственное.

3. — Эмерсон говорил, что, когда человек впервые касается трудных вопросов, тогда он легче может решить их, чем когда вопросы старые, сложные; потому-то древние мыслители (Будда и другие) так ясно решили их.

4. Сергей Львович играл Грига. Л.Н. сказал:

— Я люблю его очень.

5. Чертков: Вы ставите революционеров с либералами на одну доску?

— Совершенно. Либералы мягче, революционеры же приносят жизнь в жертву. Это располагает к ним. Это известное настроение, как у офицеров, идущих на войну. Революционеры продолжительное время жертвуют собой — это труднее. У первых революционеров был христианский дух самоусовершенствования.

6. — Теперь либералы, революционеры хотят учить людей, стараются, как устраивать жизнь других людей, а сами живут дурно. Это как переделка луга. Потоптать луг — понимаю, но переделывать его — бурьяну рассадить; не должно быть.

7. Бирюков вспомнил старого революционера, сидевшего с молодыми революционерами, увидевшего плоды своей работы. Утром повесился.

8. Провожая Черткова, Л.Н. от слез вернулся было в дом, потом опять вышел к коляске. После его отъезда Л.Н. сказал растроганным голосом:

— Рад, что с Чертковым все было благополучно (т.е. что власти к нему не придрались).

9. — Чаннинг был унитарианец, который, не веря во все унитарианское учение, не пошел в пасторы. Унитаризм пришел в Англию из Венгрии, а туда из Польши, а пошел он от славянских богомилов.

10. — Удивляются, что с войны возвращаются сумасшедшие. Надо удивляться, что туда шли; ведь все были сумасшедшие.

11. Л.Н.: Мы, славяне, шли позади европейцев, не проделали все с ними, нам предстоит ввести христианство. И если у японцев есть военно-техническое преимущество и при нем идеал — воинственный дух, так они должны победить русских, у которых есть хоть какой ни на есть христианский дух. <...> Есть одна маленькая вещь — христианство.

Т.А. Кузьминская: Когда нападут японцы, немцы, какую же христианство даст силу?

Л.Н.: Оно даст устройство жизни, которое привлечет всех.

12. — Если мы сознаем, что лучше мир, чем драка (война), — теперь сознают некоторые, может быть, еще будет война, две, и опять больше людей сознает, что войны не должно быть, и к этому придут и японцы...

13. Л.Н. рассказал о Малеванном, что его тринадцатый год морят в психиатрической больнице, как священники в Киевской губернии преследуют малеванцев (учение малеванцев в том, чтобы любить ближних).

14. — Малеванцы — новое понимание жизни, роздали лишнее и так далее. И такая перемена сопровождается всегда экзальтацией. Сикорский, известный психиатр, я его знаю, ограниченный человек, признает Малеванного душевнобольным.

15. [В разговоре со школьным учителем Горбовым.]

— Высшие школы для крестьянских детей — хорошее дело, но не с тем намерением, чтобы они поступали в гамназии и шли по ученой дороге. Разлучать ребенка с родителями нежелательно.

Горбов не соглашался с Л.Н., что больше нужно обращать внимания — и это главное — на наилучших учеников.

Л.Н. сказал, что при этом другие не должны быть в пренебрежении:

— Береза рассеивает миллионы семян, а вырастают только некоторые; и Вы будете сеять во всех.

16. Л.Н. читал нам четыре полученных им ругательных письма: от судьи-конституционалиста, от православного и от матери, бранящей его за то, что учит непротивлению, и из-за этого пошла японская война, революция в России, стреляние в народ и т.д. — все зло нынешней России, четвертое — от Венгерова [с просьбой выступить в защиту двинского рабочего М.А. Дейча, приговоренного к смертной казни.]

17. Бирюков рассказал, что после того, как Бурдон по-французски патетически писал о Толстом, называя его Юпитером и т.д., одна женщина написала брошюру, в которой все хвалы Бурдона приписывает самому Толстому, будто бы он сам так восхваляет себя.

18. — Хаджи-Мурат — мое личное увлечение.

19. — Самодержавие могло бы удержаться Генри Джорджем. Собрать из крестьян "орлов", при них затихли бы социал-демократы (в их аграрной программе). При существующем государственном (насильственном) строе Генри Джордж наилучшее решил, как сравнять права на землю. Но можно систему Генри Джорджа ввести и в добровольном обществе, человек сам отдаст известную плату за пользование землей.

20. Разговор о христианской жизни, перемене.

— Кто сапоги шьет, кто капусту растит — продолжай растить, только не делай дурного.

21. — Лучший способ распространения мысли — книги, а не газеты и не лекции.

22. [О юридическом определении самодержавия.]

— Такому определению можно десять противопоставить. Надо брать факт, а факт тот, что какие-то немцы сидят наверху, наряженные в мундиры; попы велят слушаться низших чинов, эти — слушаться высших, и выходит, что по воле центральной власти можно полмиллиона людей убить.

23. Л.Н. просматривал книжку об Оптиной пустыни. Л.Н. был там четыре раза, как он сказал. Раз — православным, второй раз — в период колебаний, третий раз — в период спокойствия, четвертый раз — ради Софьи Андреевны.

24. [О защите Толстым в суде в 1866 г. солдата, обвиняемого в оскорблении офицера.]

— Речь, которую я произнес, была чисто юридическая, так я и старался, чтобы была такая. Хорошо было то, что я, произнеся ее, расплакался. <...> Солдата расстреляли и закопали.

25. Л.Н. разговаривал с Бирюковым и Кристи о том, что надо бы распространять книгу Сэндерленда о Библии, доказывающую, что Библия — это дело людских рук, что в ней дело в глубине мысли, а не в отдельных местах и что нельзя каждое слово Библии считать священным.

26. — Система Генри Джорджа, — сказал Л.Н., — не христианская, имеет недостатки. У одного не уродится, болен, не обработал, а должен платить налог, как другой. Притча о виноградарях: кто пришел утром, кто в полдень, плата всем — рубль. Это означает, что хозяин дал, кому сколько нужно, а не сколько сработал. Духоборы молоко сначала сливают, а потом раздают по числу членов семьи.

27. Разговор о какой-то книге. Бирюков сказал, что письма Жуковского о казни декабристов в новом издании ее нет. Издатель уважил суждение Л.Н. об этом письме (в нем Жуковский называет декабристов "сволочью").

28. — Сверхъестественное не может показать путь добродетели.

29. — Дважды два — нельзя, чтобы было пять. Будешь жить no-Божьему, будет хорошо; противно этому — плохо.

30. — Собака сердцем бежит, а не ногами. И люди хорошие делают дело не умом, не руками, а сердцем.

31. Л.Н. говорил по поводу статьи Черткова о Ницше, что в ней раскрыта во всей наготе вся его (Ницше) болтовня.

32. — Образованная толпа — дикая, ей по вкусу Ницше. Молодой человек пройдет гимназию и университет и думает: он все знает, а нравственно остается диким.

33. — Нельзя это смешивать вместе: священничество и христианство.

34. — Эта война будет иметь огромное значение. Это — debacle не одной России, а всей цивилизации, то есть ложного христианства, и продолжение римского права. Японцы показали, что цивилизацию — внешнее — очень легко можно усвоить, а в военном деле и перегнать. Христиан все-таки сдерживает что-то от воевания. Японцев — нет.

35. Л.Н. об одной из драм Корнеля сказал: "Христианская драма".

36. Л.Н. рассказывал об успехах духоборцев в Канаде: наряды женщинам покупают из общей кассы, молоко, муку делят по душам.

— Тут есть доля инерции — все подчиняются — и деспотизм. Веригин велит натягивать струну до предела, пока она не лопнет.

37. Снегирев рассказывал, что будто бы из Самарской губернии к орловским крестьянам пришли 200 агитаторов и приказали им сжечь их помещиков, "а если не будете жечь, мы вас сожжем". Эта угроза внушила крестьянам недоверие: "Какого же добра хотят они нам, когда готовы нас сжечь!" И крестьяне вместе с войском прогнали агитаторов.

38. Л.Н. сказал по поводу революционных событий последнего времени:

— Месть не в духе русского народа.

39. Л.Н. стал рассказывать о своих заграничных путешествиях:

— В Швейцарии я не общался с крестьянами, в Германии — да. Я снизу вверх смотрел на немецких крестьян. Немецкий крестьянин такой же самобытный, как и русский. У него есть чему поучиться. А у интеллигента (немецкого) нет, его ответ на любой вопрос вперед угадаешь, он будет взят из последнего номера газеты. Русскому тамошние интересы мелки, например английский парламент.

40. Л.Н. читал вслух ответ лакею ("Опрокинутую телегу"), когда прочел, сказал:

— Это мое исповедание веры, которое я выразил самым общедоступным способом.

41. Снегирев: Кони мне говорил, есть один самостоятельный человек — Лев Николаевич.

42. Бирюков рассказывал, что Л.Н. ему сказал, что теперь он примирился с тем, что так много людей его любят. Раньше боролся с чувством радости от этого, а теперь видит, что это хорошо, что любовь происходит и в них, и в нем из одного центра — от Бога.

43. [Л.Н. с Долгоруковым.]

— Славянофилы правы: нельзя преклоняться перед властью.

Долгоруков: Должны быть новые формы.

— Должно думать своим умом. Вы сейчас видите эту новую форму, я ее не вижу. Форм бесчисленное количество. Все те путы, на которые вы жалуетесь, — одна миллионная тех пут, в которых находится народ. Я никогда не слышал, чтобы мужики жаловались на самодержавие. <...> Урусов говорил: "Русский народ был бы святой, если бы его не портили". Мы тут обедаем, а мужик чистит нам отхожие места, не обедавши, добродушный, совсем не озлобленный. А его хотят озлобить, хотят, чтобы он не был спокойным, чтобы требовал восьмичасовой рабочий день. Восьмичасовой рабочий день — это деспотизм.

44. [О славянофилах.]

— У них не было шовинизма, была любовь и уважение к массе народа. Миросозерцание народа словами очень трудно выразить, но они имели основу того склада, миросозерцание народа. Одна бочка меду у них была — народность, две ложки дегтя — православие и самодержавие.

45. — Герцен в последней деятельности своей был совершенный славянофил. Герцен был самобытный. Кончил личным нравственным совершенствованием, уважением к народу.

46. Л.Н. говорил, что свобода печати, конституция — только одна 10-миллионная часть нужды земельной. От нужды в земле народ голоден, пьянствует, закабален по фабрикам.

47. — В Ярославле была сходка социал-демократов и социал-революционеров. Решили одним средством бороться: вооружением, революцией, возбуждением народа (крестьян).

48. Гольденвейзер говорил, что ежедневно присуждают двух человек к повешению за покушения на жизнь городовых. Л.Н. ужаснулся также, как недавно, когда Давыдов говорил, что ежедневно убивают четырех-пятерых городовых.

49. — Вся эта военная честь устарела. При Николае Павловиче она была, с тех пор воинский гипноз ослаб.

50. [Толстой разговаривал с мужиком, скрывавшим украденных лошадей.]

— Он не смотрит на свой поступок, как на грех. Помещик Шеншин, у которого были украдены лошади, богатый. Когда мужик выйдет из тюрьмы, будет только осторожнее, а не исправится. Какое разорение вводят эти заключения!

51. — Надо бы написать книгу о греховности христиан против так называемых нецивилизованных народов. Рескин говорил, как безвозвратно губятся душевные задатки, способности диких.

52. — Когда меня сделали членом Академии и дали право предложить шесть других членов на три места, я на все шесть написал: "Бобо— рыкин".

53. О новейшем русском искусстве.

— Мой любимец — Орлов. Портреты Серова — не то, что Крамского, Репина. Касаткин, Пастернак выдумывают, к их картинам надо слова. К Орловым не надо. Сразу видишь, что изображают.

54. — Японцы, как Чингис-хан, как Атилла. Думали, как их победить, а теперь — как лучше покориться.

55. — Буддизм ниже христианства, буддизм — отрицание жизни, избавление от страданий, уничтожение: четыре основных правила о перенесении страданий и избавлении от них. Христианство выше и положительнее: кроме смирения — установление царства Божия на земле.

56. — После революции 48 года вышла конституция. Но ведь с тех пор прошло полвека. Теперь надо что-то, более обеспечивающее свободу народа, чем конституция.

57. Похитонов рассказывал об интеллигентных бельгийцах, что они фанатичные огородники и земледельцы.

Л.Н.: Люди начинают дорожить житьем на земле, все больше интеллигентов обрабатывает землю... Все чаще случается, что люди из крайности богатства, консерватизма переходят к простой жизни, к анархизму.

58. На станции Засека были разбросаны листки, чтобы крестьяне свозили урожай себе, иначе Ясную Поляну сожгут, и что 29 июня подожгут усадьбу и дачу.

59. — Война и другие современные события будут иметь огромные последствия, но не те близкие, которые предвидят: конституцию, ослабление России, — а разгром существующего лжехристианского строя не одной России, а всей Европы.

60. — Насилие возбуждает ложь, это самое худшее действие насилия.

61. В разговоре о монастырской жизни Л.Н. говорил об одном старце, который 35 лет лежит, разбитый параличом, и говорит, что он, благодаря Богу, счастлив. Л.Н-чу нравился Амвросий.

62. Говорили о чьем-то разводе. Л.Н. сказал:

— Были три фазиса брака: первый — смотрели на брак, как на прочное, неразрывное единобрачие; второй — как на неразрывный брак с романтической влюбленностью; третий — теперь, как покажется Анна Михайловна лучше Марии Павловны, давай бросать Марию Павловну и жениться на Анне Михайловне.

63. На прогулке Лев Львович мне сказал, что отец сердится на него, что он никогда бы не приезжал в Ясную, если бы здесь не было матери и Ясной Поляны.

64. Снегирев говорил, какую пустую жизнь ведет большинство людей. Л.Н. сказал, что не только пустую, это бы ничего, а загаженную.

65. — Босяки, хулиганы — слово с английского — явились на моей памяти.

66. [О Мадзини.]

— Его биография прекрасна— Видно по ней, как его политическая деятельность ослабила его личность. Мадзини выделяется из всех современников. Другие будут забыты, он останется. Так, как у нас плеяды Петрункевичей будут забыты.

67. Михаил Львович рассказывал о племяннике, мальчике Мише, вегетарианце, который увидев рыбу на столе, вскрикнул: "Ведь живая!" Дети насилием учатся есть мясо. По природе они вегетарианцы.

68. Л.Н. говорил, что страхование безнравственно. Не расчет, а чувство должно руководить человеком.

69. Л.Н. прочел вслух мысль Торо о том, что человек, который подчиняется людскому закону, подобен зрячему, который дает себя вести слепому. Не лучше ли зрячему самому искать себе дорогу?

70. — Активная борьба с правительством поглощает все силы. Надеются, что когда захватят власть, будут знать, что делать, но примеры революции показывают: придет Директория, Наполеон, а программы нового строя жизни — нет. Пассивная борьба с правительством — как гурийцы — создает сейчас свое самоуправление. В какой мере это создается, в такой мере вытесняется правительство, а если его совсем вытеснить, то уж готов другой строй жизни, соответствующий духу народа.

71. — Русская интеллигенция находится в гипнозе, что нужна конституция.

72. Бирюков указал Л.Н. на 77-й том издания Академии наук, в котором напечатано "О трояком народе" Хельчицкого, и читал из него вслух Л.Н-чу. Нравилось им больше, чем "Сеть веры".

— Там сравнения длинные и труднопонятные. Тут сейчас сначала просто и живо. Прочту. Вот по крайней мере на что-нибудь понадобилась Академия.

73. — Французская революция была подготовлена работой умов и вне Франции; главное, чего хотела достичь, было уравнение людей, равенство, в этом была религиозная сторона революции...

74. Л.Н. заметил, что, как в уходе за сумасшедшим надо быть внимательным, чтобы не наделать вреда, так и в воспитании.

75. [О Золя.]

— Он несправедлив к французским крестьянам: предполагает у них преобладание чувственности, злобы и корысти.

76. — Я не такой циник, не высказал этого, но чувствовал, когда Золя помер (как дядя Николай Николаевич, когда умер Вальтер Скотт): "Слава Богу, не нужно будет читать его книг, которые бы еще написал".

77. Правительство дает духоборам 17 тысяч на переселение, выхлопотали Чертков и Трепов.

78. Л.Н. говорил, что закон, по которому за отказ от военной службы ссылали на 18 лет в Якутскую область, был отменен перед манифестом о веротерпимости, но не заменен другим.

79. [О письмах Малеванного.]

— Сильно действующие, хорошие письма. В них ничего не показывает, что их писал душевнобольной. И слова малеванки, что богатые не дознаются христианской правды, потому что за нее надо терпеть, а это могут только мужики.

80. — Губернатор спросил министра, выпустить ли Малеванного? Министр ответил: "Нет, он может иметь вредное влияние на толпу; это те праведники в Содоме, из-за которых Авраам просил не разрушать Содома. Ими живет свет".

81. [A.M. Кузьминский о Баку и Кавказе.] Борьба между армянами и татарами (азербайджанцами), армян — одна двадцатая, и у них больше имущества, чем у татар, экономическая, национально-религиозная, с революционными основами. Кузьминский не нашел ни подстрекательства, ни попустительства властей, а только бездействие.

82. Разговор о крестьянах и что может произойти из их волнений. <…> В ночь с 28 на 29 июня, по прокламациям, должны были быть сожжены Тула и Ясная Поляна. Л.Н. слушал все это молча и сказал только одно: "Как они ненавидят господ!"

83. И.П. Накашидзе рассказывал о кавказских событиях: Батум мертвый город: все фабрики прекратили работу. Ужасные и частые убийства шпионов — собственных рабочих и русских казаков. Гурийцы настроены против русских. Вражда грузин к армянам за то, что они захватили столицу; армян меньшинство, но богатство у них. Они господствуют в Думе и во всем Тифлисе. По той же причине враждуют с армянами и татары.

84. Горбунов говорил, как униаты переходят в католицизм в Западном крае. Это доказывает банкротство православия.

Я сказал, что это означает фанатический прозелитизм католических ксендзов. Л.Н. поддержал меня:

— Да, у них прозелитизм на первом плане, — сказал он. Потом Л.Н. вспомнил слова какого-то архиерея, который говорил, что католицизм — самая дикая секта. "Католики, — сказал архиерей, — обижаются, когда католицизм называют сектой: их много, они — церковь, а кого мало — те секты. Но, — прибавил архиерей, — это самая важная секта, потому что имеет наибольшее число последователей". Торжествуют всегда направления более пошлые, низменные; восторжествовало лютеранство, а не анабаптизм, — закончил Л.Н.

85. — История всех великих истин одинакова. Буддизм так испорчен, стал такой же обрядовой верой, как и христианство.

86. — Мадзини был враг социализма. Вся его политическая деятельность была слабая сторона его жизни. Не сходится с его религиозными положениями.

87. — Мне священническое сословие приятно, между ними много хороших людей.

88. Л.Н. встает около восьми, но очень часто и раньше <...>. Потом обыкновенно садится на кровать и записывает в записную книжечку, которую вечером кладет на тумбочку, около кровати и в которую ночью пишет, иногда по пять раз зажигая свечу, когда приходит ему ясная мысль, записывает мысли, иногда значительные сны. Потом моется <...>. Иногда, не умывшись и в халате, садится за письменный стол и пишет Дневник или серьезную работу.

Июль

1. Софья Николаевна [жена Ильи Львовича]: Я бы не могла отдаться исключительно материнским обязанностям. Это обязанности телесные, а есть высшие, духовные, хочется почитать, книгу писать и тому подобное. Почему специализироваться на мать-воспитательницу?

Л.Н.: Воспитывать детей — это все дело. — И потом сказал: — Книгу же писать — тоже телесная работа: умственная — мозга и телесная — рук.

2. Я: — Как часто стали появляться отказы стрелять по команде!

Л.Н.: Да, это событие в области духовной; разрушается престиж власти.

3. Л.Н. рассказал, как отправляли поселенцев в Сибирь, и об отношении народа к преступникам прежде и теперь. Один яснополянский мужик, осужденный на поселение, скрылся в избе в подполье, вся деревня про него знала, кормили его, долго скрывался там, пока не убежал. Другой яснополянский мужик, Рыбин — вор, несколько раз бегал из поселения домой и возвращался. Последний раз пришел измученный, голодный, скрывался в лесу, дети боялись за грибами ходить. Зашел к сестре в сарай, попросил у нее поесть. Она донесла на него в волость. Какой контраст в отношениях произошел в продолжение пятидесяти лет!

4. — Крестьянская жизнь — теперь работа идет — меня всегда устыжает, особенно чем старше становлюсь, тем больше.

5. Кузминский спросил Л.Н., что выйдет из войны?

Л.Н.: Никогда не стараюсь вперед заглядывать. Занавес.

Кузминская: Ведь быть побежденным не может быть хорошо?

Л.Н.: Почему нехорошо?

Кузминская: Ужасное несчастье. 80 000 пленных, и что хорошего будет? Одни бедствия.

Л.Н.: Все бедствия, которые меня постигали, впоследствии оказывались на благо. Как же и это огромной важности событие не будет хорошо? При бедствии сознание работает. Сколько раз в болезни я это испытал. Здоровье все хуже — духовно все свободнее и свободнее.

6. — Как все врачи-специалисты, Снегирев — невежественный человек, он ничего не знает; притом пьяница и православный; верующий и вместе с тем желает узнать правду.

Но на днях Л.Н. сказал о Снегиреве: "Любезный человек и все знает, до чего наука дошла".

7. — В супружестве надо соблюдать тишину и спокойствие, как на лодке в бурном море, а то все погибнет, не только сам.

8. — Вчера рассказал Черкасский, что в Варшаве дали 15-летнему мальчику книгу, чтобы бросил ее в народ, а то была бомба — он не знал — убило 15 человек. "Настанет мор, и охладеет любовь..." Эти времена теперь.

9. Л.Н. говорил о книге Карпентера "Цивилизация, ее причина и излечение". Цивилизация достигла зенита. "Мы его перевалили", ничего нового в искусстве, философии — нервозность, бесплодие...

10. — Наша цивилизация — одна из многих, она идет к концу. Надо начинать с нового пути.

11. Бирюков: Пока не было печати, дух Евангелия больше действовал.

Л.Н.: Нужно своей жизнью действовать: лечить как можно лучше, сына воспитать, землю пахать. За две тысячи лет много ли новых мыслей придумают?

12. В одной из газет пишут, что нынешний революционный дух (стрельба в казаков и прочее) — психическое явление, массовое, заразительное. Осуждения нет, везде эпидемии убийства. Священник убивает околоточного; третьеклассный пассажир-интеллигент — кондуктора.

Л.Н.: Примеры таких эпидемий: крестовые походы или когда за один тюльпан платили до 20 тысяч гульденов.

13. — Чтобы социалисты-революционеры, признающие центральное правительство, пришли к власти, они должны захватить центральную власть... А это немыслимо. Другое дело гурийцы, которые, устраняя центральную власть, творят свое.

14. Л.Н. сказал об Н.Л. Оболенском, что он все знает, что происходит; что с его слов можно записывать летопись революции. Она, революция-то, уже есть.

— Я только сомневаюсь в том, как завладеют центральной властью. Хотя оно не пойдет так, как во Франции. Россия слишком большая, и народ ее слишком другой.

15. Как-то на днях Л.Н. сказал: "Газеты читать — бесполезное утруждение мысли".

16. Л.Н. просматривал голландский толстовский журнал "Vrede", выходящий чуть ли не восьмой год.

— Еще существует, все продолжается источник воды, живой, маленький, — сказал Л.Н.

17. Л.Н. упрекал Софью Николаевну, что занимается политикой, т.е. борьбой с правительством; борьба происходит оттого, что хотят изменить правительство, а оно не хочет и только желает: "Дайте время опомниться".

— Это психоз — вообразить себе, что мы можем управлять другими, — сказал Л.Н. — По какому праву мы хотим управлять другими? Занимайся кухней.

Софья Николаевна оправдывалась, что она не за борьбу с правительством.

— Но ваши сходки теперь, разговоры глупые, вредные, результат их — борьба.

18. Опять разбросали прокламации в Ясной, чтобы мужики урожай с барских полей свезли к себе. А Бибиков хочет с напоенными мужиками угнать скот из Телятинок и сжечь усадьбу.

Софья Андреевна не сомневается, что Бибиков и телятинские могут так поступить. О яснополянцах же думает, что они поведут себя разумно.

Л.Н.: Нельзя предсказать, теперь заряжаются одни от других, как электрическое напряжение.

19. — Духовные отношения, духовные начала охраняют людей, а не войско. Будет 25 человек, и взять эти начала и поставить 10 тысяч войска, будет хуже.

20. — Я не предугадываю, а так попросту — кажется, мира не будет. Осрамление полное: весь флот потерян, Порт-Артур, 80 тысяч пленных. И удивительно, как во Франции поражение в войне подняло революционный дух, Коммуна, так же и у нас. У нас вода все поднимается, революция усиливается.

21. Роберт Брах пишет Л.Н-чу, что Немрава опять приговорен к двум годам тюрьмы, что он остается последователем Л.Н. и что своих взглядов не изменит, если только его к тому не будет склонять Л.Н-ч. Л.Н. поручил мне написать Браху: "Как я ни сострадаю,никак не могу влиять на его, Немравы, убеждения, и только с любовью и уважением смотрю на него. Могу ли ему чем-нибудь помочь, очень рад был бы".

22. Л.Н. рассказывал о записках Завалишина:

— Сначала очень восхваляет себя, дальше не так. Он не был дружен ни с одним декабристом и пишет про их теневые стороны. Они, как пострадавшие люди, были другими идеализированы, сами тоже выставляли себя с доброй стороны. Читая, находишь середину между этими двумя точками зрения. Завалишин пишет о них, что им хотелось не свободы, а власти. Так же, как и нынешним (домогающимся конституции), хочется не свободы народа, которого они не знают, не любят, даже ненавидят, а участия во власти.

23. — Славянофилы правы; их положения — народные: первое — что земля не может быть собственностью; второе — что лучшие люди избегают участия во власти. Гораздо лучше жить под самой свирепой властью, чем самому властвовать.

24. — У Карамзина, которого "Историю государства Российского" не люблю за придворный тон, есть одно изречение, окупающие все его сочинения. Другу, соболезновавшему ему, что болеет и из-за болезни не может продолжать писать историю, ответил: "Важно не писание русской истории, а важно то, как хорошо жить".

25. — Беневский писал — он религиозный, — во-первых, что Иисус — Бог; второе — что рад, что я молюсь. Я ему ответил: "Если бы Иисус был Бог, то для меня разрушилось бы понятие о Боге. И что хотя я молюсь каждый день, но считаю, что это слабость".

26. — Это так и бывает, что родители не дождутся от детей благодарности, да и вообще не жди благодарности, кому делаешь добро. Тот, кто поступает, как должно, имеет уже благодарность в своем сознании большую, чем та, которую он мог бы получить от людей, но не получает.

27. Софья Николаевна: Я наблюдала, что к строгим, несправедливым родителям дети с благодарностью относятся. Этого нельзя объяснить.

Л.Н.: Дети, у которых хорошие родители, принимают все ихние старания как что-то должное. У детей же с христианскими воззрениями родители становятся их ближними, и отношение к ним этим переменяется в любовное, благодарное.

28. Л.Н. говорил, что человека можно выразить дробью, числитель которой — его свойства, знаменатель — его мнение о себе. Знаменатель может быть ноль; тогда п : 0 = Бог. Знаменатель может быть и бесконечность. Но этих крайностей не бывает. И доброта, и правдивость, и смирение в человеке имеют цену, только если он себя не ценит.

29. — Когда идет речь об уничтожении несправедливости, нельзя думать о могущих произойти последствиях. Сама несправедливость требует одного: ее уничтожить, и какие из этого выйдут последствия, в этом мы не сведущи.

30. Николаева жаловалась Л.Н-чу, что не может ничем другим заниматься, так поглощено все ее время и силы детьми. Л.Н. сказал ей, что, воспитывая детей, делает самое главное и все, что должна делать.

31. [После чтения вслух последнего рассказа Горького "Тюрьма".]

— Если рассуждения не совсем ясны, то они неуместны (в художественном произведении), как ораторский пафос в области философии, религии и математики. Они на месте в описании путешествий, природы. Горький сначала все тот же — талант. Изобретательность почти такая же, как у Чехова, но чувства меры у него нет, и не верен психологически.

32. Л.Н. принялся писать статью "Силоам— ская башня" — о японской войне, главное значение которой Л.Н. видит в небывалом проявлении неповиновения властям.

33. Говорили о верующих православных. Л.Н. сказал:

— Безграмотная старушка какая-нибудь... Как ей знать все те ужасы, которые делались церковью и продолжают делаться?! Инквизиция... А образованные люди — им надо закрывать глаза, не могут признать, что они ошиблись. Они все свои ошибки должны признать как что-то святое. Как это метится! Как только поставишь истину не на внутреннем сознании, а на внешнем авторитете, так оно кончено...

34. [Разговор о воспитании детей.]

Л.Н. резюмировал: учить детей надо, воспитывая себя. Родители ведут праздную, безнравственную жизнь и хотят, чтобы учитель (или они же) научил детей доброй жизни. Это так, как если человек сойдет с ума вследствие дурной жизни семейной, а его отдадут для излечения в сумасшедший дом. Ребенка надо воспитывать так, чтобы он служил, а не чтобы он чувствовал себя барином, чтобы ему служили.

35. — Будет ли от книг "Посредника" польза — вопрос. Когда же садишь капусту, то наверное знаешь, что будет. Духовное неизмеримо, его польза невидима, а материальное измеримо.

36. Говорили о книге, изданной монастырем Оптина Пустынь. В ней разговоры Амвросия с Л.Н.. Л.Н. сказал:

— Когда прощались, Леонтьев мне сказал: "Вы безнадежны", а я ему: "А вы надежны" (т.е. можете прийти к истине).

Леонтьев стоял головой выше всех русских философов.

37. — Стасов ничего не понимает в музыке.

38. — Читая "Записки" Завалишина (он был в недружеских отношениях со всеми декабристами и показывает их теневые стороны; один Муравьев-Апостол остался у него чистым), только теперь я хорошо понял декабристское движение. Как они были могучи! Вся южная армия и половина петербургской были на их стороне. Не удалось — по нерешительности и несогласию между северной и южной организациями. Последняя хотела республику, первая — конституцию. Их рассуждения об избирательном праве, о палатах напоминают современные. Нынешние ни в чем не впереди их, даже позади. Они не так образованны, как были декабристы. Декабристы читали Руссо, Вольтера, Монтескье. А нынешние... <...> — Скабичевского — критику на Добролюбова! Ведь надо сечь, чтобы заставить читать эту глупость.

39. Илья Львович [сын] рассказывал о волнении крестьян в Калужском уезде, вызванном возмущением против управляющего одного имения. Был покос, мужики были все пьяны и пошли громить управляющего. Управляющий убежал, переплыл Оку и позвал полицию. Мужики стали кирпичами бросать в дом, ворвались в первый этаж и разгромили его. Семья управляющего заперлась во втором этаже, туда мужики не могли проникнуть. Наутро пришли девять вооруженных полицейских со становым и урядниками. Видя, что мужики идут толпой, они решили, стреляя, отступать. Мужики подошли и одного урядника ударили камнем по плечу. Тот готовился выстрелить, но в этот момент из-за кустов вышло войско, и солдаты сами стали заряжать ружья. Но офицер не позволил им стрелять. Мужики разошлись по домам; были расставлены солдаты, которые не давали им сходиться. Тогда они подожгли овин, чтобы сбежался народ из соседних деревень тушить. Но солдаты не пустили. Полиция арестовала 15 человек. Мужики сначала волновались, а потом сказали, что в них бес вселился.

Л.Н. с выражением страдания слушал, но не хотел продолжения подобных рассказов, сказал:

— Мне жаль не помещиков, а их, крестьян.

40. — Мужиков взбаламутить можно, но волнения, беспорядки только повредят. Их ведь легко подавить войском. А если бы восстание крестьян стало общим, тогда ведь вооружатся против них и те либералы, революционеры, которые их теперь подстрекают. Если бы крестьяне и добились земли, как же ее поделить? Тут нужна организация.

41. Л.Н. говорил, что судебные вскрытия трупов и напрасны, и отвратительны, и напоминают судебные наказания людей. <...>

— Когда врач не умеет сделать операцию, пусть ее не делает. Как лучше отпустить сто виновных, чем наказать одного невиновного, так лучше пусть умрут сто неоперированных, чем один умрет вследствие операции.

42. Софья Андреевна негодовала на мужчин, что не умеют ценить своих жен. В ней муж не ценил ни красоты, ни художественных дарований, только подавлял их. "Я это все запишу в мои мемуары", — сказала она.

Л.Н. повернулся к Бирюкову и сказал ему:

— Вот хорошая школа для терпения.

43. — Разница в том, что русские совершают преступления, не извлекая из этого выгоды. Англичане извлекают выгоду из своих преступлений. Славянофилы и в этом правы. Они восставали против этого подражания Западу.

44. Спор Л.Н. с Андреем Львовичем [сыном]. Андрей Львович сказал, что у русского народа те же идеалы наживать деньги, что и у господ: хорошо жить, как можно меньше работать.

Л.Н. огорчился и резко ответил, что, может быть, часть молодого поколения испорчена господами.

45. Л.Н. передал парижскому корреспонденту содержание новой статьи ["Конец века"]. Движение, которое в России происходит, будет иметь последствия, но не те, какие Великая Французская революция — история не повторяется, — не замену одной насильственной формы правления другой насильственной формой (конституцией), но освобождение от насильственного правления, которое если при первой попытке и не удастся, то может удаться лет через 30. Признаки: неподчинение требованиям власти отдельных лиц, частей войск под Мукденом, на "Потемкине", у Небогатова, в Калуге. Одновременно с этим процессом идет другой — устройство своего управления. Русский народ отличается от западных: во-первых, тем, что не признает права собственности на землю; во-вторых, отвращением к правлению (власти). Он покорился власти и ждал от нее уничтожения крепостного права, как теперь ждет освобождения земли от собственности. Видя, что правительство не делает этого, проявляет пассивное противление его требованиям. Третье отличие — способность самому управлять своими делами (без центрального управления). Четвертое — религиозное... Знал Евангелие на пять столетий раньше западных народов. — Это пишу, — сказал Л.Н., — чтобы показать, в чем должна молодежь содействовать, помогать, не разрушать. Последствия движения в России будут огромные для всего мира.

46. Л.Н. читал вслух брошюру Хилкова о том, как народу свергнуть правительство и забрать землю.

— Что на место правительства поставить, о том не говорит, ни о том, как распределить землю; к тому была бы нужна центральная организация, власть. Когда пишет против толстовцев, недобросовестно замалчивает, что они, пассивно не противляясь злу, вместе с тем создают отношения, не нуждающиеся в насильственной опеке правительства.

47. — Какие историки! О Хельчицком в истории нет и помину.

48. Было около 12 человек посетителей. Из них пять старообрядцев, три социалиста, один рабочий, три толстовца. Социалист Рындин указывал на их [социалистов] старания улучшить положение народа, на жертву этого старания — Журавлева, [которого за социалистическую деятельность выслали из Москвы].

— Если Вы это делали для Бога, страдания должны радовать. Христос — пример. Если же для похвалы этих господ-интеллигентов, повторяющих только то, что пишут десятки лет заграничные газеты, тогда — страдание. Вы русский человек...

Рындин: Но правительство ведь зло поступает.

— Это известно, — сказал Л.Н., — что такое правительство, — шайка разбойников!

49. — У социалистов-революционеров их деятельность, идеи — от праздности, тщеславия. И тут слабость людская.

50. — Стараться о Льве Николаевиче, как мне, Льву Николаевичу, справиться со своими пороками и жить no-Божьи; все остальное приложится. А не стараться устраивать жизнь других.

51. — Крепостное право было одно из злоупотреблений земельной собственности. Но корень зла — в земельной собственности. Крепостное право было уничтожено, когда нравственные требования не выдержали его; теперь начинает разрушаться земельная собственность.

52. Л.Н. разговорился о славянофилах.

— Самодержавие представляли себе так, что царь — беспристрастный, третейский судья. О православии был между ними раскол: может ли оно развиваться. За то, что оно может развиваться, были Платонов, Соловьев. Уважение к народу... Западничество отталкивает, — сказал Л.Н. — Что скажут на Западе, повторяют у нас уже потому одному, что там сказано... А потом люди были прекрасные: Самарин, Аксаков-старший...

Голицын: Между западниками были тоже — Грановский, Герцен...

Л.Н.: Грановский ничтожный, как и Белинский. А Герцен был самобытный. <...> Его писание прямое, блестящее, сверкает юмором. Если бы не дурацкое отношение правительства к Герцену, не было бы половины того революционного движения, какое было и есть...

53. — Когда я учился в школе, бывали и у меня вши, но я не очень обращал внимания на них. Когда сын Сютаева работал в Москве, на бурении артезианского колодца, по колена в воде целый день, и вечером был у нас, и я его оставлял ночевать, — он не хотел: "Потому я напущу вшей". То было бы освящением нуждой, вшами комнат, где праздность, роскошь, пресыщенность.

54. — Только ленивый человек не выучится по-гречески. Если начать учиться со слов греческих, употребляемых в русском языке, то легко.

55. Лебрен привез подарки Л.Н., между ними — полотенце от женщины из секты прыгунов, живущей в прислугах, которая, прочитав "В чем моя вера?", с благодарностью посылает этот подарок. Лебрен не знал, что такое прыгуны, кроме того, что они признают рай в этом мире и Христа считают человеком.

Л.Н.: Прыгуны — это хлысты. Я о них читал хорошие записки человека, бывшего хлыстом.

Лебрен: Они любят читать Буниана. Что это такое?

Л.Н.: И пашковцы, баптисты, шекеры, квакеры любят его читать. Эта книга после Евангелия самая распространенная. Аллегорическое описание путешествия по "городам" зависти, покорности... Скука невообразимая! Мильтона тоже любят читать в Англии, а я никогда не мог дочесть. Так же и Данта (тоже аллегория). <...> Хлысты, квакеры качаются, бегают, прыгают — для чего, не знаю. Квакеры сходятся молчать, и только если на кого "дух снизойдет", тот говорит, но это правило ведет к искусственному говорению.

56. — В Евангелии сказано, что настанет конец века. Под "веком" я понимаю мировоззрение. Конец одного мировоззрения, одной веры, одного способа общения людей. Настанет голод, смуты, и охладеет любовь. Теперь охладела любовь. Надо ли бежать в горы? — никуда не надо бежать. Оставаться, где есть. Свойства народа и "конституция" уже выбраны для нас. Сам не имеешь никакой заслуги в том, что Бога лучше знаешь. Он сам открывается. Нет причины ни быть гордым, ни осуждать других. И: свобода воли только в этих ограничениях. Не быть ни на той, ни на другой стороне, а на стороне Бога. Нельзя нам знать, что будет завтра с нами. Как же предвидеть и хотеть устраивать! Какое будет правительство, что выйдет из правительства?!

57. — В математике требуется точность, а в философии — религиозно-нравственность, она также нужна.

58. Л.Н. (Страхову): У меня фантазия, что евреи в старые времена (ветхозаветные) были передовым религиозным народом, а со времен Христа потеряли способность понимать высшие религиозные истины [новозаветные].

59. Был разговор о женщинах.

— Прежде было, и теперь у магометан: жена под насильственным внушением мужа. У нас наоборот. Все ряды полны предметами роскоши для женщин... Хорошая женщина желает рожать детей и поэтому в духовной жизни не может равняться мужчине. Должна добровольно подчиняться внушению мужчины.

60. Страхов спросил об отношении нравственности к искусству.

Л.Н.: В воспоминаниях о Чехове читал, что он на такой вопрос ответил: нравственность для художника то же, что большой или маленький нос. Я Чехова понимаю: у художника впечатления сильнее, он может их выразить... Нравственность — чувство... При отсутствии религии и нравственности живопись пейзажей могла достигнуть такого значения. Ведь пейзаж — только фон... Можно бурю нарисовать, когда изображаешь какое-нибудь злодеяние...

61. — Вы компонируете? — спросил Л.Н-ч Страхова. — Не надо. Предоставьте выдающимся композиторам. Когда слушаешь романсы Сережи [сына], Чайковского и сравнишь их с романсами Шуберта, некоторыми Шумана, в глаза бросается разница.

62. Л.Н. в "пятидесяти словах", как он выразился, рассказал Марии Николаевне [сестре] сущность освобождения земли по Генри Джорджу. Можно сейчас начать и в десять лет по-

степенно осуществить. Если бы царь на что годился, сделал бы это.

63. Страхов спрашивал о свободе воли, и после разговора он резюмировал: Значит, человек в свободе воли зависит от Бога (он в Божьей воле). Когда он подчиняется, свободен; значит, опять детерминизм, но не материальный.

64. — Как варение (приготовление пищи) не сразу придумано, а веками совершенствуется, так и религиозно-нравственное учение. Эпик— тет, Марк Аврелий и т.д. Медленно развивается.

65. — Толпа, даже если состоит из умных, развитых людей, много ограниченнее каждого из них в отдельности.

66. Л.Н. удивлялся, что мясоедение так долго держится.

— Инерция, Как ответить ребенку, когда ему внушаем не мучить зверей, птиц, кошек, на вопрос: "Почему режем животных для еды?"

67. Л.Н. в разговоре с Гольденвейзером о Канте сказал приблизительно так, что его, Канта, главная мысль в "Критике практического разума": нравственный закон — основа всего. Свобода нужна ради него. Отсюда гипотеза, что если есть нравственный закон, то должен быть и создатель его — Бог.

68. — Все это декадентство — полное сумасшествие. Тут некоторая ограниченность — не преувеличиваю — есть и малообразованность, пожалуй; необразованности нет.

69. [О подстрекательстве народа и о радости газет из-за неудач правительства.]

— Подстрекательство это ужасно неприятно, потому что видишь, что люди, которые делали пакости в тысячу раз хуже, радуются, когда могут упрекнуть правительство, и обвиняют его в делах, где оно не виновато.

70. — Писал и пишу о декабристах. Декабристы хотели освобождения" крепостных и готовы были жертвовать своим положением (помещичьим). Теперешним же нужно право болтать.

71. — На своем веку пережил три отношения к супружеским несчастьям. Первое — период чести: ни о чем не разговаривать, терпеть и не думать, что можно переменить (борьба и страдание). Второй фазис — романтический взгляд (40-х годов) — страдания. Третий — страдания, разногласия не переносить, а сейчас же развод.

72. [О Генри Джордже.]

— Это огромный писатель. Это эпоха умственной жизни. Он замолчан. Его разрешение земельного вопроса так практично, это на всю жизнь человеку — посвятить себя этой работе.

73. — Мы здесь видим рабов, которых мы сделали (которые на нас работают), а англичане их не видят — они в Индии.

74. Бестужев-Рюмин рассказывал о стачке на оружейном заводе в Сестрорецке, как ее раздули газеты. <...> Газеты, дело которых денежное, раздувают, сеют злобное раздражение, неспокойствие.

75. — Революция задерживает эволюцию. Из тех идеалов, которые поставила себе задачей Французская революция, некоторые только теперь начинают осуществляться (подоходный налог, отделение церкви от государства...). Уничтожение сословий, равенство перед законом установлено давно.

76. — Переворот происходит нравственный. Выйдет то, чего нельзя предвидеть (неожиданное и хорошее). Есть страдания, как боли при родах. Надо со смирением переносить их.

77. Речь о статье Леруа-Болье. Он пишет, что русские интеллигенты просят французов не представлять займа русскому правительству, пока оно не даст конституции и не заключит мир с Японией.

78. — Конституция что может? Похитонов — очень милый человек, жил в Париже 20 лет — рассказывал: выборы в парламент стоят 100 тысяч франков, судьи подкупные. Славны бубны за горами! Лебединский продавал чертковские издания около русского собора в Париже, был выслан из Франции, узнал "свободу".

79. — Интеллигенция русская прошла весь путь, который сделал Запад. Русский народ пока не тронут.

80. Говорили о законе о веротерпимости.

— Какая же вера может быть гонима? Вера — отношение человека к Богу; если его (верующего) будут преследовать, тем сильнее будет его вера. Стало быть, вы говорите не о вере, а о каком-то внешнем деле — хождения в церковь. Какая веротерпимость? Вера в душе каждого человека. Вера — то, во имя чего живут.

81. Л.Н. с сестрой разговорился о священниках:

— Прежние, — сказал Л.Н., — были люди своей среды, теперешние испортились. Они мировоззрения светского, никакой разницы между ними и интеллигенцией. Пироговский батюшка мне говорил: "Как хорошо, приятно весной босым пахать, земля греет!" Теперешние бы не пахали.

82. Лебрен читал "Великий грех" и говорил Л.Н., в чем не согласен. Первое — в том, что русские, вообще славяне, призваны сказать новое слово.

Л.Н.: Это я не раз высказываю, оно так мне кажется.

Лебрен: Второе — что русский народ более христианский, чем другие.

Л.Н.: Это не ясное сознание отдельных лиц, а непосредственное чувство большинства, массы.

83. — Я читал "Буши-до" ("Душа японского народа"). Это кодекс нравственности самураев: преданность микадо, рыцарская честь, харакири, даже освящение мести... Оно написано намеками и насмешками над христианством и поверхностным щеголянием знаниями. Трудно читать, но оно все-таки самое лучшее, что читал японского. А стараюсь читать все японское, ища хорошего.

84. — Война, колонии, все обостряющаяся борьба сословий — сумасшествие. Молодым людям, которые хотят поступать в университет, говорю: "Идите, куда хотите, только не в университет. Это такое образование, где все ужасы, самые скверные, представляются естественными мерами".

85. — Во Франции, когда смута надоела всем, выдвинулся Наполеон. Надоест всем беспокойство, как уже нам начинает надоедать (события в Нижнем Новгороде и по деревням, где противятся подстрекателям), у нас тоже так будет. Будет династия Петрункевичей: Петрункевич I, у него есть наследник, — говорил со смехом Л.Н.

86. — В беседах с пашковцами, баптистами я говорил: "Я готов согласиться, что Иисус своей святой жизнью и принесением себя в жертву за правду дал нам пример, как жить, искупил нас". — "Нет, нет, он искупил нас своею кровью", — возражали.

87. Л.Н. говорил о Герцене:

— Какой художник! Как он описывает Французскую революцию 48 года! Пишет, что, если бы Кавеньяк и не подавил ее грубым насилием, она все равно бы лопнула, так как у нее не было никаких других идеалов, кроме социально-экономических. В нашей революции тоже отсутствие идеалов, даже требования революции 48 года помельчали; тогда имелся в виду коммунизм, в теперешнее же время — социализм: вместо девяти— семичасовой рабочий день.

Август

1. — Герценштейн — тупоумие, наглость, невежество. Тупоумие, глупость, присущая именно ученым-профессорам. Не знает Генри Джорджа, а пишет про него; не знает, что такое "рента". <...> Упускает из виду, что с десятины на Кузнецком мосту, стоящей миллион, была бы рента 40 тысяч; когда говорит, что ренты с земли не хватало бы на покрытие государственных нужд, имеет в виду только доход с обрабатываемой земли.

2. — Что за вранье, что капиталисты будут конкурировать с мелкими хозяевами. Мелкие хозяева всегда имеют больше дохода с земли, чем крупные землевладельцы, не только у нас: и во Франции, и в других местах. Крупные землевладельцы с мелкими хозяевами конкурировать не могут.

3. — Какое свойство толпы — не понимать простое и ясное! А хитрое — это все знают. Был лакей у нас. Говорил, что нашел такую книгу — ни слова нельзя понять.

4. — Какими путями решит народ освобождение земли — неизвестно. Герценштейны далеки от него.

5. — Чем больше живу, тем больше ценю, что они, славянофилы, сделали. Власть захватывают пустые, дерзкие люди. Я ожидал, что Гапон захватит ее, настолько он дерзкий и ограниченный, и при помощи обстоятельств (священнический сан) такие люди захватывают власть.

6. — Занимался выписыванием из записной книжки. Наши понятия так сложны, внутренняя работа идет, передача ее словами... Вполне откровенным можно быть с одним Богом.

7. [Шереньи задал Толстому вопросы о его участии в теперешнем политическом движении в России, о исходе нынешнего внутреннего кризиса, о восточном вопросе и сохранении монархии.]

Общий ответ Л.Н. на все вопросы был следующий:

— Все, о чем Вы меня спрашиваете, я отрицаю. Это вопросы, которые меня совершенно не интересуют, и я полагаю, что никакого права не имею судить об этом; я слишком стар и недостаточно легкомыслен, чтобы отвечать на такие вопросы.

Шереньи настаивал на каком-нибудь объяснении. Л.Н., подавляя в себе недовольство, ответил:

— Я писал о том, что важнейший вопрос, который теперь может быть разрешен, это — вопрос земельный. Земля не может быть частной собственностью. Это единственный ответ, который я могу вам дать.

На дальнейшие вопросы Шереньи Л.Н. ответил:

— То, чего мы должны желать, это чтобы народ освободился от всякого правительства, перестал повиноваться правительствам. В России теперь видно — что такое правительство. Пора уничтожить — в России и в Германии монархическое правительство, во Франции — республиканское.

Шереньи спросил, к каким результатам приведет теперешнее общественное движение в России. Л.Н. ответил:

— Вперед нельзя предвидеть. Если бы мне было 18 лет... А теперь я знаю, что я вперед ничего не могу знать.

Шереньи во второй раз спросил и особенно желал узнать, считает ли Л.Н-ч Вильгельма гением. Л.Н., наконец, сказал:

— Он большой дурак и очень наглый. Русскому народу он не может ничего сделать. То, что он делает, не имеет никакого влияния на русский народ. < > Вы лучше бы сделали, если бы те деньги, которые вы истратили на поездку, употребили на то, чтобы приобрести и прочесть мои книги по этим вопросам.

8. — Все дело не в том, чтобы свергнуть правительство, — сказал еще Л.Н., — а чтобы не повиноваться ему. Народ теперь видит, куда привело его правительство: к манчьжурской войне (к войне с японцами), к порабощению на фабриках...

9. Л.Н. рассказывал Александре Львовне о Ф.А. Страхове:

— Какой человек Федор Алексеевич! Самого скромного мнения о себе, смиренный, глубо— коумие, образованность, доброта! Как замечательно пишет — например, статья, в которой доказывает из слов самого Евангелия — это для простых людей, которые Евангелием руководствуются, — что Христос — не Бог.

10. Разговор о судах и о том, как господа стали далеки от крестьян.

— Как суды, попы портят народ! — сказал Л.Н.

— Бобринская*, крестьянка, говорила: "Как мы господ ненавидим!"

* Бывшая учительница из крестьян.

11. — Бывает, что дети отца-пьяницы, видя пример отца, не пьют, дочери распутной матери

— то же самое. Что и как действует в нравственной области воспитания человека — загадка.

12. Л.Н. советовал читать Герцена. Прочел вслух выписку из его статьи о 48-м годе: "Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества".

13. — Если бы Кавеньяк и не подавил революцию, и так свелась бы на нет, потому что имела только остатки идеалов Великой революции. Конституция — форма правления, только орудие осуществления идеалов.

14. — Крестьян будет в Государственной думе одна шестая, а их девять десятых; и какие это будут представители крестьян! Если бы туда попали и настоящие заступники крестьян, как же им обсудить: продолжать ли маньчжурскую войну или нет? Какое дело кавказцу, архангельцу, самарцу до Маньчжурии? Сибиряки, те высказались бы за нее. Нынешняя Россия — уродливое чудовище <...> Крестьянские представители могут решать свои домашние дела, а не маньчжурские вопросы.

15. Мария Львовна: Абрикосовы хотят выстроить дом с электричеством, водопроводом, линолеумом, чтобы потом не нужно было прислуги.

— Это как духоборы заводят дорогих лошадей, машины. Но ведь нужно или приобрести богатство, то есть разбой, или в долг, и чтобы его выплатить, — аферы...

16. Между прочим, говорили о кокетстве.

— Одна кокетничает плечами, это простительно, а другая добродетелями, это отвратительно, — сказал Л.Н.

17. Утром у Л.Н. большая слабость. На вопрос, как себя чувствует, ответил:

— Хорошо, идет, куда следует.

18. — Историю забываю, она мне неинтересна. Меня интересует психологическая сторона, а когда это было — меня не интересует.

19. Я спросил Л.Н., каким образом из признания существования в людях ограниченного духовного начала можно вывести существование духовного начала безграничного, включающего в себя начала ограниченные?

Л.Н. ответил, что ему кажется это натуральным (само собой разумеющимся). Духовное сознание стремится разрушить свое ограничение.

— Об этом, — сказал Л.Н., — что Вы меня спрашиваете, я много писал в дневниках. Два-три года занимался этим: духовное ограничение в пространстве и времени. Метафизический узел, как говорит Шопенгауэр. Это ограниченное духовное — жизнь.

20. — Все художественные работы — все только младость.

21. [Говорили об общинном землевладении.]

— Если будет Государственная дума, то найдется целая партия, которая будет отстаивать общинное владение, а этак (при теперешних порядках) министр может непродуманно уничтожить старый добрый обычай.

22. Говорили об американских политических деятелях:

— Я о Рузвельте низкого мнения. Брайан находит в Соединенных Штатах кое-что дурным, Рузвельт — нет. Его обращение с неграми... показывает весь его либерализм.

23. Был разговор о верхних палатах парламентов.

— Удивителен ценз пэров. Кто награбил, тот может управлять.

24— Л.Н. читал нам письмо Кросби, в котором пишет, что не раз высказывал ту же мысль, что и Л.Н., — что Россия укажет всему миру путь к разрешению земельного вопроса.

25. Л.Н. рассказал про тульских слесарей и других рабочих, уволенных с заводов, которые его сегодня посетили. Один, который зарабатывал 30 р., жаловался, что не может найти работу. <...>

— Работу на 6-15 рублей я нашел бы ему, — сказал Л.Н., — но я не сказал ему этого <...>. У этого рабочего вопроса религии не существует. Заняло все социалистическое учение о материальном устройстве.

26. — У них все старое дурно, наскоро же и кое-как придуманное на его место новое — не сомневаются — будет хорошо; правительство самодержавное — дурно, конституционное — хорошо; обязательное обучение — хорошо; брак — дурно, а развод — хорошо.

27. О Миклухо-Маклае:

— Это человек, который совершил величайший подвиг: поехал к диким, уничтожил оружие и стал с ними жить и запретил им воевать; они послушали его. Великий человек остался незамеченным. Мне говорил Орлов, он слыхал от старика, что дикие возмущаются, замечая, как матросы чувственно смотрят на их нагие тела. А для Миклухо-Маклая этого не существовало. Был святой.

28. — Мемуары лучше, чем законы писать. Это хорошо. Жизнь всякого человека интересна. Если бы кто умел ее правдиво рассказать! До женитьбы так грязна, пишущий невольно останавливается на том, односторонне выходит, но надо писать то, что стыдно. Хороши Руссо мемуары.

29. Форбс: Виноградов читает в Оксфордском университете о положении русского крестьянства в XIII веке.

Л.Н.: И ничего другого?

— Ничего другого.

— А имеет слушателей?

— Много.

— Праздных людей много.

Потом Л.Н., обращаясь к Сереже, сыну Варвары Валерьяновны:

— Ты будешь читать о положении башмачников в Шлезвиг-Гольштейне в XI веке?

30. Олсуфьев: Японцы жесточе наших. Не заботятся о тяжелораненых, на которых нет надежды, чтобы они выздоровели, тогда как мы (наши сестры милосердия) душу за них кладем. На нас смотрят с подобострастием; как на высшую расу.

Л.Н.: В этом сомневаюсь.

31. — У Чичерина нет ничего своего. Он талантливый компилятор. У Владимира Соловьева тоже нет ничего своего, а что есть — то самые слабые места его писаний. Но блестяще подает чужие мысли.

32. [О письме к царю.]

— Я писал ему — если хочет сохранить самодержавие, надо поднять вопрос самый важный (о земле), как было при освобождении крестьян. Надо вперед вести народ, а не задерживать.

33. — Я анархист, но думаю, что русскому народу свойственно самодержавие, а потом анархия. Конституция — будет хуже.

34. Л.Н. вспоминал, как началась консерватория.

— Собственно он был ее учредителем, — вставила Софья Андреевна.

Л.Н. вспоминал, как в Петербурге он, Аркадий Столыпин и Алексей Толстой устраивали музыкальные вечера, трио, квартеты. (Вечер обходился рублей в 100.) В Москве, у Киреевых на Никитской, каждую неделю один концерт. Из этих концертов образовалась консерватория.

35. — Знаете, что такое правильный трудовой режим? У вас его нет? Советую вам... При соблюдении его слабые люди, как Кант, доживают до глубокой старости. "Господин статский советник Кант"... — Тут Л.Н. рассказал про правильный образ жизни Канта. — По нему проверяли часы... А в старости становится неизбежным.

36. Л.Н. говорил, отвечая Олсуфьеву на его вопрос (говорил и цитировал что-то из Пушкина): что вдохновенья не ждет, каждый день равномерно работает, но не одинаково напряженно, что это у него очень различно.

37. В зале играли Гольденвейзеры симфонию Гайдна. Л.Н. был в восторге, умилялся:

— При менуэте плясать хочется, если б его слышали крестьянские бабы, наверное бы им понравился. Симфония эта напомнила мне, во-первых, деда и мать, которые играли это, и я это также играл; во-вторых, Германию хорошую, истинную, с маленькими княжествами, вроде Гольштейна, с центрами образованности, тонкости, а не соединенную, грубую Германию <...>. Музыка при Гайдне, Бетховене — в первых его вещах — достигла зенита. С тех пор не то чтобы падала, но не прогрессирует... Что нынешние русские, французские композиторы против старых?!

38. — Герцен был гегельянец, потом освободился от гегельянства. К концу жизни политическими взглядами он склонялся к славянофильству. Когда я был в Лондоне, зимой, недель шесть — восемь, почти каждый день бывал с ним. Был бойкий, веселый.

39. — Герцен не уступит Пушкину. Где хотите откройте, везде превосходно. В своем возрасте на Пушкина не могу смотреть иначе, как на мальчика. Проза его лучше стихов. "Пиковая дама" хороша...

40. Олсуфьев: Пушкин подражал Мериме... Л.Н.: Пушкин выше его: у Мериме хорош один рассказ, "Кармен".

41. — Цивилизация катится под гору. И религия, и философия, и наука, и все искусства ослабели. Через 50 лет кто-нибудь вспомнит Толстого... Ницше в конце концов проповедует эгоизм и распущенность...

42. Л.Н. говорил про Ницше, что его "Антихриста" поместил в «Круг чтения», что Ницше сравнивает католицизм с христианством и отбрасывает в христианстве смирение и кротость.

43. — По-моему, европейский мир кончился, должны прийти другие народы, варвары.

44. — Меня интересует, скоро ли совершится этот психологический процесс — что всем надоест раздражение...

45. Рейнак с "научной" точки зрения оправдывал войну. Л.Н. сказал ему:

— Представление ученых, что они знают ход исторического прогресса и что на основании этого то-то и то-то можно делать (например, вести войну с Пруссией), это представление ужаснее, чем была инквизиция. А мы должны смотреть так, что это грех и мы не должны его совершать. Война — грех.

46. Говорили о требованиях японцами контрибуции — один миллиард; о высоких процентах, на каких банкиры соглашаются дать деньги русскому правительству с условием, что оно даст евреям в России равноправие.

— Как постыдно, что то, что должно было быть давно сделано, настанет под давлением заграничных банкиров.

47. Получена телеграмма из Москвы: "Слава Богу, мир заключен".

Л.Н. сказал:

— Какая важная новость: мне стыдно, но хочется высказать, что я борюсь с чувством патриотизма. Я должен сознаться, что во мне патриотическое чувство есть и я всегда надеялся, что русские победят.

48. — Видят в Чехове (как видят в Горьком, Андрееве — в том их великое влияние, придаваемое им значение) таинственные пророчества. Я в Чехове вижу художника, они — молодежь — учителя, пророка. А Чехов учит, как соблазнять женщин.

49. Л.Н. получил "Рассказы об инквизиции". Исторический очерк Н.Н. Гусева, изд. "Посредник" <...>. Сообщил нам из этой книжки, что инквизиция осудила 340 тысяч человек. Из них 32 тысячи сожгла. <...> Сказал, что это краткая история ересей.

50. — Настоящее христианство, — сказал Л.Н., — в ересях. Следовало бы написать подробную историю ересей. Что называется историей христианства — это история церкви, одного из самых извращенных видов ересей.

51. — Вот об альбигойцах. — И Л.Н. прочел соответствующее место из книги Гусева, сказав:

— Самое высокое учение, какое может быть: нельзя ни прибавить, ни убавить ничего. Гусев как славно изложил.

Гольденвейзер: Они и убийство животных считали грехом. А епископ Арльский возбуждал крестоносцев: "Беспощадно бейте всех (в Лангедоке), Бог там разберет, кто еретик, кто нет".

52. — Я предпочитаю трио квартету, а дуэт — трио. Чем меньше инструЯентов, тем точнее игра. У квартета больше дисгармонии. На струне есть только одна математическая точка, которая издает идеальный звук, правее или левее уже звук нечистый. Тут все в мелочах. В темпе четырем нельзя так совпадать, как двоим, и двоим нельзя, чтобы их мысли одинаково, ритмически действовали.

53. — Нефть, золото можно копать ради наживы, но писательством деньги наживать — безнравственно.

54. — Что "Новое время" пишет, это читателям — источник их знания, вершина их ежедневного образования! Образованные люди читают "Новое время"! Все это ложь...

55. Был разговор о Н.Ф. Федорове. Л.Н. обстоятельно рассказывал про него.

— Был целомудренной, святой жизни. Все раздавал бедным. Дожил до 80 лет. Верил, как Достоевский, Соловьев, в материальное воскресение, что все люди будут жить после смерти и достигнут блаженства. Это сделает наука. В библиотеках, музеях хранятся труды ученых, которые мы должны усваивать. У него было смешение начал религиозного сознания с грубым материализмом. Меня не любил за мое нематериальное, духовное понимание жизни.

56. [О Канте.]

— Я его "Критику практического разума" выше ставлю "Критики чистого разума".

Гольденвейзер: Кант говорит, что есть одна религия (Евангелие).

57. [Рейнак прислал Л.Н. книгу о Японии.]

— Различает три степени шинтоистской государственной религии японцев, — сказал Л.Н— и кратко познакомил нас с этими степенями. Первая степень — личная, духи умерших; вторая — общинная: глава семьи становится патриархом; третья... — эту "главу" я еще не читал — духи микадо самые высокие.

Мария Александровна [Шмидт]: — Бога не имеют?

Л.Н.: Не имеют. Скудная религия. Теперь после мира скоро приедут ко мне японцы.

58. — Либералы думают, что стало везде свободнее, вольнее, а там, в глуши, закостеневшая каторга, дисциплинарные батальоны.

59. — Эта сказка, "Много ли человеку земли нужно"*, христианская. Христианину не нужно земельной собственности.

* Произведение Л.Н. Толстого.

60. — Монастырь Соловецкий играл, да и до сих пор играет заслуженную роль в просвещении народа. Я всю жизнь желал в Соловецкий монастырь, да не удалось.

61. Чертков побуждает Л.Н. написать христианский катехизис и не отвлекаться работами на современные темы. Л.Н. никогда не напишет катехизиса. Он не может переделывать, он все вперед идет и творит. Начнет катехизис, и получается новая работа о религии.

62. — Жизнь — постоянное умирание. Надо жить так, чтобы легко было умереть.

63. — То, что мы, живя, приближаемся к смерти, математически верно. Это не исключает радостей, они будут от такого сознания чистые, непреходящие... Мы родимся, чтобы умирать. Когда знаешь, что идешь в Архангельск, то глядишь, куда идешь, — в Архангельск, а не в Мамадыш.

64. Говорили о Саксе, как он по-марксистски понимает жизнь. Все сводит на экономические условия и на борьбу классов. По его мнению, без борьбы классов достичь ничего нельзя.

— Он путешествовал с учениками. В Соловках не обращал их внимания на старцев, на духовную жизнь монахов, странников, на вегетарианство (запрещают убивать дичь, лисицы приходят в монастырь); видел и показывал им только как грязно живут годовики, как много работают. Это могут видеть в Петербурге, и работу тяжелее, и нужду. Ученикам пользы не было, а скорее вред от такого учителя. Он говорит, что дольше года не остаются там годовики, что они недовольны, а я знаю, что туда охотно идут и довольны. Дома сноха, сын ему нагрубит, кабак, брань, заботы. Там не слышит брани, не заботится о завтрашнем дне, верит в святую жизнь монахов — спокоен. Постится весь год, не убивает животных.

65. [О японцах.]

— Как радостно жили, а переняли европейскую цивилизацию с фабриками и войной.

66. — Читаю Канта. Кант различает три стороны в человеке: животную — инстинкты; человеческую — рассудочную, как у пчел, общественную; третью, личную — personliche.

67. — Они (правители России) видели обирание чужих народов с помощью какой-то тонкой операции. "Когда англичане обирают народы, почему и нам не обирать, тут ничего худого, можем и мы". И они прямо полезли в карманы, а тут их по морде. А тут умные Мартенсы* глубокомысленно заключают: "Не захватывать слишком много".

68. — Розги в XVII веке не были так чувствительны, как теперь тюрьмы. Ваши внуки будут удивляться, как это сто лет тому назад люди могли ловить людей, заключать их и не выпускать?!

69. [О поляках.]

— Русские виноваты перед ними. Несчастные, натрое разорванные поляки! Если наши (поляки) и станут сами себе господами, Пруссия своих никак не выпустит.

Речь шла о Варшаве, где военное положение, забастовки, резня. Потом о Баку, где новая страшная резня и горят нефтяные промыслы. Л.Н. сочувствует и полякам, и кавказцам (он за федерализацию).

70. — Прудон (Герцен меня к нему направил) устраивал рабочие собрвния; ни к чему не вели. Все начинали болтать, ораторствовать. Не то, чтобы имели о чем говорить, а искусственно.

71. Л.Н. читал вслух Герцена.

— Он разочаровался в европейской цивилизации; в России есть одно (сулящее надежду): "общинное владение землею", взгляд на землю, что она не того, кто не работает на ней, и незакоснелость во взглядах, искание, готовность. Герцен 40 лет тому назад видел: главный вопрос русского народа — земельный.

— А Бакунин? — спросил кто-то.

— Бакунина не люблю. Бакунин — такой революционер. Герцен — это поэтическая натура и философская.

72. Какой Л.Н. упорный в работе! Чтобы найти в «Круг чтения» что-нибудь, перечитывает всего Диккенса, всего Герцена.

73. Приехал Штанге поговорить о крестьянском съезде, на котором был. Крестьяне все были за то, чтобы не было земельной собственности, только в том расходились — выкупить ли ее у помещиков или отнять и дать им пенсию. Приехал поучиться у Л.Н-ча, но против каждого слова Л.Н. спорил.

Для Штанге единый налог — это малая мера: остается дом, капитал, не обложенные налогами; отнятие земли — это слишком радикально; будут строить 28-этажные дома в городах, чтобы эксплуатировать землю.

Л.Н.: Это делают и теперь, переселенцы должны будут сразу платить налоги с земли и т.п. Придумайте лучшее, я охотно приму.

Штанге: Что же, земля будет принадлежать государству?! Или общинам?!

Л.Н.: Пусть они между собой распределят пользование.

Штанге: Оценка домов в городах легка, через пять лет по аренде вычисляют, а землю как будут оценивать?

Л.Н.: Генри Джордж говорит: "Земля не может быть собственностью. Рента с земли пусть будет общая, пусть идет в пользу всех, пусть все имеют равные права на нее, это можно и при анархическом строе".

Если бы при освобождении крестьян выдумывали подобные возражения, ведь им конца нет, ведь это так же могли бы, как теперь (против Генри Джорджа).

Штанге спорил, как Бестужев-Рюмин, обо всем. Л.Н. ему сказал словами Диккенса об английском парламенте, что он (Штанге) старается, лишь ничего бы не делать, а Штанге повторял, что пришел поговорить о национализации, чтобы ее Л.Н. не отметал.

Л.Н. ему, наконец, сказал:

— Не стоит с Вами говорить, придумайте лучший проект, я его приму. Генри Джордж — какой ум, душа христианская. Посвятил 20 лет этому вопросу, но его и в Америке, и у нас замалчивают. "Times" к моей статье сделал примечание, что проект Генри Джорджа устарелый, оставленный. Американские газеты — заговор молчания. Одна "Public" напечатала полностью "Великий грех"*. "Русские ведомости" и "Московские ведомости" — одно и то же в смысле лжи.

* Мартене — один из русских представителей на конференции в Портсмуте.

* Произведение Л.Н. Толстого.

74. — Как не хотели напечатать статью Давыдова об убийстве городовых, так консерваторы и радикалы-либералы сошлись на замалчивании Генри Джорджа. Но решат земельный вопрос не они, а те, которые работают, — калужские мужики, которые сегодня пруд копали и усталые легли спать. Как это случится (или какие будут последствия Русско-японской войны), ничего не предвижу. Это как берег под водой. Видна только гладь воды, вода опадает, а берег постепенно открывается. Так, как в духовном Бог открывается.

75. — Духоборы купили паровые плуги, влезли в долги, а на перевоз якутских (180 духоборов) не было денег. <...> Духоборцы, тысяча человек, до сорока лет, отлучаются от семейств и идут на заработки. Каждому приходит вопрос: для чего? Чтобы были паровые плуги, престиж; чикагская фирма послала им плуги для рекламы. Веригину выстроили комфортабельный дом, имеет слуг. Деспотическое правление. Конкин — его министр. Все это распадется. Голые спасут.

76. Еще Л.Н. говорил о современном разделении труда.

— Графины — практичная вещь, но гибнут мальчики, производящие их. Только в нормальном обществе можно будет определить, что можно производить, чего нельзя. Когда не будут насилием заставлять одни других на себя работать. Автомобиль это лучше всего иллюстрирует. Сколько врач отдает труда, а сколько получает?

77. — Симон говорил китайцу, что могут машинами уменьшить себе труд. Китаец ответил: иМы хотим трудиться". Когда человек в день не работает пять-шесть часов, он уже ненормально живет.

78. Говорили об окончании войны и заключении мира.

— Сперва мир задел во мне патриотические чувства, что он позорный, что мы слишком много уступили, но потом утешился и не перестаю радоваться. Именно так нужно. Унижение и неозлобление. — Затем Л.Н. с истинной радостью и умилением: — Если бы немцы отдали Киао-Чао, англичане — Вэйхайвэй, то было бы торжество мирного разума. Если вернут, что отняли, то будет торжество их поведения, подобно тому, что случилось со штундистами. <...> Православные из соседних деревень пришли и разграбили их имущество. Штундисты не препятствовали им силой. Когда привезли домой, раздумали и отвезли обратно.

79. — Люди, которые оканчивают университет, не придумают ничего оригинального. Это говорил и Тургенев. Я это слышал от крапивенского купца.

Сентябрь

1. Татьяна Львовна говорила отцу, что в "Едином на потребу" и в других его новых статьях он патриот и что этого не должно быть.

— Это я нарочно делаю, внушаю особенность русского народа интеллигентам, которые смотрят на Запад и заимствуют все оттуда.

2. Бирюков: По мирской оценке, большая разница между умным и глупым. По религиозной же оценке, если в них Бог, то они одноцентричны, разница только в длине радиусов, которые они видят. Глупый видит близкий круг, умный — дальше.

Л.Н.: Вы все любите геометрически выражаться: человек смиренный — в центре, самонадеянный — в радиусе.

3. В России ни одного отзыва о "Великом грехе".

4. — Самое худшее раскаяние — это то, когда человек кается, что не воспользовался случаем в мирских делах.

5. Хирьяков рассказал Л.Н. про Кропоткина, что, когда ему заметили: "Если русское правительство проведет национализацию без выкупа, оно утвердится", он ответил: "Бог с ним, с правительством. Лишь бы народу земля стала доступной".

Л.Н.: Даже представить себе не могу многосторонние, огромные последствия этого. Жаль, — сказал еще Л.Н., — потерялось письмо ко мне, подписанное "гражданкой", пишет: "Если народ будет благоденствовать, что тогда делать интеллигенции?"

6. — Японский аргумент захвата Кореи — перенаселение — давал бы право Италии захватить Францию.

7. [О правах, о земстве, о комитетах, о думе.]

Л.Н.: Я должен сказать, отчего происходит эта болтовня. Вследствие праздности, оттого, что работу — кормить себя — свалили на других. Если бы работали на себя, то этим не занимались бы.

С.Э. Мамонова: Но ведь это они делают для блага народа. Есть между ними хорошие, бескорыстные.

Л.Н.: Народ их об этом не просит. Они это делают, чтобы иметь влияние на управление. Они такие же хорошие люди, как бывают хорошие чиновники, а те служат ради жалованья.

8. — У меня теория, что сумасшествие — эгоизм. Сумасшедшие — люди, занятые самими собой; есть предел, за которым считается занятие самим собой сумасшествием. И самый крайний предел сумасшествия — мания величия. Утрата умственных сил. Есть и другие причины — испорченность мозга, как при прогрессивном параличе.

9. — Между человеком и другими есть связь, которая держит человека. Когда она эгоизмом уничтожится, человек теряет равновесие.

10. О Завалишине:

— Его злоба дала хорошие плоды. Этот повешенный Рылеев... Чья рука подымется на него? А Завалишин писал о нем, не стесняясь, бесцеремонно, по-своему, горькую правду*.

11. — Как Герцен писал в 1867 году! Как предвидел, что последует! ("Вы не хотели социализма — будет война".) И была в 1870-1871 году**.

* "Записки декабриста Д.И. Завалишина", т.1, ч.2.

** [Точно обращение Герцена к консерваторам]: "...вы не хотели даже и такой бледной республики, как февральская, вы не хотели подслащенной демократии <...> Вы хотели порядка. Будет вам за то война, семилетняя, тридцатилетняя..." ("Былое и думы", ч.VIII).

12. [Об Анатоле Франсе.]

— Жаль, что он социализмом увлекся. Он самый лучший писатель теперь.

13. [О Гете.]

— Я в молодости восхищался его отвратительными драмами.

14. Л.Н. читал вслух из Герцена об ученых. Герцен говорит, что они, как и пауки, любят одиночество, покой, пыль.

15. Л.Н. сегодня сказал, что кончил "Конец века" (когда я это сообщил Марии Львовне, она воскликнула: "Стало быть, будет дополнять и переделывать еще месяц или два!").

16. Мария Львовна переводит по совету отца "England's Ideal" Э. Карпентера.

— Папа советовал сокращать, но я предпочитаю переводить все. Очень хорошо пишет Карпентер... Весь смысл книги, что если отдельные личности — меркантильные, жадные, насильники, что же может выйти из государства, которое состоит из них, и, наоборот, если отдельные личности стремятся к добру, то ломки никакой не будет, устройство государственное будет постепенно (натуральным образом) переменяться к лучшему.

17. Л.Н. (раскрывая бандероль): Получил "Вестник знания", который портит рабочих. Имеет теперь большое влияние на рабочих. У меня был такой. Спрашивал: "Какая разница между Ницше и Христом?" Все говорил о Дарвине, происхождении от обезьян, электричестве...

18. П.А. Сергеенко рассказывал о том, как он пишет о Л.Н. Записывает себе характеристические слова, а диалог и все остальное сочиняет сам. В диалог — ответы на возражения противника — можно поместить и такие высказывания Л.Н., которые он в статье не напишет.

19. В "Deutsche Volksstimme" напечатан в немецком переводе "Великий грех" с таким примечанием редактора: "1 августа в "Times" напечатана статья Л. Толстого "Великий грех". Статья произвела неслыханную сенсацию. Пожалуй, нет ни одной крупной газеты по обе стороны океана, которая не преминула бы так или иначе на нее откликнуться".

20. П.А. Сергеенко рассказывал Л.Н-чу, что Достоевский хотел с ним познакомиться. Раз Тургенев помешал, раз Н.Н. Страхов замешкался их свести. Раз будто бы сам Л.Н. отказал. Этого Л.Н. не помнит: "Не могло быть". Жена Достоевского говорит, что Достоевский горел желанием познакомиться с Л.Н.

21. Л.Н. рассказал, что Достоевский вместе с Н.Н. Страховым был на публичной лекции Соловьева. Соловьев говорил о душах, заселяющих небеса, о Софии, наконец, прочел свою поэму.

— Чепуха... — сказал Л.Н.*

* Лекция Вл. С. Соловьева о религии (из цикла "Чтения о богочеловечестве" состоялась 10 марта 1878 г.

22. [Читали из биографии Бирюкова роман Толстого с барышней В.В., его и ее письма.1

Л.Н. и тогда был такой же правдивый в своей личной жизни, как теперь. Различал в себе разумного и глупого человека. Разумному велел уехать от той, к которой влечет глупого.

23. Л.Н. говорил о вере. На одно замечание Софьи Андреевны Л.Н. сказал:

— Баба Акулина верит слепо, а ты в силу своего разума и образования не можешь так верить, когда есть Кант.

24. — Конфуций сказал: "Когда не знаем, как жить в этой жизни, зачем нам гадать о будущей?" Это занавес, который открылся при рождении и опустится после смерти...

25. — Арий не признавал икон, божество Христа. Арианцев было больше, они преследовали своих противников. Потом меньшинство опять взяло верх, и мы теперь в этом течении...

26. — В жизни Христа ничего особенного нет. Есть много жизней разных святых, мучеников, гораздо лучших. Он ничего не сделал особенного. Вегетарианец Страхов его упрекает за то, что пяткой бил ослицу, рыбу ел. В уста Христа вложено — как его учение — самое высшее.

27. — Кант сказал, что все, что в вере — не поведение, есть суеверие.

28. — Вера должна во мне самостоятельно вырасти. Христос, Будда, Кант могут только помогать. Богородица, иконы мешают истинной вере...

29. [Об "Армии Спасения".]

Л.Н.: — Они спасение человека поставили во главу угла, как пашковцы. Что они так могут свои обряды совершать — это новые формы гипноза, которые есть в католицизме, в православии и вновь народились на наших глазах. — И Л.Н. стал говорить про эти формы гипноза в православии: черные иконы, пение...

Татьяна Львовна: У "Армии спасения" главное дело — благотворительность. Деятельная любовь, помощь. Они выбрали один из догматов, что вера в искупление спасает человека.

Л.Н.: У них основа — вера. Она привлекает деятельность. Стэд мне говорил, что "Армия спасения" имела бы успех в России. Нет, не будет иметь — другой склад ума. Проповедники их, знаю двоих: здоровый немец, окончивший Дерптский университет, — верит; другой немец, говорящий по-английски, притворяется.

30. — Слово "самочувствие" терпеть не могу.

31. — Я тараканов, мух не жалею, но и не убиваю. Кто-то говорит, что сострадание к животным пропорционально их величине. В вегетарианстве — тоже градация: есть кожуру яблока можно, зерна ореха — нельзя.

32. — Успех Ницше был для меня непонятен. Это проповедь эгоизма. Он не философ. У него нет ни идеи, ни системы: это плохой фельетонист, декадент... Декадентство теперь во всем: в философии, литературе, живописи (Саша Шнейдер), музыке (Вагнер).

33. Л.Н. сказал, что революция в России не приведет к западным формам правления; что народ (90%) о них не знает; что, по Тэну, внешние формы жизни должны соответствовать духу народа — нельзя их сверху вводить искусственно; что русский народ не хочет никакого правительства, власти, умеет сам управлять собой, и прибавил: "Христианское учение именно и есть такое учение, которое в любых обстоятельствах (общественных, семейных, личной жизни) является руководящим началом". <...> В Баварии, Пруссии землевладельцев около 50%, в Англии 20, в России 83-90.

34. Лепсиус* говорил и писал об армянских погромах, нарушая волю императора Вильгельма, Собрал для армян, пострадавших от турецких погромов, четыре миллиона марок. Основал у них миссии и школы.

Л.Н.: Интересно рассказывал о курдах. Оседлые курды не нуждаются в правительстве, подати собирают у них шейхи, а не мытари. Свежее племя, смесь магометанской, христианской, языческой веры. Курдов-номадов развращает правительство, чтобы они тревожили мирное население (армян и др.). В Турции земля — по Генри Джорджу — государственная, платят одну десятую с продуктов в продуктах. <...> Как мы презираем немцев, а они что делают для армян — тысячи детей воспитывают. Хорошее дело.

* Лепсиус — директор Берлинской евангелической миссии.

35. — Редко бываю так доволен работой, как этой ["Конец века"]. Ни одна работа мне столько радости не дала, как эта. Я уверен, что это пассивное противление начинается. До сих пор русский народ не участвовал во власти. Революция русская будет состоять в том, что народ будет противиться исполнять требования власти, не будет ее уважать. Я чувствую единение с народом, предсказываю (в этой статье), что ему предстоит делать.

36. Л.Н. сегодня не завтракал:

— Мне под восемдесят лет, — сказал он, — надо воздержаться от пищи, потому что так не мешает духовной работе.

37. Из Тулы привезли известие о стачке типографщиков, о трамвайной стачке в Москве, о тяжелом поранении жандармского ротмистра, о 500 раненых, об отозвании сотни казаков из Ефремова в Москву — там не хватает. В "Русских ведомостях" выбили окна.

38. — Это эпидемия, и плохая, кончается убийствами. Гимназист, который сегодня утром был (я говорил ему о вегетарианстве), сказал: "Убийство выходит по Дарвину, значит, возможно".

39. — Ах эти студенты московские! Они заявили, что университетской свободой хотят пользоваться для пропаганды революционной. Речь Трубецкого напоминает мне Золя — заискивание, подличание перед женщинами и молодежью. Молодежь хороша как молодежь скромная, но, когда она гордится собой, — противна. Припоминаю сравнение Юрия Самарина, что это — самовыставление: "Мы — молодежь" (о чем надо молчать) — такое же противное, как когда девушка кричит: "Вот я, невинность!"

40. — Я желал бы узнать от революционеров, к чему приведут эти мятежи? Теперь достигли того, чего желали: Государственной думы.

41. [О Гюго и Диккенсе.]

— Я выделяю этих двух писателей потому, что они на стороне угнетенных, уродов, бедных, страдающих.

42. Л.Н. спросил Варвару Валерьяновну:

— Что, Бог хорошо устроил жизнь?

— Да, хорошо. Я ей радуюсь.

Л.Н.: Это наша обязанность — радоваться и быть счастливым не каждому отдельно, а сообща.

43. — Что нужна 140 миллионам народа земля, об этом молчат. А что нужно миллиону интеллигентов — конституция, уничтожение цензуры, — о том шумят.

44. [О приезжавшем штундисте.]

— Их 600 человек в Варварке. Живут общиной. В прошлом году при созыве запасные отказались идти. Велено было силой их брать. Схватились за руки. Тогда велено было шашками отсекать. "Я сам видел, — сказал он, — как отрубили одному руку".

45. Сергей Львович рассказывал со страшным негодованием о поведении казаков.

Л.Н., скорбя о рассказанном, сказал:

— Так ничего не достигнешь. Нужно сторониться, где происходит избиение, злоба, ненависть.

46. Сергей Львович рассказал, что 14 сентября на земском съезде были поляки, требовали автономии. Русские ораторы им ее пожелали. Кто-то сказал: "Тогда и Остзейскому краю, Кавказу, Финляндии, Малороссии". Голосовали, и большинством принята федерализация России. Очень мало было против. Только Гучков высказался за теперешнее положение против автономии. Когда расходились, подошел к нему купец (Карягин) и отвесил ему земной поклон: "Польше — да, но Кавказ — другое дело: Грузия добровольно присоединилась к России".

Октябрь

1. Говорили о смутах в Московском университете. Студенты пользуются свободой собраний, на их собраниях бывают две трети посторонних. Повторяют бесконечное число раз точь-в-точь то, что пишут газеты и что 120 лет тому назад писали энциклопедисты.

2. На днях были возвращены старые права Финляндии. (Еще и от выкупа за отмену воинской повинности отказались.) Л.Н. был прав, когда в конце 1902 г. сказал, что Николай обожжется (на финляндском вопросе).

3. Говорили о современном общественном движении.

Л.Н.: Сравните положение крестьянина или среднего мещанина при Иоанне Грозном и Эдуарде VII; кто был свободнее? При Иоанне он мог строиться, как хотел, жить, как хотел, а при Эдуарде VII за мнимое участие в самоуправлении, что в три года раз подаст голос, порабощен законами — законы на законах, которые — ужас! — он признает священными. При Иоанне могли ему отрубить голову, но это был случай, как теперь в больших городах попасть под электрическую железную дорогу. Свобода перед нами, только захотеть ее, а я буду себе воображать, что я свободен, потому что принимаю участие в составлении законов. А придет урядник и велит мне послать лошадей в Ясенки: приезжает такое-то и такое-то лицо.

4. Г.М. Беркенгейм: А не думаете ли Вы, что свобода, которую даст конституция, — небольшой этап на пути к свободе внутренней?

Л.Н.: Нет, напротив, направляются умственные способности на ненужное, пускается вода не на то колесо... Нам добиваться конституции — того, что есть на Западе (на Западе, где различие между господином и рабочим такое закоренелое), незачем. Это так, как если бы французы вместо равенства, братства, чем до сих пор живем, хотели бы уничтожить поповскую власть, хотели бы произвести Реформацию. А времена Реформации уже были пережиты. Реформация уже сделала свое, она осуществлялась медленно; так и революция сделала уже свое: подоходный налог, равенство, отделение церкви от государства...

5. — Милюкову это очень неприятно, но интересов народа он не касается. Интересы народа нам так чужды, мы fix не знаем и не хотим знать... (Освобождение земли нигде не осуществлено.)

6. А.С. Бутурлин: Вы на эти вопросы смотрите философски.

Л.Н.: В моем возрасте иная мерка. Пятилетний ребенок помнит то, что было два года назад, и думает на два года вперед. Вам 60 лет, вы видите на 55 лет назад и вперед. Мне 80 лет, я дальше вижу. Об этом пишу в "Конце века", очень радовала меня эта работа. <...>

Никогда еще при мне Л.Н— не высказывался так резко анархически, как сегодня. Когда Л.Н. ушел, все призадумались и разговор долго не завязывался. Бутурлин поражался ясности его ума, глубине захвата вопросов.

7. Говорили о социалистических агитационных брошюрах для крестьян. Л.Н. сказал:

— Там очень мало крестьянского, Я ни одного не могу себе представить крестьянина, который прочел бы социальную брошюру. Я тут знаю всех.

8. Говорили о положении крестьян при крепостном праве. Л.Н. рассказал про какого-то помещика:

— Завел родильный дом и написал правила, как ходить за младенцами, и это вводил палками, штрафами. Я уверен, что крестьяне у него "благоденствовали". Лентяев — в солдаты, в Сибирь. Это было аракчеевское.

9. Л.Н. рассказал, что сохранился составленный Аракчеевым в 14 пунктах проект освобождения крестьян с землей. В Лифляндии, Эстляндии, Курляндии их освободили без земли; во Франции тоже.

10. [На вопрос Бутурлина, читал ли Толстой Байрона?]

— За последние десять лет не читал. Какая это глупость, какая болтовня!.. Может быть, прелесть формы.

11. — Сапожник был сегодня из Телятинок, ужасно оборванный, висят лохмотья. Я спросил его: "Смерти ты боишься?" — "Как же от Него отступиться, бояться?" — "От кого?" — "От кого мы взялись". — Эта покорность высшему закону человечества, которым мы живем, в котором есть смерть, есть любовь к ближнему, это внутреннее сознание подчинения, это просвещение — дороже всего, — заключил Л.Н.

12. — Читал Герцена, Диккенса, Канта — себя образовывал. Кант — такая удивительная глубина! По Канту в религии все, кроме нравственной жизни, есть суеверие. У Канта и у Конта есть одна сторона, признанная современной наукой, другая сторона не признана, — сказал Л.Н., имея в виду нравственное учение этих философов. Вообще же про Конта Л.Н. сказал Бутурлину:

— Не подобает вам Конт — ограниченный материалист, позитивист, который тупоумие возводит в достоинство.

13. Гости разговаривали с Л.Н. об общественном движении, защищая его; оно в их глазах имеет целью добиться влияния общества на правительство.

— Если бы тут было доброе дело, религиозный закон, если ваше движение не нарушает этот закон, так милости просим...

14. — Есть тип, склад женщин — общественных — они дурочки, и они исчезают.

15. [О Ю.Ф. Самарине.]

— Он был сухой, у него была мозговая страстность, которая влекла его к резким несправедливостям.

16. Бутурлин заговорил о "Записках" Пирогова. С возрастом религиозные вопросы занимали его все больше. Жалеет, что делал вивисекции, что причинял страдания животным, что был несправедлив к ним.

17. — После Чугуевского бунта Александр приговорил к засечению 40 солдат, и каждого эти же самые солдаты били. И в письме к Аракчееву жалел, что ему будет тяжело исполнять это; ханжа. Он (Александр) стал на колени и целовал руки у Фотия, у квакеров целовал руки; в Рим не пустила его мать.

18. Говорили, что надо изменить государственный строй к лучшему.

— Да ведь если бы это было возможно так делать доброе дело. Но ведь это только борьба; что из нее выйдет, не видно... Улучшат правительство, тюрьмы, казни (электричеством убивать ли или головы рубить), призывные комиссии...

19. — Там, где будет насилие, там будут злоупотребления властью... Ведь мы к этому привыкли. Мы сидим здесь, и Витте нас пошлет в Мамадыш, и пойдем, или назначит нас в комиссию брать в солдаты... Нужно только не хотеть подчиняться.

Л.Н. говорил дальше, что в этой борьбе за реформы власти отомрет истинная свобода, сознание достоинства человеческого, которое есть у русских.

20. Говорили о борьбе.

Л.Н. сказал, что в ней мотив личный, а нет самоотверженности.

Бутурлин: Как нет самоотверженности? Виселицы, тюрьмы полны.

Л.Н.: Как шел флот на верную гибель... Это гипноз толпы. Я все вспоминаю тюльпаны (увлечение ими) в XVI веке; платили 15000 гульденов за тюльпан. Крестовые походы детские... Это эпидемия. Этим балластом руководится толпа — не ясностью доводов, а в чью сторону настроение большинства.

21. Говорили о возможной забастовке врачей...

Л.Н.: При религиозном отношении к жизни невозможно человеку, врачу забастовать.

22. [К Бутурлину.]

— Напрасно Вы против общины. Земледельческая община по существу, по свойству своему, бойкотирует правительство, ей оно не нужно. Симбирская деревня, если правительство и исправники провалятся, будет жить своей жизнью.

23. — Старая музыка была осмысленна. Музыка у Гайдна была в зените, уже у Бетховена — тут меня осуждают — была испорчена и у Моцарта.

24. [О "непонятном" успехе Горького.]

— Для меня загадка, — сказал Л.Н. — Лепсиус мне помог его себе объяснить. Он говорил о Горьком, что он затрагивает важные вопросы и отвечает на них так, как думает толпа.

25. Уехали Бутурлин, Никитин и Беркенгейм. Они все так любят Л.Н.! Приезжали, чтобы услышать от Л.Н. хоть малейшее одобрение стремлений российского общества, выражающихся в освободительном движении. Но Л.Н. не одобрял борьбы за политические свободы, а повторял, что религиозному человеку нужно добиваться свободы в себе.

26. Л.Н. рассказывал о записках Поропгана о Павле:

— Если бы не было Геродота, не было бы греческой истории. Книга Порошина прелестная. Он был художником; записывал такие черты, которые другие не замечают. Павел младенцем ужасно потел, а в комнате бывал покрыт двумя меховыми одеялами. В раннем детстве около него была няня и ее родственники. Когда Панин стал им заниматься и отстранил их, Павел плакал. Когда его начали учить грамоте, посадили и их за стол, как будто бы и они учились. <...> Я все время читал про Павла Петровича; какой хороший человек! Он с 18 до 42 лет жил, зная, что он должен царствовать, что его мать безнравственная, убила его отца и узурпаторски правит. <...> Был нравственный человек. Со второй женой (Марией Федоровной) нарожали десять человек детей: шестерых девочек, четырех сыновей, и всех огромного роста.

27. Л.Н. с возмущением вспомнил читанный рассказ Горького о каторжнике, в котором Горький хочет доказать, что, если тебе делают добро, можешь и ты делать добро, если зло — так зло.

28. Л.Н. вспомнил, какое он письмо получил: "Бедствия в России происходят оттого, что вы отвергаете Евангелие. Ваш внимательный читатель".

29. [Началась стачка железнодорожных служащих.]

Л.Н., недоумевая, спрашивал, чего они хотят добиться стачкой? Более высокой заработной платы, меньшего рабочего дня? Но ведь потом опять могут требовать вместо шестичасового — пятичасового дня. Тут только одно средство: сделать так, чтобы люди не были вынуждены идти в рабство на фабрики. Забастовка — насилие.

30. — Герцен в "С того берега" передает разговоры степенного человека с пылким революционером — говорит такое, что в наше время следовало бы читать. Но Герцена не знают. Литературная среда знает только то, что пишется в газетах, но мудрецов — Канта, Спинозу — не знают. У Герцена уже можно прочитать: внешнее движение — пустое, только внутренней работой освобождается человек. Вера в прогресс, что когда-то будет хорошо и до тех пор можем, как попало, неразумно устраивать себе и другим жизнь, — суеверие. Прогресс ведь бесконечен, и путь к нему такой же. У Герцена иные слова: вместо "Бог" у него — природа, вместо "религия" — наука, вместо "церковь" — христианство, но мысли его — те же, что у религиозных мыслителей. Будущего ждать не надо, а теперешней жизнью вполне пользоваться. Каждый момент тут — настоящее.

31. Говорили о священниках. Л.Н. сказал, что нужно бы такое же разоблачение поповского быта, как Куприн сделал военного: как совершают обряды...

32. — Читаю Шильдера о Павле. Павел был бешеный, и в таком состоянии он готов был на все. Но во все свое царствование проводил самые либеральные меры. Был против разделения Польши, освободил пленных поляков и лично посетил Костюшко. Ненавидел все, что сделала его мать, Екатерина II.

33. — Маша пишет, что пироговские мужики, купившие землю Марии Николаевны и разбогатевшие (по три лошади у них на двор), хотят больше земли, жадны на землю.

34. — Я боюсь, что ложные взгляды собьют с толку крестьян, надо бы выступить против этих взглядов... Они выбирают в Государств енную думу шорника (плохого человека). Брошюры революционеров на это бьют: овладеть барскою землею... Как Генри Джордж прав: подати и земля связывают людей. Он подати уничтожает, землю освобождает. Какой ужас неправды! Одно: подати берет кто-то, другое: земля! Если общество (мир, мужики) — при круговой поруке — отбирают у вдовы землю, то это потому, что она не осиливает тех податей, которые с нее взимают— Если она останется без земли при едином налоге, то хоть податей (на керосин, железо, сахар...) не будет платить, легче ей будет жить.

35. — Живописцы бывают приятные люди: Репин, Прянишников...

36. — Сегодня я читал "Коперфилда", — сказал Л.Н. Сергею Львовичу. — Дядя Сережа говорил: "Когда начнешь читать Диккенса, как из грязного кабака попадешь в хорошее общество".

37. — Лучшего отношения к женщинам, чем было в Средние века, не придумают. Рыцари презирали женщин, а потому были к ним чересчур почтительны.

38. — Написал Маше длинное письмо и посылаю ей Куприна "Поединок", гадкую книгу; с талантом написано, но издевается над Юлианом, ходившим за прокаженным, над слабыми и говорит, что надо жить в свое удовольствие.

39. — Мы тут сидим в покое, а кругом вражда. В Западном крае убийства, как на войне. Социал-демократический Бунд еврейский стал террористическим. Приговаривают к смерти Трепова, Победоносцева и вызывают того, кто на это согласен. Рискуют жизнью. Такой был Каляев. Это как война. Только война — старая форма, к ней люди привыкли, солдаты принуждены присягать, офицеры тоже обмануты.

40. Я разговаривал с М.А. Шмидт. По ее словам, Л.Н. долго работал над "Соединением Евангелий". Часто хотел бросить эту работу: думал, что не осилит. Церковь в течение веков старалась скрыть истинное учение Христа. Раскрыть всю ее ложь — кто же мог это сделать, кроме Л.Н.? Чтобы довести до конца эту работу, нужна, кроме ума, великая любовь к людям. О себе Мария Александровна сказала, что она старается не отвлекать своего внимания от того, что Л.Н. написал в "Ассархадоне", что жизнь — одна; что кто губит жизнь человека или животного — губит себя.

41. Л.Н. сказал мальчику Хохловой, когда тот ласкал собаку:

— Ты — славный мальчик, помни одно: что жизнь — одна.

42. Вернулся из Тулы Михаил Львович, рассказывал о собрании забастовавших железнодорожников. Когда один оратор заявил, что они хотят обсуждать свое экономическое положение, другие стали кричать: "Не экономическое, а политическое положение!" Правительства в Туле нет. Губернатор и вице-губернатор сидят, не знают, что делать. В тюрьме арестанты выломали дверь; солдаты стреляли в них, троих застрелили. Из Москвы привезли "Русские ведомости", очень революционные. В Москве, говорят, тоже нет правительства.

43. — Усмирение солдатами — самое страшное, что может случиться.

— Что будет с Польшей, с Финляндией, с Кавказом? — спросила Н.А. Лютецкая (переписчица).

— Они хотят автономии, — сказал Л.Н. — Я за автономию. Но есть патриоты, которые против.

44. — Мне сегодня так хорошо думалось. В болезни, в страданиях отпадает суеверие материальной жизни, а появляется сознание реальной духовной жизни: чтобы здесь, сейчас исполнять волю Бога, а учение материалистов утверждает как раз противоположное: они суеверием считают духовную жизнь. Мне стало ясно, почему легко умирают и самые эгоистичные люди: потому, что суеверие материальной жизни отпадает.

45. Татьяна Львовна [дочь] сказала, что в такое страшное время, как теперь, не радость рожать. Л.Н., смеясь, сказал ей:

— Если родится мальчик, назвать Бунт; если девочка — Революцией Михайловной. Революция — это как у человека болезненное сердцебиение, высокий пульс: надо держаться осторожно. Революция — испытание человеку. Тут, чтобы не повредить, нужно ни слова не сказать лишнего, ни одного поступка легкомысленного не сделать...

46. — Читал биографию Диккенса в Ефроне. Диккенс до 14 лет только два года ходил в школу. После налеплял ярлыки на ваксу. Так что не имел школьного образования; а какая тонкость, глубина мысли! "Пиквик" написан с веселостью, которая сияет из лиц.

47. Л.Н. ездил верхом к Туле. Не доезжая пяти верст до Тулы, повернул обратно. Встречные рассказывали ему, что в Туле по улицам ходят толпы народу. Распустили фабричных рабочих на четыре дня. Читали манифест, раздают его. В нем провозглашена полная конституция, свобода слова, печати, собраний.

Л.Н.: Худого в этом нет.

Встречные рассказывали, что на улицах ставят столы, ящики, влезают на них и ораторствуют. Губернатора просили выпустить из тюрьмы политических. Ответил, что не может, пока не получит приказа сверху.

Л.Н. спрашивал мужика, что будет? Мужик говорил: "Свобода будет".

48. Л.Н. сказал мне:

— Поздравляю Вас с конституцией.

Юлия Ивановна прочла вслух царский манифест.

49. Тулячка Анна Павловна, акушерка, рассказывала.что казаки били толпу на тротуарах, негодовала на казаков и на толпу, обшарившую ее, чтобы убедиться, есть ли на ней крестик.

Л.Н.: Казаки — милые люди, семейные. На постоялом дворе, где я привязывал лошадь, уезжал казак, прощался сердечно с хозяином: "Слава Богу, мирно простояли, никакого греха не было..."

50. Н.Н. Гусев, читавший телеграммы из "Русского листка", вздыхал: "Ужасно, ужасно!"

Л.Н.: Ужасно, но радостно жить! Потом Л.Н. говорил с Гусевым о Думе, о Витте, о Трепове, какая разница между ними.

— Свободу мысли, главный двигатель жизни, они не могут ни запретить, ни освободить, — сказал Л.Н.

51. Л.Н. давно говорит, что революция на достижении конституции не остановится.

52. — "Гнилой Запад", а из него гнилоба русской интеллигенции. Вся надежда на русский народ. Свобода печати — задорные глупости читать, когда могу Канта, Диккенса, Гегеля, Герцена... Не говорю, что от них большая польза, но и не меньшая. Надо быть дальше от злобы...

53. О людях, которые захватывают власть, Л.Н. сказал:

— Картуш, Бисмарк, Наполеон и подобные им жестокие люди это умеют. То же самое ожидает и нас. Придет какой-нибудь без стыда и совести, разгонит Государственную думу и захватит власть...

54. Л.Н. к событиям:

— Надо только вспомнить начало наполеоновских войн, как гусары вторглись в пограничное герцогство, вывезли герцога Энгиенского чуть ли не с постели, поставили на колени и расстреляли.

Михаил Сергеевич: Наполеона отдали за это под суд. Но так как он видел, что это одна формальность, перестал отвечать на вопросы судей.

55. Л.Н. читал вслух из "Писем из Франции и Италии" Герцена — одиннадцатое письмо.

— Как Герцен писал о том, что теперь нужно, полвека тому назад. Под "социалистом" понимал не что-то определенное, вроде нынешних социал-демократов, но человека, который видит несправедливость экономического положения и хочет равенства.

Особенно понравилось Л.Н. следующее место: "Уничтожение авторитета — начало республики. Первое условие ее — свободные и самобытные люди; авторитет убивает независимость разума. Республике нет нужды в других началах, как в необходимых началах всякого общежития; она основана на тех существенных, всеобщих и необходимых условиях, без которых всякое общество делается невозможным", и т.д.

— Письмо это писал Герцен после переворота Кавеньяка, — сказал Л.Н. — Герцен говорил про свободных людей 50 лет тому назад, а теперь они воображают себя свободными, добиваясь права выбирать представителей; готовы подчиняться законам, которые ими избранные представители издадут, не зная вперед, какие это будут законы. Они законами связаны по рукам и ногам, воображают себя свободными!

Л.Н., читая Герцена, высказал мысль, что, как, по словам Герцена, в 1792 г. нельзя было быть гугенотом, так в 1848 — республиканцем, а в 1905 — конституционалистом. Читал быстро, выразительно.

56. Приехал Илья Львович. Вошел в залу со словами к Л.Н.:

— Удираю с семьей от побоища. В Калуге толпа громит и была направлена на меня и на доктора Дубенского, виноватого только тем, что хороший человек.

57. Мария Александровна дала знать Л.Н., что и на него собираются напасть. Разумеется, Л.Н., несмотря на это, сегодня опять выехал верхом один.

58. Татьяна Львовна встревожена газетными сообщениями об ужасах в России: в разных местах до 500 убитых; в Томске манифестанты сожжены в здании железнодорожного управления; в Туле 20 убитых; Финляндия вооружилась, требует полной самостоятельности; Гурия отрезана. Татьяна Львовна зла на черную сотню.

Михаил Сергеевич хотел было читать Л.Н. из газет об этих событиях. Л.Н. отказался:

— Не хочу слушать. Бог с ними! Не надо интересоваться кровопролитием. Интересом к ненависти, злобе, убийству пробуждаем задор, который есть в душе каждого человека, развиваем в себе зародыш ненависти, вражды.

59. В газетах пишут, что 92 дела возбуждены против офицеров, не хотевших стрелять в народ или в демонстрантов.

Л.Н.: Вот это знаменательно.

60. Л.Н. читал вслух о русских славянах из Фонвизина "Древней русской истории" — одной из двух огромных книг, которые ему привез Сергей Львович, — "Декабристы: Фонвизин, Оболенский, Штейнгель".

Фонвизин пишет, что у славян было народное управление, без самодержавия. Дмитрий Донской в Москве первый ввел смертную казнь и самовластие и не позволял выбирать тысячных. Нов деспотизм, а свобода была искони.

61. Либеральные газеты неистовствуют по поводу патриотических контрманифестаций и нападений на революционных демонстрантов. До сих пор над убийствами (правительственных лиц, городовых) дико ликовали.

62. — Как будет писать историк о современных событиях? Нам самим, современникам, в них не разобраться. Сколько здесь разных влияний! В истории выражается точка зрения историка, а никак не картина.

63. М.С. Сухотин рассказывал, чего требует стачечный комитет: всеобщего, прямого, равного избирательного права.

Л.Н.: Всеобщее избирательное право? Это самое мошенническое, можно подделать его. Подкупы. Им был избран Наполеон III, Рузвельт... Из Австралии Крауфорд пишет мне, что у них главная причина бедственности положения рабочих та, что возлагают надежду на парламент.

64. Михаил Сергеевич говорил Л.Н-чу, что в Московской городской думе Сергей Львович предложил, чтоб она ходатайствовала об отставке Трепова. Предложение отвергли.

Л.Н.: Ему что за дело? Не понимаю. Глупости!

65. Сухотин говорил Л.Н., что Витте вел переговоры с либералами, которые потребовали Учредительного собрания и полную амнистию по политическим делам. Витте не согласился. Сухотин высказал мнение, что со стороны либералов это было рискованно.

Л.Н.: Великодушно. С либералами революционеры могут поступить, как с жирондистами.

66. Л.Н. спросил о Черткове, который должен напечатать «Круг чтения» за границей по— русски, а Л.Н. надеется, что и по-английски.

— Что Чертков с "Кругом чтения"?

Когда я ответил, что не знаю, Л.Н. тоном, в котором слышалось сожаление о том, что эта дорогая ему книга не появляется за границей, и желание оправдать Черткова, сказал:

— Он занят другими делами.

67. По сведениям из газет, в Калуге в первый день процессия, шедшая с лозунгом "бей студентов!", растерзала студента-техника, которого встретила, и еще убила человек десять.

68. — Представляют себе, что правительство сильно, величественно, опирается на войско, а оно очень сознает несправедливость своего положения. Видно, как оно уступает из своей власти. Попробовать у Тараса отобрать пчел — он умрет, не допустит, потому что это его труд.

69. Сухотин рассказал Л.Н-чу, что еврейские иностранные банкиры, приехавшие в Петербург для заключения нового государственного займа русским правительством, после еврейских погромов последних дней не дают взаймы и покинули Петербург.

70. — Жду, когда в один прекрасный день народ заявит: "Мы не должны". Как же платить долги предков? Филька платит за Севастопольскую войну Николая, и платит жизнями (недоедает; дети, старики вымирают от нужды).

71. — Для меня государства, как и церкви, нет. Государство — наполовину суеверие, напо-

ловину — обман, традиция. Что нам Финляндия, Гурия, Закаспийский край?

72. И.Ф. Наживин рассказывал новости: в Москве завтра ждут восстания. Казаки пьяны и нервны, "все в службе", не разбирают, кого бьют: женщин, детей.

Рассказывал, как убивают черносотенцев, какие это жалкие оборванцы. На митингах собирают на вооружение, и барышни жертвуют свои золотые кольца. Какое озлобление! Как реалисты 12-летние ходят с красными лентами. На еврейских домах кресты: евреи боятся избиений. Своей жене не дает газет — над ними плачет (она еврейка). Рассказал про ужасы еврейских погромов <...> о борьбе с правительством либералов и революционеров и пытался вызвать одобрение их деятельности Л.Н-чем.

Л.Н.: Я между офицером, жандармом и либералом не вижу разницы.

Софья Андреевна: Заразились все убийством.

Л.Н.: Давно говорю, что все эти приятные разговоры Долгоруких и других приведут к озлоблению, к кровопролитию, как и привели.

Наживин: Но нельзя отрицать, что между ними (либералами) есть хорошие, самоотверженные люди.

Л.Н.: Это кощунство: какие хорошие?! Как они берутся устраивать жизнь других? Пусть стараются сами жить хорошо. И какие у них идеалы? Во Французской революции был идеал — равенство. Спросите теперешних, что вам скажут? Впереди нет у них идеала, а есть то, что уже прошлое, и то, что там, где осуществилось, не оправдало себя, — в 1789 году было. Они идут, не зная куда... Руководятся тем путем, который (люди, человечество) прошли.

На ссылку о преимуществе либералов перед нынешними правителями Л.Н. возразил:

— У них тщеславие, желание стать у власти.

Наживин: А самопожертвование? У них есть туманная идея, что хотят действовать для блага народа.

Л.Н.: Это гипноз, как солдаты идут на штурм; и у солдат есть туманная идея, что они это делают для блага, за царя и отечество. И Трепов, и Витте думают так же.

73. М.С. Сухотин заговорил о том, что было бы, если бы в России уничтожилась государственная власть, и, между прочим, сказал:

— Финляндия отойдет.

Л.Н.: Нам что за дело до Финляндии?! Во-первых, распадется государство на меньшие, потом эти на еще меньшие единицы, агломераты. Яснополянцы, живущие временно в городах неестественной жизнью, оторванные от земли, пойдут домой и будут жить себе... Я верю в то, что пишу. Суеверие государства; государства для меня не существует, его нет. Люди очнутся. Зачем им подати платить, в городах жить, на фабриках...

74. — Есть только одна точка опоры: религиозная. Кант говорит, что как только мысль выяснится в сознании, то она как будто бы уже осуществлена. Как есть известные возрасты человека: Миша — мальчик, студент, семейный человек, воспитатель детей, старик, — так есть и рост человечества. Что была Римская империя, феодализм, Наполеон — это мы уже пережили, это не может повториться, а что будет через 20 лет?.. У Гоголя христианство переплетено с православием, у Герцена со скептицизмом, наукой естественной. Он слишком большой вес придает общественным наукам. Мы по времени за ними, нам это видно, мы можем о них судить.

75. На просьбу Наживина написать предисловие к его переводу книги Карпентера Л.Н. сказал:

— Мне в моем возрасте, под 80 лет, особенно ясно видно, что я — маленькое орудие Бога для исполнения его задачи, и все больше имею определенной работы, вижу перед собой, и меньше сил — и потому от всего, что меня отвлекает, рассеивает, должен воздерживаться (берегу свои силы).

76. Наживин рассказал, как в революционной прессе обрушились на С.Д. Николаева из-за Генри Джорджа...

— Жаль, я бы его ободрил. Что нападают на Генри Джорджа — хороший признак. За истину надо пострадать. Хотеть и истину отстаивать, и быть за это признанным, даже вознагражденным, этого нельзя. Радуйся, что стоишь за истину, довольно и этого.

77. Наживин сообщил о разоблачениях Иоанна Кронштадтского в "Петербургском листке" в 18 статьях и что он уже добровольно в Соловках. Там, между прочим, напечатано, что последователи Иоанна Кронштадтского, "иоанниты", рассказывают, как богородица кронштадтская сидит в золотой короне на золоченом троне, за ней — электрический магический свет; когда она возвращается из церкви домой, ее сопровождают ангелы, архангелы, херувимы.

Л.Н., слушая это, смеялся над ограниченностью Иоанна Кронштадтского и идолопоклонством его последователей.

Татьяна Львовна его упрекнула, что смеется над этим.

Л.Н. ей сказал, что не ради смеха смеется. Шопенгауэр говорит: контраст вызывает смех.

78. Л.Н. (о "Конце века"): Я очень доволен "Концом века". Думаю, что это была моя последняя статья политическая.

79. Наживин спросил у Л.Н., какую историю Французской революции считает лучшей?

— Мемуары, — говорил Л.Н., — живее передают настроение; у Тэна уже пережевано, Тэн мне чрезвычайно нравится, только основная мысль у него ошибочная, что Великая французская революция не удалась потому, что идеалы ее были ошибочны. Идеалы ее были верны, а осуществление их насилием погубило их.

80. [Об устраиваемом Московской думой на средства, пожертвованные Шанявским, народном университете.]

Л.Н.: Я не понимаю, какой народный университет? Никакого представления о том, чему желательно обучать, не имеется. Один скажет: "Белое", и другие: "Белое". Нет никакого идеала, чему учить.

81. Наживин: Книжка Таубе "Христианство и международный мир" не идет. Не надо бы давать на титуле "христианство".

Л.Н.: Надо бы издать Евангелие, заменив название на "Мысли Горького и Андреева".

Наживин; Николаева переводы Генри Джорджа тоже не идут.

Л-Н.: Прекрасно: так и следует — писать, печатать в запас.

82. [О том, что нужно бы сделать теперь, в вихре революции.]

Л.Н.: Кто же в силах это остановить? Никто не в силах...

83. Л.Н. в спорах не только никогда не перебивает собеседника, но, когда тот кончит говорить, всегда помолчит, дожидаясь, не скажет ли он еще чего, и только после этого говорит сам.

84. Л.Н. сказал, что либералы, революционеры — люди, лишенные религиозного чувства, не доросшие до этого состояния; они служат, как умеют, их убедить нельзя.

— Соблюдаю осторожность, — сказал Л.Н., — не хочу вызвать раздражение и потому не пишу о некоторых вопросах: о феминизме, об этом... Об этом я осторожно коснулся в "Письме к либералам".

85. [О декабристах.]

— Они, как и мы (Л.Н. вспомнил и Кропоткина), через нянек, кучеров, охотников полюбили народ. Фонвизин и другие декабристы принесли жертву, освобождая крепостных и тем лишаясь единственного своего богатства. Наживин, Абрикосов поступают так же, лишаясь привилегий богатства. <...> У французов этого чувства к народу — связи сердечной с прислугой, с народом — нет. Англичане, когда пишут о народе, передают язык народа исковерканным, то же самое и французы. У немцев народу надо учиться немецкому литературному языку, а не литераторам у народа его языку. А мы все учимся у народа. Ломоносов, Державин, Карамзин — до Пушкина, Гоголя, и даже о Чехове можно это сказать, да и я.

86. Л.Н. не может без слез говорить о крестьянах. Так он их любит. Их простодушие. Главное — непосредственность,

87. — Очень тяжелое время мы переживаем. Грустить не надо. Это как роды; мучения — как они предстоят Тане — после них будет радость. Люди переродятся; эти самые несчастья натолкнут их на духовное сознание. А думать, что умрешь, не сегодня — завтра умрешь, что же делать, надо быть готовым.

88. — Кончатся тем все эти смуты, что какой-нибудь страшно жестокий человек заберет власть в свои руки и страшной жестокостью — ему сто тысяч жизней погубить нипочем будет — прекратит беспорядки.

89. — Читал Тэна. Какое сходство в событиях Французской революции и теперешней! Аристократы были тоща филантропами, об общественном договоре говорили, как теперь о социализме; как теперь Государственная дума, так и тогда, только тогда после ее установления пошло волнение, у нас — до нее.

90. Л.Н. прочитал вслух следующую выдержку из письма к нему Хирьякова: "Очень тяжелое время мы переживаем. Волна ненависти прорвалась и все растет, так важно чем-нибудь ее задержать. Мне кажется, что единственное средство, это — найти какой-нибудь выход для накопившейся общественной энергии... Мне хотелось бы создать самое широкое общество народного образования, общество для взаимной поддержки всех работающих над— просветлением человеческого сознания, для организации народного просвещения, независимо от деятельности какого бы то ни было правительства. Что вы скажете по этому поводу? Могли ли бы вы оказать содействие такому обществу?" После продолжительного молчания Л.Н. сказал:

— Постараюсь дело уладить, его избавить от этого.

91. Приехал харьковский крестьянин Щербак. Л.Н. внимательно и спокойно выслушал потоки его речей. Когда Щербак остановился, чтобы получить ответ, Л.Н. высказал ему сжато, ясно, вразумительно свои взгляды на его мысли и деятельность и на революцию вообще, добавив (одно, что он одобряет у него):

— Хорошо, что удерживаете от насилия. Щербак, мне показалось, сразу понял Л.Н., не спорил с ним, а только склонял его быть снисходительным к временным мерам революции; признавая учение Л.Н. как "великое", как единственный путь в будущем.

Л.Н.: Если что во мне великого есть, так это то, что рассуждаю, как простой мужик.

Между прочим, Л.Н. сказал Щербаку:

— При таком важном деле для всего народа надо внимание к большинству народа, а не к тому, чего хочет малая кучка интеллигенции. А большинству народа нужна земля.

Ноябрь

1. — Я никогда не предугадываю, что будет в будущем, не думаю и не хочу думать о будущем. Я доволен нынешним моментом. Не хочу, чтобы был ни Николай, ни Витте с парламентом, ни республика с Горьким.

2. — Для Витте выгодно, чтобы не было истинной свободы. Тогда он не удержался бы на первом месте. Теперь он господин России.

3. — Я Польше от всей души желаю, чтобы освободилась. У меня есть старая патриотическая закваска, пробивалась в японской войне, но тут — как могу желать, так желаю...

4. М.С. Сухотин привез известия: что забастовали русские железные дороги с требованием автономии Польши; что польские забастовщики струсили, потому что Вильгельм двинул 200 000 войск к границам и они не хотят подпасть под власть Германии; им выгоднее быть с Россией.

5. [Озлобление против забастовщиков тех рабочих, которые не хотят бросать работу. Грозят перерезать их семьи.]

— Есть такая книга — Евангелие, которую никто не знает, где все это предсказано — "Поднявший меч от меча погибнет". Забастовщики собирают плоды.

6. — Ужасно в это время — короткая память. В борьбе двух партий (либералов и революционеров) образуется третья, которой нет дела ни до той, ни до другой: sansculottes (во Французской революции), черная сотня (у нас). Из-за боязни перед ней из тех партий выдвигается диктатор, Наполеон, которому не совестно расстрелять десятки тысяч. Версальцы убили 30 000. Такой будущий диктатор будет оправдывать свои жестокости (жертвы) тем, что они нужны для установления порядка.

7. — Надо ясное общее начало, и тогда подробности сложатся сами собой. Мы не можем никаких форм осуществлять, а можем только стремиться к идеалу. А идеал — полная свобода. Предугадать же будущее мы никак не можем. Кто бы мог при распадении Римской империи предсказать будущие формы, Карла Великого?

8. Л.Н. восхищался тем, как Тэн описывает толпу.

9. Ездивший в Тулу приказчик рассказывал, что там ходит слух, будто в Ясной Поляне скрывают разных социалистов, и мужики, наверное, придут к нам бить и грабить. Л.Н. встретил три раза какого-то незнакомого человека, который глядел в землю.

10. У Строганова перерезали жеребцов. Андрей Львович также боится разгрома Ясной Поляны.

П. А.К. Черткова [жена В.Г. Черткова] мне пишет: "На днях, читая ужасы, совершающиеся в разных городах, мы говорили: "Хорошо, если Л.Н. не читает газет, — можно просто заболеть от волнения". Я тоже предпочитаю не читать многих описаний, в особенности о зверствах черных сотен над евреями и интеллигенцией". Я показал это письмо Л.Н.

12. Александра Львовна хотела ехать к старосте, спросить, правда ли, что он слышал в Туле, будто 10 ноября собираются громить Ясную Поляну. <...> Л.Н. сказал ей, что не надо ходить туда, прибавив тихо, как бы для себя:

— Глупости! Надо делать свое дело, а они пусть делают свое дело.

13. [Татьяна Львовна родила дочь.] Л.Н. подсчитал, что это у него 15-й внук.

14. — Времена переживаем, чреватые событиями и имеющие большое значение для внутренней жизни. Вот как роды Тани — важное событие.

15. Л.Н. о перемене места:

— Испортишь атмосферу около себя — переезжаешь на другое место, а там опять испортишь. Суть в тебе. То же, что желание переменить форму правления. Был деспотизм, его загадили подобострастием, взяточничеством; переменим его на другую форму правления, которую загадим подкупами, тщеславием, наглостью.

16. Говорили о том, что либералы хотели установить буржуазное правительство: на словах — свобода, собрание представителей народа, а на деле — деспотия высшего миллиона. Либералы играли в свои требования и воображали, что они представители всего народа и что то, что они признают нужным, то и есть нужное, а тут явилась черная сотня.

17. В манифесте 3 ноября сказано: "Сожалею, что крестьяне возмущаются, уменьшаются им выкупные платежи"*:

— За то, что вы бунтовали, вы получаете льготы — прямой вызов к мятежам. Николай (II) слетит с быстротой — что ни шаг, то не в ту сторону.

18. Горничная в Москве, пишет, что была на митинге с подругой, что их там чуть не убили, но, говорят, там так интересно, что еще пойдут.

Л.Н.: Счастливые те, которые далеки, которых не затягивает, и те, которые заняты.

19. Михаил Сергеевич Сухотин напомнил Л.Н.:

— 25 лет тому назад в Пасху я поздравил вас с христовым воскресеньем и поцеловал вас. Вы мне сказали: "Я Мишу Сухотина поцелую, но при чем же тут "Христос воскрес"?"

20. Л.Н.: Сютаев, когда к нему обращались с христосованьем, говорил: "Давай так жить, чтобы Христос воскресал в нас на деле, а не на словах".

21. Михаил Сергеевич: Вы мне поручили водить Сютаева по Москве. Хороший, интересный был старик. Встретили нищего — я дал ему двугривенный (больше, чтобы показать себя Сютаеву). Сютаев мне: "Что ты делаешь? Ты ему это дал, чтобы отпихнуть его от себя. Надо с ним поговорить, вникнуть в его положение, а не стараться освободиться от него".

22. Л.Н.: Маша (сестра) написала мне письмо. Она читает "Московские ведомости", а они выставляют меня виновником всего зла, происходящего в России**. Она, по словам Евангелия, "По плодам познает их", думает, что я грешник, который согрешил, и молится за меня. Мне жалко ее, она прямо страдает.

* Вольная передача манифеста 3 ноября.

** Позднее эту глупость повторит Бердяев в своем неумном, мниморелигиозном сочинении "Духи русской революции" (сост.).

23. И.К. Дитерихс рассказывал о тульских евреях, как прятали детей от погрома. Мария

Александровна восхищалась их умом, трезвостью и тем, что они не ругаются. <...> Я заметил, что, по Брокгаузу, евреев принимают в русские университеты вдвое больше того, что соответствовало бы процентному отношению числа евреев ко всему народонаселению России.

Л.Н.: Постоянно получаю письма от них: "Я хочу учиться".

Л.Н. говорил, что успех во всех мирских делах достигается борьбой и евреи в этой борьбе берут верх своим умственным развитием, упорством. У них умственная развитость, богатство — добродетели.

— Когда в Самарской губернии были скачки киргизских лошадей, Воронцов привел туда английских, и тут они киргизских далеко за собой оставили. Если ставить целью скорость, то тут не приходится обижаться, английские лошади будут первыми. Так и нашему христианскому обществу не следует обижаться на евреев, если оно ставит себе мирские цели, а нужно поставить другие.

24. — Я уже не доживу до того, как человечество выберется, выкарабкается, как люди освободятся, выпутаются из фальши (мошенничества, лжи), в которой живут горожане, купцы. Один крестьянский труд свободен от нее. Как выпутается так называемое христианство нашего мира из того ужасного положения, в которое оно само себя поставило, при котором во всех родах и отраслях занятий человек принужден считаться с разного рода установившимися обманами, при которых нет никакой возможности действовать по совести. Так в торговле — обман, в журналистике — вынужденная ложь, в театральном мире, в мире искусств — разные подлости, гадости и т.д., и остается только один труд, труд земледельческий, при котором человека эксплуатируют, но сам он не вынужден жить непременно обманом.

25. — Какая торжественность, достоинство, спокойствие есть у магометан (татар и других)! В "Review of Religion", издаваемом в Индии магометанском журнале (журнал дрянной, все полемизирует с христианством, и есть у них какой-то пророк), был ряд статей против христианского фальшивого единобрачия. У магометан правило — единобрачие, в известных же случаях, по слабости (богатым), позволяется многоженство. Но зато уж домов терпимости у них нет, как у христиан.

26. Л.Н. получил длинную анонимную телеграмму (из Тулы?), упрекающую его, что он виновник волнений в России.

27. Михаил Львович рассказывал, что книги не идут, читают одни газеты и социалистические брошюры в красных обложках; в некоторых книжных магазинах все книги в красных обложках.

28. В газетах речь Щербака на заседании Крестьянского союза в Москве (там он не был овечкой, как в Ясной. Призывал к насилию).

Л.Н.: Даже в Англии сажают за призыв к насилию. Бурцев за это сидел.

29. Приехали Горбунов и Николаев. Рассказывали о съезде Всероссийского крестьянского союза в Москве; на нем было 60 делегатов-крестьян, 40 интеллигентов, 20 социалистов-революционеров, которые руководили крестьянами (из наших единомышленников были Ракович и Семенов). Больше всех ораторов отличался и вышел победителем Щербак. Крестьяне смотрели на него с упованием. Все думают, что первым вопросом Учредительного собрания или Государственной думы будет земля.

Либералам предстоит либо примкнуть к правительству, либо пойти навстречу народу в вопросе о земле. Революция народная — за землю — скоро перерастет в революцию социал-демократическую, городскую. Все совершается быстро. Генри Джорджа принимали с радостью. Не знали о нем.

Горбунов рассказывал Л.Н.:

— Решения некоторых крестьян во Всероссийском крестьянском союзе сходятся с вашими взглядами, высказанными в обращении "К рабочему народу".

Л.Н.: Я могу только радоваться.

Горбунов рассказывал, как негодуют социал— демократы на Л.Н,

Горбунов: Сейчас есть; кадеты, серые (социал-революционеры), седые (социал-демократы), монархисты.

Горбунов хочет свободный от авторитетов, правительства и партий еженедельник, куда бы стекалось все то, что пишут Л.Н. его корреспонденты, а также и то, что ему не решаются писать.

Горбунов хочет издать "Суратскую кофейную" под заглавием "Бог один у всех" и "Мысли о Боге". Эти по той причине, что распространено мнение, что Л.Н. — безбожник.

30. [Сообщение о матросских беспорядках в Севастополе.]

Л.Н.: Этого, чтобы войска не повиновались, при прежних революциях не бывало. Это черта русской революции.

31. Приехали со съезда Всероссийского крестьянского союза Семенов и А.А. Стахович. Начали о нем рассказывать Л.Н-чу.

Л.Н.: Мне это неинтересно, болтовня.

Семенов: Как же болтовня, там были представители, делегаты народа.

Л.Н.: Делегаты — самозванцы. Никто вас не призывал, не просил. Но и делегаты, самым лучшим образом выбранные, не могут представлять народа. Может быть, из ста избирающих — 51 глупых против 49 умных; человек не может представлять другого человека: вчера он так думал, сегодня — иначе, человек развивается. Вы (Семенов) или вы (Стахович) — меня не можете представлять? Англичане не хотели войны с бурами, а Чемберлен ее уже начал. Представительство — кукольная комедия. Герцен 50 лет тому назад писал о представительстве. — Л.Н. прочел место из Герцена и прибавил: — Мы на пороге, а толкают нас, чтобы мы пошли туда, куда Европа.

32. — Англичане, приезжающие сюда, чувствуют у нас себя свободней; дома они связаны законами, которые сами через представителей установили и которым они повинуются, воображая себе, что они свободны. Здесь же я таких законов не устанавливал и им не повинуюсь, я свободнее. Николай может забодать, но это случайность, как может бык забодать или кирпич на голову упасть.

33. Семенов: Либералы, революционеры — самоотверженные люди, для себя ничего не хотят — имеют в виду только благо народа.

— Покажите мне такого человека (который для себя ничего не хочет). Я на такого Богу буду молиться. Такого нет, а кто так болтает — таких пропасть. Наше время огромной важности, пора людям быть свободными, не повиноваться и не подчиняться. Мужик сам сознает, что он себе жизнь сам устраивает: "Я сам ее, жизнь свою, устрою". Но он этого не умеет высказать.

34. Семенов назвал мужиков невеждами. Л.Н.: Не невежды народ; все хорошее мы восприняли от него. А в Государственной думе кто будет? Профессора, адвокаты, журналисты.

Семенов: Что же, мужики сами будут решать? Есть три класса... Мужики — это стадо.

Л.Н.: Мужики — стадо, а это три хромых ягненка за стадом прихрамывают. У народа религиозное отношение к жизни.

35. — Недавно был сапожник, оборванный до крайности. Я его спросил: "А смерти не боишься?"

— Как же, от Него (Бога) не отпереться.

— Этого не поймет ни один профессор. Профессора — самые глупые люди. В разговоре с американцем я произнес слова "ученая тупость". Американец мне сказал, что теми же словами Рескин характеризует то же самое, что я. Герцен говорит, что, если бы одна сотая усилий, которые употребляют на перемену государственного строя, обращалась бы на совершенствование самого себя, достигли бы несравненно большего. Только бы от Бога и нравственности не отступать.

36. — Меня спрашивать о представительстве — это похоже, как папу — не папу, а монаха — спрашивать о проституции (как ее упорядочить) или как меня спрашивал французский журналист о смертной казни...

37. — Теперь главное — не согрешить ни словом, ни помыслом — не раздражать. Не стать ни на ту, ни на другую сторону, быть строгим к себе, чтобы не согрешить. Не знаю, что будет (выйдет что-то, чего не ожидал, но никак не то, чего ожидают). Ожидают конституцию, республику.

38. — Что же съезд может с польским вопросом сделать? Кто может вырвать сознание греховности раздела Польши?

39. — Русская революция расшатала все основы, на которых стоят Вильгельм и западные государства. Ведь это слава Богу.

40. Стахович: Николай II очень хороший человек, но он кукла, всегда согласен с тем, с кем он говорил с последним. <...>

Л.Н.: Я все получаю письма, чтобы я написал царю, что ему делать.

41. Семенов: На Всероссийском крестьянском съезде встал один рабочий и сказал: "Уж если говорите, что вам наше благо важно, так хоть выражайтесь тогда по-русски".

Л.Н.: Очень хорошо!

42. Л.Н. дал прочесть Семенову и Стаховичу одно очень хорошее письмо крестьянина ("Ведь он говорит то же самое, что я") с проектом многих пунктов, как устроить Россию.

43. Стахович: Когда на Крестьянском съезде кричали Щербаку (он и священник из Черниговской губернии выделялись из всех ораторов: священник призывал к террору и говорил, что Христос был бы социалистом): "Вас в президенты республики!" — был смех в зале.

Л.Н.: Смех жалок, при таком деле, которое может кончиться кровью.

44. Л.Н.: Давайте поговорим о том, что нам делать, а не устраивать жизнь других.

45. [О кредите, что крестьянам он нужен.] Л.Н.: Не понимаю. Кредит — самое пагубное условие. Сельское хозяйство должно само, своей прибылью улучшаться, а не вкладыванием в него капиталов.

46. — Свобода печати — даже не верится, так привыкли к цензуре. Еще ее (свободу) урежут.

47. Л.Н. (о политике): Теперь такая каша, выхода нет. Какой-нибудь бессовестный Кавеньяк расстреляет 20-30 тысяч народу, и настанет покой. Не знаю, что будет, но никак не то, что ожидают. Ожидают конституцию, республику. Выйдет то, чего не ожидают.

48. Л.Н. было тяжело, что Семенов, человек из народа, знающий его жизнь и его нужды, стал интеллигентом, не думает сам своей головой, а слепо идет за фразами газет.

(Вспоминая в 1911 г. в разговоре со мной это свидание с Л.Н., Семенов называл то время "хмельным".)

49. Софья Андреевна разразилась на "российских, диких" мужиков. Объявила мужикам через Андрея Львовича, что если они будут бунтовать, то она призовет казаков.

Софья Андреевнах — Меня пусть убьют, мне все равно! — В своих обязанностях — они ведь мужские — буду поступать по-мужски, решительно. — На мне, женщине, и издательство книг, и хозяйство, и сохранение Ясной Поляны для сыновей, и домашнее хозяйство, и заботы о Л.Н. и обо всех.

50. — Вот в каком я фальшивом положении, — говорил Л.Н-ч Стаховичу. — Крестьяне смотрят на меня как на хозяина, не признают, что земля принадлежит Софье Андреевне и детям. И то мне в вину ставят, что купил Телятинки, а купила их дочь против моей воли.

51. Кто-то сказал:

— Правительство делает все плохо. Все недовольны, а оно всем подчиняется.

Л.Н.: Так это было и во Французскую революцию. Правительство металось из стороны в сторону, и его распоряжения были несоответственные. ("Кого Бог хочет погубить, того лишает рассудка"*.)

* Ставшее поговоркой выражение из "Антигоны" Софокла.

52. [Толстой рассказывал историю убийства Павла Петровича.]

— Пален и Панин уговорили Александра Павловича убить его отца, и тот согласился. <...> Панин с Зубовым, Бенигсеном и другими, выпив шампанского, вошли одним входом, Пален вошел со двора — но нарочно опоздал так, чтобы в случае неудачи мог бы рассказывать, "что он шел защищать Павла. Павел Петрович подписал отречение, весь трясся, и тут его задушили и тащили труп по комнате, надругались над телом.

(Вспоминая теперь частые беседы Л.Н. о Павле Петровиче, я должен сказать, что рассказы эти оставили во мне общее впечатление, что Л.Н., всегда очень интересовавшийся Павлом, любил его, он был ему симпатичен.)

53. — Стачки прислуги в Москве (кухарок, горничных, швей, половых, все трактиры закрыты) — словно все ошалели. <...> Главная черта нынешнего движения — сознание возможности неповиновения.

54. — Забастовку чувствует городское население. Крестьян не касается забастовка почты, железных дорог. Керосин подорожает, но хлеб, молоко у них есть.

55. К Л.Н. приезжал солдат из Бреста (из крестьян, кончил гимназию) поговорить о Думе. Он желал бы, чтобы Л.Н. был на месте Витте.

Л.Н. (о нем): Ничего не читал, наивный. Л.Н. говорил с ним три четверти часа. Потом сказал:

— Как это мысль работает по всей России, как устроить государство.

56. Приехала С.А. Стахович. Рассказывала о крестьянских волнениях в их краях (Орловской губернии), как пришли к ее отцу, (старику 75 лет, к тому же больному грудной жабой) пьяные. <...> Их спрашивали: "Почему так делаете?" — "Не хотим отстать от других, всюду делают — и мы делаем, и хорошие отношения помещика к крестьянам тут не считаются".

57. Л.Н.: Семенов рассказал характерное. Было сделано предложение — до тех пор, пока землю не поделят, не пить. Один молодой делегат встал и сказал: "Нельзя не пить, потому что, пока я не пью, я не способен на насилие, мне надо выпить, тогда я могу и убить".

58. Стахович: Газеты — "Нашу жизнь", "Вечернюю почту", "Русское слово" — читать нельзя. Так лгут и озверело пишут.

Л.Н.: Раньше лгали правительственные газеты, теперь наоборот. — После паузы: — Все хорошо, жизнь идет!

59. — Личные страсти не сделают одной сотой тех бедствий, как честолюбие, властолюбие, — сказал Л.Н. — Как хорошо жить здесь, в покое, тишине. Я не желал бы жить в Петербурге.

60. Л.Н. рассказал, с каким умным мужиком встретился: знает про Генри Джорджа, что Л.Н. о нем писал. Он говорил, что помещиков разорять не надо, придется по мере овса на двор, не больше. Есть три партии: одна — самодержавная, другая — та, которая хочет уравнять всех; и третья — та, которая ходит с красными флагами.

61. В Севастополе погибло 1200 матросов, стреляла северная батарея в южную.

62. Л.Н. рассказывал о тульском рабочем и еврее, социал-демократах, бывших у него; хотят издавать в Туле газету, приглашали его сотрудничать.

Л.Н.: Они говорили: "Если бы не социал-демократия, не было бы теперь такого положения (т.е. не было бы уступок со стороны правительства)". Я им сказал: "Это эпидемия".

63. [Читали вслух письмо М.П. Новикова.] Он пишет, что крестьяне будут бойкотировать землевладельцев, как это Л.Н. советует в "Письме к крестьянину".

Стахович: Вы проповедуете бойкот, а ведь он такое же насилие, как забастовка?! Л.Н. ответил приблизительно так: — Если считаешь по нравственным причинам дурным работать на помещика, тогда этого не делай. Это будет постепенно улучшать положение. Ты не будешь поступать дурно и помещика усовестишь. А из корыстных целей бойкотировать нехорошо.

64. В Севастополе взбунтовавшиеся матросы перестреливались с войсками. Погибло свыше тысячи жизней и несколько военных кораблей. В Туле ждут еврейского погрома. Л.Н. ужаснулся этому.

65. Л.Н. (о Кропоткине): Кропоткин — смирный человек, он просто ученый.

66. — Каждый человек воспринимает опыт и знание из окружающей среды, и та среда, в которой живет землевладелец, наверное, гораздо серьезнее и интереснее, чем городская среда (школа, библиотека). Те, которые живут с природой, знают опыт предков, имеют общение с животными, знают разные работы, имеют семью, приобретают более важные знания. <...> Крестьянское знание очень важное. У Глеба Успенского, которого я невысоко ставлю, есть одна хорошая статья: "Власть земли" — о том, что земля имеет свойство формировать работающего на ней человека. Я много приобрел от этих людей, а от ученых ничего не приобрел. У ученых есть специальное тупоумие, и не может быть иначе. Ученого должно интересовать все, что по его предмету пишется, должен все изучать. Это скучно.

67. Л.Н.: Собираетесь в среду своих посетить? Я: Да.

— Как долго Вы у нас?

— С Рождества.

— Почти год. Не сердитесь на нас, если... Я перебил его:

— Вы на меня не сердитесь?

— Вы были полезным, не мне, слава Богу, мне не было нужно, но другим.

Тихо, тактично, мило. Добрый, добрый старик*.

68. Звегинцева слышала, что тросненские и телятинские мужики говорят, что у Л.Н. есть миллион для голодающих, а он его припрятал; что придут за этими деньгами и будут громить усадьбу. Звегинцева советует Л.Н. уехать в Петербург.

69. Оболенские рассказывали басню о царе, распространенную среди народа, будто солдаты с револьверами заставили его подписаться, что отрекся от престола. Их сосед-помещик приготовил на случай восстания старую колымагу, на которой можно уехать с детьми.

Л.Н.: Ничего не будет. Я думаю, ничего не будет, весной будут сеять. <...> Деревня не зависит от забастовок.

70. Оболенская и Стахович удивлялись тому, как Л.Н. спокоен в это тревожное время.

— Он живет не так, как мы, внешними событиями, — говорили они, — источник его жизни — это он сам, внутри его. То, что вокруг него происходит, для него имеет гораздо меньшее значение, чем для нас.

71. Л.Н.: Мне кажется, все это так легко исправить, и всем будет хорошо: не надо повиноваться правительству.

72. Софья Андреевна: Мы, двое стариков, живем одни в доме, в лесу. Надо удивляться, что не трогают нас.

Л.Н,: А мужики как счастливы, что мы их не убили.

73. Л.Н.: Тургенев, а за ним и другие решили, что у Хомякова нет поэтического таланта, а он его имел.

Стахович: А про Некрасова вы написали, что он не имел поэтического таланта, и обратили внимание публики на Тютчева.

74. Л.Н.: Думы не будет.

Николай Леонидович Оболенский: Будет Учредительное собрание.

Л.Н.: Что будет, не знаю (нельзя предвидеть, спущен занавес). Будет что-то неожиданное.

75. — У нас постоянное сомнение в солдатах, в армии, — сказал Н.Л. Оболенский. — Ведь во

* Маковицкий уехал на родину 5 декабря 1905 г.

времена декабристов треть армии была в заговоре. Как легко распространяется пропаганда среди офицеров!

76. Левкович, 30 лет, уездный предводитель дворянства в Киевской губернии, привез газеты; по их сведениям, в Петербурге уволили до 16 ноября 110000, в Москве — 60000, в Ревеле — 80000, во Владимире — 16000, в Варшаве — 9 234 рабочих; многие фабрики, заводы закрыты. <...> Рассказывал, на каких ничтожных клочках земли живут в их уезде крестьяне: на четверти десятины!

77. — Русский народ не ведет интенсивного хозяйства, не обрабатывает вглубь землю, пока видит рядом со своей землей огромные пустующие земли Орловых-Давыдовых. Главные усилия его направлены на то, как бы получить эти земли. Он тогда начнет усерднее обрабатывать их, когда увидит, что прирезков не будет, что с этой земли, какая есть, должен существовать. Я знаю, как различно обрабатывают землю: в Новгородской губернии тщательно (снопы кладут на островья), на юге где-то снопы обивают над веретьем, прежде чем наложат на воз; в южной Франции выбирают колосья, из них средние зерна для посева; здесь — кое-как, а в Самарской молотят лошадьми так плохо, что бедные еще раз берутся молотить за 1/10 часть умолота.

78. Поступаев Ф.Е. [поэт] упоен успехами освободительного движения, рассказывал с жаром о съезде Всероссийского крестьянского союза, его организации.

Л.Н.: Организация — это внешнее объединение. Как будет борьба, так сейчас будет и повиновение.

79. Поступаев и Гусев возражали против "единого налога" Генри Джорджа. Они говорили, что система Генри Джорджа недостаточно радикальна — во-первых, потому, что не касается фабричного производства, капитала; во-вторых, не уравнивает положения земледельцев. Надо сделать общей не только землю, но и остальное производство; пусть общины обрабатывают землю сообща и продукты делят поровну.

Л.Н.: Это вы хотите, как духоборцы делают. Вы предполагаете слишком много, что люди святые. Это фантазия, что мужик откажется (от своего большого надела), а там в Скуратове поп скажет: "Это моя земля" (50 десятин). Пусть народ поймет, что это вопрос сложный. Вы смотрите так: или все святые, или деспотизм Николая Павловича.

80. Поступаеву единый налог Генри Джорджа кажется слишком малой реформой. Он говорил о "всеобщей повинности" работать на земле.

Л.Н.: Не все люди будут землю обрабатывать. Кто гармоники делает, презирает мужицкую, земледельческую работу. Христос, апостолы не обрабатывали землю. Сделать труд обязательным, священным нельзя. Это было бы рабство. Кто хочет песни петь, кто не способен к труду, как Фадей?* Проект Генри Джорджа переходный. Для людей, которые служили другим добровольно, как первые христиане, отдавали свое, не надо его. Они будут жить без всякого людского земельного закона.

81. — Это сразу нельзя — добиться идеала. Будут злые люди, будет и зло. С практической точки зрения есть три основных неправды: подати, земельная собственность, солдатчина. Проект Генри Джорджа устраняет две из них. Он может быть приложен по желанию и в самой свободной общине.

82. — Теперь такой момент, когда в России нет никакого правительства: крестьянам надо показать, что они могут жить без всякого правительства.

83. Л.Н. не нравилось постоянное употребление говорившими на Крестьянском съезде ораторами иностранных слов: "мандаты", "делегаты", "диктатуры".

— И думать, и говорить, — сказал Л.Н., — надо своим умом и своими словами и говорить русскими выражениями. Надо, чтобы понятия были свои, русские. Тогда и слова найдутся (русские).

84. — Об Америке слышишь, что люди живут там в довольстве, чуть ли не у каждого рабочего — фортепиано. Кто же это устраивает? Миллионы ирландцев. Чтобы до фортепиано дойти, нужно 20 лет черной работы.

85. [Об устройстве столовых для голодающих.]

— Всякие такие отношения с народом вызывают недобрые чувства. Крестьяне не верят, чтобы богатые бескорыстно это делали. И во время освобождения крестьян мировые посредники не встречали доверия, а наоборот.

86. Л.А. Сулержицкий с актером В.Э. Мейерхольдом из Художественного театра говорили с Л.Н. о предполагаемом журнале (двухнедельнике) Горбунова, в котором намерен сотрудничать и Мейерхольд (в отделе театральной критики), а также и Бальмонт, Минский!.. Мейерхольд и Сулержицкий сами признали, что в журнале возьмет верх декадентство. Журнал должен быть христианско-анархический**.

Л.Н.: Иван Иванович берет на себя непосильную работу. Я очень не одобряю журнала. Как же писать к сроку, к пятнице? На что это нужно? Досуг, спокойствие, отсутствие волнующих тебя обстоятельств — все это необходимо писателю; при журнальной же работе наоборот. Ночью пишут статьи — что в них может быть хорошего? Тут есть одно средство — не читать их, но это средство — палка о двух концах, применяют его и к Евангелию. Тут были на днях Гусев и Поступаев, чтобы поговорить о том же (о журнале). Поступаев мне понравился, но он не годится в редакторы, слишком увлекается. Читали стенографически записанные речи на съезде Всероссийского крестьянского союза — очень неверное название, — такие речи, которые Поступаева приводили в восторг, а мне были ужасны. Хотят это напечатать в журнале. Надо поскорей замолчать их; люди, которые эти речи произносили, были заблудшие, распропагандированные.

* Нищий, побирающийся в окрестностях Ясной Поляны.

** Издание не осуществилось.

87. Мейерхольд читал Л.Н. составленную им программу журнала. Л.Н. остался ею недоволен: полемическая.

— Свобод слова, печати и т.д. нет, — говорил Л.Н-ч Мейерхольду. — Есть одна свобода, и не та, которую консерваторы определяют как отсутствие препятствий и отсюда выводят необходимость государства, которое не допускает, чтобы одни делали препятствия другим, — а свобода, основанная на Боге, на сознании Его, служении Ему.

88. Мейерхольд: Новая драма Горького "Дети солнца" — в конце совершенно без всякой связи, ради сценического эффекта происходит избиение интеллигентов. Когда в театре ставили "Дети солнца", в публике ходил слух, что ворвется черная сотня. А когда на сцене началось избиение, подумали, что она ворвалась на сцену. Сделалась паника, некоторые хотели из браунингов стрелять на сцену. Немирович вышел и успокаивал.

89. — Напишите вы пьесу, — сказал Л.Н-чу Мейерхольд.

Л.Н. не ответил. Помолчав немного, он сказал:

— В старости является уменье распоряжаться своим временем. В молодости сколько его швырял напрасно! ("Я свою работу не успеваю делать (т.е. большую работу о религии), все современные события отвлекают", — сказал несколько дней тому назад Л.Н. Пишет "Три неправды".)

90. — Хорошие пьесы есть и у нас, и у других народов, как и хорошие рассказы; но это не те, которые признаются критикой и пользуются славой. О них не знают. Средние драмы Потехина лучше Чехова, Горького и др. Чехов — несомненный талант, но пьесы его плохие. В них не решаются вопросы, нет содержания. Внешняя техника выработана. Метерлинк, Ибсен, даже Бьернсон — одно: неясность, путаница, бесцельная игра на чувствах. Нравственное чувство устарело (для них). Его нет, о нем не спрашивают. Пишут волнующее.

91. Мейерхольд: У меня мечта — народный театр среди природы, играть для народа.

Л.Н.: — Если бы актер играл для всего народа, какие перемены, какое развитие в его игре получили бы! Держать во власти в течение трех часов тысячу людей! Как бы теперь можно было влиять драмой на тот нравственный, общественный переворот, который происходит! У греков все драмы были религиозные. Были мистерии. (Религиозные пьесы были бы теперь на очереди, было бы время для религиозных пьес.) Обедни — это тоже театральные представления. Даже Шекспир выше современных драм. Даже Шекспир, которого я смолоду не люблю, спорил о нем с Тургеневым...

92. Л.Н.: Я против перемены среды. Внутренний рост пусть проявляется на том месте, где живешь. Однако случается, что внутренная перемена выпирает среду.

Сулержицкий: Жизнь запуталась в клубок, и никак не распутать.

Л.Н.: Жизнь распутает все это в гробу. Не унывайте и все-таки старайтесь распутать клубок; в этом состоит вся наша жизнь.

93. [Были С.Л. Дмитриев, новгородский крестьянин, бывший студент Лондонского университета, и И.П. Ювачев — с 1883 до 1889 г. пробыл в Шлиссельбурге (приговоренным к смерти) и на Сахалине (8 лет каторжных). Говорил с Л.Н. о вере; он близок к православию, верит в личного Бога, отрицает насилие и знает многих бывших революционеров, которые отошли от насилия.]

Ювачев рассказывал, что творится в Петербурге; что социал-демократы хотят ввести диктатуру пролетариата. Они надеются, что если пролетариат захватит власть в России, то вслед за Россией то же самое произойдет и в других государствах. А 80% крестьян не имеют понятия о социализме: они хотят земли, а социалисты смотрят на земельную реформу как на средство привлечения крестьян на свою сторону. <...>

Речь о Петербурге. Еще Ювачев рассказывал, что в Петербурге шайки вооруженных людей врываются в дома. Охрана удвоена.

Л.Н: Не могу перестать благодарить Бога, что живу в деревне, в стороне от всей этой злобы, раздоров.

Ювачев спросил Л.Н.:

— Каково Ваше отношение к откровению?

Л.Н.: Откровение постоянно совершается, чем чище душа...

Ювачев рассказывал, что в детстве он был очень религиозен, в юности стал атеистом, в тюрьме опять вернулся к религии. Это его товарищи сочли за сумасшествие, а когда он с Сахалина приехал в Америку, были удивлены, ведь считали его сумасшедшим.

Первой книгой, которую получил в одиночке, было Евангелие, страшно ему обрадовался. Понравилось ему IV, от Иоанна. Потом ему дали Библию.

После смертного приговора ждал пять дней казни. Владимир Александрович отказал в помиловании, царь помиловал. Первую группу осужденных казнили, а вторую, в которой был Ювачев и его товарищи из Морского корпуса, помиловали. Когда его посадили в Шлиссельбурге в одиночку, решил не грешить. Не думать о греховном, не лгать, не сердиться, не ненавидеть. Сейчас же, в первый день — соблазн перестукиваться (надо подкрасться к двери, прислушаться к шагам сторожа, а когда сторож заглянет в окошко, делать вид, словно не перестукивался, т.е. лицемерить).

Ювачев рассказывал о своем процессе и заключении в Шлиссельбурге (очень похоже на то, как Л.Н. описал Светлогуба в "Еще трех смертях")*, скольких перевешали, сколько перемерло, сошло с ума, какие это были все самоотверженные, энергичные, чистые люди. <...>

Ювачев рассказывал еще про Сахалин, где прожил восемь лет. Сахалин богат углем, рыбой, на юге родится пшеница. Сахалин был бы житницей всего Востока. (Описание Сахалина Чеховым мрачное, так как должно было соответствовать требованиям либералов.) Ювачев рассказывал об уральских казаках, отказавшихся от военной службы. Они до сих пор не приписаны ни к казакам, ни к мещанам, ни к крестьянам. Живут по реке Сыр-Дарье и Аму-Дарье.

Л.Н. знает и хорошо помнит историю их отказа. У него есть чье-то описание этого события в рукописи, отпечатанной на ремингтоне. Л.Н. дорожит этой рукописью, бережет ее у себя в кабинете. Другой раз рассказывал Л.Н. кому-то о них с большим преклонением перед ними. Действительно, их стойкость и смирение, с каким они перенесли жестокие преследования, удивительны. Жаль, что событие это так мало известно, несравненно меньше духоборческого отказа 1895 г., с которым оно так сходно. <...>

Л.Н. вспомнил, что в тот год [1862 г.], когда он был в Самаре, посетил Столыпина, товарища по войне. Он проехал всю Уральскую область (величиной с Португалию).

— Того больше никто не увидит, что я видел, — сказал Л.Н. — Три полосы: с этой стороны пашня, луга (река). Общинное землевладение и ловля рыбы. В определенный день начиналась пахота, кто где хотел; в определенный день сенокос, каждый мог два дня косить. Каждый мог пахать, где хотел. Пароходов на реке не допускали. Построили плотину, ловили осетров. Ни одного нищего между ними не было, даже ни одного небогатого...

— Спасибо вам, что вы мне так подробно рассказали про движение (неповиновение уральских казаков властям), — сказал Л.Н-ч Ювачеву, прощаясь с ним.

* Ювачев объяснил мне это тем, что, вероятно, Л.Н. воспользовался для своей повести составленным Ювачевым описанием своей жизни в крепости, которое он несколько лет тому назад послал Л.Н.

94. [О Ювачеве.]

— Мне его теория православия очень нравится. Согласно его учению, после Христа были две церкви — иудейская и христианская. Иудейская разрушилась, когда Богу было угодно, когда был разрушен храм в 70 году. Теперь же есть православная церковь и церковь свободных христиан; существуют одна возле другой. Православная разрушится, когда Богу будет угодно; нападать на нее не надо.

95. — Как люди делают зло людям! <...> До недавнего времени еще мучили политических в заключении, теперь их выпустили, и ничего от этого не случилось. Сколько раздражения, зла, желания мести было от их заключения, в сто раз больше, чем они сами сделали бы на свободе.

96. Л.Н. рассказывал, что дочитал "American Notes" Диккенса. Он упрекает американцев в трех свойствах: 1) в недоверии к человеку, 2) ловкости, 3) торговле (в том ее значении, какое она у них имеет). Они все с точки зрения выгоды рассматривают. Ужасается развращенности американской прессы. В Америке государственные деятели, чтобы достичь влияния, должны льстить прессе.

— У нас, — сказал Л.Н., — Витте считался с прессой, с "Новым временем" (писал туда) и выдвинулся с ее помощью. У нас начинается то же самое подчинение прессе.

97. Л.Н. прочел вслух из "American Notes" о прессе и о рабах-неграх.

Диккенс приводит объявления об убежавших рабах, в том числе женщинах, мальчиках, с указанием их примет: кандалы, ошейник, клейма, раны на спине и т.п., с обещанием вознаграждения за доставку. Или: ловили негров, утверждавших, что они отпущены на свободу, сажали их в тюрьму и искали владельцев. Если владельцы не находились, тогда негров обыкновенно продавали в рабство, чтобы возместить расходы за их содержание в тюрьме. Таков был закон! Эти ужасы были во времена Эмерсона, в 40-х годах!

98. — Фонвизин пишет, и все историки знают, что крепостного права в России не было (до XVII века), что оно началось с Петра, Екатерины.

99. [Фельетон Буренина в "Новом времени" о Горьком.]

Горький осуждает "мещанские души" Достоевского и Толстого, учащих покорности и смирению. Буренин остроумно, но слишком задевает Горького и Минского. Цитирует из "Великого греха" место о том, что либералы оправдывают все, что они делают, служением народу, как попы оправдывают все служением Богу.

— Буренин слишком ругается, этим ослабляет статью. Мог бы удовольствоваться такими козырями, как цитаты из Достоевского и из "Великого греха".

100. Л.Н. сказал, что нам тут легко, вдали от водоворота. Горькому же необходимо так поступать, потому что к нему предъявляют требования: "Вы руководитель".

101. [Статья Меньшикова — против общинного землевладения, в защиту личной собственности на землю.]

Л.Н.: Как это необоснованно! Свои необдуманные мысли приписывает крестьянам. Около городов богатые из мужиков желают личного землевладения, но в захолустьях, в степях — нет.

102. — Можно сказать, что Россия в самом разгаре революции. Мы сидим на островке, куда волны революции случайно не докатились.

103. 30 ноября Л.Н. написал 12 писем, докончил статейку (письмо Бондареву) — краткое изложение Генри Джорджа — и статью "О свободе" (краткое изложение "Конца века").

104. — В мои времена были редки люди без религии, теперь редки с религией.

Декабрь

1. Стахович рассказывал с большим апломбом о Всероссийском крестьянском съезде.

Л.Н. не выдержал и откликнулся из-за другого стола:

— Как можно приписывать серьезное значение речам пятидесяти дрянных, грубых и дерзких людей, которые там выступали и воображали, что говорят от имени русского народа?

Стахович: На съезде были и настоящие крестьяне и произносили и мирные речи.

— Мне читали "самые мирные" стенографические речи, и они были отвратительны, ужасны. Там говорили, что должны водку пить, чтобы совершать насилия.

2. — Семенов* — умный, но испорчен. Он либерал и ренегат. Детей воспитывает в институтах не как крестьян, а как бар. Из всех участников съезда самый умный был лакей, который отворял двери, потому что он ничего не говорил. Щербак — шут гороховый. Перестанем говорить о Крестьянском съезде.

3. Л.Н. в своем кабинете читал письмо к царю, которое сегодня, в один день продиктовал Александре Львовне. Советует ему опередить требования интеллигенции, сделать радость справедливости, освободить землю; этим успокоит умы (спасете от кровопролития и диктатуры), привлечет к себе лучших из интеллигенции, из помещиков и 100-миллионный народ. Пусть провозгласит путем опубликования манифеста, что земля принадлежит всему населению, и пусть созовет в каждом уезде комитеты из интеллигенции и народа, которые разработают этот вопрос.

4. На какое-то возражение Л.Н. ответил:

— Не для того, чтобы спастись, а во имя справедливости освободить землю. Вопрос был не в Александре II, а в уничтожении несправедливости крепостного права.

5. — То, что есть на земле (постройки, машины), — это произведение труда, может быть собственностью, а земля не является произведением труда.

6. — Значение революции в том, что будет неповиновение власти. Это — главное. Но пока надо поддерживать справедливость при помощи тех средств, которыми мы располагаем.

7. — Как прежде остро писал против правительства, — рассказывал Г.М. Беркенгейм про Л.Н., — так теперь остро пишет против революционеров.

8. Л.Н. говорил:

— Иван Иванович Горбунов не издает ни "Единого на потребу", ни "Конца века". Правительство арестует — новая мера — типографию. Так сделали в Петербурге.

9. — Не по заслугам мне такой издатель — друг... Он лучше знает мои мысли, чем я. Это оттого, что у нас один центр действует, — говорил Л.Н. о Черткове.

10. — Я должен делать усилие больше не осуждать революционеров строго. У консерваторов — эгоизм, у революционеров самопожертвование, уверенность, дерзость**.

11. — Какую важность приписывали кучке людей, сошедшихся на съезде Всероссийского крестьянского союза! — говорил Л.Н.

Л.Н. всегда негодовал, когда говорили об этом съезде с каким-то трепетом, подобострастием.

12. [Разговор о том, что будет русификация Персии, или — персификация России.]

Л.Н. спросил, о чем разговаривают, и сказал с грустной улыбкой:

— Есть легенда о крестнике. Баба вытирала мытую посуду грязной тряпкой, сказано ей: "Впредь выполоскай свою тряпку, потом вытирай". Наша тряпка совсем грязная.

Как это Л.Н. может несколькими словами разъяснить вопрос. О том, должны ли и почему должны русифицировать, и не размышляем, а думаем только о способе — "как". Это аналогично сравнению, сделанному Л.Н., с турецкими пашами, которые советуют, как собирать подати. Им и в голову не приходит думать: имеют ли право собирать и почему.

* Семенов, ценимый Толстым писатель, описывавший крестьянский быт.

** Работая над статьей "Обращение к русским людям", Толстой смягчил некоторые резкие высказывания о революционерах.

1906

Январь

1. Л.Н.: Блаженны кроткие, ибо они унаследуют землю*. Мягкость — это сила и у животных. Да, и у животных кроткие побеждают.

2. — Как во всем совпадаю с Руссо! Петр был пьянствен, легкомыслен, кощунствен. У него пюпитр с Евангелием. Истинные православные сторонились его, и он выдвинул льстецов, которые остались около него и около его преемников, около Екатерины, вплоть до нынешнего Николая.

3. — Демон — дьявол — отсутствие религии. Как в человеке нет Бога — он животное.

4. — Теперь есть два правительства — другое революционное, или одно раздвоенное. Народ не знает, которому повиноваться. Выход: не повиноваться ни одному и для выгоды и по смыслу нравственности, религиозности.

5. Л.Н. (воспитательнице десятилетнего Дорика): Читай Дорику и разъясняй "Мысли мудрых людей"**. Это из самых лучших вещей. Содержание такое, что Дорик поймет. Надо ежедневно обращать внимание на религиозно нравственное.

* Евангелие от Матфея, V, 5.

** Произведение Л.Н. Толстого. Эта книга лежит открытой на столе в гостиной, проходной комнате в кабинет. Л.Н. иногда днем, чаще вечером, когда там раздевается, читает ее прежде, чем потушить лампу.

6. Сергей Львович заметил, что в "Мыслях мудрых людей" много мыслей из Талмуда, а они нехороши.

Л.Н.: Нет, они хороши. — И прочел вслух первую, какая ему попалась: "Не осуждай ближнего своего, пока не будешь на его месте (Талмуд)". — Сожалею, что Рескин труден для детей. Имея в виду детей, надо переделать "Мысли мудрых людей".

7. Большинство посетителей — все-таки люди партийные, политизирующие. Все сыновья Л.Н. и большинство друзей Л.Н. таковы.

8. [Толстой прочел изречение Рескина.]

— "Грех всего мира есть, в сущности, грех Иуды. Люди не верят в своего Христа, а продают его". (Л.Н. разъяснил, что человек не верит в своего Бога, продает его за удобство, тщеславие и т.д.)

9. [О денежной помощи голодающим.]

— Самая лучшая форма — столовые. Самая скромная. Равняет всех.

Л.Н-чу все-таки такая помощь — даром давать — кажется неморальной. Лучше доставлять заработок. Когда заходил разговор о помощи голодающим, Л.Н. неохотно говорил о своем участии, он не был удовлетворен своей деятельностью; говорил, что это была такая малая, недостаточная помощь. Он даже бросил не докончив, уехал.

10. [О закрытии школ и смещении учителей-социалистов.]

— Войско, полиция... Эти средства материальные, физические не действуют, одни духовные действуют. Поставить своих учителей — религиозных, где их взять, а механические средства ничего не помогут.

11. А. Б. Гольденвейзер играл Шумана, Шуберта и много Шопена. Татьяна Львовна хвалила Шумана, Л.Н. сказал, что он неблагородный. А о Шопене — что у него предопределенность; что он выражает, как оно уже сложено в душе человека, и только снимает лишнее.

12. В американском еженедельнике 4 января 1906 г. опубликовано письмо, будто бы Л.Н. к царю и его помощникам, в котором за то, что происходит в России, обвиняет единственно правительство. Это письмо подложное, "faux", как выразился Л.Н.

13. — Как же я, сидя у других на плечах, могу быть нравственным? От мужиков научился жить. Нравственность возможна только при работе, при простоте жизни. Когда это узнал, это был мой путь в Дамаск. Это пробудило мою религиозную жизнь. Стыд и страдание от барской жизни.

14. — На моей памяти искусство живописи перешло от неестественного к естественному, реальному, а теперь от реального к фантастическому, декадентскому. Но у неестественного были свои законы — классическое; в декадентском их нет.

15. — Я люблю простоту, наивность. А гениальность и наивность всегда совпадают. А у Шумана и Шуберта ее нет.

16. [Десятилетний Дорик плохо читает.]

— Поспеет. Не надо налегать. Это такая ошибка! Ребенок растет, развивается в одну сторону, от него хотят чтобы развивался в другую сторону — умственную.

17. — Крестьяне, предоставленные сами себе, лучше развиваются, чем под опекой интеллигенции и правительства, взимающего с них подати.

18. — Прогресс происходит вопреки правительству, оно задерживает его. Либералы имеют оправдание, что делают меньше зла, чем правительственные люди.

19. — Хотел бы написать письмо к народу, что земельный вопрос поднят, ему (народу) надо только смирно ждать.

20. [По поводу письма харьковского помещика Шейермана.]

— Две либеральные газеты, не какие-нибудь случайные, отказали. Газетная деятельность самая скверная. Им только нужно вздор писать; как только серьезное сообщение — им не нужно.

В этом письме нет ничего, кроме хорошего. Но газетам нужны платформа, пропаганда. Я как раз нынче получил севастопольскую газету... Все это так написано. Директор Тульской гимназии называл адвокатов прелюбодеями слова; газетная деятельность — такое же прелюбодеяние мысли.

21. [По поводу предложения М.С. Сухотина переселять крестьян, вместо того, чтобы приговаривать их к каторге.]

— Он в оправдание этой жестокости говорит, что из двух зол это все-таки меньшее, потому что за бунты они отвечают каторгой. Мне вспомнилось: один мягкий, добрый человек в старое время предлагал выкалывать глаза каторжникам на том основании, что с каторги бегут люди и их за это бьют плетьми, и будет гуманнее лишить их возможности бежать и получать жестокие наказания. То, что предлагает Михаил Сергеевич, напоминает мне эту меру.

22. [Читали вслух книгу Максимова "Сибирь и каторга".]

— За благодетеля Александра II восемнадцать тысяч поляков сослано в Сибирь!

23. — Соблюдение субботы не вредно, пока не переходит в фанатизм. Но как делается угольным камнем, как люди расходятся из-за него — вредно. Для грубых нравственно, религиозно низкостоящих людей соблюдение субботы — даже подвиг, но для людей высшей нравственности суббота не важна — каждый час молись.

24. Л.Н.: Болезнь — дурно, а боязнь болезни — того хуже.

Татьяна Львовна: Болеть дурно тем, что другим в тягость.

Л.Н.: Веди себя так: можешь — ходи, не можешь — лежи. Как же бояться болезни? Болезнь приводит к смерти. К тому же приводит жизнь.

25. — В Житомире, где погибло 80 евреев и два христианина, было не расовое, а антиреволюционное столкновение.

26. Вечером Софья Андреевна и Л.Н. играли в четыре руки на фортепьяно первый и третий квинтеты Моцарта.

27. [По поводу статьи Л.Н. Толстого "К правительству, революционерам, народу".]

Софья Андреевна: Давыдов не советует печатать ее, народ статьи не поймет, а интеллигенция говорит, что при нынешних порядках неосуществимо то, что Л.Н. предлагает.

Л.Н.: Остаться при теперешнем государственном порядке — так моя статья не нужна. Так все запутано, что нужно что-то новое, и об этом новом я пишу. Я не пишу про настоящее, а я пишу о будущем. Вот до чего должен дойти народ в будущем.

Софья Андреевна: Ведь не одни революционеры, а сами либералы против твоей статьи.

Л.Н.: Еще бы, я их обличаю самым жестоким образом.

28. — Я спрашивал мужиков о политическом положении и получил ответ от Тараса и других:

"Да не разберешь", — то есть они не примкнули ни к тем, ни к другим, а в раздумье. К черной сотне — грубые, к революционерам — честолюбивые, а самая масса в раздумье. С точки зрения их выгоды: от революционеров не получат земли, а от правительства надеются получить. У народа "забастовщик" имеет смысл "бунтовщик" — ругательное.

29. П.А. Сергеенко вспоминал, чем занимались заключенные в Шлиссельбургской крепости, чтобы не сойти с ума, не погибнуть, — выращиванием огурцов и т.п. Кто-то из них, когда после 20 лет узнал, что должны его выпустить, просил, чтобы его оставили. Потерял связи с родными, друзьями, зачем ему в мир?

Л.Н.: Просто для пожилого человека страшно в эту суету.

30. Очищение языков от иностранных слов Л.Н. считает естественным, но думает, что оно удаляет народы от сближения. Странно, когда такие близкие языки, как славянские, отделяются друг от друга.

31. [Пришли за советом Баташевы. Молодой Баташев застрелил жандарма-шпиона.]

— До чего же они невежественны, — удивлялся Л.Н. — Они старообрядцы, вместе с тем пьют и курят, и социалисты-революционеры. Думают, что будет лучше от этих убийств. Когда я им сказал, чтобы читали Евангелие, ответили, что "ваше" (то есть православное) Евангелие читать нельзя, оно испорченное. Нужно читать только "наше", с замечаниями Иосифа. В православном пишется Иисус вместо Исус. А сказано: кто прибавит или отнимет одну букву из Святого Писания — анафема.

32. Шкарван [в письме] спрашивал Л.Н. о названии в «Круге чтения» недельного чтения "Христианство и католицизм": верно ли оно, или его так переименовал И.И. Горбунов из цензурных соображений? В таком случае надо бы прибавить примечание, что протестантизм — только реформированный католицизм. Основы обоих тождественны. Л.Н. согласился и сказал:

«Круг чтения» крестьянский все поправляю, и дописываю, и дополняю. Сколько в нем недостатков!

33. [После прочтения почты.]

— Одно очень милое письмо: прочел "Царство Божие", отказался от офицерства. Послать ему "В чем моя вера"*.

34. [О Микеланджело.]

— "Сотворение мира" никогда не понимал. Ужасная гадость! Это и его же "Страшный суд" — из фальшивых репутаций.

* "Царство Божие внутри вас" и "В чем моя вера" — произведения Л.Н. Толстого.

35. [О правительственном гнете у поляков и у словаков, о том, что у поляков самооборона сильнее.]

— То есть противодействие, создание организации, применяющей насилие, которая пока служит освобождению нации от гнета другой, а потом сама собою, своим существованием, будет угнетать как чужих, живущих среди них, так и своих.

36. Играли "Волшебную флейту" Моцарта.

— Содержание — нелепость, рассказать нельзя. Но "Хор жрецов" — такая торжественная, прелестная музыка.

37. [О статье Меньшикова "Финский нож".]

— Она до того бойка и глупа! Увеличивать войска и посылать войска в Петербург, Финляндию! Почему не в Казань, татар и чувашей сдерживать? Силой держать то, что распадается!

Потом о статье "Маниловщина":

— Это, отказ Шейермана от имения в пользу крестьян, становится на ровную ногу с ними,— это маниловщина! А Сивере, который расстреливает крестьян, жжет их дворы — это не маниловщина? — Л.Н. потом с огорчением говорил о непонимании того, что земельная собственность пережиток, и о боязни, что добровольный отказ от земли способствует тому, чтобы и другие лица добровольно, а правительство по закону, так же поступали.

— Как это напоминает, — продолжал Л.Н., — времена освобождения крестьян!

38. [По поводу статьи Шкарвана "Словаки".]

— Если христианский элемент в словацком народе таков, почему его вместе держать? Пусть он рассеивается и в Америке, и в других местах и там содействует. Судьба христианства такова. Хотеть его (словацкий народ) вместе держать, его сплотить — это эгоизм.

39. [О привязанности к своему языку маленьких славянских народов.]

— Нам, русским, поставленным в такие счастливые условия, что нас другие не угнетают, не приходится об этом рассуждать. Не подчиненным другому народу легко об этом рассуждать. А поляки, когда им запрещают говорить на родном языке, естественно, противятся этому. Если народ хочет освободиться, перенимает те самые способы порабощения другого народа, а потом из них сам себе вьет веревку. Это мне хочется написать Шкарвану.

40. — Если хотите знать крестьянский быт, читайте славянофилов: Хомякова, Самарина, Аксакова (о мире — сельской общине).

41. [О Екатерине.]

— Нельзя не презирать эту гадину. Раздарила любовникам, которых меняла, как чулки, 400 тысяч крестьян, то есть из вольных людей сделала рабов. Глупая, тщеславная, нерусская шкура!

42. Сергей Львович: Николай Николаевич Ге говорил: "История русская — это история насилия над русским народом".

Л.Н. согласился, притакнул.

43. [О книге Карлейля "Sartor Resartus".]

— Скучная книга, не мог дочитать. <...> Не нравятся мне его мысли, они бойки и злобны, главное — бойки и неискренни...

44. [На слова Татьяны Львовны о труде воспитания дочери: кормлении, недосыпании.]

— Хорошо с трудом лицо в лицо столкнуться! Какое действие оказывает на человека упорный труд, который считается ничем! <...> Генри Джордж, если не ошибаюсь, говорит: "Есть три способа жить: трудом, воровством, милостынею. И потому, что последними способами живут слишком многие, то живущим первым способом становится трудно".

Февраль

1.[По поводу книги Максимова "Сибирь и каторга.]

— Историческое описание ссылки, каторги до нового времени. Какие люди ужасы делают! Животные не могут того делать, что правительство делает.

2. [О письме рабочего железной дороги.]

— Интересное письмо. Он мыслей тех не знает, которые осуждает. Какая самоуверенность. Он человек подчинявшийся: теперь начитался революционной литературы; рад, что вышел из мрака. Ему некогда обдумывать. Это тип людей, который теперь образовался. <...> Он из народа — самый далекий от народа, потому что прямо презирает серого мужика. Аристократы петербургские ближе к народу, чем эти люди, вышедшие из народа. Гораздо лучше слушать паломницу, которая рассказывает про чудеса, чем читать то, что пишут Гольцев, Короленко, Тан...

3. — Лет 50 тому назад, когда я был еще молод и глуп, глупее, чем теперь, я написал комедию "Зараженное семейство". Тогда это начиналось и на моих глазах разрослось. Религию уничтожили и не поставили ничего на ее место. Рана заживает так, что на месте разрушающегося новое растет, изнутри вырастает то, что ее соединяет. А тут (без религии) осталась зияющая рана.

4. [О М.А. Стаховиче.]

— В самом лучшем возрасте — 45, когда начинают серьезно относиться к жизни. <...> В молодости ничего хорошего.

5. [О книжке Д.А. Хомякова "Самодержавие".]

— Есть тут одно "только": если бы он признавал христианство свободным, евангельским, а не в форме православия. Славянофилы, как всегда, правы, что русский народ не участвует во власти, а передал власть — обязанность — царю. Хомяков и пишет, что русские смотрят на власть как на обязанность. Хомяков говорит, что "государственность — продукт грехопадения". Упоминает и меня, что отвергаю государство и что говорю, что только дураки могут верить в грехопадение, и забываю, что к числу дураков приходится отнести и Канта. А как ни думают о Канте, дураком почесть его "трудненько". Я только что третьего дня записал в дневник: "Кант, защищая грехопадение, приносит дань догматизму".

6. [О воспитании детей.]

— Не надо (влиять) ни в ту, ни в другую сторону и, главное, — вести хорошую жизнь.

7. [На слова Андрея Львовича, что он не понимает, как Л.Н-чу может нравиться книга Хомякова о самодержавии, когда он сам проповедует непризнание никакой власти?]

— Самодержавие пока свойственно народу. Самодержавие не есть абсолютизм, прочти Хомякова. Русский народ верит в православие и царя. Русскому народу дороже внутреннее спокойствие, чем политиканство. Он обязанность властвования отдал царю, а сам не принимает участия во власти, на которую смотрит не как на свое право, а как на обязанность. Но вместе с тем в народе идет внутренняя духовная работа. <...> Посоветую издать "Самодержавие" в "Посреднике".

8. [О Тарасе, который не верит в православие, но в церковь ходит.]

— По инерции ходит, а все-таки не такой православный, как был его дед. Истинное христианство пробуждается в народе, и, по-моему, близко время, когда народ сознает, что он — христианский, а не православный. Уходят твои года, а все представляешь себя молодым. Придет время — сразу, в очень короткое время, сознаешь, что ты стар. Самодержавие разрушается с двух сторон: развитием империализма и развитием истинного христианства. Благо было чувствовать народу единство с царем при Алексее Михайловиче. Но теперь и цари чужды — немцы. И они присоединили народы, государства чуждые, которые держать в единстве (с Россией) можно только убийствами. И народ поймет, для чего нам Польша, Финляндия, Маньчжурия (там кровь проливать)... Не будет повиноваться (поддерживать правительство) солдатами, податьми.

9. [На слова Андрея Львовича, что Л.Н. виноват в революции; что его взглядам приписывают, что она происходит.]

— Революция — низвержение правительства силой, захват его и установление своего. Я, старик, думал: мне 80 лет, и что выяснилось мне, о том и должен говорить. Мои мысли действуют, как действуют мысли других десятков, миллионов людей. Русский народ может жить без правительства.

10. [Вспоминали о Келлере, что он, глядя на иконы, хохотал.]

— Ему казалось комичным. По Шопенгауэру — комизм, где ожидаешь одно, а встретишь другое. Он ожидал "икону", а встретил черного урода.

11. Л.Н. читал вслух "Самодержавие" и любовался тем, как Хомяков хорошо пишет. Против него у Л.Н. только два возражения: 1) христианство не есть постоянное статус-кво, в форме православия, а движется с развитием человечества. Христианство движущимся признавали и Соловьев и... (Л.Н. назвал еще двоих); 2) самодержавие, хотя прежде и было подходяще к людям, но они отходят в обратную сторону: в христианство. Самодержавие само по себе более и более извращается и подходит к империализму. Развитие самовластия, степень стеснения, которую производит власть, требует все больше и больше поступков против совести, а совесть становится все более чуткой.

12. — Богатый не войдет в царство Божие — как просто, все в этом сказано! Мужик едет за дровами — сам работает и лошадь заставляет работать для других. Как Генри Джордж теоретически прав, приписывая земельному труду основное значение, так практически — жизнь земледельческая — настоящая. Все наши недовольства, искания происходят от богатства, от праздности жизни. Жизнь профессоров, писателей, министров — не жизнь (праздная, скучная).

13. С.Д. Николаев рассказал, какие брошюры распространяют революционеры о Толстом, приписывают ему то, чего он не проповедует. Например, перепечатают интервью из "Daily Chronicle", а потом переводчик незаметно продолжает подавать свое, как будто бы Толстого.

14. — В "Review of Reviews" дурной реферат о "Конце века". Цитирует положение о линчевании и сводит к нему "безвластие"... Люди (в обществе без правительства) будут заставлять других подчиняться общественному мнению, некоторым насилием, как теперь в Самарской (сдерживают) конокрадов-киргизов. Но это насилие будет одна сотая того, что теперь при уголовном законе.

15. С.И. Танеев рассказывал, что у них в Москве был кружок Баха. Играли его композиции у Танеева дома.

Л.Н.: Бах — это целый океан.

Потом сказал о "Волшебной флейте":

— Прелестная эта опера. Я ее слышал в Веймаре — Лист дирижировал.

16. Л.Н. говорил с Танеевым (он материалист, но ведет, как говорит Гольденвейзер о нем, христианскую жизнь) о вечном, о смерти. Читал ему из «Круга чтения». Говорил о предсмертных мгновениях, что человек тогда искусством интересоваться не будет.

Танеев: Моцарт, умирая, просил ему играть. Л.Н. не одобрил, осудил Моцарта за это.

17. Играли девятую симфонию Бетховена, сюиту Аренского. Когда сыграли первую часть симфонии, Л.Н. не был доволен, сказал:

— Трудно очень, боюсь, что это не музыка, а то, что погубило музыку.

Гольденвейзер уверял Л.Н., что дальше будет лучше; так и было. Но Л.Н. сказал о всей симфонии:

— Напускное трагическое в ней.

18. Л.Н. говорил приблизительно в том смысле, что музыка вызывает уверенность и надежду. Музыка пусть остается в своей сфере; не надо примешивать к ней драматическое, поэтическое. Она — самое высшее искусство, неясное, неопределенное. Где поэтическое примешано к музыке, по воздействию оно относится как 1 : 100. Цыгане поют слова удобные к раскрытию рта, но без смысла.

Гольденвейзер возразил, что в былинах словесное содержание — важное.

Л.Н.: В былинах больше эпического, музыка на втором плане, мелодии однообразны, просты.

19. [О книге Д.А. Хомякова "Самодержавие".]

— Эту книгу и все славянофильские труды правительство запретило. Они гораздо опаснее для правительства, чем социалистические.

20. [О статье "К правительству, революционерам, народу".]

— Мне не хочется изменять статью. Я становлюсь на точку зрения правительства, рассматривая революционеров, народ. Я становлюсь на точку зрения народа, рассматривая правительство и революционеров. Чертков хочет, чтобы я высказал свою точку зрения.

21. [О том, как обычно пишут биографии.]

— Как можно описывать внешнюю жизнь человека: что он пьет, ест, ходит гулять, когда в человеке есть самое важное — это его духовная жизнь. Описание внешней жизни так не соответствует тому громадному значению, какое имеет в жизни внутренняя работа.

22. — В архиве Ш Отделения есть дело Пушкина, куча в аршин. Николай его боялся и следил за ним. Пушкин тяготился цензорством Николая. О Пушкине кто-то сказал: "Он не опасен, он любит карты и женщин".

23. — Как много перегородок есть, мешающих людям жить разумной жизнью! Одна перегородка — расовые различия, другая — правительственные, третья — религиозные, и не только у магометан шииты ненавидят суннитов. Потом научная рамка и то, что считается цивилизацией.

24. Л.Н. сказал Дорику [10 лет], что к вечеру всегда нужно обдумать, как поступал днем, — дурно или хорошо.

25. — Ключевский бездарный. А Соловьев — архибездарный. У Соловьева чувствуется вся тяжесть изложения событий. У французов какие историки! Сорель: и умно, и художественно, и легко.

26. — Русские люди должны понять, что западные правительства думали об одном: деньги нажить, а правители России — положение себе приобрести. Выходит круг. Из него выход — не повиноваться ни тем, ни этим.

27. — Хомяков ошибается, считая самодержавие и православие постоянными. Самодержавие уходит в абсолютизм, православие — в другую сторону (уясненного христианства). То, что было возможным совершать православным раньше, невозможно теперь.

28. — Порабощение крестьян как шло — постепенно, незаметно. Сперва дворяне должны были воевать, а за это им служили крепостные; потом на крепостных сложили все подати; потом у них отняли землю; потом на них наложили военную службу; потом сняли военную службу с дворян, с крестьян же работу не сняли, а прикрепили крестьян к земле: нельзя им было переселяться.

29. [Говорили, что "Солдатская памятка"* напечатана в России и продается.]

— Я бы ее запретил. Надо, чтобы отказ от воинской службы вытекал из религиозного жизнепонимания, а не из того, чтобы содействовать революции. Я крестьянину дал бы ее читать, а солдату — нет. Солдату, как ни поступит, тяжко будет. Повинуется — будет убивать людей; перестанет повиноваться — его будут судить за нарушение присяги. Лучше отказаться, пока не взяли в солдаты.

30. [О принадлежности к политическим партиям.]

— Моя платформа широкая, я на ней один.

31. — На трех вопросах: нравственности, вегетарианстве, отношении к войне виден прогресс. Они на одном уровне находятся. Лучшие люди признают эти вопросы.

32. — Рамакришна умер лет 50 тому назад. Мудрец замечательнейший.

По поводу изречения: "Кто не вытравит из себя я, не имеет Бога", Л.Н. сказал:

— Евангельское "Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради меня сбережет ее". Я бы прибавил только: в той степени, в какой вытравлено я, пребывает Бог.

* Статья Л.Н. Толстого

Март

1. [О "субботниках" — русских, перенявших еврейскую веру.]

— Удивительно это явление — искание правды — у русского народа. Метание в ту и другую сторону.

2. — Читал в "Crank" остроумное: как сестра молилась, чтобы ее сестре удалось убить кухарку, — то же, что молитвы в церкви о победе над врагами.

3. [Письмо И.П. Накашидзе о гурийском движении.]

Л.Н. о нем:

— Первоначальное христианское неучастие в делах власти изуродовалось. Накашидзе пишет, как грузинские крестьяне в Гурии начали просто отрицательно относиться к правительству, не обращать внимание на присутственные места, не обращаться к ним. Поселились на помещичьих землях. Потом пошли за социалистами, и как движение было после подавлено казаками.

4. Л.Н. заметил, что он понимает жизнь человеческую как постоянное усилие, как постоянное самосовершенствование, улучшение своего внутреннего я. — "Не надо бояться лишений, голода, холода, вшей, — пояснил он нам, — но нужно бояться самодовольства, пресыщенности".

Зашел разговор о пропаганде. Л.Н. сказал, что он все в страхе за участь тех, которые, не будучи внутренно готовыми для восприятия и распространения идеи, посвящают ей свою жизнь и, в конце концов, изменяют своей идее, считая ее нежизненной и поэтому невыполнимой. Л.Н. также высказался против устройства всякого рода коммун, основанных на искусственном сближении людей. По его мнению, духовный рост личности прямо пропорционален ее внутренней работе над собой и вовсе не зависит от окружающей обстановки. "И хотя, — добавил Л.Н., — пропаганда хорошей идеи без внутренней работы над собой может дать с внешней стороны кажущиеся хорошие результаты, — на самом же деле эти результаты преходящие и не повышают духовный уровень жизни народа". Л.Н. привел два примера процесса перерождения, которые могут быть наблюдаемы в жизни. Один процесс подобен извержению вулкана, другой — нептунический, основанный на медленном видоизменении не только формы, но и вещества. С личности Л.Н. перешел на имущество. "Центральная цель в вопросе об имуществе и его устройстве, — заметил Л.Н., — есть сохранение любовных отношений. Если бы я не разделил своего имущества между своими близкими, я озлобил бы их против себя. <...> Я хотел сохранить их чувство ко мне — и потерял свое чувство к ним"*.

5. [Е.Ф. Юнге, кузина Л.Н., цитировала Гете.]

— Я вашего Гете терпеть не могу. Про христианство сказал, что оно недраматическое. Надо такое сказать — для игрушки!

6. — Хомяков говорит, что у западных народов была выработана своя мифология, они христианство приняли с внешней стороны, а не с внутренней. У славян же мифология только начиналась, они переняли сущность христианства.

7. Л.Н.: Не ездите в Тулу ради выборов и не читайте газет. Лучше подарю вам стаю гончих или борзых собак.

Сухотин: Разве это лучше?

Л.Н.: Без сравнения. Или играйте в винт. Обедни и вечерни тоже лучше митингов. <...> Газеты возбуждают недоброжелательные чувства к людям, тревогу, беспокойство, нарушают душевное состояние.

8. — Я теперь два дня в ужасно скверном расположении. Иногда бывает настроение очень высокое, духовное, а иногда оно плотское, животное остается. Бог скрылся, физическое, эгоизм выступает. Надо его побороть нравственно. Пробовал всячески — не идет. Очень интересная борьба. Стараюсь помогать другим, отвращать внимание от себя и обращать его на других.

9. — Для того, чтобы уничтожить форму правительственную, есть сила физическая и есть сила духовная — новое мировоззрение, а пользоваться этой духовной силой никто никому не может препятствовать.

10. — Грядет распад. 50 лет тому назад в России — была скована — никто и не думал, что может разъединиться, а теперь...

11. — Я старался определить революционеров в своих статьях в самом широком смысле: людей, желающих переменить внешний строй и, должно быть, знающих, как лучше его устроить.

12. [Толстой рассказал содержание разговора* Франциска Ассизского с монахом Львом о том, что есть "радость совершенная".]

— Все тут: и революция... Ничто внешнее не даст спокойствия. Только смирение. Я только недавно хорошо понял это. Всегда трогало меня, но в сущность не вникал.

13. — Весь "Круг чтения" сосредоточен в притче о талантах.

14. Л.Н. говорил, что появился «Круг чтения» и встречен единодушным молчанием. Ни одна газета и не заикнулась о нем.

15. Л.Н. дал мне два письма: крестьянин ярославский, который уже получил книжки, раньше посланные ему, просит разъяснения, признает ли Л.Н. Христа Богом. Он в журнале "Старообрядец" читал, что Л.Н. против Христа. Л.Н. поручил послать ему "О вере, разуме и молитве" и "Как читать Евангелие".

16. [Об ограничении евреев в расселении и в покупке мужицких земель.]

— Закон, ограничивающий евреев, безобразный. Полное равноправие должно быть в основе законов. <...> Надо оградить законом продажу крестьянской земли, но не одним евреям, а и русским.

17. Л.Н. читал вслух из "Истории" Соловьева про Аввакума. Прослезился. С большим уважением и любовью говорил об Аввакуме. Хвалил выдержки из Аввакума и другие, приводимые Соловьевым: "Коротко и образно".

18. [О том, нужно ли систематически читать историю.]

Л.Н.: Нет, и не только историю, но и критику, географию не надо. Забудете, как забыли систематически изученный греческий, латинский языки. Что знаете из греческого языка? Учиться для того, чтобы в обществе могли о том говорить? Можно промолчать. Надо изучать тогда, когда возник вопрос. Я теперь о крестьянах изучаю историю основательно. Как она писана?! История содержит почти только то, что не нужно. Теперь я читаю всю историю, чтобы найти хоть немного сведений о крестьянах, что нужно знать. Теперь знаем, что народ составляют труженики, которые кормят и нас, а раньше о народе в истории не писалось, а о царях, боярах, ратных людях, гостях (купцах). Есть Садко богатый гость.

19. Я читал программу социалистов-революционеров. Основа хорошая: признают божественную природу человека; земли, фабрики — народу.

Л.Н.: Это все слова. Вот в чем ложь. Если бы были искренни, первое — старались бы слезть с плеч народа. Кто начинает — начинает с самого начала. Это — программа — путь славы людской; всегда примешивается к настоящему делу.

20. [Говорили о воспитании.]

— Главное — религиозная основа. Тогда можно себе сказать: "Я сделал, что мог". Воспримут ли дети — это не в нашей власти. Французский, английский языки, география, геометрия — второстепенны. Надо единство убеждений (пример детям).

21. Л.Н. говорил, что наше искусство не может быть настоящим: оно выросло из паразитарного класса, а настоящее искусство должно соответствовать широким слоям. Искусственность дорогого дворца Николая раздражает нас, потому едут в Швейцарию, в деревню, тут простота изб... искусство.

22. — Дети гораздо способнее нас в вопросах религиозно-нравственно-философических. Советую с детьми читать "Мысли мудрых людей" или «Круг чтения».

23. — Мне Н.Н. Страхов послал Эпиктета (в 1882 г.). Я прочел. "Все сам знаю", — подумал. Проскользнуло, не оставило никакого следа. А теперь не могу читать без восхищения. Излагает так просто, понятно, как если бы здесь, между нами сидел. Поучительно для меня.

24. — Что может быть вреднее: не оправдавшее себя управление малоумного царя или борьба партий, целью которой является не благо народа, а борьба интересов партий?

25. [О Думе.]

— Комическая роль! Николай И, какой он ни на есть, воспитан. Привыкли к существующему строю. А теперь в Думе будут сидеть: еврей, Петрункевич, неграмотный мужик, которые будут издавать законы, и нам, населению, придется подчиниться. Население такое, которое не умеет представительствовать достойно.

* Запись приводится Маковицким из дневника С.Л. Дмитриева.

** Разговор введен в произведение Л.Н. Толстого "Мысли мудрых людей на каждый день".

Апрель

1. — Странно: чем больше подробностей узнаешь о декабристах, тем более разочаровываешься.

2. — Дума комическая.

3. [О том, что Новиков не избран в Думу потому, что он "неправославный".]

— Стало быть серьезные, действительно свободные люди туда не вошли.

4. — На днях сошел в девичью искать Сашу. Там няня, Дуняша, Ольга, иконы, горят три лампадки. Это поэзия религии, они [простой народ] ею живут, не просто зрители, как мы. От нее отстать можно только при глубоком религиозно-нравственном понимании. Но как же нам отнять ее у них, старушек, у народа? Она вызывает невинное доброе чувство в них.

5. [На вопрос о том, какое направление выйдет из революции.]

— Ничего не предвижу. Самоуверенность. Я ничего не знаю, что будет. Главное — субъективная личная жизнь, важнее внешней. Что же, по внешнему, величественнее соединения Германии? А Бисмарк перед смертью сказал: "Все это стоит между мной и Богом". Человек в середине шара, от него радиусы к поверхности дотрагиваются разных мест: отношение к семье, друзьям и так далее, и маленькое местечко занимает государственная деятельность, а теперь эту вознесли.

6. [Л.Н-чу тяжело, что его сыновья так увлечены политикой.]

— Пришло мне в голову сравнение: из пруда хлынула вода, загаженная, вонючая и все люди берут оттуда, несмотря на ее грязь, потому что ее много, и не идут к ключам за свежей водой.

Сергей Львович: Но ведь власть нужна?

— Власть над собой, — ответил Л.Н.

7. — Я ничего из ничего не жду. Внешние события не имеют той важности, как внутреннее отношение к жизни. У человека столько отношений: к семье, труду, науке; отношение к государству занимает последнее место между ними. А теперь все только об том думают: ветеринары, гимназисты только этим заняты. Массовый гипноз. Когда другой человек горячится, горячишься и ты. Общее возбуждение — и ты ему поддаешься. Я отдавна замечаю, что политикой, общественными делами больше всего занимаются люди, у которых их дела плохо ведутся. И понятно. Наделал долгов, надо платить, изменяешь жене, жена тебя поносит, все это видно, а что делаешь в политике — все последствия этого в будущем. От Думы не будет лучше, а только хуже.

8. — Что будет? — спросила М.А. Берс. — Ожидается, что Думу взорвут. Все депутаты взволнованы.

Л.Н.: Не предполагаю никогда ничего, что будет. Но скорее думаю, что Думой не кончится, что Дума не удовлетворит всех.

9. Услышав, что в гимназии греческий язык вообще не учат, один только латинский, Л.Н. сказал:

— Как это глупо! Греческий только и нужен русскому. Латинский совсем не нужен. И греческая литература прекрасна.

10. Разговор зашел о евреях.

— У них задор потому, что не имеют тех прав, что другие. Это привлекает и русских на их сторону. Я против ограничения в школах, против черты оседлости. Весь народ, живущий на земле, имеет право жить там, где хочет. Почему нам можно жить в Ясной Поляне, а другим надо в Мамадыше? Я за уничтожение всех исключительных законов, касающихся евреев. Безобразие эти законы!

11. — Ограничивать права людей нельзя. Лучший из евреев, которых я знал, был Лондон. [Служил в банке в Туле. Переселился с семьей в Америку.] Есть три разряда евреев: первый — Лондон, евреи, не отступающие от своей религии и верующие, берущие из Талмуда нравственное учение. Второй разряд — атеисты, евреи, которые отстали от еврейства, не пристали к христианству, нет ничего заветного — Варшавер — самый неприятный тип, но он всегда за евреев. Третий — космополиты, для которых все люди равны, как Беркенгейм.

12. — У человека, стремящегося и достигающего нравственного развития, является удовлетворение. Вместе с тем, у человека же, самого по себе стоящего на известном нравственном уровне, этого удовлетворения быть не может.

13. — Время и пространство — только в отношении, в движении.

14. Разговор об общей школьной повинности. Л.Н. против нее.

— Школы с правительственной (определенной) программой, они все зловредны. Между ними, просветителями через такие школы, и нами — пучина. Избави Господи, чтобы мы всех крестьян развратили!

15. — Слово "воля" гораздо верней и понятней для народа и хорошее слово русское. Означает и liberte и volonte. А "свобода" для народа непонятна.

16. — Самодержавие можно любить, как детство. Но как нельзя детство возвратить, так и самодержавие. Мы уже доросли до того, что нам не надо ни самодержавия, ни конституции, от которой там, где она есть (в Европе, Австралии) , лучшие умы уже уходят.

17. О брошюрах Д.А. Хомякова — о "Самодержавии" и о "Православии" Л.Н. сказал:

— Каждый чувствует, что это новые, свои мысли, а не версты печатной бумаги, как говорит Рескин. Дмитрия Хомякова я уважаю: самобытный, новое сообщает, остроумный, как и его отец. Никто из русских не имел на меня, для моего духовного направления, воспитания такого влияния, как славянофилы, весь их строй мыслей, взгляд на народ: Аксаковы — отец и Константин, Иван — менее, Самарин, Киреевские, Хомяков.

18. — Я накануне чтения "Самодержавия" записал себе в дневник: "Как жаль, что Кант поддался требованиям оправдать существующие догмы".*

* Запись Толстого в Дневнике от 2 февр.: "Читал нынче Канта Religion in Granzen der blossen Vernunft. Очень хорошо, но напрасно он оправдывает, хотя и иносказательно, церковные формы."

19. — Есть высшие темы, которые не подлежат поэтам.

20. — Осуждать раздел Польши могу, но решать, как должны устроиться,— не берусь. Я думаю, что Польшу восстановить нельзя, не те идеалы. Разрушение исторической Польши был грех. За Екатерину, за три раздела мы платимся.

21. — Было время, когда не было русского государства, русский народ же жил полной жизнью.

22. — Иду и по-стариковски вслух говорю: "Как скверно! Как скверно!", а через некоторое время, напротив: "Прекрасно!" Точно в мире два человека. Высшему, божескому физические страдания в пользу. Когда нездоров, мысль не работает; но как нездоровье проходит, наступает выздоровление, тут мысль особенно сильно работает. Все прекрасно.

23. [О министрах,]

— Виноваты все мы, которые в такой среде вращаемся. <...> "Негодяями" их не надо называть, но не надо с ними общаться.

24. Л.Н. цитировал из "Мыслей мудрых людей" на 15 апреля: "Только духовные идеалы достигаются без борьбы людей между собою, а, напротив, достигаются тем скорее, чем более соединены люди любовью. В наше же время закон борьбы признан законом жизни человеческой: доказательство того, что идеалы нашего времени — идеалы недуховные". Джон Рескин.

25. — В малых размерах не видно, в больших размерах видно, что деньги владеют человеком — не человек деньгами. Когда деньги есть, ведь надо их израсходовать.

26. — Что хотели, по образцу заграничных государств, сделать из России промышленную страну, это не нужно. Пусть русские производят хлеб, кожи и за них покупают заграничные произведения. Надо самому удовлетворять свои потребности. Хлеб и кожа, наверное, всегда будут нужны, а браунинги, ружья и шелковые материи будут ли нужны — это вопрос. Часть этих рабочих вернется к земледельческой работе и тем более вернется при выгодном распределении земель.

27. Л.Н. написал прибавление к статье И.М. Трегубова по поводу отказавшихся от военной службы, присуждаемых в дисциплинарные батальоны, что этим надо заняться Думе, дать им другую, не военную, службу. В прибавлении Л.Н. говорит, что правительство имеет два пути перед собой: или уничтожить воинскую повинность, или уничтожить христианство, остатки христианства.

28. Л.Н. считает, что правительственных лиц и революционных одинаково надо сторониться.

29. — Гулял по саду. Как хорошо! Думал о революции. Люди обязаны быть счастливы. Бог все дал. Надо стараться так жить, чтобы другим, хоть собаке Белке, делать добро и себе. Думал о революционерах: они так не поступают.

30. Как современники не замечали, не понимали Христа! Подобно как теперь Л.Н-ча, его разъяснения (истины), предостережения. Люди уничтожают остатки христианства. А может случиться то, что с Христом; через несколько десятилетий или столетий им, Л.Н-чем, будет жить мир.

31. Л.Н. говорил, что кто живет личной жизнью, тому хочется перемены политической, общественной деятельности; а если она ему не удается, он винит препятствия (правительство). <...> Люди, живущие внутренней жизнью, не участвуют в общественной жизни.

32. — Ни в одном государстве нет — может быть, было когда-то — столько дел Думе, как у нас. С чего начать? Бесчисленное количество вопросов, и все изменять от основ, невзирая на партийные споры, которые сами себе создают. О земле, войске, печати, законодательстве рабочих, окраинах: Польше, Финляндии... Всеми этими учреждениями, как они есть, недовольны. Не сумеет Дума сладить с этими задачами. Будет полное фиаско Думы.

33. — Воздерживаюсь в пище. Хорошо думается. Радуешься на жизнь.

34. — Мне совершенно ясно, что ключ к христианству — непротивление, а они откинули его, христианами же себя мнят. Его же (непротивление) надо соблюдать и против быка и против Дубасова.

35. — Польша, Финляндия отпадут. Федерализм имеет основание в обороне против соседа. Русскому народу будет только легче без них. Величие государства желательно тем, кто стоит у власти.

36. — Читаю историю Швеции. Какое это было могущественное государство! Все считались с ним. Потом — Карл XII, страстный, легкомысленный, Полтава — могущество ослабело. Швеции от этого только лучше стало. Ей теперь лучше, легче. На моей памяти, в пятидесятых годах, в Германии было много самостоятельных культурных центров, она шла впереди мира в искусстве, в науке. После семидесятого года, после соединения, уровень умственного, духовного развития понизился. В последнее время не было и нет ни одного выдающегося немца.

37. [На вопрос, что нехорошего в проповедовании?]

— Высокомерие. "Ваша религия нехороша, а мы вам будем проповедовать нашу — хорошую". Я уверен, что Христос не проповедовал свое учение, а просто жил и говорил только тем, кто спрашивал, и по его жизни создали его учение.

38. — Придет время, будут удивляться тому, что заставляли силой детей учиться. Как теперь уже признаем, что не надо пичкать пищей ребенка, когда ребенку не хочется есть, так и обучать его не нужно, когда он не желает учиться. Ребенку час учиться — столько, как нам десять часов работать. Десять минут заниматься одним предметом, уже много, пять минут достаточно. <...> Поэтому надо программу обучения приспособить, то есть учить сути вещей и живо передать вкратце, ибо ребенок с интересом, внимательно будет короткое слушать. <...> Люди будут удивляться, как мучали детей в школах,— как мы удивляемся пытке. Ведь занятие школьное нынешнее — долгое сидение в школе, вынужденная внимательность, обучение латинскому языку — каторга.

39. — Трегубов пишет, что Малеванный учит тому самому, что Толстой, только его за это сажают в сумасшедший дом. Малеванный просидел 15 лет! Я научился тому, что знаю, от народа, Сютаева; а от всего синедриона профессоров — ничему.

40. [О Некрасове.!

— Невозможно его читать! <...> Как он подгоняет рифмы и мотивы!

Май

1. — Разум дает понимание жизни — с ним человек родится. Ум — как сделать машину.

2. — Думал о Думе, чем это разрешится. Скорее всего, свержением Романовых и провозглашением республики. Молодой рабочий из Тулы говорил мне две недели тому назад, что была сходка в Засеке (в лесу). Государственная дума — мало, хотят осуществления социализма. Одни будут хотеть социалистическую, другие — государственную республику, будет резня. У меня нет никакого предположения, желания, воображения о будущем. Но из вероятнейших — предположение, что будет наполеоновская диктатура Куропаткина или кого...

3. Л.Н. доказывал, что освобождение земли — первый шаг, после которого нельзя остановиться, что Думе надо установить одинаковое отношение к земле всех людей. Таковое — рента Генри Джорджа.

4. [Л.Н-чу советовали обличать революционеров.]

Л.Н. ответил, что говорить — серебро, молчать — золото. Что промолчать — и станет ненужным твой голос, само изменится.

5. — Хирьяков пишет, что сильнейшее чувство у него за свою газету, когда видит, что кто-то покупает ее: стыдно, стыдно. Я ему ответил, что если бы я знал, что его газета будет такая революционная, не отдал бы в нее свои письма к Александру III. Он мне писал, что хочет издавать газету умиротворяющую, религиозную, христианскую, а издает точь-в-точь "XX век". Не может устояться — давление со всех сторон.

6. В споре о том, что Дума — выразитель народа. Л.Н. говорил, что там не народ, а 300-400 людей, которых там заразят духовным сифилисом, и что они уже сильно заражаются этим сифилисом.

— Выбирали тех самых, которые уже начали загнивать, которые наполовину уже сгнили. Народ — тот, который делает эти платья, полы, хлеб, все то, чем мы пользуемся, и которому некогда заниматься этими глупостями; а этот народ они душат. Тут никаких представителей народа нет.

Л.Н. назвал депутатов фарисеями.

— Это желание устраивать жизнь других — за это берутся особенно такие, которые не умеют устроить своей жизни. Фарисейство, а общее увлечение политикой — гипноз эпидемический.

7. — Самомнение у него (Горького). Мировоззрения (нового, религиозно-нравственного) у него нет. Сочинить его нельзя, а он думал, что его можно сочинить. И у милого Тургенева никакого мировоззрения не было; он описывал, что есть. Он просто откликался.

8. Л.Н-ч Некрасова порицал, Шиллера похвалил некоторые вещи и Гете короткие стихотворения и введение к "Фаусту". О второй части "Фауста" сказал, что это чепуха, что не понимает ее, хотя он в тех летах, в которых Гете ее писал. Ему, в его старые годы, хочется все яснее и проще, а не мистически. Любит Беранже. <...> Говорил о Мережковском, что некоторые события описывает по источникам художественно, а потом рассказывает от себя как историк — не выдерживает художественного тона. Он очень умный и образованный, но не художник. В первом томе трилогии, в "Юлиане Отступнике", описывает борьбу язычника и не знает христианства, уравнивает его с православием, католичеством.

9. [О книге "Wahrheit und Trug im Sozialismus", полученной от A. Petrovic]

— О социализме пишет верно, что он в стремлении людей к благу, но что политико-экономическая сторона социализма — ничтожная часть его, а учение Будды, Конфуция, пророков, Христа есть социализм.

10. Л.Н. говорил про муху, которая залезла в сетку в его комнате, что думал: надо ее освободить, забывал, и сегодня увидел, что она "умерла". Л.Н. старается жить по воззрению — одна жизнь во всех.

И. — То, что теперь делается, это комическое интермеццо в серьезной (грозной) драме, которая еще не началась.

12. (Говорили, что Россия настолько отстала, что надо сперва то сделать, что на Западе уже сделано.]

— Нет, рост идет у всех народов. Как ребенок — один растет в первом, другой больше во втором году — так и отдельные народы. Наш в духовном росте опередил другие народы.

13. — Паскаль говорил: чтобы забыть вопросы жизни, человек гоняется за зайцем. Дай ему четырех зайцев — ему не нужны, а нужно забытье. Дума — тоже заяц.

14. [Об усложнении и запутывании земельного вопроса.]

— Потому что, когда что ясно, просто, тогда приходится это делать (проводить в жизнь), а тут не надо ничего делать, только рассуждать без конца.

15. Л.Н.: Старый порядок проходит, и пассивность, терпеливость русского народа проходят; что создастся — неизвестно.

Лев Львович: Дума принесет свободу...

Л.Н.: Чтобы каждый сам себе был законодателем? Но этого нигде нет. Представительства народа нигде нет, ни в Америке, ни во Франции, и парламенты не принесли ни прогрессивного налога, ни уничтожения милитаризма. В Англии, Италии, Франции стать депутатом стоит известную сумму денег: ловкие и богатые люди завладевают властью и издают законы.

16. [Быков, плотник из деревни Коломенского уезда, читал из своих тетрадок разъяснения евангельских притч.]

Л.Н. дал ему много своих сочинений. Быков просил "Исповедь". При прощании Быков сказал Л.Н-чу, как он рад, что видел учителя, второго Христа. Заметив, что Л.Н. это было неприятно, Быков добавил: "Может быть, будут наследовать и третьи и другие Христы". В своей речи (он говорил торжественно-серьезно) он упомянул, что Л.Н. страдает за правду.

Л.Н.: Я не страдаю, а следовало бы.

Быков прочел Л.Н. прочувствованную благодарственную прощальную речь, потом поклонился в ноги.

Л.Н.: Не кланяйтесь... Есть люди, которые кланяются каждому человеку, подразумевая, что кланяются духу Божьему в нем. Так понимаю я ваш поклон.

Л.Н. дал ему совет: "Своим писаниям не придавайте значения; пишите только тогда, когда вам очень ясно и хочется высказать, и пишите так, как если бы это никто не узнал, как только после вашей смерти, чтобы слава людская вас не заставляла кривить душой".

17. [О приходившем Е. Дымшице.]

— Этот молодой человек — еврей, он против революции. Дал мне читать свои мысли — превосходные, какие могут быть у 22-летнего! Хочет отказаться от военной службы. В сентябре написал об этом воинскому начальнику, что в случае призыва не явится в присутствие. Теперь едет в Витебск отказываться. Ему как еврею будет особенно тяжело. Не поверят ему.

Л.Н. говорил, что прочел из его рукописей разбор Нагорной проповеди: хороший, и что его рукописи надо отдать Горбунову, чтобы выбрать пригодное для печати.

18. Л.Н. сказал Сергею Львовичу, что сидел в аллее, и там слышна была его игра.

— Там ясно, божественно, спокойно, а что ты играл — то страсти, возбуждение, мешало там. В комнате люблю...

19. — Есть три способа пропитания: милостыней, грабежом, трудом. Все люди живут всеми тремя. Если трудом живем на 51, а другими двумя на 49 частей, это уже хорошо.

20. — Науку нельзя противопоставить религии. Обе одно — просвещение.

21. — Рескин или Карлейль пишет: "Как это читать газеты утром, когда мысль свежа, — загадить ум". <...> Я каждый день читаю «Круг чтения» и "Мысли мудрых людей". Сегодня хорошее — Эпиктета. — И Л.Н. передал мысль, что человек не может осуждать людей.

22. — У Кропоткина закваска революционная портит его писания. Характеристика беспомощности государственного строя — великолепно.

23. [О "единой религии".]

— Она есть в сердцах всех людей. Откинуть суеверия.

24. [На вопрос, как успокоиться, когда помрет единственный ребенок.]

— Решение одно. Если цель жизни — самосовершенствование, приближение к Богу, тогда потеря ребенка только усиливает это приближение.

25. — Есть умные, чуткие люди, такие, которые за других чувствуют, страдают; они конфузливые, религиозные. Умные делают успехи в науке, так как их ничто не связывает. Между чуткостью и религиозностью разница мне не совсем ясна. Разумные люди — те, которые знают, что важно. Они притом и не бывают умные.

26. — Дети ходят около цветов и говорят: "Их нельзя рвать" — слышали от старших, родителей, которым доверяют, им внушено, и это у них остается. Слышал, что Бог сотворил мир в шесть дней, и это остается до тех пор, пока ему не придется разувериться. А настоящие, религиозные, нравственные положения, что свойственно душе, запечатлеваются навсегда.

27. Сухотин говорил, что Думу не интересует справедливость, но все, что может, старается достичь. Крестьянские аппетиты требуют скорого отчуждения и получения в собственность удельных земель, помещичьих земель. Национализация — медленный процесс, поэтому о ней нет речи. Правительство слабеет, войска в провинции развращены, распропагандированы. Сама гвардия слаба. Если правительство разгонит Думу, западные банкиры денег не дадут взаймы. Царь окружен людьми, которые хотят вешать. В комиссиях распоряжаются кадеты, пропускают туда много революционеров и мало из правых, а из них — тех, которых сами кадеты выбирают.

28. [О Дымшице, оставившем Толстому свои писания.]

— Все у него выходит из одного центра. Он, видимо, способный. Давал уроки гимназистам, бросил. "Гимназии — погибель. Что подготовлять туда молодежь", — сказал он. Я ему, как обыкновенно, — что ведь надо жить чем-нибудь. Все живем трудом, грабежом, милостыней. В наше время иначе нельзя — ведь земельным трудом жить — надо плуг, лошадь (уже грабеж). Только надо нам стараться, чтобы процент труда был больше, чем грабежа, милостыни. Но, видимо, он (Дымшиц) этим (преподаванием) не может заниматься. <...> Прежде старые архиереи писали такие вещи, а теперь молодой еврей, а архиереи подделывают под правительственные условия свою веру.

29. И.И. Горбунов сказал, что печатают Бондарева. Какое это сильное! Мужицкие доводы, некуда податься. Выйдет его статья "Торжество земледельца".

Л.Н.: У Бондарева язык чистый, народный, короткие положения, шутка... Равняется русскому языку Аввакума. Нам нельзя освободиться от примеси литературного языка.

Июнь

1. Пишущие письма к Л.Н. так обращаются к нему: "Великий учитель истины", "Дорогой учитель", "Dear great leader of men" (Дорогой, великий вождь людей).

2. [О новых изобретениях.]

— Такие изобретения, кажущиеся важными, усовершенствования возможны только при нашей извращенной жизни. Этих моторов, бициклетов и других технических изобретений, я уверен, при нравственной жизни не было бы, а были бы совсем другие изобретения, какие — не можем знать. Те изобретения, которые теперь делаются, возможны только при разделении людей на господ и рабов, когда есть рабы, которых гибнут тысячи в каменноугольных копях.

3. — Нельзя брать сторону ни той, ни другой стороны: идет свалка; теперь один внизу, другой — сверху, и нельзя говорить, потому что он внизу, что он прав: а в ближайшем моменте он может быть наверху, выхватит нож... Идет свалка, оба виноваты.

4. — Вопрос об отчуждении земли неправильно поставлен (кадетами), что "есть нужда в земле, которую надо удовлетворить". Можно быть без земли богатым, а с землей — бедным. Надо поставить его так: равное отношение к земле всех.

5. — Хомяков самобытный мыслитель. Можно с его мыслями не соглашаться, но они наводят на размышление, дают новые мысли.

6. — Стачки — сомнительные проступки; иногда нельзя сказать, что проступки, иногда — поступки. Теперь говорят, что где-то земледельческие рабочие хотят три рубля, женщины — два рубля в день. Давно пора! Только нельзя им не давать работать тем, которые хотят работать по 75 копеек, как и их, требующих три рубля, нельзя насилием заставлять работать за плату, которую другой установит. На стачки смотрю, как на пассивное сопротивление. Но как только они делаются из корыстных целей, так они становятся орудием борьбы.

7. — Мы с Николаевым вычисляли для России и нашли, что в России единый налог [по Генри Джорджу] покроет все государственные расходы.

8. — Возврат к старому невозможен. Правительства нет, в сознании народа его нет. В России возможно неповиновение правительству. Повиновение человека человеку — грех.

9. Л.Н. говорил, что политика и политическая экономия имеют малое значение в занятиях человека.

10. — Если вообразить себе интересы людские шаром и в середине его человека, то очень маленький конус выпадет на долю политики. Внутренняя жизнь, дружба и так далее куда важнее политики. Самое главное — внутренняя жизнь, и воздействие на других через нее самое сильное. Из газет чему научитесь? Газеты врут, только представьте себе, что ни одна из них никогда не не права! Через газеты не узнаете рабочего движения. Они вас только запутают. Я 80 лет прожил, а во мне пороков сколько; еще 80 лет прожить — и не избавишься от них всех, но хоть от немногих избавился. Они есть и в вас. Надо непосредственно выработать внутреннего человека, а посредством кадетов выработаете урода. Кадеты, социал-демократы — рабы западных учреждений. Читайте хорошие книги, хотя, кажется, Эмерсон сказал: "Нельзя прочесть всех хороших книг".

11. — На конституции нельзя остановиться, как на реформации. Или ортодоксия, или свободное христианство.

12. — Я сегодня под яблоней записал: "Мы поставлены в необходимость делать (любовь ко всем), делание чего и для меня и для других к лучшему. Как это просто, и только в старости лет это ясно видишь".

13. — Милютин-либерал с легкой руки ввел общую воинскую повинность. Военная служба дает нам равное право быть убийцами. Введение общей воинской повинности было глупо с точки зрения государственной обороны и с точки зрения обеспечения правительства. Сто солдат 15-летней службы стоят тысячи общей воинской повинности. Одна Англия имеет хороших солдат; это тот самый дух либерализма, не доведенный до конца. Если либерализм довести до конца, то надо всякое государство уничтожить, чтобы человек действительно был свободный. В милитаризме нет духа правды, а только целесообразность. Введением общей воинской повинности сами себя гонят.

14. Отсылал десять посылок с книгами — тем, кто просил их у Л.Н. В год, наверное, 300-400 посылок; кроме того, каждый день раздает сколько, иногда 100 экземпляров. Горбунов, Фельтен, Картушин, Сутковой, Чертков добросовестно снабжают Л.Н. изданиями его сочинений. Горбунов — еще книгами Семенова, Генри Джорджа и другими народными книжками религиозного содержания.

15. Осуждали Брайана <...>» что он в своей книге поместил рядом портреты царя, Л.Н. и папы.

— Брайан — симпатичный, умный, мужественный, но, как европейские люди, малообразованный. У него шоры.

16. — Талмуд — бедность мысли, чепуха. Я искал, и ничего не мог найти. Есть выписки из него, ими я пользовался при составлении "Мыслей мудрых людей".

17. Мария Львовна передавала свой разговор на сенокосе с яснополянскими мужиками. <...> Младшие — особенно Евстигней — озлоблены: "Мы еще терпим, но иногда выхода нет, кроме погромов усадеб".

Л.Н. очевидно страдал, слушая это, как вообще страдает во все время революции.

— Тут доводами ничего не достигнешь, тут настроение надо изменить, а это можно только делами, жизнью, не словами. За его взглядами есть чувство злобы, ненависти. Тут как рогульки, наклоненные на себя и сцепленные,— не разъединишь, расправляя одни концы, а надо расправить корни. <...> Сознание народа растет. <...> Что оно создаст, нельзя предсказать. К монархическому строю нельзя вернуться. По конституциональному — еще хуже... Анархисты: Бакунин, Кропоткин, Реклю очень хорошо критикуют несостоятельность правительства, Бакунин ничего не строит. Кропоткин, Реклю — очень недостаточно.

18. [На упрек, что Л.Н. мало ест.]

— Каждый день упрекаю себя, что ел лишнее.

Июль*

1. Л.Н. говорил, что пишет о том, что русское правительство мешает полякам, кавказцам... Им не надо повиноваться правительству; им можно вредить только потому, что они сами участвуют в правительственном насилии.

— Не участвовать во власти, не служить солдатами, податей не платить, и не будет народ угнетен. Когда я вижу это высшее средство, тогда низшие средства мне несимпатичны**.

* 19 июня Маковицкий выехал к отцу-старику в северную Венгрию, вернулся 13 июля.

** Статья Л.Н. Толстого "О значении русской революции".

2. [После спора Льва Львовича и Андрея Львовича с отцом о смертной казни — сыновья упрекали его в непоследовательности.]

Л.Н. сказал Александре Львовне: Родные сыновья далеки, ты близка, счастье, что ты есть.

"Не надо осуждать людей, не имеющих Бога и потому мечущихся". Потом сказал, что прочел Франциска Ассизского "В чем радость совершенная" — "Покаяться, радоваться, когда гонят, не понимают вас".

3. И.И. Горбунов (о роспуске Думы): Воззвание, чтобы не платили податей и не шли в солдаты, волнует.

Л.Н.: Не платить этому правительству, а когда мы будем правительством — нам платить подати. Ни к кому не идти в солдаты. За границей умные люди подумали о русских, которые за Думу: "Еще дураки попались на нашу дорогу!"

4. — Я здесь видел крестьянина, — заметил Л.Н. и рассказал про телятинского сапожника, который ходил в лохмотьях. Когда староста требовал податей, не дал.

Л.Н. встретился с его братом и спросил: "Что, он тронулся немножко?" А брат говорит: "Нет, это он по древности пошел, для Бога". Когда Л.Н. спросил сапожника: "Смерти не боишься?" — тот ответил: "Как же ее бояться? Разве я от Него отрекся?"

— Когда в нем случился духовный переворот, для него земное (по Эмерсону) потеряло значение... — сказал Л.Н. "По древности надо идти", юродивым быть, таких людей надо больше.

5. Л.Н. получил письмо от женщины.

Л.Н.: Прежде на 80 страницах меня ругала за то, что нарушил ее православную веру, а теперь извиняется на 40 страницах.

6. — Я считаю, что в это время (бесправительственное) надо распространять христианские воззрения. Может быть, они укажут путь.

7. Картушин, смелый человек, пробил дорогу, теперь и другие стали издавать сочинения Л.Н-ча. Картушин дал 3.000 руб., печатали по 18.000 экземпляров. Работали над изданием он и Сутковой, без помощников, сами на себе таскали бумагу в типографию, корректировали и быстро уносили из типографии отпечатанные экземпляры, оставляя для конфискации 1-2 тысячи экземпляров. Все издательство помещалось в маленькой комнате, где жили вдвоем, питаясь хлебом, картофелем, капустой и горохом с постным маслом.

8. Л.Н. рассказал историю из Диккенса и добавил:

— Смех — лучшая музыка.

9. [О посетителе — студенте.]

— Как все студенты. Добролюбов, Чернышевский, Михайловский — он впитал в себя эту мудрость и так ею начинен, что не может воспринять чего-нибудь другого. Разумеется, полная самоуверенность.

10. [О "Круге чтения".]

— Сегодня читал последние корректуры. Это самовосхваление: «Круг чтения» — просто спасительная вещь, особенно в моих годах. "Закон Божий". Ежедневно читаю. Когда дурно расположен — успокоит. Хочу сократить для молодежи, народа.

11. [В связи с крестьянами, читающими газеты.]

— Есть представление, что крестьяне — особые люди, как японцы, негры. Чем старше становишься, видишь — все люди одинаковы, нет никакой разницы. <...> Общественное мнение у крестьян зиждется только на святых людях. Это фундаментальное, основное течение. Телятинский сапожник. Народ стомиллионный, есть хоть один — спасет. Содом могли спасти десять праведных.

12. — Одно только важно — понимание истины, самой высшей, доступной человечеству... Кто выше: начитавшийся "XX века" или телятинский сапожник? Цивилизация не облагораживает.

13. — Маленькая разница между самодержавием и конституцией. Не берусь судить, что менее негодно.

14. [В разговоре о Хельчицком.]

— Все замечательные писатели малоизвестны.

15. — Свободные англичане... Жестокость, деспотизм, самоуверенность, самодовольство. Думают о себе, что они хорошие. Читал Филдинга новую книгу, как англичане завоевали Бирму постепенным развращением. Филдинг признает моральное превосходство бирманцев, но хочет, чтобы в Бирме религия отступила на второй план.

16. — Более суеверного ничего нельзя себе представить, как сесть в церкви на скамейку и воображать, что служишь Богу.

17. [Хвалил Карпентера.]

— Несогласен с ним в том, что он слишком налегает на здоровье.

18. [На вопрос, всегда ли нужно говорить с детьми серьезно или можно отделаться шуткой от вопросов, недоступных их пониманию.]

— Когда интересуются, задают серьезные вопросы: что будет после смерти, откуда взялся человек, отчего есть добрые и злые, — надо серьезно отвечать.

19. — Как можно меньше читать! Не нужно читать... Пусть познают природу непосредственно, за трудом, а не в отражении (через писателя). Деревенские дети знают, как лягушки выводятся, как овес растет...

20. [Об изречении Конфуция: "Не привязывайся к настоящему".]

— Я дорожу обратной мыслью: жизнь наша в настоящем. Но настоящее — соприкосновение прошлого с грядущим (настоящего нет).

21. — Переводчик "Confucius Spruche" наставил ненужных слов. У Шиллера нет лишних слов. Я перевел прозой. Перевод прозой — точный, дословный — показывает всю силу поэта. Я помню, как перевод "Цыган" по-французски прозой (Тютчева?) мне открыл всю красоту "Цыган". В прозе вся сила.

22. — Тютчев был придворный, был приближенным Марии Александровны. В очках, в старом пальто; мы познакомились после Севастополя. "Сделайте мне честь, приезжайте ко мне". Поразило меня... Удивительно его владение русским языком. Хотя он лучше говорил по-французски... Поразительно его славянофильство, и славянофильство самого дурного типа — государственное.

23. — Фет рассказывал, что спросил мастера, который вырезывал из дерева чудные головы: "Как это делается?" Тот ответил: "Что лишнее, то снимаем". В деле слова и в музыке — то же самое.

24. — Язык изучать советую вам, как я сам делаю. Возьмите перевод знакомого вам сочинения, которое хорошо знаете, Евангелие или повесть, и прямо читайте. Посвятите все свободное время изучению языка и выучите английский язык за один — три месяца, если знаете немецкий и французский.

25. — Что мы все не перерезаны, что мы живы, тем обязаны нравственному закону, который в людях есть: в этих караульщиках сада, в нас; и очень страшно, когда высшие, передовые люди лишают себя и других этого закона.

26. [Матери троих детей, тяготящейся тем, что воспитывает паразитов.]

— Нужна добрая жизнь. Что будет из детей, это не от нее зависит — дети не наши. А может быть, через 30 лет вспомнят: "Мать так говорила" (так жила). Добрая жизнь всегда имеет последствия.

27. Л.Н. говорил, что он уже видит плоды следствия своих писаний. Есть такие, которые переняли основу, и другие — которые воспользовались солдатской памяткой, чтобы отговорить солдат от послушания нынешнему правительству, "а нашего — слушаться".

28. — У Кропоткина отрицательная сторона — обличение правительства — хороша, а положительная — ребячество. В моем положительном не сомневаются, а только говорят, что оно осуществимо через тысячу лет. Но как представить себе, что после уничтожения правительства насилием сразу установится мирное сосуществование?

29. Был Александр Добролюбов из Самарской губернии. Неразговорчив, говорит ты, брат, сестра. На вид — крестьянин; видимо, совсем опростился. Лет девять тому назад издал декадентские стихи, год пробыл в Соловецком монастыре; красивое лицо. С Л.Н. говорил много, между прочим, о браке, о расторжимости брака. По его мнению, брак, когда становится тиранством одного другим и когда ведет к нечистому, т.е. когда в нем чистого ничего не остается, можно развязать. Не надо поддаваться словам кого-то о неразрывности брака.

Л.Н.: Основываться на том, что брак нечистый, нельзя: что одному нечистое, другому — чистое.

Л.Н. говорил, что он в своих сочинениях описал пережитое лично и решал его (вопрос о браке) для Бога и решил не развязывать его, а остаться в нем, терпеть.

30. [Разговор о программе "обновленца" Шипова: частичная амнистия, реформа избирательного права, суда...]

— Шиповское организаторство ничего не значит. Успокоение ста тысяч мальчишек (студентов), опропагандированных рабочих, офицеров, солдат ничего не значит. Они опираются на недовольство народа и затихнут, когда опора отпадет. Нужна земля. Этот вопрос стал ребром в России. Для меня радикальное решение — решение земельного вопроса. <...>

Пока у господ в Ясной Поляне будет 600 десятин, а у мужика — три, мужик будет смотреть, как бы достать эту землю, а только когда больше земли свободной не будет, станет совершенствовать хозяйство на своем куске. Решение — только решение вопроса о земле. Если деревня будет успокоена, они, оторвавшиеся от деревни (фабричные рабочие) будут бессильны.

31. — Бога забыли. Так надо выразить состояние внешнее. Раньше, при моем отце, была православная вера (обряды, батюшка), дворянская честь, которая заставляла... руководила; потом увидели, что этого не нужно. Пришло католическое безверие (веры в католичестве нет, индульгенции) , атеизм, который теперь есть в русском обществе. На народном языке выражаясь: Бога забыли.

Л.Н. думает, что мы должны пройти через это, чтобы понять, чего нам недостает.

32. — Университетского образования недостатки — выдумки нет; университетского образования выгоды — скромность; такому видно, какая литература есть о каждом предмете (а полуобразованные рабочие того не знают и воображают себя всезнающими).

33. [О приходившем студенте.]

— Заткнутый Михайловским, через него ничто не проходит.

34. Сергеенко принес описание слежки за Л.Н., обыска у него в 1862 г. из архива III отделения. Л.Н-чу было многое новым. О Долгорукове, шефе жандармов, сказал:

— Я его знал, этого Долгорукова, шефа жандармов; добрейший человек был и очень ограниченный, пустейший мот, консервативный. — Далее Л.Н. сказал: — Нельзя себе представить человека, более чуждого политике, чем я был в те времена. Это (обширность "Дела" — 53 номера — участие в нем министров, царя) мне подтверждает, какое количество глупостей делает теперь правительство.

35. Чертков говорил, что Л.Н. пишет то, что русский человек уже чувствует в душе, только это сжато, ясно выражено. Надо направить писания Л.Н. куда следует, и они сделают свое дело. Он выразитель лучших религиозных, нравственных дум и мыслей русского народа.

36. — Я скоро умру и потому постоянно думаю о смерти; думаю о том, что такое эта жизнь, которая кончается смертью. И ответ только один (это очень старо, но, когда готовишься умирать, это особенно ясно) — жизнь есть служение. Это разрешит все вопросы революционные, политические. Ты должен сделать то, что хочет сила, пославшая тебя сюда. Это одно несомненно. А то, что мы говорили о свободе воли, так она в том, что человек может чувствовать себя рабом этой силы.

37. Л.Н. читал вслух неизданное письмо Достоевского ("Новое время", 15 июня 1906 г.). Л.Н. с этим письмом несогласен, это прямо нехорошо — целый народ осуждать.

— Много доброго сделал мне Достоевский. Как раз я хотел с ним познакомиться, а он умер.

38. — Весь прогресс — в очищении, упрощении, уяснении несомненных истин. Когда сам дойдешь до мысли, тогда она прочна (понятна, принята). "Великие мысли исходят из сердца" [Вовенарг].

39. — Я видал пленных турок, они поражали меня своим спокойствием и какой-то мудростью. Я уважаю мусульман. Они нравственно во многом выше христиан.

40. — Истина, которую я открыл, что все люди одинаковы, дважды два — четыре. А если я это могу понять, может и другой.

41. — "Не могу" нельзя сказать. Человек сам себя не знает. Можно сказать "не мог", но вперед решить "не могу" нельзя. Надо стараться быть спокойнее, не озлобляться.

42. — Думают, что христианство — что-то такое, что может быть выражено внешним; а мы последствий никак не знаем: будем ли мы Николаями (царями) или камердинерами.

43. Я сказал, что похоже, как теперь нападают на правительство, так в 1876-1877 гг. славяне нападали на турок. Возможно, было другое решение, чем война, как и теперь есть другое решение, чем революция, — Дума.

Л.Н.: Это самое я тогда чувствовал, что теперь: неискренность, фальшивость выдвигаемого предлога: любовь к народу (т.е. что теперь она побуждает к смене правительства, а тогда любовь к славянам — к войне с Турцией).

44. — У Канта — разум, у Гегеля — ум. У Соловьева тоже только ум; умеет, как художник, изложить теорию, диалектик. Les extremes se touchent [Крайности сходятся; франц. пословица]. Философией занимаются и мудрые и глупые люди.

45. [Л.Н. о значении Канта.]

— Он философским языком передает христианские истины. — И привел примеры: "Поступай так, чтобы это было общим правилом" (т.е. не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе другие делали). — Лучшее его сочинение "Kritik der praktischen Vernunft", которое профессорами не признается — будто бы оно написано для его лакея. А признается "Kritik der reinen Vernunft". А эта была подготовительная работа для той. Для христианина Кант излишний. Его "Religion in Grenzen der blossen Vernunft" читайте. Разбивает догматы и суеверия.

46. Был разговор о диалектическом методе Гегеля. Л.Н. смеялся над крайней искусственностью философского языка Гегеля: "Быть в себе", "Быть для других", "Быть в себе и для себя".

47. — Шопенгауэр только 40 лет как стал общеизвестен. У Шопенгауэра краеугольный камень нравственности — сострадание и духовное единство всех существ.

48. — Я поместил В "Круг чтения" изречения из посмертного трактата Ницше "Антихрист", превосходное. Нашел у Мережковского. Только мне кто-то сказал, что он это взял у меня, да и я нахожу свои мысли.

49. Мистер Томпсон с Чертковым уезжают в Москву. Томпсону рекомендовали посмотреть там Третьяковскую галерею, вид с колокольни Ивана Великого, с Воробьевых гор, торговые ряды, бани. Л.Н. же советовал московские трущобы на Хитровом рынке.

50. Чертков попросил Л.Н., чтобы сказал Томпсону, какое напутствие посылает друзьям в Англию.

Л.Н. сказал, что он ему говорил о двух вещах, которые важны:

— Первое: притча Христа о человеке в саду. Что жизнь есть только служение; это для меня самая важная истина в христианстве. Второе: о смерти: я ничего другого не мог узнать лучше того, что сказал Христос на кресте: "В руки твои отдаю дух мой". Больше этого никто не может ничего сказать.

51. [О грабителях, ограблениях.]

— Подтверждает то, что говорю в статье ("Две дороги"), что не правительство охраняет подданных, а охраняет сознание.

Август

1. [Запись в дневнике Толстого.]

"Кто имеет обязанности, имеет права. Неправда. Человек имеет только обязанности".

2. [На вопрос: чего можно ожидать в России? Верит ли, что христианский анархизм наступит?]

— Не верю. Надо ожидать неожиданного. Но я бы очень желал, чтобы народ не давал податей, отказывался служить, не участвовал во власти. Анархизм при земледельческой жизни возможен. В крайнем случае, чтобы народ остался такой, какой он теперь есть, чтобы не участвовал в смутах.

3. — Хотелось бы содействовать, внушить народу, по крайней мере, чтобы он смут не делал, оставался, как он есть. Если бы он держался спокойно — значило бы, что ему правительство не нужно.

4. — Мне теперь, в 80 лет, становится ясно, что самоуверенность, гордость — пропорциональны низменности и растут в обратно квадратном отношении с отсутствием достоинства. Хорошо об этом в дневнике [запись 30 июля]: человек должен быть прав перед собой, чтобы мог жить. Человек, у которого духовной жизни нет, всегда прав. <...> У кого же есть духовная жизнь, тот, когда подло поступает, сознает свой грех, но ему есть на что опираться.

5. — Читал Менделеева "К познанию России". Данные интересны, но рассуждения плохие. Читал место, где ничего нельзя понять. Валяет с плеча; никакой обработки, чтобы мысль была ясно выражена. Я знаю, какой это труд — выражаться ясно. <...> В «Круге чтения» на сегодня: "Мудрые не бывают учены. Ученые не бывают мудрыми" (Лао-тзе)". Подходит к нему (Менделееву). <...> Я хотел ему написать. Идеал его — размножаться; а чтобы можно было прокормиться — заводить промышленность и добывать пищу фабричным путем. Земледелие второстепенное. <...> Идеал не есть размножение (у кроликов — да), а совершенствование. Идеал — целомудрие. Франциск Ассизский, Иисус, Мария Александровна [Шмидт] не женились...

6. — Гегельянство — оправдание того, что есть. "Все существующее разумно". А лучшее в мире — государство. А прусское — самое лучшее.

7. — Если бы Герцен действовал в России, он вел бы, шли бы за ним, а не за Чернышевским, Михайловским. Он совершил круг через гегельянство, революционерство и возвратился к народу, к нравственным требованиям.

8. Речь о Столыпиных — министре и сотруднике "Нового времени". Как министр Столыпин может оставаться министром: он ведь косвенно убийца. Л.Н. знал их отца. Правдивый человек был. Писал о военных делах большое сочинение и, придя к убеждению, что военное дело безнравственно, сжег это сочинение.

9. — Был здесь юноша оборванный, питается яблоками, картофелем, поэт. Был у Горького, рассказывал о нем. Я ему сказал, что желал бы быть скорей им ("вы здоровы"), чем Горьким, — раздраженным, ницшеанцем. Принес стихи, недурные, на современные революционные темы. Я сказал ему: "Живем вечным, поэты пишут на вечные темы, увлекаться теперешним не надо. Какие это могут быть условия, которые могут заменить вечную жизнь?"

10. — Народ жил (духовно) жизнью Саровских отшельников. Когда начались рационалистические требования (и у образованных и у народа) и власть видела, что православие нужно ей, и начала требовать силой соблюдения внешнего (обрядов), тогда вера пошатнулась. Разрушители не Геккели, а Победоносцевы.

11. — Что мы спокойно живем, чай покупаем,— это не от того, что есть правительство, жандармы, — это лишнее, а от того, что есть общественное мнение, основанное на известной общественной нравственности. Когда оно нарушится, как теперь, тогда никакое правительство (никакая внешняя сила) не может обеспечить спокойную жизнь, как это видим теперь.

12. Студент Духовной академии прислал Л.Н. диссертацию о том, что у пророка Иеремии есть места, доказывающие, что и в "Ветхом Завете" было учение непротивления злу; есть там слова: "Ударившему тебя в щеку подставь другую".

Л.Н.: Это доказывает, что прогресс состоит в очищении истин от слоя...(в наше время и научных засорений) и что вечные истины с самого начала были известны человечеству. Раньше были очевиднее (раньше их легче открывали — жизнь была простая; теперь они загромождены и научными предрассудками).

13. Говорили о том, какие пошли новые слова в народе: "оратель" — оратор, "ограбные" беспорядки — аграрные, "хулиганы" — забастовщики и т.д.

14. — Из народа есть пример: телятинский сапожник, который "по древности пошел", то есть увидел, что цель жизни — не сапоги другим тачать, а любовь к людям, искание Бога, сохранение связи с ним. Спросили его: "Смерти боишься?" — ответил: "Разве я от Него отрекся?"

15. Говорили о характерной черте русских крестьян — сообразительности. Чертков об английских рабочих — что у них нет смысла, цели работы (сообразительности), что знают только специальную часть работы: копать и т.д. Русским можно все поручить и положиться на них.

16. Чертков говорил, что Л.Н. переживет нас всех при его духовном и телесном складе и образе жизни. Дальше говорил, что Л.Н. женился на Софье Андреевне с одним пониманием жизни, теперь у него другое. У Софьи Андреевны же осталось ее старое.

17. Л.Н. говорил, что когда стар становишься, видишь огромный круговорот внешней жизни и какую ты маленькую роль играешь в нем.

18. О сочинениях Л.Н-ча Чертков заявил, что они — и дневники, и все написанное после известного дня 1881 г.*, — должны стать достоянием всего человечества. Чертков сказал:

— Я подыму голос от имени человечества, чтобы было по желанию Льва Николаевича.

* В завещании от 27 марта 1895 г. Толстой подтвердил, что право на издание его сочинений, опубликованных до 1881 г., остается за наследниками. После 1881 г. — нет.

19. — Павловское христианство другое, чем Христово, крикливое, подчиняется (подделывается к) власти.

20. — Теперь у меня мысль (мало сказано), сильно осознанное руководство жизни: что я здесь для служения Богу, и когда так думаю, то чувствую, что все люди занимают места, какие следует им занимать. Революционеры... К людям я стал менее требователен. И в католичестве, и в протестантстве, и в православии — бисер в разных оболочках. Марии Николаевне где же понимать метафизику! Ей это так же нельзя, как ребенку поднять десять пудов.

21. [О Геккеле.]

— Он лишен религиозного чувства. Он, как это сказал N.N., как ночная птица, видит в темноте, а как выйдет на солнце — не видит. Особенно дерзким стало суждение — что раньше казалось вне компетенции, то теперь смело осуждают: и Бога, и Евангелие, — а это происходит от недостатка образования. Материализм приводит к скептицизму. <...> Баба, молящаяся богородице, выше Геккелей. Она стремится к лучшему.

22. [О книге Менделеева "К познанию России".]

— Довольно глупая... Остроумие, красноречие, ученость делают человека самоуверенным: думает, ему все сойдет. Мой брат был юморист, мог рассказывать про все с успехом и серьезные вопросы шутливо подавал. Так и Менделеев с плеча валяет. Его идеал — размножение жителей России и добывание им пищи промышленным образом.

23. — Признается наукой дребедень, а настоящая наука — религиозное миросозерцание — не признается наукой. Сведения — не наука.

24. — Как в химии Вертело, Менделеев учат одному, так Лао-тзе, Будда, Конфуций, Христос учат одному — закону жизни.

25. [В ответ на то, что буддизм учит истреблению бытия и истреблению корня бытия.]

— Это есть отступление от буддизма, как учение об искуплении — от христианства, хотя буддисты, которые знают протестантизм, признают и думают: искупление присуще христианству.

26. [Меньшикову.]

— Не вы одни — целая артель ученых лишена религиозного чувства, ей недоступно религиозное миросозерцание — виновны в том, что делается теперь в России.

27. Л.Н. повторил Меньшикову, в чем их разногласие:

— Я говорил про самомнение ученых, что берутся решать религиозные вопросы, думают, что они найдут лучшее, чем Иисус. Вы ответили, что это самомнение: утверждать, что Иисус, Будда нашли лучшее. Я: люди приняли от них, скромных учителей, чужих им людей, их учение. Вы (мне): что я количеством принявших христианство, буддизм людей хочу утверждать правоту христианства, буддизма.

28. — Это такой трюизм, что война — зло. Военный дух держится не на разуме, а на внушении. Внушение это может быть разрушено только обратным внушением или религиозным чувством.

29. — Надо мной, наверно, будут смеяться, что я наряду с большими преступлениями — с убийством, войной — ставлю мясоедение. Есть дикие люди (американцы, немцы), которые ничего не слыхали о вегетарианстве.

30. [По поводу разговора с двумя революционерами-босяками.]

— Мне сегодня стало ясно, что правительству надо уступить всем требованиям революционеров. Сейчас созвать новую Думу. Хуже теперешнего положения дел не будет. Теперь правительство в роли опекуна, мешающего взволнованному народу. Тогда сейчас же выделится новое правительство из их среды, революционеров. Правительство тем спасет себя — неизвестно, к чему приведет революция, — освободится от греха, очистится.

31. Приехал В.Н. Джонс [соседний помещик, профессор технологического института в Томске]. На лице Л.Н. появилось мгновенное выражение тягости, что приехал революционер, что придется с ним говорить, но принял его с добротой и вежливо.

32. — Китаец пишет: иностранцы изумляются тому, что в китайском языке нет выражения для "свободы". Есть Тао, означающее путь, знание закона существования, то есть просто по-нашему "воля Божья"; кто выбирает этот путь и когда идет по нему, свободен, или свободен идти по нему.

33. [Про двух сторожей сада, будто бы подговаривавших мужиков обокрасть сад.]

— У них нет никакого сдерживающего начала; будет у них браунинг — будут стрелять; сейчас придет и скажет кому угодно: "Руки вверх". <...> От насилия нет ничего, кроме зла. Это в высшей степени безнравственно. Нет никакой точки оправдания. Правительству теперь следовало бы дать все: и тайные прямые выборы, сейчас созвать Думу, и пусть Дума сама управится с теми "руки вверх", и отрезки (земли) дать, только бы успокоить.

34. — У них (революционеров) нет центральной организации. Спросите Милюкова — скажет: "Я не за насилие". Другой, третий так же. У правительства же есть центральная организация. Они могут остановить. Только они не видят, что подавить нельзя, 100 революционеров возьмут, а 200 новые заместят их. Подрастающее поколение — революционное. Установилось общественное мнение: нельзя быть беспристрастным, — тем менее быть против революции. "Ах, ты черносотенец" (?!). Взрослый человек, серьезный одолеет, не поддастся общественному мнению. Девушки, юноши поддаются. В покушениях и спорт, ухарство играют роль. Майнридство,

35. — Конфуцианство — не религия, конфуцианство — мудрость и учение нравственности, которое соединяется с религией. В Японии — с буддизмом, шинтоизмом. <...> Есть небо и разум. Небо — правда, начало всего, в связи с нравственностью. В буддизме тоже Бога нет, еврейский личный Бог возник из многобожия соединением в одно.

36. — В "Круге чтения" глубокое изречение

Торо, что через микроскоп и телескоп видно неважное. <...> Да и мы смотрим через инструмент — глаз; могут быть разные глаза. Все исследование материи — исследование наших представлений.

37. [Разговор о латышах-лютеранах, какие они сознательные, работящие, чистоплотные.]

— Какая у них вера ни есть, а есть вера, нечто вне их, обязывающее их, а у наших — свобода от всяких обязательств, потому и возможно то, что происходит.

38. — Все хорошо. Раньше можно было предотвратить духовным воздействием это озверение, озлобление. Теперь заряд должен разрядиться, и это происходит на наших глазах. Хоть видим, что такое есть русское общество. Оно показывается в настоящем виде.

39. — Они (революционеры, готовые на все) были последней каплей, убедившей меня, что никакие репрессии не помогут. Правительство только ими глубже погружается. Если бы у меня спросили совета, я бы советовал: сейчас созвать Думу, выборы тайные, прямые, полную амнистию, уничтожение смертной казни, Учредительное собрание. Пусть правительство не компрометирует себя и уступит правление иным.

40. По поводу разговора о ком-то умершем кто-то сказал: "О мертвых говори доброе или ничего".

— Как раз наоборот (о живых говори доброе или ничего). Чужой грех скрой, два тебе простятся. Если об умерших одно доброе писать — неправильное понятие о них.

41. Л.Н.: Старость — самый прелестный возраст; в чем хотите, все прекрасно.

Софья Андреевна: Все скверно.

Л.Н.: Говорю серьезно. Никогда в жизни не испытывал этого чувства. И когда один гуляешь в лесу, и когда ложишься спать, испытываешь такое спокойствие, благодарность. Я думаю, это свойственно всем старикам. Когда будете стариками, увидите.

42. Л.Н. говорил, что читает книгу Р. Роллана о Микеланджело, и разговаривал о нем с Нестеровым.

— Люди судят о людях, об их душе, об их религиозных испытаниях, до которых не могут дорасти. <...> Он сделался известным писателем... Он очень слабый писатель.

43. Иван Иванович Горбунов удивлялся, что одновременно унитарии дали таких людей, как Чаннинг, Эмерсон, Гаррисон, Баллу и др.

— Эта плеяда удивительная была: за освобождение рабов; унитарство — отрицание божества Христа, требование разумной религии. Вот прекрасная тема для писателя: написать об этом книжку. Я постоянно говорю об этом американцам. Это были удивительные писатели, но аудитория плоха. Для западных народов это было как о стенку горох.

44. [О переводе в стихах псалмов Давида.]

— Это в прозе, наверно, сильнее сказано. Поэтическую прозу стихами переводить нехорошо. Там порядок слов имеет значение, и от перестановки слабеют выражения.

45. Л.Н.: Я заглянул в "Новое время". Там статья "Игра дьявола" Александра Столыпина, брата министра. Хороша. — Прочел часть вслух: "И вот вопрос сводится к тому, дорожит ли еще народ духовными началами достаточно, чтобы остаться жизнеспособным? Когда-то Россия дорожила этим началом настолько, что создала себе великую участь среди окружающих дичи и варварства: те погибли, а она выдвинулась, но... сохранилось ли это?" Потом взял с собой в кабинет "Новое время". Уходя в кабинет, Л.Н. продолжал говорить, что спасение русского народа в том, насколько сильны устои христианские, и что он не знал, что он (Столыпин) так серьезно думает, он легкомысленно жил (молодым человеком).

46. — Христианство — подъем выше того, где есть правые и левые.

47. Л.Н. рассказал: однажды <...> мальчик поймал вора. Это был высокий, крепкий мужчина, взявший шубу. Мальчик его догнал, привел в дом и запер. Он поддался.

На недоумение, как такой силач последовал за мальчиком, Л.Н. разъяснил:

— Это робость была у воров — сознание, что он делает дурное дело, а теперь вор — Наполеон (т. е. теперь воры уверены в правоте своего дела, как Наполеон).

48. [О приписывании геройского значения пренебрежению собственной жизнью.]

— Это самое обыкновенное явление. Тургенев рассказывал, как расстреливали какого-то господина в цилиндре и в перчатках, привязали его к столбу, а он вызывающе подергивал ногой, его ранили, и он продолжал этот жест. Главное зло — что люди приписывают этому явлению что-то хорошее, а это низшая ступень, до которой может дойти человек. Эту черту воспитало в солдатах правительство, взрывая их на кораблях и окружая смерть таким ореолом доблести: за царя, отечество, и ее внесли в революцию. Разумеется, что спокойно принять смерть естественнее, достойнее, чем форсировать театральность, напускать на себя фанатизм.

49. Л.Н.: Я задаю себе вопрос и никак не могу решить его. Глупость от самоуверенности или самоуверенность от глупости? <...> Я, когда был глуп, читал самую глубокую книгу (Эпиктета), не внял ей от самоуверенности. Царь-то самоуверен. Не скажет ни слова, которому бы не потакали, которому не приписывали бы глубокий смысл.

50. — Писемский мне никогда не нравился. <...> В среде литераторов хвалил его из учтивости.

51. [Разговор о китайском огородничестве.] Л.Н. говорил приблизительно в том смысле, что надо, во-первых, дойти до того, до чего дошли китайцы (научиться той обработке, какой достигли китайцы), а потом заниматься — это уже дальнейший шаг — теоретическими изысканиями.

52. Л.Н. получил письмо от Черткова, который просит разрешения вставить в статью "Правительство, революционеры и народ", которую Чертков печатает, мысль Л.Н. о том, что правительство должно уступить революционерам во всем: дать равное и т.д. избирательное право, Учредительное собрание, амнистию. По-моему, хронологически туда не годится: эта мысль пришла Л.Н. после покушения на Столыпина в августе 1906 г. А статья закончена в конце 1905 г.

53. — Я любил Гомера, Ксенофонта "Анабасис" и еще больше "Memorabilia". К концу "Анабасиса" как смешно Ксенофонт рассказывает, как на обратном пути, узнавши про богатого персиянина, напали на него, чтобы ограбить, но их поколотили. Это друг Эвклида, Сократа, в грабеже не видал ничего дурного.

54. — Витте, Менделеев хотят из России сделать промышленную страну. Теперь видят, что от рабочих происходят озлобленность, смуты. Они беспокойны и мутят деревенских жителей. Теперь одни крестьяне остались спокойны в России. Если цель государства — нравственность, благо народа, тогда надо им стараться удержать крестьянское земледелие.

Сентябрь

1. В.Ф. Снегирев спросил Л.Н.: Где есть сильное религиозное движение? В России участвуете в нем вы, Соловьев, Достоевский. А за границей соответствующее есть?

— Оно есть, но с оттенками. В народе оно сильнее всего у славян: назарены, духоборы. У образованных — у англосаксов; там это в большинстве Джон Булли [нарицательное имя англичанина-буржуа] ; обрядовое празднование воскресенья и никакого внутреннего, духовного христианства. А редкие серьезно и глубоко поглощены христианством. У немцев — широкий протестантизм неподвижный, закостенелый или научный интерес. У американцев была плеяда замечательных писателей, начиная с Чаннинга, основателя унитаризма, — Баллу, Торо, Эмерсон... Не могу простить Тургеневу, что он просмотрел это движение.

2. Л.Н. читал из Послания Павла; как приводили Павла на суд к Галлиону (проконсулу). <...> Л.Н. говорил о том, что учение Павла — не учение Христа:

— У Павла задор, грубость. Он тип чисто революционный, практическое применение к жизни (компромисс с властью) обещает спасение. А в этом (споре о вере, который Л.Н. читал вчера) хорошо изображено, что Галлиону вера показалась сушим пустяком. Он никогда не мог представить себе, что из Павла выйдет человек, который полмира себе покорит.

3. [По поводу рассказа Толстого "Божеское и человеческое" В. Львов в "Образовании" N. 8 выражал Л.Н. презрение за "непонимание великого революционного момента", упрекая в преступном всепрощении и восхваляя праведный гнев (террор), который понял Горький.]

Л.Н.: Одно слово говорю каждый день: радуйся, когда ругают тебя. Это отводит от той области — мнения о себе.

4. — Гете хотел облегчить биографу возможность разобраться в том, что заставляло его писать известные сочинения. Мне эта точка зрения не нравится. Я описываю самые сильные впечатления своей жизни.

5. Илья Львович и Сергей Львович (кадеты), с одной стороны, а с другой — Андрей Львович (правый), Михаил Львович (беспартийный), Николай Леонидович (взглядов Л.Н.) спорили о политике.

6. — Теперь считается необходимым иметь браунинги, как раньше — сапоги, цепочки с часами. Внушено, что надо вооружаться. <...> Овцы без пастырей.

7. [Л.Н. читал вслух Герцена о революции.]

— Это совершенно относится к нашим. Русский народ не может удовлетвориться ограниченностью муромцевской "революции".

8. [По поводу допускаемых Л.Н. изменений текстов в своем «Круге чтения».]

— Кто хочет учености, пусть обращается к ученым. А мне надо только высказать наилучшим образом религиозно-нравственные истины.

9. — Павел всегда мне был противен. Фальшивый, сентиментальный тон, где он пишет о любви.

10. — Русский язык пропадает. "А далече господь носил?" — спросил меня старик-цыган. Молодые бы спросили: "В какой дирекции гуляли?"

11. [О Ламеннэ "Les Evangiles".]

— Тут его комментарий к Евангелиям. Из них взято в «Круг чтения». Это лучшее из его произведений.

12. [О Карлейле.]

— Лучше всех его короткая книга "Сфинкс": превосходна,

13. — У Эмерсона положительное есть, а у Давидсона-Моррисона его нет. У него блестящее отрицательное.

14. Л.Н. высказал мнение, что революция в России не кончилась:

— Прав Леруа-Болье: "Вам ее на 50 лет хватит". Огромное государство расшатано, разваливается. Это как бы огромный храм, который разваливается и который надо совершенно развалить по кирпичам и потом построить новый. Все это требует очень долгого времени, тем более, что, может быть, и кирпича не хватит.

15. Чертков зовет Лебрена к себе для работы над энциклопедией мыслей Л.Н., распределить их по темам и переписывать на ремингтоне.

16. Л.Н. спросил, есть ли евреи, занимающиеся земледелием.

Я: В Бессарабии и восточной Венгрии. Знаю об этом понаслышке, самому не пришлось видеть. <...>

Л.Н.: Отсутствие поколениями корня в земледелии развращающе влияет на народ. <...> В общении с природой отношения простые, долг работы, кормления себя трудом. У живущих же не на земле развивается гордость, корыстолюбие, унижение.

Л.Н. еще раньше говорил, что у работающих на земле нет борьбы за существование, кроме борьбы с природой. У живущих же в городах есть. Живут один за счет другого.

17. — Тургенев был высокого мнения о Гете. Я поэтому пытался в него вникнуть и, кроме отвращения, ничего не испытал. И теперь ничего не нахожу достойного в его личности.

18. — Что наш еврей, который должен был явиться на призыв новобранца в Витебской губернии, не пишет. Может быть, он поддался и не хочется ему об этом сообщать. А я бы рад знать. Разумеется, никак не требую, чтобы он отказался. Какие хорошие его статьи!

19. [В разговоре о том, что школа должна воспитывать людей свободными, нравственными, практичными...]

Л.Н.: Среда-то какая, которая воспитывает, в которую вернется ученик. Даже свободные свихнутся на те рельсы, которые есть. Все воспитание сводится к воспитанию самого себя. Наша среда извращена, далека от нормальной жизни. Первое, что мы требуем от воспитания в школе, — излишнее количество знаний. Надо будет как можно меньше требовать знаний: обучать и дожидаться, чтобы ребенок задавал свои вопросы.

Бирюков: Тогда он отстанет. Надо ему давать практические знания, чтобы проявились его способности.

Л.Н.: Пускай он отстанет. Если есть в нем задатки — они проявятся. Может быть, будет музыкант, философ, техник. Довольствоваться надо самым малым. Спуститься до самой скромной жизни и ограничиться в знаниях. <...> Наше — господских классов — положение такое: разбойник хочет воспитать детей в справедливости. <...> Наша испорченная жизнь — это данное условие, это факт; но у тех, кого мы воспитываем, мы должны пробудить сознание (этой испорченности жизни) и дать им возможность бороться этим сознанием за лучшее.

20. [На запрос Комитета Нобелевской премии и предложение Академии дать ее Толстому.]

Л.Н.: Придется отказаться, — сказал почти с досадой, что его будут тревожить этим.

[В письме к А.А. Ернефельту от 25 сент. Л.Н. просил "постараться сделать так", чтобы ему "не присуждали этой премии". Ернефельт переслал письмо Л.Н. в Швецию.]

21. Кто-то сказал Л.Н-чу, как заметно его влияние в происходящем в России.

Л.Н.: Слишком рано. Через 30-40 лет будет виднее, чем и чему я содействовал.

22. — Если бы два года тому назад рассказали о том, что теперь делается: смелые грабежи, убийства — думали бы, что это Жюль Верн выдумал. Я только удивляюсь, что у нас здесь покой, тогда как ходит к нам столько разных людей.

23. — Я магометанство считаю христианством, вышедшим из апокрифических христианских преданий: борьба против троебожия, иконоборство. Что из христианства в нем, то хорошее. Что от Магомета — грубое. Учение магометанских сект, бабизма... чисто христианское.

24. Л.Н. говорил приблизительно в том смысле, что писание романов — пережиток... Теперь пишут "на одно копыто", и нечего им — и французам, и англичанам — сказать, и некому их читать. Так нельзя теперь писать, что "была погода, он стоял под окном..." Есть что писать, так писать просто: "Я сидел за столом..." Теперь это кончилось, и слава Богу. И я, говорит, грешу, иногда напишу в этой форме. Это все пустяки, это как охота. На охоту можно поехать ради развлечения, если человек чувствует в этом удовольствие, а это чепуха. Так и я возьму да напишу что-нибудь романическое, а все от этого ничего не изменится; нужно помнить, что это (писание романов) несерьезное занятие.

25. [По поводу организуемого в Москве "Дома свободного ребенка", куда хотят собирать вместе маленьких детей, и родители по очереди будут заниматься с ними, причем ради демократической тенденции желают обойтись без прислуги: будут сами топить, стирать и т.д.]

Л.Н. сказал, что по всему тому, что он слышит, ему кажется, что из этого ничего не выйдет, а если и выйдет, то что-нибудь очень плохое, наподобие заграничных детских садов, которые он когда-то за границей сам видел и которые произвели на него отвратительное впечатление, потому что дети там подвергались муштровке; делали все по команде, маршировали и прочими глупостями занимались. И Л.Н. даже думает, что для ребенка гораздо безвреднее, если мать, которой этот ребенок мешает работать, дергая ее за платье, когда она стирает, дает ему подшлепника, чтобы его унять, чем если какая-нибудь педантичная дама, вроде институтской классной дамы, холодным голосом будет его останавливать, по нескольку раз внушая ему какие-нибудь запрещения делать что-нибудь. Ему кажется, что этот кружок взялся за практически невыполнимое дело, т.е. воспитание маленьких детей не может быть ведено посторонними людьми, а есть дело самих родителей и, главным образом, матерей. А если бы они ограничились одним образованием, т.е. обучением, то это выполнимо. Это можно было бы устроить сообща, т.к. дети успешнее учатся вместе, чем порознь. И он сам из своей практики школьного дела помнит и знает, что, когда детей соберут в одну школу, то они как-то сами собой отберутся, более способные к более способным, менее способные к менее способным, и тогда само собой дело покажет, чем с кем заниматься. Ему кажется, что в данном случае наши московские друзья и, в частности, Горбуновы, слишком увлекаются, желая немедленно разрешить эту проблему воспитания своих детей. Так как они чувствуют свою несостоятельность в этом деле у себя в доме, то им, естественно, хочется избавиться от этих неблагоприятных домашних обстоятельств и где-то на стороне устроить что-то, что, по их мнению, будет полезнее для детей. Но для него это уж такой трюизм, что воспитание детей все сводится к самовоспитанию родителей. И вот, например, возвращаясь к тем же Горбуновым по поводу их желания, чтобы в этом доме, предназначенном для воспитания детей, не было прислуги: как же они хотят, чтобы дети не чувствовали фальши этого, когда у них в доме по-прежнему остается прислуга, которая исполняет всю черную работу? Детей обмануть нельзя, и ребенок сейчас .поймет, что это обман, игра. Лучше не задаваться такими широкими, туманными и практически невыполнимыми замыслами, помня французскую поговорку "Qui trap embrasse, mal etreint" ("Много желать, добра не видать"). Вот обучению нельзя не сочувствовать по новому, свободному методу, т.к. у всякого честно мыслящего родителя естественно возникает желание избавить ребенка от тлетворного влияния нынешних школ и гимназий, которые только портят и развращают детей, и дать ему образование без всех этих глупостей, в виде суеверий религиозных, чудес, поклонений иконам и т.п. или патриотизма, обожания царя и прочее.

26. — Гипноз — сила... Удивительно, что люди так мало считаются с этой величайшей силой гипноза. Гипнозу, разумеется, поддаются не все, особенно легко поддаются дети, идиоты и животные — словом, существа неразумные. Труднее всего или даже совсем не поддаются гипнозу самостоятельно мыслящие, стойкие, так называемые религиозные люди. Чем выше религиозно человек, тем меньше подвержен гипнозу.

27. — Для меня эти кадеты и декаденты — даже по созвучию — схожи. Вообще, это люди, которые потеряли здравый смысл. И как при декадентстве мы не можем узнать, что добро, что зло, утрачено различие добра и зла в современности, так и в кадетской партии. Нам, людям другого склада ума, это все совершенно непонятно, неразумно.

28. Л.Н. рассказал историю Семенова. Семенов пришел к Л.Н. 15 лет тому назад, еще дворником.

— Такой простой, нежный, вдумчивый и в самых трогательных и простых словах выразил свое душевное состояние и то, что он читал из моих произведений, и что на него они имели большое влияние, и очень меня расположил к себе. Я ему посоветовал уйти в деревню, оставить город, заниматься сельской работой, и он так и сделал. А потом попал он в какой-то кружок молодых литераторов и поддался всецело уже их влиянию, их гипнозу, и теперь просто с трудом его выношу, так он мне неприятен и даже внешне, какой-то он стал жирный, толстый, самоуверенный и все с теми же заученными словами, как они все говорят: "экспроприации..."

29. — Гете скучен, например, в "Письмах из Италии". Читая его "Wahrheit und Dichtung", понимаешь, как создавался "Фауст". У него мистицизм, кабалистика, будто бы философское объяснение богословия — ужасное. На этом основан "Фауст". <...> "Вертера" люблю и некоторые стихотворения. <...> Тургенев так его пре.воз— носил, наговорил мне о нем, что я дал себе труд всего его перечесть, все 42 тома! Сколько людей — мои предшественники Тургенев с Герценом — воспитаны на Гете.

30. — Что нужно читать людям материалистического мировоззрения, социалистам? Я посоветовал бы таким людям читать" Карпентера, особенно Чаннинга и особенно Гаррисона.

31. [В ответ на письмо семинариста, прочитавшего "О половом вопросе" и желающего чисто жить.]

Л.Н. советовал, кроме вегетарианства, не употреблять алкоголя; не обращать внимания на свою внешность; равномерную работу, которая действует сдерживающе, а главное, верить в свою силу. Как начнешь сомневаться, что не победишь вполне, — пропал.

32. — Как это военная служба и христианство могут вместе существовать. Желал бы жить 300 лет. Чтобы видеть, что будет. Что останется из двух: военная ли служба, христианство ли. У интеллигенции христианство кончилось.

33. Л.Н. говорил, что смешивают ум и образованность. Где нет своего ума, там восприимчивость всяких знаний.

34. Л.Н. продолжает читать "Wahrheit und Dichtung" Гете, хотя его мнение о Гете — что тот низкого поведения человек, а о "Фаусте" — что пытался вникать в него и, кроме отвращения, ничего не испытал. <...>

— Он влюблялся в барышень сразу в штук пять и наслаждался их влюбленностью и своей, а потом бросал. И это тогда считалось ничем. И Тургенев так.

Октябрь

1. [На жалобу дочери Саши, что мать не любит ее.]

— Дело не в том, чтобы тебя любили, а чтобы ты любила. Когда все любят, легко быть приятным, но в тяжких случаях надо не осрамиться.

2. — Сегодня думал о том, что человек жив до тех пор, покуда у него есть свобода, покуда может поступать так или иначе. В агонии, сумасшествии человек не живет.

3. [Просили автограф у Л.Н. для чешского музея.]

Л.Н. написал: "Угождай людям, забывая о Боге, и люди не будут любить тебя; угождай Богу, забывая о людях, и люди полюбят тебя".

4. Проходя мимо Л.Н., стоявшего у крыльца со странником-пастухом, я слышал, как Л.Н. сказал: " Если вы при этом не обижаете, не мучаете животных, это гораздо спасительнее, чем странствовать по святым местам".

5. Речь о том, как развилось жульничество. Л.Н. сказал, что его удивляет, что религиозное чувство так быстро исчезло у русского народа.

6. [О Карлейле.]

— Изречения его бывают бойкие, но что-то такое резкое, недоброе в них! Когда их поместишь в "Круг чтения", вычеркнешь потом.

7. [О мнении, что нападки Толстого в предпоследних сочинениях не должны быть такими резкими.]

— Мне тоже неприятна в них резкость осуждения правительства. Даже избегаю их раздавать.

8. Сутковой [книгоиздатель] говорил о предстоящих им судах за преступления против печати: "Протоколы все на меня, т.к. Картушин плохо переносит тюрьму, а я ее люблю".

Л.Н.: Я тоже любил бы сидеть.

Кто-то спросил: Как, в одиночестве или в товариществе?

Л.Н.: В одиночестве.

9. Я сказал Л.Н., что после строгого выговора церкви, правительству, революционерам ему следовало такой же выговор сделать и отдельным людям, нам всем, т.к. мы так же, как правительство, безразличны к правде.

Л.Н. сказал, что к совокупности людей легче быть строгим, чем к отдельным людям. Потом прибавил:

— Я думал, вы хотите сказать, что так как к правительству, церкви был резок, то к революционерам не следует быть таким. Я раскаиваюсь в своих беспощадных нападках на церковь. Сутковой прав, что лучше самое грубое суеверие, чем безверие. Да, лучше старуха самая суеверная, молящаяся "господи помилуй, господи помилуй"... Хотя это грубая форма, но то же самое обращение к божественному началу, что у Канта, когда он утверждает в себе духовное сознание; и лучше ее суеверие, чем безверие Муромцева. Когда она молится, она так же признает выше себя духовное начало, как и Кант в конце своего учения говорит об этом...

10. — Со мной так бывает: возьму статью о вопросе мне интересном, философском, религиозном. Тут из своего хода мыслей — ясного — окунешься в запутанный ход мыслей, и логика у них другая, и язык — ученый жаргон — ничего не поймешь. Из области определенного попадешь в область неопределенного.

11. Замечания Л.Н. о темах, которых касались в разговорах:

— Бетховен — это тоже выдуманная репутация. Скука необыкновенная.

— Сентиментальная любовь Гете — мерзость.

— Шиллера я люблю, это свой человек, а Гете — мертвый немец.

12. [Умер Стасов 84 лет.] Стасов был, может быть, самый близкий из остававшихся в живых старых друзей Л.Н. Он подкупал Л.Н. своей любовью, но они мало сходились, он даже мало понимал Л.Н-ча.

13. [Об издании статьи Л.Н. Толстого "О значении русской революции".]

Л.Н.: По-моему, надо здесь издавать, но желательно было бы одновременно с Чертковым и в европейской печати одновременно появиться — имеет значение*.

* В изд. "Посредник" статья вышла в ноябре, но была конфискована, а Горбунов-Посадов привлечен к ответственности. В изд. Черткова и в др. зарубежных изд. статья тогда опубликована не была.

14. И.И. Горбунов рассказывал про их школу Дом свободного ребенка. Там около 50 детей и православных, и католических, сектантских, еврейских.

— Преподавать им религиозные основы (нравственное учение), которые отвечали бы и православным, и католикам, и протестантам, и евреям. И оно возможно.

15. [О художнике Нестерове.]

— Он и понравился и интересен мне тем, что он верующий. Последнее время переменился мой взгляд на религиозность: самая грубая религиозность мне приятнее безверия ученых материалистов.

16. — Чем дольше живу, тем мне яснее, что эти научные люди — компиляторы. Только когда нет своих мыслей, набиваешь себе голову чужими мыслями, разными знаниями и придаешь им значение.

17. — Читаю автобиографию Гете, не понравилась: скучно, педантично, буржуазно, с герцогами знакомства делает, этому приписывает важность и искусству.

18. — Влюбление само приходит, и, если охватит, ну и охватит, и если с этим ничего не поделаешь, так тому и быть. Но не надо его искать. И напротив, быть готовым бороться с этим, а не поддаваться. Если избегать, то можно уберечься до поры до времени.

19. [На вопрос об отношении к спиритизму.] Л.Н. ответил, что спиритизм — самообман, заблуждение. Но когда на сеансах люди ему поддаются, они находятся в серьезном настроении, отрешаются от легкомысленного, мешающего и, поддерживая друг друга, угадывают медленно, шаг за шагом, глубокие истины. Такова Люси Малори — ее мыслями полон "Круг чтения".

20. — У Павла суеверное, мистическое: смерти Христа приписано сверхъестественное значение (искупление), и это пришпилили к христианству. Мне Павел всегда не нравился. Даже его знаменитое место о любви.

21. [На вопрос, как объяснить рекомендацию Толстым проекта Генри Джорджа в связи с его христианским анархизмом.]

Л.Н.: Это такое естественное средство для справедливого распределения земли и для собирания податей при нашем запутанном внутреннем положении. Все остальные предложенные реформы так неясны, неудовлетворительны, что этот выход, при существовании правительства, напрашивается сам собой.

22. Разговор об английских писателях.

Л.Н.: Стивенсон был последний даровитый писатель. <...> Карпентер мне очень нравится, особенно его "Цивилизация, ее причины и излечение". Он наследник Рескина... Как новинку я перечитываю самых "новых" писателей: Гольд— смита, Филдинга, Свифта.

23. — Герцен — вот писатель, который был скрыт от русского общества, а теперь всплыл. На Герцене, как на искреннем, умном человеке видна эволюция передового человека. Он поехал на Запад, думая, что там найдет лучшие формы. Там перед его глазами прошли революции, и там наступило разочарование в западном строе и особенная любовь и надежда на русский народ. Правильно ли это или нет, но у него была эта надежда. Русские политики могли бы с него пример брать, чтобы не повторять той же ошибки увлечения западными формами. <...> Он был в глубине религиозный. Чернышевский, Михайловский не были.

24. [Говорили о революции, что причина ее заключается отчасти в социально-экономических вопросах и что в результате ее могут последовать социально-экономические улучшения; об английской депутации, о добрых желаниях англичан помочь русским устроиться так же, как англичане.]

Л.Н.: Тут главное религиозно-нравственные вопросы, из которых социально-экономические условия вытекают. Если из революции выйдет только конституция, это будет фиаско. Из-за этого затрачивать такие большие усилия, кровопролитие, озлобление — не стоило... Если в парламенте будут Петрункевич, Столыпин, то они ничем не лучше Николая II как правителя. Что кадеты хоть чуть подвинут к лучшему, не верю. Это хуже Пугачева. Из Пугачева кое-что вышло, а из этого ничего не выйдет. Нужно совершенно новое... даже если не Петрункевич, а Чемберлен, то тоже будет плохо; поэтому я и на [английскую] депутацию так смотрю, как если бы пьяные люди встретили трезвых и предложили им выпить — то было бы им веселей, но это не значит, что было бы им лучше. Ждут таких же результатов от революции, как от Французской. Но не надо забывать, что такие результаты, если бы они и были, были бы бесполезны. Надо ждать более крупных внутренних переворотов в смысле религиозного пробуждения сознания людей. Может быть, от этих ужасов люди опомнятся и поймут, что так жить нельзя, а от кадетских программ, желаний нельзя опомниться, что так жить нельзя. Надо, чтобы вышло что-то совершенно новое.

25. [О молодых русских писателях.]

— Мне самый симпатичный Куприн. <...> Его маленькие рассказы: "Allez", "В цирке", "Ночная смена"...

26. Сухотин: Как это вас всегда вместе с Горьким приводят! Вас ведь связывает только одна фотография, на которой вы вместе сняты.

Л.Н.: Да, меня всегда к нему пристегивают.

27. — Книга Чамберлена "Евреи" нехорошая, необъективная, чересчур научная. Не очень интересна, но дочитаю. Он против них. Проповедует насилие. О происхождении евреев там сказано: сначала были бедуины, потом смешались с сирийцами, стали израильтянами, одно племя из них — иудеи, и от этих пошли все евреи, которых мы знаем.

28. — Апостол Павел, собственно иудей по вероисповеданию, и то, что у нас считается христианством, это, собственно, иудейство.

Л.Н. жалеет, что он так стар для этой работы, которая выяснила бы разницу между истинным христианством и учением Павла, но что, во всяком случае, в скором времени эта работа будет сделана, а кем бы она ни была сделана, произведет сильный переворот. Первое — что Христос не иудей и на него имело влияние не одно иудейство. Второе — что Павел совершенно противоположен по духу Христу. Третье — Л.Н-чу всегда Павел был бессознательно противен, даже глава о любви: она неестественная. Книга Анатоля Франса отчасти навела его на это и дала мысль и повод работать над этим. "Послание к римлянам" апокрифическое, не настоящее.

29. Л.Н. рассказал про Дымшица. Сегодня получил письмо от его брата. Дымшиц не хотел быть солдатом и не соглашался раздеться для осмотра. Когда его насильно раздевали, заплакал (Л.Н., рассказывая это, чуть сам не заплакал).

30. Л.Н. выразительно читал вслух «Круг чтения» на 20 октября. Голос ему изменял, и на глазах выступили слезы.

— Это кто пишет? — спросил он и сказал: — Генри Джордж. Вот почему он мне мил и ненавистен всем ученым.

31. — Изложение Кришны (легенд о нем) мне чуждо... Восточная цветистость выражения, излишек образов и слов.

32. Л.Н. вспомнил знакомую даму, которой впрыскивали воду вместо морфия и она успокаивалась.

— Нервных людей особенно легко обмануть.

33. — Был революционер, слесарь, жалкий, то есть жалко его положение. Что-то слышал, его "напрасно забрали". В тюрьме сидел, там красный флаг носили на прогулках, за это сажали их в карцер. Сделали "обструкцию". Говорит слова: "свобода", "самодержавие" — ничего разобрать нельзя. Думает, что он приставлен устраивать жизнь народа, а надо устраивать свою.

34. [Толстой читал вслух из Давидсона-Моррисона.]

— "По разделению Гладстона, англичане делятся на массы и на классы. Массы живут своим трудом, классы — трудом других". Остроумное.

35. С.Н. Глебова рассказывала о сыне, что он поступил в гвардейскую артиллерию, в часть, где строгая дисциплина, чтобы себя поднять, отдаться в крепкие руки. Л.Н. сказал, что ему это не нравится, что нужно самому для себя завести дисциплину, потому что человек не может перестать сам собою управлять. Вся жизнь в держании себя в узде, самосовершенствовании, самоуправлении; не нравится Л.Н-чу, что не собственной нравственной силой хочет управлять собой, а отдается в чужие руки. Глебова говорила о нем, что он мечется, хочет быть лучше, жил просто, работал, говорил отцу: "Дай мне 100 десятин и немного денег взаймы, женюсь на крестьянке". Л.Н. не одобрял идеалы внешней жизни. Есть нравственный идеал, по нему надо стараться жить в каждый данный момент.

36. [О том, что политикой заняты теперь 18— 20-летние.]

— Да что 20-летние! Это еще хуже, если 40— 50-летние, которые в своей жизни, кроме гадостей, ничего не сделали, свою жизнь испортили, хотят устраивать жизнь других. Надо стараться самим в своей обыденной жизни жить лучше: с прислугой, людьми... К насилию не прибегать ни Столыпину, ни Петрункевичу, а то ты оправдываешь насилие со своей, другой — со своей стороны.

37. — По Шопенгауэру, комизм — в неожиданности. У французов это комизм наивный. Самый наивный комизм состоит в том, что ожидаешь одно, а случается другое.

38. — Пусть дадут женщинам права (они слабы, меряться с мужчинами на этом поле не могут), они почувствуют слабость, и тогда увидят, что у них есть другие, им близкие занятия, которые им станут дороже (семейные), что тут с ними конкурировать нельзя... Говоря объективно, я удивляюсь мужчинам, которые не хотят дать прав женщинам. Теперь в России со стороны революционеров повторяется то, что было во Французской революции.

39. — Удивляюсь, почему не основывают у нас свободного лицея без прав?.. Просто строго научные люди, которые преподавали бы математику, астрономию, физику.

40. — Всегда мемуары очень интересны. Как после этого читать рассказы? <...> Мемуары Due de Saint-Simon. Интересны. "Lettres persanes" Монтескье можно читать.

41. Н. Л. Оболенский возмущался картинкой "Толстой и Горький" — репродукцией с открытки при статьях о Толстом Луизы и Эльмера Моодов в журнале "The Bookman", October 1906.

— Вводят путаницу в головы 100 тысяч читателей, которые совершенно ничего не знают о том, какое различие между ними, — сказал он.

Л.Н.: Для массы публики ведь все равно: я, Ницше, Ибсен, Золя — это только имена, которые отличаются.

42. Александра Львовна с 8 часов переписывала на ремингтоне послесловие — 18-ю главу к "О значении революции". Л.Н. в халате поправлял до 10. Два раза перемарывал и много прибавлял. Вечером с 7 до 10 — также. Л.Н. уносил статью к себе и поправлял. Александра Львовна даже зароптала. В 8.30 Л.Н. пришел вниз за Оболенскими и позвал их снова поправить статью по-новому. Едва закончив поправлять начисто в трех экземплярах переписанный текст и показав его Александре Львовне, Л.Н. стал снова поправлять, и притом вид у него был, как если бы извинялся, что причиняет работу Александре Львовне и нам. Сегодня переделывал ее четыре-пять раз и остался недоволен. Предоставляет Ивану Ивановичу решить, печатать ли ее, и будет более рад, если не напечатают. <...>

В статье разговор с ламинцовским крестьянином оканчивается словами: "Не можете ли вы мне помочь на выписку газеты? — сказал он". А на деле Л.Н. ответил ему: "Не дать ли вам еще и на браунинг?" — "Что же, и на браунинг хорошо", — ответил он.

43. [О книге Сабатье.]

Л.Н. сказал, что посмотрел и понравились ему два места довольно хорошие. Первое: нападать на священников не следует, это форма, в которой выражается их вера. Они не могут в другой форме выражать свои верования. Второе: во Франции множество женщин и мужчин идет в монастыри. Это проявление потребности самоотвержения, их занятие бесполезно другим людям. Надо им дать передовые цели. <...> Л.Н. говорил, что сколько усилия употребляется на то, чтобы опровергнуть такие страшные предрассудки, как непогрешимость папы, бессеменное зачатие.

— Ведь нам, кажется, надо быть сумасшедшими, чтобы в это верить. А ведь это на нашей памяти были провозглашены эти оба догмата*.

* Догмат непорочного зачатия был провозглашен папой в 1854 г., а догмат о папской непогрешимости принят Ватиканским собором в 1869-70 гг.

44. — Вся культура озабочена тем, чтобы убивать. (Культура теперь направлена на то, чтобы придумывать самые совершенные орудия убийства.)

45. У Л.Н. в сильной степени развита привычка пробовать свои способности: что может сделать, желание не затруднять других тем, что можно самому сделать. Он мог бы итальянскую статью дать кому-нибудь перевести для себя и с легкостью прочесть по-французски или по-русски, но он сам с помощью словаря одолел ее. Он мог бы писать письма немцам, англичанам по-русски или у себя дать их перевести на немецкий, английский языки и так посылать. Но он их пишет сам на этих языках. Когда одевается, чтобы куда-нибудь ехать, сам себе в комнату приносит верхнюю одежду и сам ее уносит раздевшись, когда приезжает. При перевязках не хочет каждый раз чистый бинт, кажется ему расточительством. Книги, письма сам уносит в кабинет. Вообще, что может, делает сам. Ему 79-й год, а теперь еще делает гимнастику. Кроме прогулок пешком около трех часов в день, через день — верхом. Что трудно, то любит преодолевать, тем воспитывает в себе волю и поддерживает бодрость.

46. — Все эти Сабатье хлопочут, как бы возродить католицизм. Копаются в горе книг, цитируют разные тонкости для оправдания догм. Вопрос этот так загажен, что трудно за него взяться. А можно взяться, только под самый корень, как Руссо.

47. — Получил письмо и в нем мое "Письмо к фельдфебелю", издание революционеров, истрепанное, многие его читали. Пишет: "Вас прежде уважали, а теперь вас весь народ презирает, что вы такую святыню [церковь, войско] можете осуждать".

48. Андрей Львович спросил Л.Н.:

— Нельзя обойтись без битья животных? Я пришел к заключению, что для животных необходимо телесное наказание.

Л.Н.: Думаю, что нельзя. Мы требуем от них, чтобы жили согласно нашим желаниям, которые их уму непонятны. Тогда их бьем, и они слушаются.

Андрей Львович; Тогда почему же нельзя и людей телесно наказывать? Ваньке Ромашкину все поучения, просьбы не впрок. Я уверен, если его высечь, подействовало бы.

Л.Н.: Нет, нельзя. Потому что у каждого, последнего человека все-таки есть разум и он может понять. Тогда негде остановиться. Когда можно за одно одного наказывать, можно за другое и другого. Человек разумен, есть возможность действовать на него. А наказанием уничтожится остаток его разумного сознания, и это самое мы забываем. И от того-то так медленно движется человечество.

Андрей Львович спросил, что делать с террористами и грабителями, которые теперь появились.

Л.Н. ответил, что до сих пор строгостью держалось все наше общество, и вследствие этого было забито все наше сознание. Теперь строгости сняты — это проявилась человеческая природа, какая она в нас есть, не сдерживаемая разумным сознанием, а сдерживаемая только страхом наказания.

49. Речь об Афросимове, весельчаке, плясуне, певуне.

Л.Н.: Странно, что такие люди приятны, а если разберешь — пусты. Их жизнь — эгоизм, наивный эгоизм, оттого они приятны, что их эгоизм — наивный эгоизм.

50. — "Реквием" Моцарта никогда не слыхал, но сколько раз играл, ничего хорошего в нем. <...> Под впечатлением [что он хорош в четыре руки], я и играл в четыре руки, но я обратного мнения. Если что хорошо, то и одним пальцем...

51. [О Фихте.]

— Многое, что мне казалось, что я открывал, у него нашел. Грустно мне читать его. Отчего грустно? Что никто его не знает. Андреева, Золя все знают. <...> Он пишет, что счастье объективно происходит от внешних условий, а блаженство человек может сам себе создать, оно вытекает из блага, которое человек может всегда достигнуть своим мировоззрением.

52. Л.Н-ча ждут мужик с бабой и хотят с ним переговорить.

Л.Н.: Если что просительное, то не могу исполнить... Если что духовное, то позвать их сюда.

Ноябрь

1. — Чем низменнее философ, тем популярнее. Советую не читать историю философии, потому что там лишь некоторые стороны философа подчеркнуты и вы не будете читать его непредвзято.

2. Л.Н. говорил о том, что равенство, братство, свобода вытекают из хороших добродетелей смирения, справедливости, любви.

3. Л.Н. говорил, что жизнь Иисуса гораздо менее значительна, чем жизнь Франциска Ассизского. Учение Иисуса — да, значительнее. Разговор Франциска с братом — если мы не можем так поступать, пусть нам это будет хоть идеалом.

4. — Если я опять сделаюсь молодым, то я уеду в такую страну, где не говорят про газеты, политику, а разговаривают про пчел, собак, земледелие...

5. — Ежедневно четыре письма, в год тысячу получаю о том: "Я хочу учиться". Из народа уходят учиться, и все народу садятся на шею. Как если бы человек стоял на карачках и на него лезли бы один, два, три, и в дверях стояли бы новые. На это никто не обращает внимания.

6. — Читаю Фихте и Руссо и прихожу в ужас. Все это сто лет тому назад было высказано, а действия никакого.

7. [Разговор о революции.]

Л.Н.: И социалистическая республика, если бы была, была бы малым результатом. Не может быть, чтобы такая сильная, продолжительная революция привела бы только к тому, что было сто лет тому назад. Следует ожидать никак не повторения того, что было, а того, что будет уничтожение насильственного правления, что будет положение без правительства. Хочу привести параллель...

Софья Андреевна прервала: Без правительства нельзя быть. Не было б правительства, не починили бы форточки, печи. Мужики без начальства как будут себя вести?!

Л.Н.: Уничтожение насильственного правления. Чтобы управлять, для этого нужно не насилие, а согласие. Я хочу привести параллель...

Софья Андреевна: Этого себе и представить нельзя.

Л.Н.: Сто лет тому назад говорить о том, что не будет рабов, тоже казалось неосуществимой фантазией. Моя бабушка, когда нужно было что сделать, говорила: "Мужиков послать, они сделают" и не думала, что такое труд и что это изменится. Как не могли себе представить, что можно жить без рабов, так не понимаем теперь, что можно будет жить без (насильственного) правительства.

8. [На вопрос, почему смирение ведет к равенству.]

— Свобода, равенство, братство — объективны, их предписывать нельзя. Это смешно, что так вышло; что свобода, равенство ограждаются насилием. Их дает христианство, Бог — выходят изнутри человека. Кто смиренен, не будет ставить себя выше другого, будет равенство, любовь, братство. Тао* — свобода.

* Тао — следование пути добродетели.

9. — Пишу Сабатье. Он размышляет, заботится о будущности католицизма!.. Что тут писать после Вольтера, Руссо, Канта! Он и ему подобные как будто их не знают, начинают с себя, с своих мыслей, когда Вольтер, Руссо, Кант так выяснили суть католицизма. Недостаточно, чтобы истины были только ясно изложены; они особенным путем входят в сознание. Нужно еще особенное состояние чтобы воспринять их.

10. — Когда тебя ругают, испытываешь неприятное чувство, но и радость, что поборол его. Я, когда мало страдаю, думаю: "Это тебе дано на испытание", я умею даже радоваться страданию. Но когда страдания большие — не умею. Что же, умереть надо. Сегодня читал в «Круге чтения», что Бог без меня не может быть, ая— без Бога. Это говорит и Силезиус в том смысле, что Бог проявляется во мне, не может быть без меня. Каждый вечер ведь засыпаем, отрешаемся от прошедшего, которое больше не возвратится, то же будет и смерть. <...> Будет движение вперед.

11. — Когда вечером ухожу к себе, это самые приятные минуты, когда думаю про всех вас, и

так бывает хорошо. А также думаю и о том, что я не Лев Николаевич. <...> Думаю, что мое духовное я зачем-то заключено в скверном старике.

12. [О либералах и консерваторах.]

— Я не сочувствую ни тем ни другим. Я удивляюсь, как люди берут на себя смелость ездить в разные Гельсингфорсы и решать судьбы людей.

13. — Американцы достигли наивысшей степени материального благосостояния и упали на низшую степень нравственности, религиозного сознания. На днях бывший здесь Скотт — он американский писатель — не знал лучших писателей своей страны. Это так же, как русскому писателю не знать Гоголя, Пушкина, Тютчева.

14. [Об отношении к Чернышевскому и Михайловскому.]

Л.Н. сказал, что он никогда, при всем желании не мог хорошо выяснить мировоззрение этих людей; что в его время были мировоззрения известных людей, например, славянофилов; что это была стройная система, что чувствовалось, что нельзя ничего выбросить из этой системы без нарушения ее целости. Но этого не только нельзя сказать про мировоззрение — если его так можно назвать — Чернышевского и Михайловского, но нельзя слепить из их статей ничего цельного, что можно было бы назвать мировоззрением. Он объясняет себе это тем, что такие люди, как Чернышевский и Михайловский, были прежде всего журналистами и все, что они писали, носило характер журнальных статей, было писано, так сказать, на злобу дня. Затем, в силу цензурных условий, они поневоле принуждены были замалчивать много вещей совсем, а другие вещи говорить иносказательно. Отсюда явились недомолвки. И так как они всегда рассчитывали на определенную публику, им казалось, что эта публика должна была понимать и без слов то, что они хотят сказать. Но могло быть и так, что у них и ничего не было, что сказать по тому или другому вопросу. Но так как существовала цензура, то можно было объяснять их умалчивание именно опасением цензуры. Такие люди, как Чернышевский, Михайловский, которым приписывали значение руководителей общества, в сущности, не могли быть ими, потому что они очень многого совсем не знали, и это многое они не понимали и игнорировали, как, например, область религиозную. И вот, например, такие как Кропоткин, который, несомненно, очень образованный, очень развитой, а вместе с тем (Л.Н. улыбнулся) глупец в религиозном отношении, потому что он в этом ничего не понимает, и если касается в своих писаниях религии, так говорит о ней глупости.

15. На вопрос, знал ли он Огарева, Л.Н. ответил:

— Да, знал, видел его у Герцена в Лондоне. Кто хочет писать биографии политических деятелей, пусть только справится в архиве Третьего отделения. Жандармы описывали подробно.

16. — Философы — Кант, Фихте и другие, если говорят субъективно, что вытекает из субъективных чувств, то ясно, превосходно. В этом они не расходятся. А как только говорят объективно, строят гипотезы, что такое мир,— тут начинается фантазия, разногласия.

17. — Я должен сознаться, что русских писателей современных не люблю, а иностранных еще менее.

18. [На вопрос: Что будет?]

— Всегда отвечаю — то, чего каждый хочет. Каждый старается угадать то, чего он желает. Спросить Андрюшу, скажет: "Все успокоится"; Сережу: "Будет конституция"; рабочего: "Будет социалистическая республика". А так как я в этой области ничего не хочу, то и ничего не могу ответить на то, что может быть. А если я чего и желаю, то это не для России только, а для всего христианского человечества.

19. Л.Н.: Лао-тзе удивительный. — И прочел из "Мыслей мудрых людей": "Оставьте вашу святость и ваше благоразумие, и народ будет в сто раз счастливее. Оставьте ваше добродушие и вашу справедливость, и народ вернется к прежней любви между детьми и родителями. Оставьте ваше хитроумие и ваши расчеты, и не будет больше воров и разбойников. Достигнуть этих трех вещей нельзя одной внешностью. Для этого нужно быть более простым, свободным от страстей и менее рассуждающим".

20. — В старину знали немногих, но хороших авторов. Теперь читают многих. Я думаю, что потому столько Ohnet'oB и им подобных пустых писателей развелось, что женщины стали читающей публикой, а они неразборчивы.

21. Л.Н. сожалел о том, что философы сто лет тому назад говорили истины, на которые теперь никто не обращает внимание, все осталось, как если бы их не было. И что он находит у них те же истины — до которых сам он с трудом добрался.

22. [Толстой пересказал изречение Лао-тзе и спросил, что это значит. Никто не ответил.]

— Значит то, что человек тогда силен, когда отрекается от себя, от своих страстей... тогда в нем образуется пустота, в которую входит Божество.

23. [Мария Львовна умерла в 20 минут первого ночи 28 ноября.]

— Как она спокойно умирала!.. Как странно, на меня смерть сама по себе, как что-то натуральное, не производит совершенно никакого впечатления. Равнодушен к смерти. Даже дурной поступок другого человека, не говоря о своем, больше трогает. Если бы я знал, что она совершила дурной поступок... — и Л.Н. сказал приблизительно так, что это было бы ему больнее, чем ее смерть.

24. Л.Н. любил Марию Львовну не только как самую близкую из детей, но и, может быть, как лучшего своего друга. Она была ему характером очень близка и глубоко понимала его дух.

Л.Н. ей раз сказал: "Ты одна из детей со мной ни разу не ссорилась".

Л.Н. несколько раз, как начинает о ней говорить, так заплачет.

— Она умерла. Я пришел к себе, лег, уснул и проснулся. Что такое смерть? Ничего тут ужасного. Этот дух отошел в другую форму жизни... Тут ничего горького нет. Жизнь и смерть — самые обыденные явления. Сегодня-завтра все туда пойдем. Цветок, который развертывался на наших глазах; потом пришла смерть — и кончено... Это была одна из самых даровитых из всех моих детей, и что в ней было замечательно: отсутствие самомнения... Удивительная рассказчица. Это был мой самый близкий друг... Если бы она совершила дурной, безнравственный поступок, было бы хуже (чем ее смерть). <...> Маша перешла в другую форму, нам недоступную... Я крепко верю, что это не изгладится. Куда -пойдет этот дух, который в ней и в нас, это мне неинтересно, но знаю, что ему нет конца, он сливается с Богом.

25. — Надо освободить (отделить) Евангелие от павликианства и Ветхого Завета, и будет чистое христианство.

26. Говорили про Долинино-Ивановскую, которая 23-летней девушкой пошла в монастырь (Шамординский); мяса не ела, бедным помогала так, чтобы о том никто не знал; за капризным отцом ходила. И другая ее сестра там (монашкой же). Л.Н. было радостно слышать про них.

— В женщинах любви больше. Женщины непосредственно к Богу движутся. У них нет того самолюбия, желания роль играть в жизни.

27. — Когда мне захочется что-нибудь сделать, тогда явится требование. Всего никогда нельзя, а можно маленькое приближение.

28. Л.Н. читал Готье. <...> Прочел большое, блестящим языком написанное место о том, что в последнее время расплодилось страшное множество критиков, которые все критикуют, и газетчиков, которые запакостили весь свет своей назойливостью, наглостью.

Л.Н.: Помню, что в молодости меня раздражали критики. — И дальше Л.Н. говорил, что он то же самое чувствовал, что говорит этот автор, но что он только теперь стал относиться к критикам равнодушно, потому что увидел, что в них ничего нет.

29. [О книгах Уэллса, которые имеют большой успех.]

Л.Н. сказал, что он ужасно не любит все эти книги, потому, что это фантасмагория, нагромождение небылиц на небылицы.

Декабрь

1. На заводах, фабриках однообразное и нездоровое занятие, — и как пример, привел тульский оружейный завод. На возражение Булыгина, что есть заводы с вентиляторами, электрическим освещением, машинами, работающими без шума, Л.Н. сказал, что в такой обстановке еще скучнее.

На расхваливание искусственного удобрения Л.Н. сказал:

— Если приходится хоть одному человеку там (на фабрике искусственных удобрений) этим дышать, тогда мне не надо искусственного удобрения. Она сложилась, эта машина (фабричный труд), в условиях старого рабства. Не верю я в эти удобрения; доказать не умею, но думаю, что при нормальной жизни человечества будет не гипсфосфат, а коровий навоз.

2. — Благодаря нашему увлечению точными науками, мы не знаем про религиозные движения, про Баба, Рамакришну (жил в 40-х годах). Основы всех религиозных учений — одни, только они загромождены.

3. — Какая инерция, привычка должна быть, чтобы остаться служить. Не этак, из страха быть убитым, а самому участвовать в судах, приговорах. Столыпина (министра) не знаю, но знал его отца, братьев. Он "для блага России" так делает (борется с революционерами учреждением полевых судов, казнями). Как он знает, что из этого будет благо России?!

4. — Я нынче читал о защите Плутарха. Его обвиняли во лжи, что он сочинил историю о маленьком спартанце и о лисенке: спартанцы учились переносить лишения, страдания. Один положил себе за пазуху лисенка. Лисенок грыз ему грудь, а он соблюдал спокойствие. Спартанцы воспитывали своих детей сурово с целью воспитать в них гражданское мужество во имя низких целей отечества, борьбы с врагами; у нас — обратное. Эта измена, которая охватила всех. Теперь считают, что чем больше комфорта, тем лучше. То, что считалось позорным, то теперь считается хорошим: это то, что теперь называется комфортом. Теперь суровость нравов не воспитывается ни для каких целей, а и теперь существует идея патриотизма, не говоря уже — идея религиозная.

5. 6 декабря приехали из Канады духоборы: И.Ф. Махортов — 86 лет, П.В. Веригин — под 50 лет, П.В. Планидин — под 50 лет, Д.Н. Гридчин — 30 лет, А.Ф. Голубева — 20 лет, М.В. Дымовская — 12 лет. <...> С ними приехал Гольденвейзер. За обедом рассказал о них: их дети не хотят верить, что люди едят животных.

6. — Что лучше человеку — уметь крестьянскую работу или грамоту? Если бы надо выбирать, то первое. Признаюсь, я этому (школьному обучению) не придаю значения. Грамотность — теперешние газеты такое зло разводят. Печать очень содействует тому, что человек осуждает то, до чего дела ему нет. Раньше все знали святое писание наизусть. Вы прежде не хотели учиться грамоте? — спросил Л.Н.. духоборов. — Это очень важно, я бы желал с вами об этом поговорить (об обучении религии, нравственности). <...> Правительство вас не стесняет в школьном деле, а раз обучение считаете нужным, то чтобы самый важный предмет был знание Евангелия, передавать самое существенное и важное — религиозно-нравственное, не библейской истории. Не столько важно, чтобы читали и знали географию, арифметику, то само собой. Когда ваши отцы отрицали грамоту, то именно во имя того, что можно наизусть выучить Нагорную проповедь, Евангелие...

7. — В "Круге чтения" есть Эпиктета: "Когда ты пропустил случай образумить человека, ты потерял друга; когда ты уразумеваешь друга и он не понимает тебя, ты потерял речи; не надо терять ни друга, ни речей".

8. — В Индии, дожившие до 60 лет надевают желтую одежду и уходят в лес (там теплая страна), принимают подаяния, живут для души, отшельниками. Там это делают сто миллионов человек. <...> Эти евангельские слова: "Не заботьтесь о завтрашнем дне..." — трудные, но чувствуешь, что правда в них.

9. — Я часто получаю письма от желающих присоединиться к общине. Я всегда отговариваю их и советую опрощаться дома (будешь проще, работая, сама жизнь натолкнет тебя на простоту, потом на другие отношения с окружающими) и идти в колонию уже только тогда, когда может перенести всякие унижения.

10. Л.Н. говорил, что он нарочно подробнее спрашивал Веригина об обучении у духоборцев: дети придут утром на короткое время в школу, получат урок и вечером принесут его; ночь спокойна у них. И не зубрят долго вместе в школе, а каждый получает следующий маленький урок.

11. — Это странно — личная, отдельная жизнь, враждебная друг другу— Без религиозного чувства ничего не может быть; а то, что было,— разрушено. Очень интересно было бы там (в Канаде) побывать у духоборцев.

12. Говорилось дальше о забитости, недоверчивости, непредприимчивости русского народа.

Л.Н.: Всегда это безнадежное, и осуждают друг друга, что с нашим народом ничего не сделаешь. Отсутствие требований разума и добра и желание скорее выпить. В водке утопить трудное решение. Дальше не видят (т.е. живут каждый для себя, общественности нет). А вместе с тем — социалистическая пропаганда, — что слышат, читают в социалистических газетах, брошюрах, — хорошо повторяют. Притом же вся их жизнь хороша: трудовая жизнь с утра до вечера.

13. Духоборы — 8000 человек не принадлежат ни к какому государству.

Л.Н.: "Мы свободные граждане, не принадлежим никому, одному Богу". Это хорошо, они лишены права подводы давать и прав в парламенте болтать.

14. Один из молокан Таврической губернии пишет, что они решили издавать еженедельную газету, и спрашивает, как назвать этот орган: "Божья нива", или "Источник правды", или "Знамя", — они хотят возвещать правду.

Л.Н. просил передать им, что он вообще против газеты, что христианство с газетой несовместимо, потому что газета влечет за собой слоры партийности.

15. — Ни от какой революции не будет того духовного мира, согласия и хорошей жизни между людьми, какая есть между духоборцами.

16. — Так и умру с недоумением, как могут вместе существовать две диаметрально противоположные вещи: христианство и правительство.

17. Л.Н. говорил, что читал письма Веригина из ссылки. "Хорошие. Какой он умный!" <...>

Л.Н. часто касался в разговоре духоборов: "Они оставили у меня самое прекрасное впечатление, удивительно, как они всего достигли. Мне хотелось бы, хотя я наверно не напишу, как я назвал последнюю статью "Единственное возможное решение земельного вопроса", написать статью: "Единственное возможное решение социального вопроса". Ведь они полностью достигли того, о чем думают социалисты".

Веригин Л.Н-чу очень понравился. Он был о нем другого мнения, составившегося из рассказов других, но теперь, повидавшись и поговоривши с ним, увидал, что все, что о нем говорили, напрасно и в нем очень глубоко и серьезно религиозное сознание.

18. Сергеенко говорил об увлечении Ивана Михайловича Трегубова социализмом. Л.Н. сказал, что все это хорошо, когда входит частью в главное, — "а социализм по отношению к христианству, — как небольшая дуга в круге; он может отвечать известным запросам, но нельзя сосредоточивать на нем все внимание, нельзя забывать остального".

19. В разговоре коснулись мережковцев-соловьевцев. Л.Н. сказал, что поражается той каше, какая у них происходит: "Это, я думаю, могло возникнуть путем той лжи воспитания, суеверий, праздности, какие переходили из поколения в поколение".

20. Сутковой сказал, что хочет постранствовать, все оставить, взять в карман Евангелие и отправиться по деревням и как бы проповедовать. Л.Н. сказал, что это гордость; что вовсе не надо трогаться с места; что в каждом положении человек, сидя тут же, в этом кресле, сейчас может быть величайшим злодеем или святым... Можно думать о том, как я женюсь, как разбогатею, или о добре, о совершенствовании.

— Тщеславие — желание славы — один из могущественных пороков. Я лет тридцать-сорок прожил исключительно в этом чувстве. И даже теперь, в 80 лет, мне так трудно от этого отделаться. Не надо стремиться воздействовать на других. Воздействие само собой придет. Если же задаться целью воздействовать, то получится обратное. Надо исполнять внутренний закон. И его можно исполнять, находясь на необитаемом острове. У Робинзона Крузо до Пятницы не было воздействия на людей, но он мог и до него исполнять или не исполнять требования Бога... Не надо рассудочно изменять свое положение. Если будешь исполнять внутренние требования, сама жизнь выпихнет тебя из твоего положения.

21. Сутковой сказал о том, что теперь многие переходят из христианского мировоззрения в революционное. Л.Н. на это сказал, что, по-видимому, у этих людей Бог был не на первом месте, а если Бог не на первом месте, то его совсем нет. И тогда очень легко перейти с одних рельсов на другие, они очень близки друг другу.

22. Л.Н. рассказывал, что получил письмо с просьбой посоветовать, поступить на военную службу или нет.

— Я, как всегда, отвечаю, что если нет необходимого религиозного сознания, тогда лучше идти. Надо отказываться тогда, когда не можешь этого не сделать. А то рассудочно решишь отказаться и потом будешь отказываться от своего отказа.

23. — Я всю свою жизнь не мог слушать лекции, а учился по книгам.

24. Сергеенко привез несколько времени тому назад семь больших томов русского перевода Талмуда, издание Сойкина.

— Трудно найти у какого-нибудь другого народа такую нелепую книгу, которая считается священной, как Талмуд. Л.Н. открывал и читал вслух несколько мест. — Все безынтересное. В шести томах нет ничего, в седьмом есть маленькое нравственное учение "Пирке абот", из него взято все то, что в «Круге чтения».

25. — Эдисон изобрел бомбы, которые скалы дробят. И безопасно для бросающего. Это шаг, как изобретение пороха. Тогда думали, что войны прекратятся: подумать только, после боев с холодным оружием, убивать с безопасностью для стреляющего. Забывают, что изобретаются приспособления для обороны. (Это Л.Н. говорил к тому, что пишут, что после этого изобретения Эдисона войны прекратятся).

26. Л.Н. читал в "Новом времени" от 17 декабря фельетон про необходимость строить Амурскую, севернее Байкала, железную дорогу.

— Очень решительная статья. Как они это знают, что необходима эта железная дорога?! Сегодня в "Мыслях мудрых людей" Лао-тзе: "Там, где великие мудрецы имеют власть, подданные не замечают их существования. Там, где властвуют мудрецы, народ бывает привязан к ним и хвалит их. Там, где властвуют меньшие мудрецы, народ боится их, а там, где еще меньшие, народ презирает их".

27. — Выздоравливаю и даже не желаю, то есть равнодушен к выздоравливанию. Правду сказал мудрец, смерть не хуже жизни. А когда раз спросили его: "Так почему же не помираешь?" — "Именно потому, что смерть не лучше жизни, одинаковы".

28. — Очень трудно неправду не говорить. Кто пробует, тот знает это.

29. — Вечером в моей школе было 14 мальчиков, устал им говорить. Надо бы было преподавать им доступное, религиозно-нравственное учение. В каком они мраке, да и я во мраке вырастал. Пьянство — гордятся этим. Вернулся к первой любви: к школе, к мальчикам. Какие орлы между ними!

30. Принесли почту. Л.Н. просматривал адреса: "Толстову" — это хорошее, "Толстому" — это хуже, "Его сиятельству" — это еще хуже.

31. — Крестьяне говорят, что тот умный человек, который ведет хорошую жизнь, а мы смотрим иначе: признаем человека умным, хоть и дурно живет.

32. — Плутарх говорит, что люди страдают от двух зол: от атеизма и от суеверия.

33. — Чтобы заниматься вопросами, которые теперь интересуют людей, надо выйти из области серьезного мышления и спуститься, спуститься, спуститься до 13-летнего мальчика.

34. — Что произойдет, вперед не знаем. Жирондисты знали, что произойдет? Грамотный человек это должен признать. Молочников пишет

Столыпину, чтобы он поступил no-Божьи, имея в виду свою душу, а не общественное устройство. И если... Федор-истопник так поступит, как совесть велит, будут и соответственные этому последствия.

35. Л.Н. говорил с Сергеенко о писателях — Куприне и других.

— Если надо искать сюжеты — плохо. Они должны быть неотвязчивы (сами навязываются) до того, что нельзя не писать о них.

36. — Плутарх был ограниченный, но для своего времени образованный и очень нравственный человек. Он был грек, жил в Риме в конце первого века. Проповедовал вегетарианство и очень сильно то, чтобы матери сами кормили своих детей.

Кто-то спросил, вспоминает ли Плутарх о Христе.

Л.Н.: Нет.

Михаил Сергеевич: У Тацита есть о Христе десять строк. У Цельза: "Маленький рыжий человек". Ге, вероятно, по нему нарисовал Христа, когда его оплевывают. У Флавия...

Л.Н.: Подложность Флавия доказана.

1907

Январь

1. Л.Н. читает Гомера в русском переводе Гнедича и находит в нем такие красоты, которые он раньше не замечал, так как другие их часто повторяли и им подражали.

2. [На слова, что в Германии лучше обучают.] Л.Н.: Не сказал бы. Там дисциплина, а при ней подавляются возбуждение, свобода, желание (энергия), при которых появляется восприимчивость и выделяются самые оживленные, способные ученики. — И привел примеры из теперешней своей школы.

3. — Ауэрбах — народник, маленький, крепенький, живой. [Л.Н. познакомился с ним в 1861 году.]

Л.Н. вспомнил с неприятным чувством чьи-то слова, произнесенные с презрением, о писаниях Ауэрбаха: "Еврейская писанина".

4. — Правду сказать, скорее радостно, когда идет к концу. Смерть есть желанное завершение жизни для человека, живущего духовной жизнью: освобождение от страстей, уяснение сознания Бога. Такое же продолжение жизни, как для Али то, чтобы усы выросли, чтобы стал мужчиной. Тут ничего страшного нет. Разумеется, не надо брать кинжал, самому прекращать ее (жизнь). В смерти ничего дурного нет.

5. Л.Н. говорил, что Шкарван хочет издать в немецком переводе "Письмо к китайцу" и спрашивает, что прибавить к нему. Л.Н. теперь посоветовал: изложение учения Конфуция, им выбранные изречения (места) из Лао-тзе, Конфуция и китайской мудрости. Лао-тзе (целиком) прибавить.

6. [О Лао-тзе.]

— Как странно, что он остается неизвестен — такой глубины мыслитель, и китайское облачение (речь, письмо). Кониси очень плохо перевел его. Его перевести надо, чтобы был философский ум, и не испорченный толкованиями. Так, как у нас к переводу Евангелия требуется теологическое образование, так и у них есть испорченное готовое толкование.

7. Я принес "Новое время" и "Русское слово", но Л.Н. "Русское слово" не взял, избегал дотронуться до него и сказал, что чувствует отвращение к нему.

8. — Мучусь Шоу (его драмой). Хочу написать о нем основательно, написать Черткову. Какой низменный! Каламбуры, аллитерации. <...> Дочел драму Шоу, нашел выражение про него: "У него больше ума, чем ему нужно". Ужасно остроумно и дурного вкуса. <...> Шоу и умен и остроумен, а Диккенса и Шеридана вместе ставит. Баньяна ставит выше Диккенса. Он говорит про серьезные вопросы, а одной какой-нибудь шуткой свернет в сторону — теряешь всякое уважение к нему.

9. — Островский разделяется для меня на две резкие половины. "Не в свои сани не садись" — прелестно. У него шесть штук хороших. "Бедность не порок" — это его первая вещь. <...> "Свои люди сочтемся" — это составляет часть классической русской литературы; "Не так живи, как хочется...", "Бедность не порок", "Не в свои сани не садись" и еще маленькие, всего шесть-семь драм — хорошие. "Не так живи, как хочется" — мы ее вместе читали с Тургеневым. Я у него жил в Петербурге. <...> Потом пошло!.. Я говорил ему (Островскому) о "Снегурочке". Он сказал, что и у Шекспира есть рядом с серьезными — сказочные ("Сон в летнюю ночь" и т.д.). Драмы нельзя писать наспех.

10. Л.Н.: Павловское христианство — еврейство, и евреи имеют такой успех потому, что живут между "своими". Магометанин будет иметь больше успеха между магометанами, чем между буддистами.

Мария Александровна: А было сомнение в еврействе Павла? Разве думали, что он язычник?

Л.Н.: Нет, но Павел замазал, запечатал христианство. Должно бы быть или христианство, или государство, а он соединил их, и этому все обрадовались.

11. — Читал Сократа "Memorabilia". Интереснее, чем десять гостей, разговаривают о политике. Как высоко развита была тогда умственность, нравственность. А практические изобретения — низко.

Л.Н. сказал, что у Сократа нравственное учение переплетено с выгодой. Например: будь в добрых отношениях с друзьями — когда будет тебе нужно ночью огня, можешь его у них раздобыть. <...> Л.Н. читает Сократа, текст греческий с русским переводом.

— Греческий люблю читать.

12. Последнее время и писем мало, и журналов этого месяца — ни одного. За чаем Николай Леонидович говорил о том, как мало теперь интересуется публика Л.Н-чем. Раньше интересовались студенты, литературные кружки ("Воскресение"), теперь ни критика не замечает "Великого греха", «Круга чтения», новых рассказов его, ни писем из широких слоев не получает. Осталось несколько серьезных людей, которые пишут, например, на днях матрос, — какие всегда были.

13. — Греческий лучше знаю, чем латинский. Монтень напихан латинскими цитатами; он меня навел на них. Как тогда нравственные вопросы высоко ставились и далеко, а вопросы практического значения низко, но не из неразвитости, а Сократ прямо презирал их.

14. — Коли есть движение, должно быть что-то недвижимое. Простой пример: время идет, а в нас есть что-то недвижимое. Повозка идет по улице — улица недвижима.

15. — Какая это область редкая: хорошие басни, легенды. Очень их мало. Я занимался Эзоповыми, и поразительно, что Лафонтен сделал из них. — И Л.Н. рассказал сказку "Ворон и лисица": У Эзопа она короткая: "Ворон упускает кусок мяса, лисица ему: "Если бы у тебя еще ум был". У Лафонтена вместо мяса — "fromage" (сыр) для рифмы с "ramage" (птичье пенье) и фальшивость и гадость, а у Крылова еще прибавлено много длинного... У Эзопа коротенькие сказки, такой мужицкий здравый смысл у него.

16. — Рамакришна — это такой святой индийский, жил в прошлом столетии, изречения его очень хорошие. <...> Индийское, китайское религиозно-нравственные учения учат тому же, что и христианское.

17. Софья Андреевна говорила про свои Записки 1879 г. и сказала, что жизнь с годами труднее и безрадостнее становится.

Л.Н.: Телесная — да, а духовная — нет.

18. Л.Н.: У Буренина в фельетоне есть прекрасное место, что политические партии — искусственные и что есть только две партии: одна — людей, которые трудятся и которым нужно только, чтобы их не притесняли и чтобы им дали земли; другая — которые тех эксплуатируют, а эти делятся: а) на таких, которые хотят удержать старый порядок эксплуатации, и б) на таких, которые хотят по новому способу эксплуатировать. Я удивился этому смелому, серьезному тону Буренина.

19. Татьяна Львовна говорила, что девушки выше мужчин: чистые души, смелость, нет животного, как в мужчине.

Л.Н. не согласился:

— Животного, того гнусного — да, но животного в широком смысле — роскоши, тщеславия, нарядов... Сравнятся с мужчинами.

20. [О содержании статьи Н.А. Морозова "Возникновение "Народной воли". О самоуверенности, распущенности Морозова и ему подобной интеллигенции. ]

— Глупы эти Морозовы, но и Столыпин глуп, — сказал Л.Н., намекая на присуждение Курты— ша в дисциплинарный батальон.* — Как он может не видеть, что эти (Куртыши, Кудрины) не опасны, что подделываться под это нельзя; кто это (отказ от военной службы) не делает из внутренней потребности, тот после дня карцера перестанет отказываться.

* Об этом Л.Н. прочел в письме Наживина: "Куртыш, который караулил Иконникова и тоже отказался от военной службы; его приговорили к дисциплинарному батальону, там посажен в карцер. Как хорошо отвечает и спокойно себя ведет!.."

21. — Получил очень умное письмо от почти безграмотного хохла из Канады. Пишет, что он думал, что там свобода, а там люди еще больше темные, малообразованные, чем в России. Он попался в арест за то, что поговорил о тамошних порядках с галичанином. О духоборах пишет, что они — внутренно хорошо не понимают непротивление злу.

22. Когда читали, где Морозов рассказывает о порядках правления в иностранных государствах и как там была добыта свобода, как там участвует народ в правлении (конституция), Л.Н. заметил:

— Какое рабское, мелочное подражание: конституция, лидеры, блоки. Какая убогость мысли, как если бы была только одна форма общественной жизни. Их бесконечное количество. Общественный склад жизни выльется из духовного склада народа, вот духоборческая община...

23. — В моей молитве твержу: "Радуйся, когда тебя ругают". Я записал вчера: "Жалеть того, кто тебя ругает, можно только тогда, когда любишь Бога, и это состояние изредка бывает. Иначе разговоры о сожалении — фразы ".

24. — Озлобление. Бедный легко попадается на дорожку к зависти. У богатых праздная жизнь — несчастье.

25. Про калужского рабочего-вегетарианца Л.Н. сказал:

— Русский крестьянин очень склонен к этому.

26. — Какое бы ни было чувство религиозное — хоть к идолам, — надо уважать,

27. — Нынче я узнал про настоящее направление. Был молодой, маленький человек 22-х лет, анархист-революционер, просит сочувствия и материальную помощь — для экспроприации; он присужден к восьми годам каторги. <...>

— Он совершенно загипнотизирован. Я говорил ему: "Как же люди сразу станут другими (добрыми) после уничтожения нынешнего государственного строя?" У него никаких своих мыслей нет. Он ссылался на Кропоткина. Тут Кропоткин грешен. Лицо у него (молодого человека) страдающее, морщина между бровями. Я подумал: такие же были крестоносцы.

Февраль

1. Л.Н-чу из шекспировских драм нравится один "Цезарь", речь Антония.

2. [О споре Н.Н. Страхова с Соловьевым по поводу книги Страхова "Борьба с Западом в нашей литературе".]

Л.Н.: Соловьев был очень неправ. Это был литературный задор с его стороны.

3. [О происходящем в обществе,]

— Полная распущенность; духовного, нравственного удержу нет, который объединяет людей. Это, что происходит, верный эксперимент. Когда нет нравственного начала, никакие полицейские не могут сдерживать людей. Отнимают револьверы, а они есть. Все не могут отнять. Теперь смутное время. Если рассуждать с политической точки зрения, нужно прогнать всех, за власть борющихся: и Николая, и Витте, и Милюкова, и Петражицкого. Которые борются за власть — никуда не годны. А выбрать Михаила Федоровича, как в Смутное время.

4. [Пришли к Л.Н. 20 мужиков жаловаться и просить.]

Л.Н.: Я им сказал: "Средства ограничены; если давать всем, надо обидеть самых нуждающихся". Они: "Если дают тем, почему не нам?" Кто тут разберет, губернатор? У Тараса Фоканычева три коровы, три лошади, да кормить нечем, а у другого нет скотины, да есть три сына— работника... Если меня спросите, как же я помогал?! — И на лице Л.Н. выразились грусть, стыд и отвращение. Помолчав секунды две, махнул рукой. — Было и тщеславие, и... — Через некоторое время: — Недели три тому назад был здесь Шишков, едущий собирать помощь для голодающих в Англию, в Северную Америку. Просить в Америке, а у государства двухмиллиард— ный бюджет! Я ему сказал: "Если вас голод так интересует, снимите тулуп, золотые часы и отдайте так, чтобы никто об этом не узнал. И вы сделаете, что можете".

5. Л.Н. не советовал И.М. Трегубову издавать газеты и участвовать в политике. На возражение Ивана Михайловича, что надо проводить в политике христианские начала, что христианским людям надо бороться в политической борьбе с худшими, нехристианскими людьми, Л.Н. ответил:

— Как же бороться? Христианам политическая борьба не идет. У них другие средства воздействия. В политической борьбе грубость. Вы с платочком против человека, другой — с браунингом, бомбами... Есть другая область — воздействовать на бомбометателей. <...> Если есть уясненная, выраженная мысль, то я двигаюсь вперед. Можно бы журнал религиозно-нравственного учения, всех религиозно-нравственных учений; без науки, без политики. А чтобы разъяснялось самое существенное: как жить.

6. — Наука — пустая болтовня. Через 20 лет будут удивляться тому, чему теперь придаем первостепенное значение, как лет 20 тому назад — дарвинизму. А пренебрегаем самыми вечными вопросами. Куртыш — неученый, знал что ответить, как я не сумел бы. А почему? Потому что у него вечные вопросы стоят на первом плане, а у нас на первом плане — чепуха научная: какие пятна на солнце, на что они; козявки, металлы в планетах... Были тут астрономы, рассказывали: "Десять миллионов миль...", и, когда рассказывали, я им сказал: "Все это глупости, потому — что за десять миллионов миль — не знаем". Делать для своей совести и Бога и не думать о последствиях, а если думаешь о последствиях, так тогда ослабляется деятельность.

7. — Мнение о Шекспире теперь пробить нельзя; я писал ["О Шекспире и о драме"] то, что я чувствую. Художественно чутких людей, например, в музыке, — один-два на тысячу, а принято так, что все люди занимаются, требуют музыки. Критика угождает вкусу бездарного большинства, так и Шекспир.

8. — Критикой занимаются люди-тупицы. Пример: Стасов.

9. Читал дневник Л.Н. 1906 г., проверяя с Александрой Львовной его копию для Черткова. За чтением и после чувствую восторг, просветление и успокоение. Александра Львовна говорила то же самое: что, переписывая (читая) дневник, становится лучше, спокойнее.

10. — Ренан — эрудиция, цитирует много, из-за одного слова исторический материал собирает, потом он путешествовал по тем местам и описывает природу — обременяет книгу. Послания Павла — восторженные бредни дикого, суеверного еврея. И чем они (те, к кому были обращены "Апостольские послания": римляне, коринфяне, галаты, евреи и др. народы периода раннего христианства) стали?!

11. Татьяна Львовна вспоминала, что было год тому назад. Л.Н-чу показалось, что это было лет пять тому назад.

— Как медленно время проходит! Этому я рад, — сказал Л.Н. — Трудилась мысль, духовно содержательная была жизнь — поэтому медленно проходило время. Если в рассеянности — как моя жизнь в молодости, как быстро бегут года! Воспоминание составляет то, что сам пережил в мысли, работая мыслью.

12. Л.Н. сказал, что читал с учениками Нагорную проповедь. "Все у них уже исковеркано". — И Л.Н. рассказал, как после чтения каждой заповеди они возражали: присягать — можно, врага — не любить должны, гневающийся напрасно — не подлежит осуждению. "Как это больно!" <...>

— Теперь, когда читаю с мальчиками Евангелие, вижу, как надо отступать от текста — "дай разводную", "подлежит суду" — и говорю им своими словами. Спрашивал, что такое душа. Один ответил: "Чего не видно". Сегодня мальчики обвиняли одного, что он вор, что украл у Вани клетку. Я спросил их, не чувствуют ли они за собой вину? В один голос: "Да, чтобы не судили".

13. [Разговор между Б.Н. Леонтьевым из Полтавы и Толстым.]

Леонтьев: Власть теперь в руках злых людей, которые хотят одного: властвовать, а желательно, чтобы перешла в руки народа для самоуправления.

Л.Н.: Это, как яд — теперь в куче, а раскидать его по всей муке — тогда не будет ядом.

Леонтьев: Но народу должна быть дана возможность самоуправления.

Л.Н.: На это есть способ у народа. Старики из народа говорят, что без власти жить нельзя.

Леонтьев: Но народу мешает правительство (давлением) выбирать лучших людей в старосты.

Л.Н.: Мешают (давлением) также революционеры. В Думу выбирали худших людей — писарей.

Леонтьев: Да, но революционеры агитировали, потому что надо было торопиться. Если бы правительство дало возможность обсуждать дела не торопясь, с спокойствием... — Леонтьев жаловался на правительственное насилие при выбоpax.

Л.Н.: Нужно спокойное, разумное обсуждение каждым человеком, что ему делать. Кругом себя столько работы, никогда ее не переделаешь. Кругом меня самого и вас столько дел (работать над собой), что мне и вам и каждому нечего брать на себя вмешиваться в дела индусов с англичанами.

Леонтьев: Но ведь надо улучшать общественное положение, вот духоборы...

Л.Н.: Духоборы начали с того, что сожгли оружие, революционеры же — с того, что приобрели бомбы с браунингами.

Леонтьев: Ведь общественную жизнь от государства отделить нельзя.

Л.Н.: Общественное устанавливается согласием без насилия, государственное — насилием.

Леонтьев говорил, что народу нужны права и земля.

Л.Н.: Крестьянам нужна земля — это как миллион, а что помимо земли, это как один к миллиону. Крестьяне страдают от двухмиллиардного бюджета, водки, войны, солдатчины, а это никакая другая форма правления не устранит.

Леонтьев говорил еще про права.

Л.Н.: Право может быть одно — делать всякому все, что хочет.

Леонтьев: Для блага других.

Л.Н.: Это уже обязанность.

Леонтьев: Теперешняя Дума — не то, что нужно народу: состоит из богатых людей, которые не могут желать блага народу. А надо сделать и землю, и капитал, и орудия производства общими. Правительство не нужно.

Л.Н.: Но ведь пока этого не хотят все люди, до тех пор можно это установить только через власть, насилие, а от него-то страдаем.

Леонтьев: Когда есть такие люди, как Филонов, Луженовский — звери — надо с ними бороться. Спиридонова — нежная душа, не вытерпела, глядя на их бесчинства.

Л.Н. встал, перевел разговор на что-то другое; не вышел из себя, был до удивления сдержанный, терпеливый.

Когда Леонтьев говорил о том, что ведь в других странах лучше живется, больше свободы, Л.Н. ответил после короткого колебания:

— Нет. Сегодня получил письмо из Америки от русского (попавшего в плен в Японии), который пишет, что там меньше свободы, и желает во что бы то ни стало в Россию.

14. — Такие люди хороши, которые от нашей жизни [барской] стремятся к трудовой. А такие, которые стремятся кверху, никуда не годны. Дума — это новое средство вылезать от своих и садиться им на шею, своим дедам, отцам. (В Таврическом дворце получают десять рублей в день.) Крестьяне завистливо стремятся быть господами. Зависть есть самая сильная страсть.

Я первый раз слышал Л.Н., так говорящего о крестьянах — что они завистливы, хотят из своего положения попасть в городское, пьяницы, полагаются на казенное пособие.

15. Школа. Л.Н. читал школьникам Евангелие, они рассказывали прочитанное. Некоторые не слушали, скрипели дверью, щелкали замком, шумели. Л.Н. долго молчал, слушал, потом сказал: "Что делаете?" — и этим отвлек от замка. Когда он спрашивал, перебивали его, сразу говорили трое. Совершенная свобода.

16. Л.Н. говорил очень интересно про критиков, что они лишены художественного чутья, например Стасов, и потому могут рассуждать без того, чтобы быть тронутыми (до слез) музыкой, живописью и т.д.

17. Л.Н. (о наживинском языке): Эта неточность речи пошла с Достоевского и теперь общая: "белым голосом петь", "жидкие глаза".

18. — Вот Генри Джордж! Американцы захватили кусок земли, а другие — погибай! Государство, как помещик, захватило землю и благоденствует. Это соображение (что есть захват земли народами) мне в голову не приходило, и у Генри Джорджа его нет.

19. [На замечание, что Толстой часто унизительно высказывается о женщинах.]

— Наоборот. Хорошая женщина лучше всякого лучшего мужчины, дурная — хуже худшего мужчины.

[На письмо вдовы, выйти ли ей замуж.]

— Всегда спрашивают, если желают свое желание подтвердить. Я отвечаю таким: "Если вы чувствуете, что не можете жить целомудренно".

20. — Покушения — признак ненависти к властям, к власти вообще и к богатым. Это признак, что форма жизни насилием, силою отжила. (Как отжило рабство).

21. — Люблю Паскаля и Амиеля.

22. Л.Н. (о своей школе): Теперь читаем Евангелие. Я хочу перебить его рассказами, а во всем "Круге чтения" годных рассказов нашел только десять. Дети — строгие судьи в литературе. Нужно, чтобы рассказы для них были написаны и ясно, и интересно, и нравственно. <...> Это удивительно, как мало в литературе того, что можно читать с детьми, с серьезными людьми и с требованиями от себя.

23. Л.Н. занимался с мальчиками "под сводами": читал "Краткое изложение Евангелия", объяснял и спрашивал. Мальчики, перебивая друг друга, отвечали. Когда некоторые из них шумели и не слушали Л.Н., он или повышал тон, или просто говорил: "Мальчики!" или "Слушайте!" (не раздраженным, а спокойным голосом) и продолжал читать; и они всегда стихали и продолжали слушать. Потом, как всегда, просили книжек, и Л.Н. дал им.

24. — Как печатное слово импонирует! Я читаю и приписываю ему больше значения, чем сказанному, но важны те мотивы, по которым автор пишет и по которым говорят люди. Вот что важно.

Март

1. — Горького слава не выдержала. Островский написал пять-шесть драм ("Не так живи, как хочется" — это его зенит), потом остановился, но последние его (плохие) драмы все восхваляли во имя славы первых. Его слава выдержала.

2. — Весь опыт так называемых физических наук — это история, а системы — это басни. Системы на нашей памяти одна другую заменяют.

3. — Каждый человек есть все проявляющееся новое и новое существо, а не есть тот же человек.

4. — Японцы и англичан и американцев за пояс заткнули, за несколько лет западную цивилизацию (внешнюю) совсем освоили. В некоторых предметах опередили. Это доказывает, что очень легко западную цивилизацию освоить, что она медного гроша не стоит. Другое дело — нравственный склад жизни: этот трудно вырабатывается.

5. Л.Н. занимался с мальчиками "под сводами". Читал им отрывок из "Записок из Мертвого дома" ("Орел"), помещенный в «Круге чтения» — и рассказал про Достоевского.

6. — Выгода богатых, что могут видеть несправедливость своего положения и переменить его. Несчастье бедных, что они завидуют.

7. — Не надо участвовать в революции и в контрреволюции — перемены внешней жизни бесполезны и не в нашей власти. Одно внутреннее (внутренняя работа над собой, изменение себя) нужно, и одно оно в нашей власти. Не можем знать и изменять будущее, а только самого себя.

8. [Говорили о детском капризничанье.] Л.Н., обратившись к внучке:

— Каприза не будет. Каприз убежал. Еду верхом, бежит маленький. "Кто ты?" — "Я каприз". — "Откуда бежишь?" — "От Танечки". — И бежал с горы прямо в пруд.

9. — В Груманте сходка; хотят снести два каменных дома новопостроенные, стесняющие выгон. В Ясной хотят снести угловой дом Степана Резу нова, потому что на аршин в переулок вдался. Зависть, взаимное озлобление. Дай (крестьянам) три месяца анархии — так будут друг друга обижать, что пожелают Николая Павловича, только бы завел какой-нибудь законный порядок.

10. Михаил Сергеевич Сухотин рассказал Л.Н. про Столыпина, что он смел, умен, добросовестен, по убеждению остается председателем Совета министров, рискуя жизнью.

Л.Н.: Столыпину надо написать: надо о душе подумать. Но ему в этом водовороте не видно... Дума... все это кончится, сгладится, следа не останется*.

11. [Об американцах.]

— Как отдельный человек поплатится за свои грехи, так и нация. Покупали негров, превращали их в рабов, а теперь имеют — по-ихнему трудный — негритянский вопрос.

12. [Кропоткин собирался в Россию, уложил вещи, но друзья, опасаясь его заключения в тюрьму, отсоветовали ехать.]

— Нет, не тронули бы его и по возрасту, и по важности общественного положения. В России теперь все свободно, кроме как откусить нос Николаю Александровичу. Этого не допустят, а то в России свободнее, чем в западных государствах.

13. И.К. Дитерикс сказал, что В.Г. Чертков очень занят своей работой — "Сводом мыслей Л.Н."**

* С 17 до 26 июля Л.Н. работал над письмом к П.А. Столыпину [см. приложение №1], в котором убеждал его отказаться от административных и судебных репрессий и содействовать уничтожению "жестокой несправедливости земельной собственности".

** "Свод мыслей Л.Н. Толстого" — систематизированное собрание мыслей Толстого из его художественных и теоретических произведений, Дневников и писем по всем затронутым в них вопросам: искусство, наука, воспитание, обучение, проблемы нравственности, семья, война, государство, религия и т.д. Работа над составлением свода началась в 1890-х гг. по инициативе и под руководством Ф.А. Страхова. "Вот это настоящая моя биография, биография моей мысли", — говорил Толстой о "Своде".

Рукописи, экз. "Свода" хранится в ГМТ.

14. Л.Н. шутя говорил про "того" Л.Н. (т.е. прежнего себя), что он ему чужее чужого человека, что он бы с ним и говорить не стал или поспорил бы и не убедил бы его.

15. — Тургенев не был серьезный человек. Достоевский не был так изящен, как Тургенев, но был серьезный. Он много пережил, передумал. Умел устоять, чтобы не льстить толпе.

— Это мало кто может устоять, — сказал кто-то.

16. — Меня удивляет не то, что убивают, — при этом отсутствии нравственного начала, когда проповедуют, что всякого можно убивать, а что мало убивают.

Речь зашла о каких-то поступках революционеров.

Л.Н.: Смирение, скромность теперь забыли, все считают себя вершителями судеб. Ужасное время переживаем! Гимназистка убила городового.

17. — А все-таки прогресс есть: то, что было под спудом, теперь выказалось, выразилось. Это теперь жестокость, огрубение ужасное, но само себя уничтожает, потому что множество людей оттолкнулось от этого направления и ищет чего-то противоположного, нового. Самые чуткие, нравственные люди уже не могут участвовать в этом распутстве.

18. И.К. Дитерихсу о своем "университете".

— Я раньше отчаивался написать "закон Божий", т.е. доступное детям нравственное учение: ведь его нет, трудно; а нынче выходит, удается.

19. — Какое развращение от газет и от Думы! Вчера Сережа [сын] говорил — он, наверное, высказывал мысль большинства, что, слава Богу, мы на пути Запада (становимся конституционным буржуазным государством). Этим сказал, как если бы передние завязли в трясину, из которой выхода нет, а мы "слава Богу", шли бы за ними. У них ожесточение (одних против других), войско и выход глупый, материалистический. Пред людьми есть идеал царства Божия, а там идеал — материалистическое благо (достаток, благоденствие), сделать доступным всем внешний, материальный комфорт. Мне об этом хотелось писать, как мне это ясно, подробно изложить. Но я эту работу бросил: не идет.

Апрель

1. Л.Н. рассказал, что, когда говорил ученикам, что ни рая, ни ада нет, Миколка Ромашкин отозвался: "Тогда и жить не стоит. Куды душа-то пойдет?"

2. — Я прочел от доски до доски газету, которую никогда не читаю: "Русские ведомости"; прочел Думу. Там есть: озлобление крестьян, желание земли, зависть, честолюбие и тщеславие. Я их различаю: честолюбие — добиться мест, почестей; тщеславие — только чтобы о нем говорили; и страшное, повальное лицемерие.

3. Л.Н. кончил Евангелие для детей и вечером кончил первое чтение его с мальчиками. Хочет еще раз прочесть с начала до конца.

Смущало Л.Н., что, передавая слова Иисуса (например, из Иоанна, где глубокомысленно, но труднопонятно мальчикам) своими словами, так, как он понимает их, он нехорошо поступает, приписывая их самому Иисусу. А теперь нашел форму: "По учению Христа...", если своими (Л.Н.) словами и "Христос говорит...", если точно переданные слова евангелиста. Л.Н. рад этому.

4. — Доктора грешат тем, что ставят целью лечить тело, не беречь его для того, чтобы служить чему-то, а цель — только свое здоровье беречь. Послезавтра умереть — но делая свое дело, а не жить десять лет для продолжения своей жизни и без другой цели.

5. Л.Н. прочел вслух из "Нового времени" от 3 апреля статейку "Панегирик бомбометателю" — о белостокском 18-летнем Шае Цуккермане, убившем семь сыщиков, городовых и солдат.

Дочитал и сказал взволнованно:

— Что! А ведь есть этому сочувствующие!

6. Л.Н. сказал про "Круг чтения", что он читает его третий раз и что он ему самому полезен. Вводит его в тот мир, о котором можно (случается) — иногда несколько недель проходит — не думать.

Сутковой сказал Л.Н., что его знакомый Павлов спасся от пессимизма «Кругом чтения».

Л.Н. сказал, что, когда он слышит, что деятельность приносит плоды, он радуется, но этому не надо радоваться:

— Моисей не вошел в Ханаан*. Это так и есть. В материальной деятельности человек хочет видеть и видит награды; в духовной — награда в самой деятельности, в сеянии семян, а плодов не дано видеть (и не нужно видеть).

7. — Стасов, как он ни старался соглашаться со мной о Шекспире и о Мольере, не мог согласиться. Мольер, чтобы он ни писал, — талант, настоящий талант**.

* То есть не увидел "земли обетованной", в которую ввел свой народ. (Второзаконие, XXXII, 48-52; XXXIV, 1-5.)

** См. статью Толстого "О Шекспире и о драме".

8. Л.Н. помнит сам все, ничего ему не нужно припоминать, все сам обдумывает, какую работу должен делать, какие книги ему нужны, кому что писать, послать, сделать, вернуть, с кем о чем поговорить, не забывает посетителей; сам себе все, что нужно, делает, обслуживает себя: умывание, одевание, еда, далеко может гулять, без помощи садится на лошадь. Радостного, веселого духа.

9. Андрей Львович сказал отцу, что противоречит себе, когда раз говорит, что смерть ему желанна, а другой раз желает себе долго жить.

Л.Н.: Не может быть иначе, как так: и жить хорошо, и там будет хорошо, еще лучше.

10. Приезжал очень умный студент Петербургского университета, был два раза в заключении. Задал Л.Н-чу ряд вопросов — например, что делать студенту.

Л.Н.: Первое, выйти из университета, так как университет — правительственное учреждение.

На дальнейшие вопросы Л.Н. ответил ему:

— Кто вас призвал устраивать жизнь народа, вам 20 лет, вы должны устраивать свою жизнь. — Этим ответом отрубил продолжение вопросов.

11. [О "Круге чтения".]

— Читаю всякий раз с большой для себя, своей души, пользой, вроде молитвы.

12. Л.Н. с мальчиками кончил Евангелие. Они пересказывают своими словами то, что поняли. Л.Н. на них проверяет свое писание.

13. Л.Н. читал мне вслух из Сковороды (Гусев прекрасно составил) его мысли и почти плакал притом, так ему нравились. Сказал: "Удивительны!"

14. Л.Н. восхищенно хвалил рассказ СТ. Семенова "Два брата", сегодня читал.

15. — Как получил письмо, мысль, которую ответить, была ясна — сейчас и написал. Так лучше. Только всегда нельзя так, некогда бывает.

Л.Н, говорил, что всякая мысль имеет свой зенит, когда она яснее, сильнее, потом тускнеет; и в то время, когда она в зените, нужно ее записать. Л.Н. так и делает. Записную книжечку всегда имеет под рукой и днем и ночью; днем при себе, ночью на тумбочке. Иные ночи не ленится раз пять зажигать свечу и записывать пришедшие ему мысли.

16. — В старину, в мое время, никто не знал мускулов, и все были здоровы. Как же смотреть на человека, у которого идеал в мускулах? Человека надо воспитывать в духовном, идеал не может быть в теле. Какие будут (телом) — такие и будут.

17. — Я только одно говорю: оставьте мужиков в покое — не брать с них податей, солдат. Не мы их — они научат нас.

18. Софья Андреевна говорила, что одиноко в Ясной, как никогда не было. Л.Н. потерял популярность, потому что не сочувствует ни правительству, ни революции.

19. — У меня два стариковские взгляда на время. Проходит быстро, если занят внешним, и медленно, если внутренней работой.

20. — Учение Конфуция: какие глубокие мысли, и так плохо, непонятно переданы.

21. [По поводу сказаний о русских богатырях.]

— Это мифическое. Из этой старины только один Гомер вечен.

22. — Христос сказал, что надо учиться у детей — их удовлетворяет только доброе. Только то, что самое лучшее, — хорошо для детей.

23. [О внучке Танечке — что-то из нее будет?]

Сергей Львович сказал, что у Сенкевича одна мать говорит, что она боится не за дочерей — в худшем случае они могут быть несчастными и только — а за сыновей: они могут стать дурными.

Л.Н.: Почему же только несчастными? Падение женщины ужаснее, чем несчастье.

24. Л.Н. сказал, что у него взгляд на воспитание подобный взгляду на политику:

— Надо самому жить по воле Божией, и влияние твое на общество, политику будет самое лучшее. Чтобы влиять хорошо на детей, все старание обратить на то, чтобы самому жить хорошо. Какие впечатления воспримет ребенок — нельзя знать. Надо любить ребенка не эгоистически, а перенестись в его требования, нужды, жертвовать собой. Надо жить самому хорошо (строго) по закону. Надо, чтобы отношение к ребенку было должное, и тогда будет сделано, что должно.

25. Авдотья Васильевна услышала, что распространился слух о кончине Л.Н., сказала:

— Теперь ему долго жить, слава Богу, — перекрестилась, — теперь графская смерть умерла.

Когда рассказали об этом Л.Н-чу, он пошутил:

— Она уже раза три умирала; я надеюсь, что не совсем умерла.

26. — Что же заботиться о последствиях своей деятельности? Делать свое дело, а предоставить последствия Богу.

27. — Китайского мудреца спросили, есть ли такое слово, от которого человек может быть счастливым? "Есть, — ответил он, — слово Шу, которое значит: не делай другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали".

28. Софья Андреевна дала мужикам в позапрошлом году 40 десятин в аренду. Они определили их под рожь. Пришли опять просить в прошлом году — дала им 40 (под овес). И теперь опять пришли просить. Софья Андреевна не намерена больше давать. Л.Н. ей говорил, что у русских мужиков хозяйство трехпольное, поэтому им надо дать еще 40 десятин. Они это так понимают. Софья Андреевна же, не понимая, что полю нужно каждый третий год под паром лежать, хочет, чтоб пару не было, а чтоб сеяли каждый год на двух полях. Негодовала на мужиков, какие нечестные, воруют и т.д.

Л.Н. вспомнил, что о том же говорил вчера Сергей Львович и что он (Л.Н.) хотел сказать ему, как пошло ругать мужиков. Если недовольны — плохи сами (мы), а виним других. Никто не мешает нам поехать в Испанию. Человек, который сам не способен для настоящей жизни, ругает мужиков, без которых мы подохли бы.

29. Л.Н. переработал "Обращение к народу" для издания "Обновление" и дал ему другое название "Наше жизнепонимание".

30. Гольденвейзер с Сибором играли моцартовскую сонату с удивительными вариациями, потом Шуберта, а под конец "Крейцерову сонату" Бетховена. Играли просто, хорошо, спокойно. Были все знакомые — Л.Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Аля Сухотин, Дорик, Надежда Павловна, было интимно. Гольденвейзер и Сибор не были артистами, а просто играли, лучше играли, чем на эстраде, — не волновались. Л.Н. усмехался, восхищался, хлопал раза два. Ему особенно нравились вариации Моцарта и "Крейцерова соната". После нее сказал:

— Никогда не слышал, чтобы так хорошо играли, в самом деле. Первая часть ("Крейцеровой сонаты") — это лучшая манера бетховенская, величественная, тон трагический, страстный. Вторая часть — метода моцартовская, мелодичная, прелестная. Третья часть — слабая, плохая.

31. Ф.А. Страхов говорил о своем желании отдать землю крестьянам, чему жена сопротивляется. Говорил, что дочь желает иметь такие же и столько же платьев, как ее богатая подруга, и т.д. А у Страховых средства скудны.

Л.Н.: Большие средства нельзя добывать честно, как нельзя быть честно крупным землевладельцем. Женщины, наряды... Нельзя увеличивать доходы, а надо проще жить. Одинокому это легко, семейному трудно. Тут дилемма: или насилие делать над привычками жены, дочерей, или отдать имение и уйти от дел [дел добывания денег], как я сделал. "Это дурно, — скажут: — отдал имение семье, а она его содержит из того же имения, живет в достатке". Но уйти совсем, оставить семью нельзя. Это годится только для разговоров, а для поступков — нет. Не считаться с общественным мнением. Делай, что должно, пусть будет, что будет. Жизнь только в совершенствовании себя. Христианин не может быть самоспокойным (как магометанин, еврей, выполняющие предписания); не может быть святым, сам Христос не был им; христианин может только приближаться к идеалу.

32. Л.Н. недоволен нерелигнозностью Ибсена.

— Автор на чьей стороне? — спросил Л.Н-ч Страхова и сказал:

— Общественное мнение — мнение большинства, а большинство всегда глупое. Нам импонирует толпа, когда многие говорят одно и то же; мы думаем, что тут должно быть что-то умное, а толпа одобряет убийство городового. Можно вперед сказать, что общественное мнение — дурное. Это я говорю и насчет вещей, которые хвалят (толпа) у меня; они дурные и есть.

33. — Только одно средство — Генри Джордж, чтобы смотреть всякому смело в глаза. Плачу с земли на общественные цели полный наем.

Федор Алексеевич Страхов прочел вслух ответ Горького на вопрос анкеты "Mercure de France" о религии, где Горький говорит, что Бог — религиозная идея. Л.Н. сказал: — Бог есть только объект религиозной идеи, а не религиозная идея.

О том месте, где Горький говорит, что религии различны и они разъединяют людей, а соединяет их искусство, наука, которые одно, — Л.Н. сказал:

— Какое искусство и наука одно? Есть искусство японское, наука китайская, древняя, теперешняя.

34. — "Нибелунги" — плохо. Я знаю (ценю) только Гомера и арабские сказки "1001 ночь", подробности художественны, и русские народные сказки, некоторые.

Кто-то напомнил "Калевалу". Л.Н.: И "Калевала" тоже.

35. [О своих школьниках.]

— У них несомненный интерес к нравственному миру.

36. Л.Н. хвалил книжку "Посредника": "Как живут китайцы". Л.Н. сказал, что она была со— стаьлена лет 15-20 тому назад по его совету. Цитировал со страниц 59-60 (тут передаю своими словами): Чтобы жило человечество хорошо, надо жить хорошо отдельным народам, а чтобы они жили так, надо хорошо жить отдельным семьям, людям и каждому человеку, надо самому стараться хорошо жить.

37. М.С. Сухотин говорил Л.Н. по поводу реферата Членова ("Русские ведомости", 29 апреля) об анкете по половому вопросу среди студентов Московского университета, что относительно много неразвращенных (не падших) и что сами приписывают это влиянию "Крейцеровой сонаты"*.

* См. сочинения Л. Толстого "Крейцерова соната" и "Послесловие к "Крейцеровой сонате".

Май

1. — Идеал — целомудрие, а уже тем, что говоришь об этом, когда стыдно об этом говорить (нарушаешь целомудрие); есть что-то, что поднимается в тебе против этого. Кажется, не надо говорить.

2. У Л.Н. был редактор-издатель "New York Times" Стефен Бонсэл из Нью-Йорка. <...> Когда вышли из кабинета в залу, на лице Л.Н. усталость, напряженность, грусть и выражение: "Напрасно говорил, а все-таки должен был". <...> Л.Н. говорил об их беседе, что он (Л.Н.) ему сказал: "Парламент — старая форма, мы все растем; что нам в 20-летнем возрасте важно, то нам не важно, когда нам 40 лет. Так и народы растут, парламенты — пережиток". Генри Джорджа не знает (никто его в Америке не знает), хотя мямлил, что читал его.

3. Л.Н. сказал, что у русских честности действительно мало (есть духоборы, штундисты). Но у русских идеал — добродетель высшая; святость или противоположность: воровство, обман — середины нет, а у немцев есть середина — честность. Немец может быть жестокий, безнравственный, но честный.

4. [О "Переписке Флобера и Жорж Санд".]

— Их не уважаю — и Флобера, и Жорж Санд, особенно когда она писала и переживала романы. Но в старости у нее появилось нравственное чувство. Ее письма лучше, чем Флобера.

5. — Как это правда, что болезнь во благо человеку! Лучше когда болен, чем когда хвост крюком.

6. У Л.Н. остановились проездом из Петербурга в Крым два студента и одна курсистка.

— Мне они были очень интересны, — сказал Л.Н. — Это образчик петербургского невежества! Это ужасающе! Ах, как глупы!

— Революционеры ли они?

Л.Н.: Революционеры, разумеется. Я вполне понял.

7. Л.Н. хвалил чрезвычайно интересные письма К.П. Победоносцева о первых неделях царствования Александра Александровича.

— Я был воспитан в уважении к высокопоставленным лицам; всю жизнь разрушал, и все— таки оно сохранялось. В последнее время разрушил. Я их всех знал. Ничтожные люди.

8. Разговор о дурачках-братьях — конюхе Филе и дворнике Алексее; говорили, что Филя глупее.

— Дай Бог, чтобы я был таким глупым. Оба они очень умны, — сказал Л.Н., и этим разговор прекратился.

9. Л.Н. первым из сочинений Золя читал "La conquete de Plassans":

— Читал, читал, скука такая, бросил...

10. — Кто это выдумал стихи? Кощунство над разумом: мысли к рифме подгонять!

11. 20-го мая получена телеграмма, что убит В.А. Берс, брат Софьи Андреевны. Он заведовал работами Городской петербургской думы для безработных. Убили же его и его сотоварища-инженера рабочие. Известие это смутило Софью Андреевну и всех, кто знал покойного, но никакой злобы против убийц не вызвало. Ведь убийства левыми правых, т.е. на партийной почве, их последнее время в каждую неделю по одному до четырех, совершаются без протестов со стороны кадетов, даже с тихим согласием их, а сыновья и невестки Софьи Андреевны, кроме Андрея Львовича, кадеты. А это убийство совершено тоже левыми. Речь была только о том, какой был человек Вячеслав Андреевич Берс. Добрый, справедливый. А Л.Н. сказал:

— Я его уважал за его замечательную нравственность.

12. — Избави Бог детей от ученья! <...> Я сегодня получил три письма, и не проходит дня, чтобы не получил одного такого письма: "Я учусь, средств у меня нет, помогите мне образоваться". Такая уверенность в том, что то, что считается образованием, наукой, есть истинное благо.

13. Л.Н. спросил меня, что читаю в "Новом времени" — "Думу"? И на мой ответ продолжал:

— Маклаков — больших умственных способностей, но нет у него разума, сердечного разума, который направляет на важные вопросы.

14. [М.С. Сухотину.]

— Как это молодые люди пишут, речи говорят, а старые — нет. В молодости кажется, что все так есть, как ты понимаешь, что ты с неба упал, а в старости видишь круговорот жизни, какие причины влияли на изменение тебя. Вам сколько лет? 57? Вы уже то же видите, что я. Вы жили при Александре II. Тогда были либералы, славянофилы. Я же знаю историю до Александра II и что с тех пор происходило. То, чему отдаются молодые люди (либеральничанью), ты никак не можешь делать.

15. Л.Н. говорил, что взял "Русские ведомости" и не мог читать.

— Столько внутренних противоречий! Священник проповедует революцию. Сними рясу, тогда и проповедуй!

16. М.С. Сухотин рассказал, что в Думе 18 мая Стахович в речи своей привел, что в годах 1905-06 и до мая 1907 г. левыми убито 6800 человек. Из них 270 значительных чиновников, прочие — разные должностные лица и кучера, городовые и т.д.

— Неужели так много? — спросил Л.Н., покачивая головой.

В поезд великого князя Константина Константиновича был пущен паровоз: Л.Н.: Он невиновный.

17. Л.Н. говорил, что политическая экономия выдумана Смитом, что вся политическая экономия построена на фиктивных понятиях ("труд переходит в нетруд"), как государственное право и все юридические науки. Ренты не может быть, т.к. нет двух равных участков земли и двух одинаковых приложений труда, а есть бесчисленное количество условий.

— Вчера три часа спорил о ренте — признак слабости, — сказал Л.Н.

18. — Суворин, пустой — известен, а Сковорода — неизвестен. (Л.Н. вчера и сегодня занят его жизнеописанием.) Сковорода, разумный писатель, распространяется во времени, в продолжительном времени. У нас все больше станет известен, и будут переводить его на чужие языки — это будет, и я желаю, чтобы это было, — и будут его и там (за границей) все больше знать и ценить.

19. Я рассказал Л.Н. о том, что пишет мне Велеминский: «Круг чтения» по-чешски, появляющийся выпусками, имеет много читателей и становится книгой, помогающей священникам всех вероучений в Чехии.

Л.Н.: Я этому рад.

20. Я сказал, что Масарик пишет большое сочинение о России, — главное о Достоевском. Но что вряд ли скоро окончит его, потому что теперь выбран депутатом рейхсрата.

Л.Н.: От Масарика я ничего не ожидаю: он ученый. Он в усваивании всяких познаний весь истратился. У него ничего своего не осталось.

21. На то, что чешский поэт Махар издал в новых сборниках стихотворений "В лучах эллинского солнца" и "Яд из Иудеи", в которых проводит мысль, что античный мир был счастлив и христианство ослабило человечество, Л.Н. сказал:

— Меня это не поражает, что он нападает на христианство. Это теперь мода. У меня выписка из французского автора, который Христа называет "убогим". Он (Махар) не понимает Христа... Я Христа считаю таким же человеком, как Эпиктета.

22. Л.Н. прочел из Записной книжки запись о медицине, что она больше вредит, т.к. служит только телу. А что нам жить ли десять лет дольше или меньше — все равно.

На возражение, что медицина помогает: как приятно помочь дифтеритному, продолжить жизнь на десять лет отцу-старику... Л.Н. ответил, что будет ли детям лучше без родителей или с родителями — нельзя знать. Медицина не только помогает выздоровлению, но на первое место ставит здоровье тела, полный материализм. А лучше освобождать дух, чем телу служить. Будда, Эпиктет учили, как побеждать тело, и они делали то, в чем больше всего чувствую нужду. В будущем будут удивляться медицине (какая она сегодня). На вопрос, верит ли Л.Н., что медицина помогает, Л.Н. ответил: — Я медицине отчасти верю, отчасти не верю.

23. Л.Н. третьего дня писал биографию Сковороды.

24. Сегодня Л.Н. послал нью-йоркской газете следующую ответную телеграмму на ее запрос о Гаагской конференции мира: "Нью-Йорк. "New York World". На вопрос о конференции мира в Гааге было отвечено 1900 лет тому назад, Матфей V, 43, 44. Извините мою резкость, но я не могу сдержать своего отвращения к христианскому лицемерию. Лев Толстой"*.

* Стихи 43,44 гл. V Евангелия от Матфея гласят: "Вы слышали, что сказано: "Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего" (Левит, XIX, 17-18). А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас".

25. Л.Н.: Сегодня были у меня крестьяне (члены Крестьянского союза), прекрасные люди. С ними было приятно разговаривать. Потом, когда вошли молодые люди и дамы, было труднее. Они из местности Бобринского. Говорили о земле, что в Пришне (великокняжеском, охотничьем имении) полторы тысячи собак, а у крестьян земли нет; что Романовы много земли забрали. Я им сказал сегодняшнее из «Круга чтения», что не надо чужие грехи раскрывать. Они говорили, что вся беда в малоземелье. Я им сказал — они согласились, — что виноваты в дурном устройстве жизни все; что зло — и подати, и косвенные и прямые налоги, и пьянство... Говорили, как распределить землю. О Генри Джордже, разумеется и не слыхали. Один из них — учитель, другой — пожилой крестьянин, хорошо грамотный. Те, которые хотят решать вопрос, хоть должны бы знать, что есть Генри Джордж, — ничего не знают.

26. — Где Дума есть — в Америке — там от нее народу не легче, а выгода — нескольким миллиардерам. Чтобы воду согреть в сосуде, нельзя ее перемешивать, чтобы капли нижние вышли наверх (от этого не будет теплее), — надо, чтобы все ее капли (частицы), каждая — согрелись. Так и в общественном устройстве. Времена, когда думали, что перемена государя, партии поможет, — прошли. Не внешнее перемещение, а поднятие нравственного уровня всех отдельных личностей нужно. Нравственное возрождение надобно. Но нигде нет такой слабой нравственности, как у христиан. Павел подтасовывал фальшивые понятия. Что имело действие в революциях — были христианские принципы (например, Руссо), только не вполне понятые: равенство, свобода, братство. Только будь (желай быть) равен самому низшему, а не высшему. Ключ отворяет замок, только если на известном месте его повернешь, а если нет, так он не годится.

Христианство, любовь с противлением злу — не годятся. Я об этом пишу: об искажении христианства Павлом и о причинах, почему христианские народы находятся в бедственном положении. Правда, писания эти не нужны, никто читать не будет.

27. Разговорились о Кропоткине.

— Наши основы — различные, — сказал Л.Н. и вспомнил, что, когда он пахал, посетили его Буткевич и Никифоров и взялись за то же (земледельческий труд), но основа у них (почему взялись) — была другая.

28. Д.В. Никитин рассказал содержание сочинения П.А. Кропоткина "Завоевание хлеба". Начинается с того, что революция свергла правительство; что делать для осуществления свободы — анархизма? Надо захватить в общее владение средства производства и продукты и распределять их по нужде.

Л.Н.: Как с теми быть, которые будут хотеть захватить больше? Кто больше жен будет хотеть иметь?

Дмитрий Васильевич на это ответил, что Кропоткин предполагает подчинение силе общественного мнения. Л.Н. сказал, что страсти останутся те же — властолюбие, тщестлавие, зависть, половая страсть:

— Выдумать можно всякие устройства. Кропоткин ограничен. (У него нет религиозной основы.) Он легкомыслен. Как отозвался о Генри Джордже — опровергает его, не зная его. По правде сказать, анархисты мне так же далеки, как министры, жандармы. Через 30-50 лет будут люди удивляться, как могли серьезно относиться к таким ребячествам.

29. Л.Н. говорил, что бывшие у него члены Тульского крестьянского союза про Генри Джорджа и не слыхали, и в Думе никто про Генри Джорджа не упомянул. Они в Думе высказывают не свое мнение, а мнение толпы. Говорить о земельном вопросе — нельзя ведь Генри Джорджа обойти. Как если бы собралось в обществе 500 зоологов и с Дарвином не считались бы, уж прав ли он или не прав.

— Старики, которые были у меня,— с ними было приятно поговорить; когда же вошла молодежь, видно было стадное, — сказал Л.Н.

30. Л.Н. несколько дней тому назад писал о Сковороде.

— Если бы это написал англичанин или голландец — читали бы. Надо пустить Сковороду в ход и в переводах за границей.

31. — Моя любовь к русскому народу, к его добродетелям, теперь в испытании. Эта зависть — самое худшее чувство, корыстолюбие, — но я надеюсь, что большинство не испортится.

32. Л.Н. читал в "Новом времени" о вооруженном нападении на почтового чиновника и как он мужественно защищался; и там же о совете вооружить почтовых чиновников, почтальонов. Л.Н. изумился этому глупому совету.

33. Л.Н.: Один буддийский монах по дороге нашел собаку в червях, очистил ее. Потом вспомнил о червях, возвратился, вырезал кусок мяса с икры и дал им. Это то, что волк и ягненок. Волк голодает — страдает, овца ему пищей. Будет так, что волк и ягненок будут вместе жить. Наше сострадание настоящее — только к людям, а к животным — это только рефлекс сострадания к людям. Нам надо свое сострадание к животным растить, и оно, как это нельзя знать, но мне это очевидно — будет действовать на взаимные отношения между людьми.

34. Был Николаев, Л.Н. позвал его в кабинет, говорил с ним о браминском Кришне, очень его хвалил; говорил, что Кришна, как Иоанн, только с другой стороны смотрит.

35. — В Библии один очень хороший рассказ — об Иакове и Иосифе...

Июнь

1. [Толстой прочел обращение Трегубова в Государственную думу: "В защиту гонимых за веру Христову" — отказывающихся от военной службы, и просил ответить ему, что он вполне согласен с его обращением, что оно прекрасно написано.]

— Не подписываю его только потому, что не признаю никаких учреждений, в особенности таких нелепых, как Дума.

2. — Равенство может быть, когда есть смирение и человек хочет быть ниже низшего, но не когда есть гордость и человек хочет сравняться с высшим, завидуя ему. Один из самых больших грехов современных — гордость, что мы, так называемые ("подчеркиваю это слово", — сказал Л.Н.) образованные люди, можем помочь народу. Я каждый день получаю письма: гимназисты, курсистки спрашивают, идти ли сейчас в учителя, просвещать народ, или еще кончить курс и потом. В том, что это их призвание и что они могут приносить пользу народу, не сомневаются. Причина этому состоянию — безверие.

3. — Газеты — сумасшедший дом от начала до конца. 20 лет тому назад, когда говорил с Тургеневым, кто бы предсказал, что будет (в России)? Может быть, это у меня пункт помешательства, но, по-моему, все оттого, что нет религиозного чувства. На моей памяти были старцы в монастырях — Соловецком, Оптиной, которые имели влияние на народ, богомольцев, — все это потеряно. Теперь богомольцы ходят по инерции.

4. Л.Н. принес из своей комнаты фотографию с картины Орлова "Переселенцы собираются".

— Никто не умеет так рисовать мужика русского, — сказал Л.Н.

Кто-то заметил, что фотография лучше оригинала этой картины.

Л.Н.: Это многие картины так. Фотография "Выхода апостолов" Ге мне очень понравилась, а увидел оригинал — впечатление ослабело.

5. — Немцы сильны милитаризмом, Вильгельмом с усами, но так же слабы социализмом, пролетариатом, ненавистью окружающих народов. Когда рухнет их строй, будет у них то же, что у нас. Ведь у нас при Николае Павловиче, Александре Николаевиче тоже было спокойно; при Александре Александровиче началось потрясаться.

6. — Никакие министры, цари не могут создать то общественное благоустройство, которое дает соединяющая воедино вера. Теперь ее у нас нет (в русском народе). Неурядица (анархия), возможность все делать, преступления — не перестанут, пока не настанет объединение в вере в одно.

7. — По-моему, православное христианство ложное, а во что я верю — истинное, но признаю, что оно так же далеко от бесконечного, истинного понятия Бога (и смысла жизни), как и то: они совершенно одинаковы с бесконечно далекого пункта.

8. — Чтобы заниматься хозяйством, первое дело — не сердиться.

9. Л.Н. заговорил о просителях, прохожих, которых теперь очень много. И между ними частые с требованием большой денежной помощи, или чтоб их устроить, место им дать, или найти, и о просителях пишущих, которых тоже много к нему обращается, что если бы у него были миллионы, то не мог бы удовлетворить их; что надо выработать себе обороты речи: "Я понимаю ваше положение и сочувствую... Вы войдите в мое". Разумный человек поймет.

Л.Н. любит давать. Нищим, прохожим подает по 10 коп. или хоть книги. Никого не пропустит, не дав ему что-нибудь.

10. Были Горбуновы. Л.Н. спросил, что в Москве, как приняли известие о роспуске Думы.

Иван Иванович: Его ждали, но были поражены.

Л.Н.: Ничего доброго нельзя ожидать; если удастся правительству подавить, как вы рассказывали, в Саратовской, и будет по-старому, это жалко; если противная сторона установит свое правительство, тоже будет жалко. Если успокоятся с компромиссом — будет того хуже. (Иван Иванович говорил о кадетском компромиссе).

11. Л.Н. спрашивал о Бирюкове, от которого давно нет писем:

— Павла Ивановича люблю, уважаю. В нем нет привлекательного и не старается быть (привлекательным). Он пишет, когда нужно, а когда не нужно писать — молчит.

12. Л.Н. вспомнил о И.М. Трегубове:

— Он приходил в Москве, спрашивал об Евангелии, я ему разъяснял, и он остался в сомнении. (Он и теперь в сомнениях.) В Москве, когда приходил, у него был написан ряд вопросов, и только что ответишь ему на один, уже спрашивает второй. Теперь стал пропагандировать, и пропаганда уничтожила его сомнения. Когда человек одно и то же постоянно утверждает, он перестает сомневаться в истинности этого. Средство уничтожить сомнения — пропаганда, — сказал Л.Н. с удивлением, что это, может быть, и правда, новая мысль его.

13. Было очень много, от 30 до 40, прохожих, босяков, разных просителей и советовавшихся. Решено подавать по пятаку вместо гривенника, а то многие с шоссе сворачивают ради него.

14. Л.Н. ездил верхом к Марии Александровне Шмидт и говорил, что у нее слышал, что настроение, после роспуска Думы, грозовое. Много безработных и безместных людей шатается по дорогам, городам. Дальше Л.Н. говорил, что рожь цветет, необычайно высокая, выше самого высокого мужчины; виды на урожай ржи хорошие. Потом рассказал о тяжбе скуратовских мужиков, не хотевших продажи вина, с Управлением монополии, которое хочет вместо ограбленной казенки на шоссе под Косой Горой открыть новую в Скуратове и дало скуратовскому мужику 200 р. задатка для постройки помещения. Он и выстроил дом. Теперь скуратовские мужики противятся открытию, и Управление требует, чтобы внесли задаток обратно. Л.Н. говорил, что овсянниковские, скуратовские мужики начнут с того, что, если будет кабак, то сопьются. Борются с внешним — внешними средствами, а самое драгоценное — внутреннее (внутреннее освобождение), В Рудакове (в соседней деревне с Скуратовом) есть много людей непьющих, некурящих.

Л.Н., отвечая на слова Марии Александровны, выражающей огорчение против правительства, сказал:

— Перечислять то зло, которое правительство делает, нет конца.

15. Говорили о добролюбовцах. Л.Н. заметил:

— Вот добролюбовцы, их около ста человек, высоконравственной жизни, но не могли воздержаться от обособленности, выделились кучкой праведников.

16. Л.Н. говорил, что христиане (в отличие от евреев) никакой религии не имеют; религия их — амальгама извращенного христианства с учением Павла.

17. — Противоречий у Канта нет. Доказывая иллюзорность внешнего мира, он подчеркивает нравственную основу жизни.

18. Л.Н. сказал, что старость лучше молодости, что ему 80 лет и только теперь начинает спокойно жить, и все лучше с каждым годом. <...> В молодости горячишься, осуждаешь; зависть, страсти. Все это в старости оставляет тебя. <...>

Л.Н. показал на свечу на столе:

— Свеча невольно освещает; так и человек, делаясь лучше, невольно освещает вокруг себя. Это Богом так устроено, что человек в той мере действует на других, в какой работает над собой.

19. Л.Н. говорил, что он только теперь ясно чувствует, что "ищите царства Божия, остальное приложится", — это увеличение любви к другим (не осуждение, а понимание ближних), отчего переменяются и внешние отношения и условия (жизни).

20. — В той мере, как обременение памяти знаниями, багажом убывает, ход мыслей не ослабевает, — напротив, яснее становится.

21. Л.Н. сказал, как мало хороших сказок для детей в литературе мира, да и те плохи, надо их все переделывать.

22. — Вовенарг поверхностно религиозен, находился под влиянием Вольтера, не имевшего религии. Вовенарг имел религию, но не дожил до ее развития.

23. [О Гаагской конференции.]

— Люди: дипломаты, журналисты, военные, которые все больше и больше вооружаются, толкуют о прекращении войн. Лицемерие.

24. — Когда доживете до моих лет, будет хотеться вам умереть, чтобы уйти от этого безумия. И в вашем возрасте человеку вообще хочется любви, доброты, согласия, а в старости это становится единой основой жизни.

25. Л.Н. вспомнил про джайнов, современников Будды:

— Вчера выписывал в детский «Круг чтения» их пять заповедей. Если им следовали бы, хорошо было бы: 1) не убивать живого, 2) не лгать, 3) не прелюбодействовать, 4) чужого не брать, 5) одуряющего не употреблять.

26. [Разговор о Достоевском.]

Л.Н. жалел, что Достоевский торопился, что не поправлял своих писаний. У него в романах в первой главе, лучшей, все сказано; дальше — размазня. В "Преступлении и наказании" (лучший роман) первая глава — лучшая.

После Л.Н. сказал, что он ставит в вину Достоевскому, что с него пошло декадентство. Он был страстный и описывал страстное — он описывал искренно, а декаденты за ним — неискренно.

27. Л.Н. про школу, что вчера читал мальчикам трудные отрывочные философские поучения, вроде: оторванный лист оторван не только от ветки, но и от дерева; злящийся человек отрывается не только от того человека, на которого злится, но и от всего человечества. Листок оторван не по своей воле, он же (человек) отрывается по своей воле*. Хотел им их сегодня вторично прочесть, но они не допустили, помнили их и сами рассказали.

* Мысль Марка Аврелия, включенная в «Круг чтения».

28. Л.Н. рассказывал о своем деде Исленьеве. Как Л.Н. говорит о родных правду! У Толстых вообще семейных тайн нет, и перед домашними и перед близкими знакомыми не имеют ничего скрытого. Недостатки, грехи свои не оправдывают, так объективно о них говорят и так к ним относятся, как если бы это были грехи других людей.

29. — Утро приятно провел за книгой (П.П. Николаева) "Понятие о Боге как о совершенной основе сознания", замечательная книга.

30. — Читал газету, читал об ужасах и невольно рассмеялся. Там написано: "В Третьей думе, ввиду такой массы убийств, едва ли подымутся разговоры об отмене смертной казни". Это значит: много убийств и надо еще прибавить.

31. Л.Н. с М.В. Нестеровым о лавре, о монахах. Нестеров живет теперь в Киеве. Л.Н. лавру хорошо знает. Ходил в 80-х годах (паломником). Везде было полно (в монастырских гостиницах). Жил в башне у привратника, спал на его кровати. Были два привратника (послушники, исполнявшие эту должность); один — бессарабец, другой — лет 40, солдат, участвовал в турецкой войне. Пошел туда из монастыря, как на хорошее дело — с басурманами воевать, и возвратился опять в монастырь. Они оба и монах в пещерах, молодой вятский крестьянин, оставили самое доброе впечатление в Л.Н. (вятича больше всего мучила борьба с соблазном женщин, и рассказал, как он борется). Все трое были смирные, простые, добрые люди, а прочие монахи, и особенно высокопоставленные, — схимник, считавшийся умным, были противны (отталкивающее впечатление произвели).

— К схимнику я пришел в сереньком пальто, вид приказчика. "Мне некогда беседовать", — вскрикнул он. А если бы я представился ему графом Толстым, охотно поговорил бы.

32. [Возвратился из высылки в Англию В.Г. Чертков.]

Владимир Григорьевич привез неоконченный "Свод мыслей" Л.Н-ча, ему в подарок (большой ящик с ремингтонными 18 томами). Л.Н. ему очень рад. Умилился и сказал, что это история его мыслей.

33. Л.Н. (может быть, мне): Самоотречение — это не форма. А надо работать над собой (в себе), чтобы относиться к людям с любовью и уважением.

Август

1. 1 августа я вернулся в Ясную из поездки на родину к отцу, родным, друзьям.

Этот раз было видно, что были мне рады и Л.Н., и Софья Андреевна, и Александра Львовна. Застал Черткова, приехавшего поработать. Л.Н-ча застал здоровым, бодрым, веселым. За обедом были: Звегинцева с племянником Черкасским, адъютантом варшавского генерал-губернатора Скалона. Он рассказывал про ряд покушений. Л.Н. просил перестать о том, больно было ему. После играли в шахматы. Приехал Дима Чертков, потом пришли Перна, Рябов и Досев, — болгарин двадцати одного года, очень симпатичный, детски искренний человек, А.Б. Гольденвейзер, С.Д. Николаев. Владимир Григорьевич работал днем в павильоне в саду. Л.Н. беседовал с ними в кабинете.

2. В.Г. Чертков приехал утром заниматься в павильоне. Л.Н. в девять часов, взяв газеты, ушел в кабинет. За чаем прочел ответное письмо редактора "Русских ведомостей", что они готовы напечатать его новую статью "Не убий никого". Л.Н. хочет напечатать ее разом в нескольких русских газетах, а Чертков предлагает в заграничных, в "Times", только, чтобы Л.Н. согласился на месяц отсрочить печатание. Л.Н. согласился.

3. Гольденвейзер спросил Л.Н. об офицере, который сегодня был. Л.Н. сказал, что дисциплина довольно сильна, пропаганда революционеров в гвардии безуспешна, в других частях войск малоуспешна. В Военном совете было предложено снова ввести в войсках телесное наказание. Были за него четверо, между ними великий князь Константин Константинович.

Гольденвейзер доказывал, что войско революционизировано.

4. Приехал В.Г. Чертков с одним из молодых людей — друзей, живущих у них в Ясенках. Л.Н. погулял с ним и дал ему читать, что теперь пишет.

— Эти молодые люди, — говорил Владимир Григорьевич Л.Н-чу, — мечтают узнать ваши воззрения.

5. Владимир Григорьевич начал говорить, как его беспокоит, что у меня Записки только в одном экземпляре. Надо бы их списать. Как это сделать?! Рассказал мне о Л.Н., что в прошлом месяце Л.Н. стал писать "Не убий никого" и говорил, что больше нового писать не будет. Перестал составлять «Круг чтения», "Евангелие" для детей и обучать их. Они сами стали меньше ходить — сделал перерыв, им веселее в поле. Владимир Григорьевич ему сказал, что это временная слабость, что он перед сильным подъемом духа.

Так и было.

6. В Петербурге арестовали Фельтена за "Не убий". Это было толчком к тому, что Л.Н. стал писать "Не убий никого".

7. Л.Н. написал письмо к Столыпину о земельном вопросе. Очень трогательное письмо к сыну своего друга, не предназначенное для чтения. Владимир Григорьевич с Александрой Львовной его переписали.

8. — Настоящее я не есть то, что сознает, а то лучшее, что сознаешь, любовь; оно сливается с Богом, оно постепенно открывается.

9. У Л.Н. всегда, когда чувствует слабость, усталость, мысль работает, подъем, и выйдет сильное, новое.

10. Л.Н. очень радует общинная жизнь у Чертковых.

П. — Мне хочется статью "Не убий никого" кончить, чтобы скорей имела действие, хотя знаю, что никакого действия не будет. Я написал комедию ("Зараженное семейство", ее рукопись в Историческом музее), в которой осмеял тогдашних революционеров, и отдал Островскому, я был с ним на ты. Он сказал: "Нужно переработать". Я торопил — время такое... "Что же ты нетерпелив, — заметил мне Островский, — ты боишься, что они поумнеют так скоро?" Очень остроумно!

12. Л.Н. говорил, что делают революцию молодые люди. Они добрые, но не в состоянии видеть последствия убийств.

Мария Николаевна подтверждала: у ее брата к забастовке уговаривали крестьян юноши. Рассказала, что ее дядя Саша (Олсуфьев) любил императорский дом как семью, но говорил про Николая II, что он не любит русский народ.

— Хорошо было бы, — прибавила Мария Николаевна, — если бы он был заменен другим правительством.

Л.Н.: Милюков будет лучше? Не может быть лучше. Нам дано освободиться от насилия вообще, исходи оно от Николая II или Милюкова, республиканцев или капиталистов, миллиардеров. Мне ясно, что выход один — христианство, целое, оно должно быть принято или отброшено, а ключ к нему — непротивление.

13. Невестки Л.Н. гораздо ближе ему, чем сыновья — их мужья. Все они в душе толстовки, исключая Дору Федоровну.

14. Сергей Львович, приехавший со сходки у Чертковых, рассказал, что там говорили главное Чертков, Николаев, Кузьмин.

Л.Н. заметил о Кузьмине, что он такой скептик.

Кто-то рассказал о Накашидзс, что он убеждал революционеров, чтобы не убивали; его не слушали; потом убеждал солдат, чтобы не убивали; его посадили в тюрьму.

15. [Чертков, кажется, каждое утро приводит к Л.Н. одного нового молодого человека.]

"Как познакомился с Чертковым, — говорил молодой человек Л.Н-чу, — свет увидал. Мой отец учился у вас, вы его выучили на учителя". Теперь он крестьянином в Белевском уезде.

16. — Думать — лучше, чем говорить: говоря, несвободен, находишься под влиянием собеседника; писать лучше, чем говорить: пишешь, имеешь в виду всех, широко объясняешь,

17. Николаев говорил о том, что теперь не надо ни говорить, ни писать, надо распространять сочинения Л.Н.; их в России меньше знают, чем за границей.

18. Николаев вспоминал слова Л.Н.: "Две Думы собирались, две Думы рассуждали о земельном вопросе, и хоть бы один человек заикнулся о Генри Джордже".

19. Л.Н. с Чертковым читали письмо Моода к Л.Н-чу. Моод теперь переводит сочинения Л.Н. для Черткова. Они, Чертков и Моод, через Томпсона имеют общее дело. Л.Н. о Мооде:

— У меня чувство, что знакомство со мной — сверх его сил (т.е. он сам не дорос до взглядов, которым служит, которые распространять хочет).

20. Разговор о голоде. Кто-то передал слова Суткового, что в Самарской губернии солнце выжгло все — ожидать голода. Говорили о фальшивой роли интеллигенции и правительства в помощи на голоде. Интеллигентам "помогать мужикам", на плечах которых сидят! Это только для успокаивания своей совести — так помогают одни господа.

На возражение, что и духоборы тйк поступают, Л.Н. сказал:

— Петр Васильевич Веригин как бы тоже господин.* Раньше в столовые приходили только самые бедные, потом стали приходить подостаточнее. Теперь по требованию крестьян выдавало правительство помощь всем, заискивало расположение крестьян и потому давало всем без разбора. Когда это все даром, готовое есть, зачем самим дома готовить, приходили все. (Л.Н. говорил об этом со скорбью, жалостью, стыдом, так же говорил и о своей помощи).

* П.В. Веригин — вождь духоборов.

21. — Господам, с их уверенностью, что могут устраивать помощь народу, это — блохам устраивать здоровье человека, на котором живут.

22. Л.Н. говорил, что и решение земельного вопроса подобное. С земельного фонда раздавать землю крестьянам — почему не дворовым, рабочим, чиновникам? К "единому налогу" они не подойдут, который — решительная мера. Витте читал французские книги, газеты и берется устраивать жизнь русского народа, которого не знает.

23. Л.Н. говорил, что нельзя безработным, приходящим, оказывать помощь, что как только станут им оказывать помощь, то станут являться десятки, масса, между ними такие, которые лишены работы по собственной вине; что вопрос о безработных сводится, в сущности, к земельному вопросу. Дайте возможность работать на земле, и о безработных тогда не может быть и речи:

— Это (удовлетворить безработных) превышает силы каких бы то ни было общественных деятелей. Столыпин за это дело берется, я бы не брался. При свободном доступе к земле эта задача отпадет. Тогда пойдут на фабрику работать те, кто захочет идти добровольно, за плату, от него зависящую; теперь же идут на фабрику с принуждением.

24. Зашла речь о Н.Ф. Федорове. Л.Н. тепло, с любовью, добросердечным сочувствием и юмором рассказывал о нем. Он был библиотекарем Чертковской библиотеки в Москве на Мясницкой. У него была своя вера, и единственный его ученик был Петерсон, он жив. Вера их — в воскресение тел всех умерших. Все усилия науки следует направить на воскресение умерших. Он писал об этом, и трактат его находится у Петерсона. Был религиозный человек; на свое занятие библиотекаря смотрел как на служение другим. 70-летний старик бегал по лестницам доставать книги. Спал на доске, покрытой бумагами и ничем другим.

— Раз я у него, — рассказывал Л.Н., — увидел зимнее пальто и сказал ему: "У вас новое пальто". Он: "Да, у меня два пальто, одно легкое, другое — это, надо бы отдать одно". Сейчас устыдился! Святой жизни был человек,

25. Говорили о Морозове, про 25 лет жизни одинокого его заключения. Л.Н. не ужасался ею. Жизнь в одиночном заключении и жизнь на свободе стоит одна другой.

26. Разговор про религию.

Л.Н.: Мне свойственна моя, но никак не думаю, что она высшая.

27. — Как хорошо быть 80-летним! Не строишь планы: то и то сделать, а просто живешь.

Другой раз сказал: "Старость — радость".

— Какая-то эпидемия устраивать жизнь других, а своей не умеешь устроить, — сказал Л.Н.

28. — Разум содействует доброй жизни, добрая жизнь содействует разуму.

29. Два вопроса из письма Яначека: 1) Что надо делать, чтобы даже в мыслях не грешить, чтобы достичь мира и равновесия и не только тому человеку, который ничтожности света пережил, но и тому, который их даже не познал. Толстой читал Торо: какого он мнения о его взглядах на чистоту, чувственность, любовь.

2) Может ли человек совершенно возродиться, может ли он волей и трудом через границы своей физической личности витать (schwingen). Л.Н. прочел эти два вопроса в немецком переводе.

На первый вопрос Л.Н. сказал:

— Неясно. Это sexuelle Frage (половой вопрос). Это, я думаю, вечная у нас борьба есть, должна быть. Это искушение.

На второй вопрос:

— Странно поставленный вопрос. Разумеется, никто не может знать, что будет после смерти. Я об этом много раз говорил. Да, это какие-то странные вопросы.

30. Л.Н. сказал, что разница между его и Масарика взглядами та, что Масарик признает насилие: не христианин.

31. О Канте Л.Н. сказал, что значение его — в его религиозных сочинениях (христианских), а не в сочинении "Kritik der reinen Vernunft", которое превозносится.

32. Л.Н. говорил об упадке немецкой философии после Канта.

— При отсутствии религиозных воззрений неизбежно наступает упадок и в художестве и в философии.

33. Из "Посредника" получено десять пудов книг. Мария Николаевна просила из них в Никольское для библиотеки. Л.Н. очень рад. Мария Николаевна хочет выдавать книги под залог 10 коп., чтобы приучать людей возвращать книги.

34. Л.Н. о письме немецкого писателя Мартина Шлезингера и присланной им книге (L'Houet "Zur Psychologie des Bauerntums"). Пишет про русских людей, что он не видит разницы между чиновниками и интеллигентами (на которую напирает пресса); и те и другие ему кажутся людьми слабыми. Одна надежда на крестьян, между которыми есть сектанты, — они столько перенесли и доказали свою духовную силу.

— Книга хороша, где пишет про фабричную работу. Молодой человек, который имел общение с дедом, бабушкой, родителями, грудными детьми, скотиной, природой, лишается воздействия их, очутившись заключенным между четырех стен, между себе равными по возрасту, потому что в фабричной жизни не бывает влияния стариков. Не говоря о телесном, он должен духовно захиреть. Это рабство хуже крепостного; я помню крепостное. Если мне выбирать: быть крепостным у самого жестокого помещика или рабочим на фабрике, выбрал бы первое. Крепостной работает на свободе, у него свой дом, семья окружает его, и обеспеченное существование, а тут (на фабрике) как потеряешь работу,..

35. — При земледельчестве можно заниматься ремеслами, как до сих пор было и есть: печники, валяльщики, кузнецы, портные и другие.

36. Л.Н. принес английскую книгу Каруса с китайским текстом и английским переводом: Лао-тзе. "Тао-те-Кинг (Книга о пути добродетели)".

— Вот книга! Тао есть сознание полного единства с Богом.

Л.Н. открыл и прочитал: "Когда потеряно Тао, является добродушие; когда потеряно добродушие, является справедливость; когда же потеряна справедливость, является приличие".

37. — Через пять веков будет один язык.

38. Л.Н. вспомнил, что читал в "Новом времени", что конфисковано "Изложение Евангелия" с примечаниями. Недавно — "Не убий" (издание "Обновления").

— Все более и более конфискуют мои писания, — сказал Л.Н. вдумчивым, серьезным тоном.

39. — Я в новой статье своей ("Не убий никого") пишу, что если позволим себе кого-нибудь убить, то перебьемся все: правительство — революционеров, революционеры — правительство, рабочие — фабрикантов.

40. Л.Н.: Я читал сегодиа книгу Наживина:

"Что такое сектанты и чего они хотят?". Книга прекрасная и название хорошее. Первый рассказ — "Не наш", анархист из народа в настоящем смысле, и конец его трогательный — коробки клеил, дети кругом него, его любили. И.И. Горбунов мне говорил, что запретили рассказ Наживина. Помню из него, как человек-атеист в церкви вышиб у попа из рук чашу, поп заплакал. — Когда Л.Н. это рассказывал, тоже зарыдал.

— Это так повлияло на человека, что он смирился и переменился, — докончил Л.Н.

— Наживин женат на еврейке — религиозная, умная, кроткая женщина. Прекрасная мать. И ему из-за нее нельзя жить везде в России.

41. Говорили про солдат, возвращающихся из Маньчжурии, у которых раскрылись глаза.

— Японская война — такой толчок в пробуждении русских! По-революционному можно войну желать, ради желанных последствий (по-христианскому — нельзя).

42. — Декабристы, мои отцы, при их христианстве искренно полагали воинское дело самым высшим; нам же этого нельзя при нашем христианстве.

43. — При христианском взгляде понятия собственности нет. Оно явилось при признании насилия. Человек пользуется вещью, созданной его трудом; христианин ее и не возьмет. От людей же, употребляющих насилие, надо ее огородить.

44. [Говорили про похороны Чехова в Москве.]

— Ох, ох! Охаю на суеверие важности, которую приписывают телам. Дело в том, чтобы с приличием убрать. Для этого и гроб, чтобы не таскать за ноги...

45. — Это мне так ясно, что никуда не ходи, все внутри тебя, все усилия употреблять на работу в себе, на углубление в себя. Искать в себе, а не вне себя; напрячь усилия на устранение того, что мешает проявлению божества в тебе; внешние условия — только последствия внутренних перемен.

46. — Внутреннее изменение — главное, внешние изменения — это последствия, нельзя заботиться о последствиях, они всегда будут соответствующие. Мне последнее время так ясно, что я не Толстой, вы не Картушин, а я и вы — то божественное начало, которое чувствуешь в себе, которое во всех нас. В последнее время нехорошее чувство к человеку, который тебя ненавидит, часто пробовал побороть в мысли посредством любви. Это удавалось. И мысль о нем (о том человеке) прямо любовь вызывает.

47. — Споры недопустимы. Когда споришь с человеком, не забывай чувства любви к человеку. Только тогда можно вести разговор, если сохраняешь чувство любви.

Потом Л.Н. вспомнил чье-то изречение, приблизительно такое: "Если говоришь человеку, который не хочет слушать, наживешь только врага. Если не скажешь, кому нужно, это тоже упущение".

48. — Цивилизация, как она теперь идет, материальный прогресс без нравственного, не обещает ничего хорошего. <...> Теперь самое главное, чтобы нравственный прогресс пришел в уровень с материальным, и тогда все материальные условия изменятся. Как? Нельзя предсказать.

49. Л.Н. с Маклаковым о Думе. Л.Н. удивлялся, как люди, члены Думы, могут принадлежать к партиям. "Это отказ от своего достоинства, независимости".

Маклаков возражал:

— Тогда не найдешь избирателей, которые тебя бы выбрали, они выбирают по партийному листу.

Л.Н. ответил, что не надо самому соваться к избирателям. Они должны найти, кого избрать.

50. Картушин задал вопрос: нужно ли постоянное духовное напряжение, как это исповедуют добролюбовцы, чтобы не говорить ни о чем, кроме неизбежного, нужного, как о Боге, духовных делах; в остальное время соблюдать молчание.

Л.Н.: Постоянное напряжение невозможно и не нужно. (И пояснил, как в физической жизни есть сон — отдых.) Мне хочется отвести душу, об ином думать, например, часы заводить и непременно 28 — которого числа я рожден — раз повернуть. Постоянно работать над собой невозможно.

51. И.К. Дитерихс рассказывал, как на Кавказе, откуда он приехал, разбой идет, своего бедного брата-рабочего грабят. Как казаки и русские войска озлоблены на постоянные нападения на них и что может случиться резня туземцев. Войска не выдержат обид. Там есть теперь анархисты-федералисты и анархисты-автономисты (армяне, грузины), панисламисты (татары).

Л.Н.: Знаем, как присоединились к России Польша, Финляндия, что это был грех. Но как разъединиться, восстановить автономию революцией? Им не идти служить русскому правительству.

52. — Благо и прогресс не во взаимном отношении. Одно от другого не зависит.

53. Анна Ильинична [внучка] спросила:

— Ведь чем позже выйти замуж, тем лучше?

— Самое лучшее никогда не выйти, если то, чем подготовляется материнство, обращать на служение другим, — ответил ей Л.Н.

Сентябрь

1. Чертков: Религиозное отношение к жизни считают узким, а художественное — широким.

Л.Н.: Вся интеллигенция так. Это пошло от Белинского.

Чертков: Нет ничего глупее русской интеллигенции.

Л.Н. сказал что-то вроде того, что западная интеллигенция такая же.

Чертков: Но русский народ поумнее, так что глупость русской интеллигенции выделяется; у нее самомнение необыкновенное.

Л.Н.: Самомнение уменьшает умственность. Circulus vitiosus [Порочный круг (лат.)].

2. — Если хочешь быть христианином, то не пеняй, что нельзя воспитать в школах пятерых детей. А то поставишь так, что нельзя не быть христианином, а выставишь требования мирской жизни, первое из которых — семейная жизнь. Кто хочет жить по-христиански, не должен жениться.

3. Л.Н.: Новиков пишет, что духовное развитие не может помочь устранению экономического неустройства. Напротив, оно одно может помочь.

4. В "Слове" приводится число жертв освободительного движения. С февраля 1905 г. — с I Думы до июня 1907 г. — роспуска II Думы убито, ранено, казнено 44 020 человек. Из них убито 19 144, ранено 20 074 и казнено по суду и самосуду — 2 381 человек (Кавказ — 7 389, Прибалтийский край с Финляндией — 4 929); пострадал больше всего народ, но и представители власти и капитала дали внушительную цифру в 8 203 человека. В этом числе на долю войск и полиции приходится 3 158 жертв, на тюремные власти — 112. Из высших властей пострадало 148 человек, из них четыре министра и члена Государственного совета и 83 губернатора и генерала.

5. Появление «Круга чтения» в немецком переводе оценено так: "Просветительная книга, которую никогда не устанешь читать; второй такой не найдешь в мировой литературе; она содержит лучшее из лучшего всех времен и народов".

6. [О сознании увеличивающейся нужды народа.)

— И как ей не быть? У Ермилина, яснополянского крестьянина, было четыре взрослых женатых сына, бабы — красавицы. Когда которая провинилась, сажал ее в подполье. Было пять троек, потом сыновья поделились. Их бабы нарожали детей. Потом и эти поделились — и поля стало меньше, и всего один работник в доме. Старые устои семейной жизни расшатались, а новые не установились, кроме — ходить в города, где заражаются революцией. 30 лет тому назад кто бы думал, что будем разбиты Японией, что крестьянин (Новиков) будет писать письмо без ошибки грамматической, и писать так сильно, дай Бог, чтобы Меньшиков так писал.

7. Д.Д. Оболенский говорил о пожарах вокруг него и у него. Его два раза жгли. Его сестру — баронессу Фредерике — семь раз. У него сгорали два раза хозяйственные постройки. Что поджигали домашние — видно из того, что пожарные кишки были прорезаны.

8. Оболенский стал говорить про бессмысленные ужасы, которые творятся с той и с другой стороны.

Наступило молчание.

Л.Н.: Все хорошо, все хорошо! Это — болезнь роста. Как в жизни человека есть периоды болезненные, так и в жизни народов.

9. Разговор о социалистах, их Штутгартском съезде.

Л.Н.: Они хотят из людей дурных сделать добродетельное общество.

10. — В каком восторге я! Какой восторг испытываю, особенно утром!

11. Софья Андреевна, преувеличенно черно рисуя отношения крестьян к ней, сказала, что она им теперь ничего не даст в аренду.

Рожь посеяна, а они отказываются от других повинностей. По закону земля принадлежит ей, не должна с ними делиться, и т.д., и т.д. Но что делать?

Л.Н.: Отдай им.

12. Сытин рассказывал: У нас в мастерских та же история. Свои дела с рабочими. Они требуют, чтобы мы им отдали все; отношения с мастеровыми враждебные. Они бессердечные. Старые умеренны, но их мало. Молодежь хочет отнять все: мастерские. — Рассказал, как его типография горела, а пожарные не тушили.

13. Л.Н. говорил (не помню к чему):

— Раньше объясняли себе так, что земля плоска и солнце кружится: восходит и заходит. И это объяснение удовлетворяло их. Теперь наше объяснение удовлетворяет нас. Но это объяснение не последнее.

14. Л.Н. разговорился с Сытиным. Присели В.Г. Чертков и я. Сытин говорил о невоздержанности рабочих и что власти боятся их, не выступают против них. За границей, где меньше полиции, чем у нас, больше порядка.

Л.Н.: Там престиж власти есть, а у нас разрушен.

Чертков: Слава Богу!

Сытин быстро повернул голову и с удивлением посмотрел на Владимира Григорьевича.

15. Репин спрашивает, может ли он приехать в Ясную Поляну и когда.

— Я слышу Репина: "Что, Лев Николаевич, у меня таланта никакого нет, а терпение и терпение", — с доброй улыбкой сказал Л.Н.

16. Л.Н. (к Владимиру Григорьевичу): Теперь я вам скажу секрет. — И сказал Черткову, чтобы не строились в Телятинках. Во-первых, потому, что [он, Л.Н.] может скоро умереть; во-вторых, что Софья Андреевна не сочувствует этому. Софья Андреевна теперь раздражена. Если [она] захочет в другое место уехать жить, он поедет с ней. Чертков ответил, что у них уголка, "дома" нет, и они хотят его построить вблизи Ясной, которая им дорога милыми людьми, и им кажется, что им следует лучше всего продолжать поддерживать связи с ними и жить вблизи места деятельности Л.Н-ча.

17. Л.Н. говорил о письме своем к П.А. Столыпину, которое перестало быть секретом. Андрей Львович рассказал, что обедал с А.А. Столыпиным и тот ему сказал, что его брату письмо Л.Н. было очень приятно, но что он ошибается, если думает, что на него великие князья имеют влияние.*

Л.Н. сказал, что видно — ничего из этого не будет (т.е. из того, чтобы Столыпин подал проект единого налога). И что он теперь это дело кончил. "Сказал и спас душу свою" и что у него есть другие, более серьезные дела.

* Смотрите приложение №1

18. Л.Н. говорил, что теперь благоприятное время в России для осуществления проекта Генри Джорджа; пока есть община, есть и понятие того, что земля общая. Когда же земля разобьется на мелкие собственности, когда взойдут на тот путь, на котором находятся западные народы, тогда отсрочится возможность введения проекта Генри Джорджа на 300 лет. Если бы ввелось обложение ценности земли, тогда владелец 500 десятин земли, упрекаемый Новиковым, мог бы прямо смотреть ему в глаза, потому что он платил бы за пользование землей на общественные устройства, стало быть, и ему, Новикову.

19. Л.Н. сказал, что если бы крестьянские депутаты в Думе захотели ввести "единый налог", капиталистам нельзя было бы остановить его.

— Столыпин — ему должно было бы быть лестно сделать такой огромной важности дело, но ему кажется важнее флот, миллиард на новый флот, чтобы освободиться от японцев...

20. — Пока будут правительства, неосуществимо обложение по Генри Джорджу, так как ворота, которыми можно попасть в правители, так устроены, что проходят одни честолюбивые государственные люди. Читал сегодня "Слово" (Петербург). Либеральная газета. Если бы правительство остановило печатание моих статей, это распоряжение им — либеральным журналистам — было бы на руку. Они могли бы лишний раз ругнуть правительство. Их полемика с другими газетами какая: они не вникают в доводы противника, но по своей программе огульно отвергают, что он предлагает, и внушают свою политику (программу), а этим образом большое зло разводится.

21. — Сегодня получил ремингтонное ругательное письмо за статью "Не убий", вероятно, от черносотенца.

22. Какой милый, терпеливый, жертвующий временем и вниманием, бывает Л.Н. со всеми гостями, и самыми тяжелыми и чуждыми ему. И какой услужливый: прохожим, ребятишкам яснополянским и окрестным, просящим книг, выносит их. Ему, часто усталому, приходится за ними ходить иногда по нескольку раз на второй этаж. Каждого в каждой мелочи старается удовлетворять.

23. — Отношение к старикам изменилось, раньше их уважали. Православие, посты держались стариками, уважением к старикам. Теперь встретил старика; рассказал мне, что ехал верхом, мальчишки выскочили и стали хлопать, чтобы испугать лошадь. Он упал, разбился, они хохочут.

24. Л.Н. говорил о том, как мужики "нас" (господ) ненавидят. Бобринская (она была крестьянка) говорила мужу: "Если бы вы знали, как мы вас ненавидим!" И как лицемерят: "Век за вас молиться буду".

25. [О младшем Малеванном.]

— Приятное впечатление произвел на меня: религиозный, скромный, серьезный и вполне свободный. — Дальше Л.Н. сказал, что Малеванный заговорил с ним о Христе, и он ему никакого особенного, исключительного места (значения) не придает, а как историческое лицо считает одним из лучших. Христос — только человек, приведший людей к сознанию, что они сыны Божий. Малеванному не нужно никакой мистики для того, чтобы проникнуться этим и создать отношение к людям как к сынам Божим, а другим еще нужна мистика.

26. — Побороть недоброе чувство в себе, следовать правилу "делай то, что должен"... никаких планов себе не представлять. Самое ужасное творится людьми ради воображаемых последствий. А к чему приведут планы — нельзя предвидеть. Убийство французского короля привело к Наполеону. Что будет (себя исключаю — мне все равно) — будет к лучшему.

27. — Община не может быть христианской, а нужно только стараться, как самому жить. "Будьте совершенны..." Начни только работать над собой, увидишь, какая это работа: не останется тебе времени на устраивание общины. Она поглотит тебя всего, покопайся только в себе.

28. — Отдать все свои силы на свою внутреннюю работу. Знаю, что лучше, чем писать «Круг чтения», кротко относиться к людям. Желание воздействовать на других граничит с желанием славы людской, тут надо усилить борьбу с этими желаниями. Желание жить в душах других людей — законно.

29. Л.Н. прочел вслух из Марка Аврелия то, что помещено под 9 сентября в "Мыслях мудрых людей".

— Это удивительная среда. Подумаешь, что значит среда. Он думал, что говорит противоположное христианству, а говорил то же самое. Христиан преследовал, воевал. Сотоварищем взял Коммода и на него свалил управление. Как мы удивляемся Марку Аврелию, так в будущие века будут удивляться нашей жизни: как могли жить так и так писать и говорить.

30. — Воспитание — самому надо знать, как жить, чтоб учить других. А педагогика — это легкий способ преподавания знаний. Воспитывать может, кто сам знает, как жить. Каждый человек чувствует в себе божественное начало, не ограниченное ничем и, вместе с тем, ограничеиное в себе. Дело воспитания (процесс жизни) — расширить божественное начало. А у нас учение — добиться медали, диплома, эгоистических целей добиваться. Я критически отношусь к просвещению, если просвещение в том, что мы преспокойно устраиваем университет, такую залу (показал на ту, в которой сидели) — консерваторию... это не просвещение...

31. Л.Н. сомневается: следует ли наслаждаться, забываться музыкой, романами; [по его словам], он настолько испорчен, что может наслаждаться Шопеном, Бетховеном.

32. Л.Н. сказал, что ему лучше думать, что он соломой набит, чем думать о том, какие органы, чем они могут заболеть, и что лучше не лечиться.

33. [По поводу сказанного Ницше: "Люби будущее, и за благо будущих людей можешь не любить в настоящем, жертвуй настоящим ради будущего".]

Л.Н.: Это самое безнравственное, я как раз наоборот утверждаю.

34. Л.Н. говорил о Конфуции, что он был оппортунист, прилаживался к правительству. Рассказывал о его встрече с Лао-тзе; Лао-тзе был глубже. Чертков спросил Л.Н-ча о том, что он раньше говорил, что у Конфуция нет Бога. Л.Н. сказал, что он читал так, но что понятие Бога у Конфуция есть: называется Небом, Разумом Неба.

35. — Мне в мои старые годы видно ясно, что единственное спасение (от грабежей, убийств) — доброта.

36. Л.Н.: Только что прочел сравнение: есть зверь, для которого единственное средство спасения — пускать смрад, а у человека — единственное средство — у того самого, на которого нападают, — любовь, доброта. <...>

Звегинцева стала доказывать свое тем, что и Иисус кнутом гнал людей. Л.Н. поправил, что "скотину".

— Злом — искореняется зло на наших глазах, и оно только разрастается, а средство Иисуса не испробовано. То, что я говорю, никто не пробовал. Есть шансы, что поможет.

Андрей Львович заметил, что он не даст себя убить.

Л.Н.: Дорого добро, а жизнь не дорога.

Андрей Львович возразил, что убьют, что не остановишь убийц.

Л.Н.: Дорого то, чтобы жить хорошо. Убивать всегда будут.

В 12 часов ночи, когда Андрей Львович уже лежал, пришел к нему Л.Н. и извинялся за горячность в споре. А 18-го поехал к Звегинцевой за тем же. Это его больное место, когда ему доказывают, что полезно убивать, карать.

37. Из разговора о писателях.

— Есть дурная черта: желание удивить. Художник пишет то, что считает нужным, и не заботится об эффекте. Это соблазн. Мысль о возможности такого воздействия на людей надо как можно дальше от себя держать.

38. — Не надо казнить... Человечество не хочет и не в состоянии пока познать эти истины.

39. Л.Н. говорил, что люди становятся религиозными без намерения, а у Андреева это может быть преднамеренно: "Теперь хочу быть религиозным", как у другого: "Теперь буду учиться медицине". А если и будет религиозным, то Л.Н. опасается, что поверхностно.

40. Михаил Сергеевич с Сергеем Львовичем говорили о выборах. Софья Андреевна спросила Л.Н., интересно ли ему это? Л.Н. ответил, что ему неинтересны правительственные творения, и тем менее подготовления (выбор лиц) к этой деятельности.

41. [В газетах о том, что поднялось употребление спирта крестьянами.]

— Тут психологическая причина. Чем дольше живу, тем больше вижу причины событий, чего вы не замечаете, — духовные, неосязаемые причины.

42. — На днях не вытерпел и высказал правду в глаза Звегинцевой, а лет 30 тому назад "тут, в этой комнате", Петру Самарину: "Зачем вы ко мне ездите, когда вы защищаете смертную казнь — право государства воевать?"

43. — Проповедовать — соблазн. Это деятельность для последствий. Это такая же деятельность, как социалистическая, за конституцию. Надо все усилия направлять на то, чтобы самому жить хорошо, а плоды, если ему и в этой жизни они не будут видны, будут самые лучшие.

44. Л.Н.: Не на все слова, приписываемые Христу, надо смотреть как на авторитет. Христос такой же авторитет, как Кант, Будда. Я сам возражаю себе на то, что я пишу. Но я пишу для себя... Кто хочет проповедовать, тот самоуверен.

Л.Н. не признал, чтобы дар речи давал право проповедовать.

Л.Н-чу возражали: какую огромную пользу приносят его писания и как может он ставить выше труд для пропитания себя (косьбу)?! Л.Н. ответил, что он не для пользы, а для души на себя работать хотел бы.

45. Л.Н. говорил про себя, что ему трудно бывает, когда просят у него. Если же косил бы, мог бы спокойно сказать просящему прохожему, что у самого только столько-то и столько-то есть, а так ему стыдно давать... От стыда хочется провалиться перед нищими.

46. — Я не могу говорить с человеком, который меня не понимает. У меня язык прилипает к гортани. Я получил письмо Меньшикова. Меньшиков думает, что писание его статей — на пользу людям, и спокойно пишет. Задача наша состоит в том, чтобы самому становиться лучше, а это дает радость.

47. — Что в искусстве самое главное? Искренность, правда?.. Кто знает? В искусстве самое главное — чувство меры, которое у Горького отсутствует вполне. Удивительно, как эти славы случайно делаются и твердо держатся, и старые, например, Некрасов. Он никогда к поэзии близко не стоял.

48. Л.Н. вспомнил место из «Круга чтения», что бедные счастливее богатых, и объяснил это так: "Потому что бедные удовлетворяют свои потребности, а богатые — свои удовольствия; это маленькое благо, а то — большое".

49. — Болезнь самая страшная — верить в врачей.

50. — Новиков пишет, что земля ему нужна как средство освобождения. Это освобождение — внешнее. Эпиктет — раб — был духовно свободен, а Нерон не был.

51. Л.Н. об уме сказал, что надо различать ум, связанный с душевной чистотой, и ум — быстроту соображения. И что этот второй ум такой, про который говорят: "у него больше ума, чем ему нужно". Такие люди — самые жалкие.

Октябрь

1. [Об одной статье из "Нового времени".]

— Мне это очень интересно. Как из этого ясно, что вопросы религии, если они есть, ставятся гораздо ниже политических интересов, и когда они ставятся ниже политических интересов, то видно, что их нет.

2. Л.Н. сказал, что революция — роды, пробуждается духовное сознание.

3. Л.Н. говорил, что одного он не посмеет: делать упреки русскому народу, который производит все, чем мы живем. Знает, что условия физического труда благоприятствуют нравственной жизни.

4. — Свобода в обучении совершенно хороша, но ошибка — выводить детей из семейной среды. Лучше семьи для ребенка ничего нельзя придумать. Чем полнее свобода ребенка — тем лучше. Воздействовать на ребенка — не страхом. Кроме страха, есть любовь к родителям (во имя которой можно требовать от него хороших поступков) .

5. — Парламенты и Думы были придуманы в Европе и (там) никакой пользы не сделали. Мы переняли от них, как рукава (модные). Цели у Думы никакой. Успокоить народ? Народу она не нужна, она раздражила его. Если же продолжать сравнение Думы с модами, то как форма шляпы изменяется, так и формы государственной жизни изменяются, надо найти, разработать новые формы.

6. — Православие годится такой бабе, какая была в Ясной Поляне — ее муж к хвосту лошади привязал за распутство, а Л.Н. раз, заметив у нее в окне свет, видел, как она молилась усердно и долго.

7. Л.Н. еще о Думе. Один мужик сказал Л.Н-чу, что у Думы земли — что у гуся овса просить.

— Правительство, — сказал Л.Н., — держится на обмане. Люди, обличающие этот обман, не идущие в солдаты, правительству несравненно опаснее, чем все Милюковы, Плехановы.

8. [Софье Андреевне.]

— Говори только тогда, когда имеешь передать какую-нибудь мысль, а когда хочешь выразить волнение, тогда лучше молчи.

9. — Если бы тридцать лет тому назад выпустили из тюрем всех заключенных, было бы так же, как теперь. Что теперь они (преступление совершающие) есть — это последствие тюрем.

10. — Не нужно даже доказывать, что война — дурное дело. Это вроде того, как если бы рассуждать об изменениях в публичных домах. Просто не нужно об этом говорить. Раз мы говорим о том, что война — дурное дело, стало быть, мы в этом еще не убеждены.

11. [О Белинском.]

— Это одно из наших разногласий с Тургеневым. Он ужасно любил Белинского, а я не мог его читать. Читал только, ради того, чтобы с Тургеневым мог говорить про него.

12. Л.Н.: Какой-то Давид Окоев мне пишет, что он не согласен со мной, и прислал мне свои изречения; некоторые из них употреблю, например: "Христианство советует богатым отдать имущество бедным, а социализм велит отнять (бедным) у богатых, и тогда будет все благополучно".

Бирюков на это заметил, что социалисты говорят, что христианское "раздать" — это просто слово (неосуществимое), а отнять — это можно (осуществимое).

13. — Как бесполезно полемизировать! Невозможно никого убедить. Это как насилие. И как полемика раздражает! А еще хуже — насмешка.

14. — Оказалось — чего нам недостает и без чего жить нельзя — религия. Ее ни у кого нет: ни у нас (интеллигенции), ни у крестьян. У крестьян еще есть вера в Иверскую (чудотворная икона).

Л.Н. говорил в том смысле, что революционеры, конечно, стоят выше всяких консерваторов и людей, которые думают, что можно жить по-старому. Старое — Иверская — не может продолжаться, народы растут, как люди; прошлое нельзя возвратить: "Как хорошо было в куклы играть!". Они (революционеры) правы в том, что требуют перемены, — ошибка их только в том, что, как и на что переменять. Когда религии нет, все можно делать. Все — в духовном (самоусовершенствовании), а не в поправке виселицы (ответ Татьяне Андреевне, надеющейся на власти, что они могут исправить положение, — чтобы не происходило в России то, что происходит, а чтобы восстановилось преклонение перед законом, как оно есть за границей).

15. Говорили о галереях.

— Лувр не оставил во мне никакого особого впечатления, кроме старой скульптуры.

16. [После чтения писем Иконникова, находящегося в тюрьме за отказ от военной повинности.]

— Я ему очень благодарен. Он всех нас поддерживает. Сознаешь, что то, во что ты веришь, действительно есть истина. Не говоря уже о будущем. История узнает о них, они будут служить примерами. Они (Иконников, Куртыш) делают более важное дело, чем Столыпины, Аппоньи, не говоря уже о Николае.

17. [Из многочисленной почты.]

На одном письме такой адрес: "Л.Н. Толстому, первому писателю в мире". На другом: "Л.Н. Толстому, брату любви Боговой".

18. [Спросили, не интересуется ли Л.Н. пьесами Льва Львовича, ведь их пишет сын.]

— Сын-то сын.

Л.Н. сказал, что они ему неинтересны. Что ему интересны те дела, по поводу которых ему есть что сказать.

19. Один раз Л.Н. сказал о женщинах:

— Они все почти полусумасшедшие.

20. — На сегодняшний день в «Круге чтения» об искусстве. Неловко хвалить, потому что сам писал, но превосходно.

И Л.Н. прочел 14 октября вслух и объяснил. Все мы были поражены, как он это прочел. Стало нам ясным.

21. Л.Н. говорил о книге Лозинского об интеллигенции, которую вчера читал. Социалисты (Бебель) признают необходимость лучше оплачивать работу конторщиков, инженеров, врачей и т.д. Социалисты хотят уничтожить господство землевладельцев, капиталистов; но настанет — и оно уже настало — господство интеллигентов (которое во сто раз дороже обходится народу, чем бюрократов, землевладельцев).

22. [О крестьянах.]

— Мало нас ругают. Заслуживаем, чтобы нас больше ругали.

23. [О двух революционерах.]

— У них легкое отношение к убийствам. Говорили, чего ждать, пока люди сами усовершенствуются. Пока они переменятся, пока мы устроим царство Божие, в это время погибнет от правительственных насилий и бедственного положения больше людей, чем сколько мы лишим жизни (делая переворот).

24. Л.Н. говорил, что Наживин поехал в Казань исследовать секту среди магометан "Божий полк" (отказываются от военной службы).

25. Л.Н. о "Письме к ближним*' Меньшикова в "Новом времени" 14 октября, сказал, что на Меньшикова все газеты нападают и что напрасно они это делают, потому что он с новой стороны смотрит на вещи. У него есть смелость.

26. — Аскетизм — было узкое понимание. Христианина никак удовлетворить не может: стоять на столбу, а кругом его страдание; нужно усилие чувств (нужно делать)... Какие способности есть, теми и надо служить людям — мускулами (помочь отнести тяжесть), открыть глаза (выражение Суткового, что ему кажется важнее открывать глаза хорошими книжками, чем кормить хлебом), деньгами (как Чертков, о котором Л.Н. сказал, что он с жаром занимается распространением хороших книг и что если бы его не было, надо бы его выдумать: и способен, и неутомим, и богат.)

27. — Книги имеют свою судьбу. Как угадать, что произведет впечатление, действие? Вот пример: "Русские ведомости". Чего же глупее, бездарнее их? А на них интеллигенция смотрит с благоговением (орган профессорский, университетский). Чем объяснить их репутацию, действие?!

28. — Во мне есть один слабый человек, который сочувствует Черткову (его деятельности) и другой, который ему не сочувствует, а именно — этому желанию выказать себя. Я в этом отношении строг, чтобы самому не отдаваться (деятельности). Но мой плохенький Лев Николаевич этому (деятельности Черткова) радуется.

29. С.А. Заболотнюку, не знающему и не решившему, как отказаться при наборе, Л.Н. посоветовал, хотя ему трудно в этом влиять на него, — сказать: "Увольте меня от этого, это мне оскорбительно". И говорить это, как к брату, а не как "я такой, высокого понимания, а вы — низкого".

30. Сутковой говорил, что представляет себе мечту, каким он хочет быть, и думает, что эта мечта поможет его нравственному совершенствованию.

Л.Н.: Не думаю. Я лучше так думаю: шажок — и вот продвинулся вперед. Это верный путь. Вот, например, я стараюсь не осуждать никого в мысли. Это мне кажется в мои восемьдесят лет...

31. — Нынче посмотрел в "Новом времени": "Дума будет правая". Мне это малоинтересно. Легкость печатания. Неоконченное, отрывки валяют. Надо бы годов пять, чтобы написать книгу, а посвящают дней пять, недель пять.

32. Л.Н. (насчет оружия, взволнованно): Об этом не думать, тем паче не говорить! Кто носит оружие, готов убивать. Худшее, что злые чувства в нем. Стараться, чтобы во мне не было нехороших чувств.

33. Был Новичков, 57-летний пензенский крестьянин. Читал сочинения Л.Н. и его "Ответ Синоду" и проникся его духом. В 1902 г. пришел в Ясную Поляну, тут его Накашидзе познакомил с Л.Н. Потом прожил месяц в "Посреднике" — помогал разносить и т.д. Теперь попал в тюрьму и писал Л.Н., а Л.Н. — Олсуфьеву, который сказал о нем губернатору Татищеву, что он не революционер, а христианских убеждений. Его выпустили. Он желал видеть Л.Н., но ему не на что было поехать. Его тюремные товарищи собрали ему денег на путь. Тут попросил Л.Н-ча еще об одном товарище похлопотать.

34. [Спросили, что понимать под талантом?]

— Просто назначение, служение, я думаю. Дано нам духовное сознание, которое можем увеличивать или уменьшать.

35. — Я такие свои статьи, как "К духовенству", не люблю давать. Серьезный человек, у кого есть положительное, религиозное, — он сразу примет, у него соскочит церковное. А другие освободятся от церковной религии, и у них ничего святого не останется.

36. Татьяна Львовна встретила Стаховича, сказав, что он единственный кадет, которому она прощает кадетство.

Л.Н.: А я никому не прощаю эту узость мысли.

37. — Книг для детей нет совершенно. Я посмотрел "Малым ребятам" (горбуновское) -фальшивое. Тут надо бы составить кружок людей, которые занялись бы этим: выбрали бы из всей литературы путешествий, науки, философии, естествознания...

38. Получили известие, что вчера вечером арестован переодетым становым и тремя стражниками Гусев. Л.Н-чу неприятно, тяжело и жалко Гусева; боится, чтобы он не пал духом или не озлобился.

— Это важное событие. После этого кажется, может быть, что и Черткову нельзя будет здесь жить. <...> Это недоразумение. Прежние революционеры вследствие его влияния перестали быть революционерами. Как он отнесется к своему заключению, соблюдет ли спокойствие? Я знаю по себе: меня озлобило в первый момент.

39. Л.Н. был у Гусева и рассказывал вечером, что он спросил станового, зачем его [Гусева] взяли. Становой ответил: "Как же, он ругал царя". Л.Н.: "Не может быть! Не в его духе". Тогда становой показал "Единое на потребу" (русское издание) и одно место о "глупой японской войне", где сделана выноска рукой Николая Николаевича: к слову "царь" прибавлено "малоумный". Л.Н. спросил Гусева, зачем он это туда вписал. Гусев ответил: "Это ваши слова. Они в полном тексте издания Черткова; я их — пропущенные в издании русском (в России) — туда внес".

40. [Л.Н. тяжело переживает арест Н.Н. Гусева.]

— Какое мое положение: его за меня взяли;

41. Говорили о предстоящем привлечении к суду И.И. Горбунова за напечатание первого тома "Соединения и перевода четырех Евангелий" — за "кощунство" (Давыдов будет председательствовать) и Битнера за напечатание "Что такое религия?" — за "богохульство".

42. Л.Н.: Хорошее изобретение порох. М.А. Шмит: Как?!

Л.Н.: Хорошее изобретение, видишь: ты стреляешь... и в тебя стреляют. Уроки эти продолжаются столетия.

43. [Вспоминали о японско-русской войне.] Д.А. Олсуфьев: Поражало, как они жгли трупы (своих) совсем без всякого чувства сожаления. Я и не знал, что трупы горят, как полено. У японцев рыцарства нет; они, если выгодно, разбегаются, как мыши; если же нужно, погибают. Под Порт-Артуром наполняли рвы своими телами. Такого патриотизма ни у кого нет. Я думаю, они всех победят, и американцев,

44. Л.Н. о себе: "Утром похож на человека, вечером — совершенно дурак".

45. Л.Н. говорил, что надо народу и детям, который знает только свою жизнь с полицейскими, подать ясно, живо, как живут другие народы и как они до своего положения дошли. Начать с России, описанием нынешнего строя жизни и потом ретроспективной истории (как дошло до нынешнего строя); потом соседей, Китай, Индию, Норвегию, Швейцарию. Живо, коротко, без внешней систематической скучной научной методы. Использовать путешествия. Материал огромный, его нельзя всего исчерпать.

46. Л.Н. говорил, что религии народов исходят из христианства и из браманизма. Конфуцианство покрывается браманизмом. Остается малая полоса "язычников", которые, собственно, потому язычники, что мы их не знаем.

47. [В "Голосе Москвы" сообщалось о публичном отказе от военной повинности перед комиссией.]

Л.Н. был рад и сказал, что он бы этого — чтобы сотни отказались, — особенно желал. Но не ввиду факта — он раньше или позже совершится, — а ввиду облегчения участи страдающих.

48. Читали письмо П.А. Столыпина к Л.Н. Пишет, что он — за собственность на землю и потому против Генри Джорджа, отрицающего собственность. Письмо скромное. Конец трогательный. У Л.Н. дрожал голос, когда его читал.

Л.Н.: Столыпин не имеет понятия о Генри Джордже. Генри Джордж — сторонник собственности. Он за обложение рентой земельной и за освобождение от податей труда, улучшения земли, построек.

Л.Н. утверждал, что [по Генри Джорджу] право завещания останется за владельцем земли. Л.Н. послал Столыпину свою книжку "Единое возможное решение земельного вопроса", отметив некоторые места, поручив Олсуфьеву передать на словах свой ответ Столыпину, с видимой безнадежностью переубедить Столыпина или добиться чего-либо в пользу Генри Джорджа. Но Л.Н. делал это как свой долг, стойко. На слова Столыпина в его письме Л.Н. сказал, что отстранить себя от распределения земли по тем будущим результатам — нельзя; одни догадки могут быть. Л.Н. сказал, что он не станет опровергать Столыпина на том основании, что тот может указывать непрактические результаты в применении теории Генри Джорджа на деле, т.к. эта теория, в сущности, соответствует высшей справедливости.

49. Л.Н. сказал, что в Псалтыре сказано: человеку век 70 лет, а если он сильного сложения — 80. Л.Н. так и живет с постоянным сознанием, что в эту ночь может уйти, и постоянно готовясь. Я себе отчасти этим объясняю его глубокую любовь к людям, что он не отказывает никому в помощи, каждый день делает неимоверные усилия в литературном труде, в отвечавши на письма, в хлопотах об обращающихся к нему за помощью, в посылке книг, которые дает обильно и просящим из любопытства, и таким, которые могут себе купить их.

50. Л.Н. говорил о разнице буддизма и христианства, что, по буддийскому учению, назначение свое могут исполнять одни старцы, по христианскому учению — все.

51. Л.Н. говорил про дармоедов, в том числе с университетским образованием: — Было десять на плечах тысячи, потом еще десять, потом 500, и все еще прибавляется. В Англии, Америке, Австрии их больше, чем у нас. Потом их будет 700 на плечах 300. Этот процесс не может продолжаться.

52. Л.Н. прочитал вслух из рассказа "Мой учитель" (Рамакришна) Наживина: "Он никогда никого не искал. Его убеждение было: сперва сладь с собой, сперва достигни мира духовного, а результаты придут сами собой. Любимым пояснением его этой мысли было: "Когда цветок лотоса раскрывается, пчелы сами прилетают к нему за медом — пусть расцветет только лотос вашей души, а о результатах не беспокойтесь".

— Это великая истина. Немногие понимают силу мысли. Если человек замурует себя в подземелье и умрет там, исполненный действительно великой мысли, мысль эта пройдет сквозь гранитную толщу подземелья и в конце концов охватит все человечество.

53. — Если бы людей засыпало в шахте и осталось малое отверстие, при котором можно дышать воздухом, можно ли оттолкнуть другого или соблюсти нравственный закон? Непременно соблюсти его. Этические законы принято соблюдать ввиду того, что другие видят, или ввиду того, что это полезно. Тут же эти расчеты не имеют значения. Всем через пять минут погибать.

52. Л.Н.: Если могущество и вся сила в духовном, то материальное не может препятствовать их проявлению.

Сухотин: Но это мистическое.

Л.Н.: Называйте, как хотите.

Сухотин: Но все-таки материальное вы признаете как необходимое условие проявления духовного?

Л.Н.: Может быть, это парадоксально (утверждать), но, в сущности, нет необходимости, если признавать то, что я признаю: реально одно духовное, а материальное есть фикция.

55. — Как хорошо безвыездно жить в деревне, даже в Тулу не ездить. Выгодность деревенской жизни: дает спокойствие (душевное), облегчает суждение (о серьезных вопросах жизни).

56. — Митенька-брат был святой жизни человек. До 23-24 лет не знал женщин. Молился, в монастыри ходил; и потом Константин Александрович Иславин его развратил. С падшей женщиной, с которой пал (сошелся). Решил, что это брак, и жил с ней до 28 лет. Я его посетил в Орле и через два-три дня уехал назад в Петербург. Он через неделю умер. — Л.Н. об этом говорил с отвращением к себе, к своей тогдашней скверной жизни в обществе.

Ноябрь

1. Первое ноября — день открытия III Государственной Думы. Л.Н. утром один на розвальнях ездил в Тулу к губернатору — хлопотать об освобождении Гусева. Был у вице-губернатора Лопухина. Лопухин доказывал, что правительство не может терпеть таких людей, которые ругают царя. <...>

Лопухин: Как же можно не присягать?

Л.Н.: С христианской точки зрения нельзя.

Лопухин: Как же нет, присягаем же мы, христиане!

Л.Н.: Христа за это распяли. (За то, что не велел присягать). Именоваться можно, как угодно, только не христианами, присягая. Почему же вы меня не заключаете? Я виноват.

Л.Н. сейчас же, как вернулся домой, послал Ваню верхом к Лопухину с книжками "Единое на потребу" — русским и заграничными изданиями, где эти места о царе, за которые преследуют Гусева.

— Они совсем так поступают, как во времена Христа: любви не видят, а видят намерение разрушить государственный строй.

2. [Толстой после поездки в Тулу.]

— В города люди могут собираться только, чтобы друг друга обманывать. Управление, банки, торговля, учебные заведения...

3. Л.Н., получив тульскую почту, разговорился о письмах, которые получает.

— У Диккенса в рассказах есть рассуждения о письмах — наверно он много писем получал — и разделение их на разряды. Я тоже могу разделить свои на несколько разрядов. Есть разные разряды. Между прочим, разряд хороших, увещевающих, например, православный искренно жалеет меня, что я отпал от истинного вероучения. Таких писем бывает три в неделю. Сегодня — такое. Есть разряд задирающих, чтобы получить ответы-автографы. Сегодня такое от немца о целомудрии, что последствия целомудрия: 1) лучшие люди не будут иметь потомства, 2) вымирание. Целомудренные, во-первых, не лучшие люди. Они иногда по природе такие, иногда по усилиям. Идеал не достигается.

Л.Н. получил хорошее письмо с подписью Русская женщина, чтобы написал статью против разврата в литературе, живописи и... Татьяна Львовна добавила: И — главное — в жизни.

4. [О статье В. П. Голициной в журнале "Мирный труд", N. 6.]

— Скверными и глупыми словами сказано то, что можно сказать просто: христианство разрушает государство.

5. Л.Н. говорил, что получил длинное письмо Иконникова. Он на свободе, но не чувствует разницы между заключением и свободой. Его хотят определить в нестроевую службу, но он и там не хочет служить. "Не могу переносить звание солдата". Дальше пишет, что простые солдаты его понимают, интеллигенты же говорят, что милитаризм — научно обоснован, историческая необходимость.

6. Л.Н. очень рад, что едет к Гусеву. Повез ему фуфайку, чулки, яблоки, сам вспомнил, письма, повестки, деньги. <...>

Л.Н. подробно рассказал о посещении Гусева. <...>

— Очень серьезное, тяжелое впечатление. Николай Николаевич на вопрос, как ему, признался, что бывают минуты уныния и возмущения, и тогда страшно ему.

7. — Самые ученые — самые ограниченные. Они главное усилие мысли обращают на пустяки. Когда им говоришь о законах жизни — не вмещают или не придают такого значения, как тому, чему учились по программе в школе. У образованных постепенность важности вопросов потеряна. У необразованных — нет. Они (необразованные) разумнее образованных, потому что знают, что важно, что менее важно.

8. Л.Н. зачитался интересной книгой "The Sayings of Mohammed". Принес ее и читал из нее вслух по-русски изречения. Некоторым удивлялся, что они — как его мысли, — например: "Кто губители веры? — Ученые, спорящие лицемеры, законодатели, короли".

— Магометанство не признает монополии, — сказал к чему-то Л.Н.

С.А. Стахович: А вы Коран, магометан презирали.

Л.Н. ответил, что он в Коране не нашел таких хороших изречений, как в этой книжке, но что магометан всегда уважал:

— У них отсутствие священства, жречества, единобожие.

И Л.Н. обстоятельно разговорился об их достоинствах.

9. [О Н.Ф. Федорове рассказал], что у него была своя религия человечества: человечество — божество; смысл жизни — служение человечеству. Потом вера в воскресение тел.

— Он был святой жизни человек, жил в маленькой комнате, спал на сундуке, две газеты на сундуке — его постель; аскетической жизни. <...> После Федорова осталась куча рукописей, которая не знаю куда делась, там, должно быть, много хорошего.

10. — Золя не выше Доде. Ни у того, ни у другого я не признавал таланта. Золя — Горький, Горький французский, с хорошим французским языком. <...> У Виктора Гюго есть большая сила, настоящая —философская, религиозная.

11. Л.Н. говорил, что его три вещи поражают: казни, война и развод:

— Если это делать — не признавать себя христианином. 20 лет твержу одно и то же...

12. — Через 50 лет будут говорить про теперешнюю медицину с таким отвращением, как мы про колдовство.

13. [Говорили о том, что в России из уважения не трогают Толстого.]

Во всякой культурной стране — Германии, Австрии, Франции — Л.Н. сидел бы под арестом. Потому что там люди подвластны закону, а в России у чиновников, полицейских, судей, военных, железнодорожных и т.д., кроме государственного закона, есть еще свой разум и совесть, с требованиями которых они считаются в ущерб регламенту. В России из уважения не трогают Л.Н. Может быть, и в Китае, Турции не посмели бы, а инде везде заключили бы его.

Л.Н.: Это одна из тех вещей — мечта, — которые не напишу (т.е. как там, на Западе, люди — рабы своих же законов, меньше свободны, чем в России). За границей верхушки блестят, а беднота скрытнее, чем у нас, но ее не меньше.

14. Л.Н.: Славянофилов я всех уважал и любил. Хомяков был человек на 30 лет старше меня. <...> Я тяготился тогда очень, что не верю, мне хотелось верить, особенно с славянофилами тяготился этим, я ждал от него приведения меня к вере; очень добрый был человек.

М.А. Шмит: Народ (т.е. крестьяне), несмотря на его православие (обрядность) — единственные верующие христиане среди нас.

Л.Н.: Мне было так же грустно, как то, что отхожу от православия, к которому принадлежит народ. <...> Урусов был тоже хороший человек. У славянофилов была любовь к русскому народу, к духовному его складу, это презрительное отношение к власти, которое заметно среди народа, имеющего привычку говорить, когда выбирает себе старосту: "Когда никуда не годится, пусть походит в старостах". Потом община. Все их (славянофилов) мировоззрение было мне по душе, даже самодержавию сочувствовал, одно православие — эта точка зрения мне была неприемлема. Аксакова (старика) и сына Константина тоже я любил и уважал. Всегда я у них желал чему-нибудь поучиться. Со всеми я был в хороших отношениях, это все были высоконравственные люди, они не дозволяли себе неправду сказать. Никогда ни к кому не подделывались — правда, все они были богатые.

15. — «Круг чтения» мне дорог тем, что Будда, Лао-тзе, Христос, Паскаль — все одни и те же вечные истины говорили.

16. Разговор о начавшем издаваться в "Посреднике" журнале "Свободное воспитание". Цель — воспитание детей не в школе, а посредством помощи родителям в работе домашней, огородной, полевой.

Л.Н.: Главный вопрос — чему учить, что первой важности, что второй. В теперешних школах и домашнем воспитании учат латинскую грамматику, Библию. Не только вопросы нравственные, но и необходимость научить работать оставлены в стороне.

17. Л.Н. говорил про нынешнюю молодежь. Правительство знает, что государственное устройство держится на религии, и старается ее укрепить. Правительство — только постройка на льду: он тает. При Иоанне Грозном было православие крепко. Революционный кодекс нравственности (т.е. отбрасывание всей религии, позволительность убийств для политических целей), ложная наука (Спенсер) заменяют православие.

— Чем кончится наша цивилизация? Римская кончилась варварами, варваров теперь нет. <...>

— Слава Богу, что нам предстоит работа — каждому становиться лучше.

Софья Андреевна: Кому польза, если я за этим столом буду самосовершенствоваться?

Л.Н. ответил, что она (польза) в сношениях с Дунечкой, няней, Марией Александровной, кучерами и т.д.; ее работа над собой передается им. Каждый из нас посреди мира людей не меньше влияет духовно, чем если бы был на месте Столыпина. Мы, как среди океана: каждый одинаково в воде. Был бедный прохожий Франциск Ассизский или простой еврейчик (Христос), которого высекли и среди других повесили (распяли). И какое их влияние!

18. Л.Н. прочел из материалов для нового «Круга чтения»:

"Когда чистый человек действует с прямотой душевной, он дает искупление всему миру". (Зен давест а)

"Если изучающий истину делает это искренно, просто, без самомнения и следит за собой, когда он один, он заразит все царство и успокоит его своим простым и любовным величием. Деяния высшего неба не сопровождаются ни звуком, ни запахом — вот это высшая добродетель и таинственно и неуловимо, как сами небеса, все это величие. Одной семьи, живущей любовью, достаточно, чтобы во всем народе разлилась любовь. Человек один, а решает судьбу всего государства и всего мира" (Конфуций).

19. Л.Н-ча спрашивают, как же Иисус не "противился", когда кнутом выгнал всех из храма и опрокинул столы менял. Тут Мария Александровна умно сказала, что здесь никакого противоречия. Мы привыкли думать, что Христос был сын Божий, совершенный человек. Он был простой человек, сказал: "Возьмите ножи". Все люди — человеки.

20. Сутковой рассказал историю Миронова из Алексеевки, Самарской губернии, который несколько лет тому назад отказался от военной службы. Он сапожник; против него винная лавка. Кто-то попросил его стакан одолжить для вина, он отказал: водку пить — дело нехорошее. "Как нехорошее: ведь царь ею торгует". — Позвал стражников, сказав им, что Миронов оскорбил царя. Стражники стали спрашивать его, как он думает о царе. Он им ответил, что у него свой царь — Бог, а в земном царе не нуждается. Его повели к исправнику. Тот стоял на крыльце и крикнул ему: "Шапку долой!" Миронов не снял. Ему сбили ее. Он поднял. Три раза повторялось. Его заперли, и стражники страшно избили. Три недели не поворачивал шеи. Привели опять к становому. У него был земский начальник, тот разумно поговорил со становым, и Миронова отпустили. Он не чувствовал никакой злобы к избивавшим его стражникам. Был смирен, кроме задора с шапкой.

Л.Н. по этому поводу рассказал, как он молится и твердит (иногда вслух) из послания Иоанна о Боге — любви: "Кто говорит, что любит Бога, а брата своего ненавидит...", и сказал несколько стихов наизусть.

— Тут все сказано, суть жизни — Бог. Бог проявляется в душе любовью. Так как он и во мне и в другом человеке так проявляется, — мы соединены.

И говорил Л.Н., что человек может механически помогать себе, заучивая наизусть хорошее, — оно без его воли вспоминается ему и добро влияет на него — и, наоборот, заучивая (читая) порочное — вредит себе.

21. [О стихотворстве.]

— Сколько труда, чтобы рифмы подобрать! — сказал Л.Н. и сосчитал 400 строк. — 160 рублей это! Сегодня продали корову за 15 рублей, за недоимку податей. Ведь это те деньги, которые берут с мужиков. — Л.Н. говорил это очень резким голосом, не то жалостным, не то злобным,

— скорее, озлобленно.

2 2. Сутковой говорил, что слышал, будто Чертков хочет приехать в Россию дать себя заключить в тюрьму из-за Гусева.

Л.Н.: Это на него похоже.

23. [О издании "Посредником" хороших книг для детей: жизнь святых, о животных, материнская любовь.]

— Геоэтнография с христианской точки зрения — одно из первых полезных знаний.

24. — Невозможно избегнуть власти. Для меня этот вопрос принципиальный. Сознавать всякое учреждение как неравенство. Следовательно, избегать. Ни в чем нельзя достигнуть идеала. Синдикализм государственный, религиозный, национальный — один из величайших соблазнов.

25. — Говорят, что в парламентах выдвигаются адвокаты. В Думе — Плевако, Маклаков. Плевако — самый пустой человек, Маклаков — никакого убеждения не имеет; искусство говорить у него не связано с серьезными мыслями. Адвокатов ремесло — говорить.

26. Л.Н. давал Александре Львовне советы о работе над «Кругом чтения», который Александра Львовна приводит в порядок. Все первые числа каждого месяца — о Боге. Из 1 января вытекает 1 февраля, и т.д., и все это составляет религиозную систему.

27. — При составлении «Круга чтения» я видел, что, кроме Люси Мал ори, которая повторяет сказанное раньше другими, ничего не почерпнул от женщин; ни одной женщины нет, которая была бы философкой, ни в науке ни одна не сделала открытий. Призвание женщины остается быть женщиной-матерью. Это не значит, что выйти замуж всем. Просто быть честной, хорошей женщиной.

28. Л.Н. спросил, как мне живется.

Я ответил: "Последние три месяца очень хорошо, помог мне «Круг чтения». Л.Н. сказал, что этому рад, что это подтверждение, что всем людям, не только старикам — ему, которому остался час жизни, — ни богатство, ни слава, ни государственное благоустройство не могут дать удовлетворения, потому что они преходящие, а духовный рост имеет смысл и в тот последний час жизни.

29. [У Толстого куча писем с просьбами об автографах.]

Некоторые просили "несколько строк". Им Л.Н. писал: "Братья, любите друг друга!"

30. Л.Н.: Для меня нет сомнения, что Гайдн выше всех композиторов. На нем остановилось музыкальное творчество во всей ясности, чистоте, простоте.

— А Моцарт?

— У Моцарта уже пошло (в смысле избито), а у Бетховена уже сумбур.

31. Л.Н. рассказал, что индусы продолжают посылать ему литературу; один посылает книжку, где он находит новое, хорошее буддийское, а другой — журнал. В журнале полемика с христианством, выставляет достоинства буддизма (против христианства): сострадание к животным, терпимость к другим учениям (о том Л.Н. уже инде читал, знал), мирное и самое большое распространение (одна треть всего человечества — буддисты). Христианство и особенно магометанство распространялись насилием.

32. — Пахать землю можно не увлекаясь, посредственно... Именно в области духовной деятельности важны только самые лучшие деятели...

33. Зашла речь о японцах-буддистах. Л.Н. говорил, что у них буддизм связан с шинтоизмом, обоготворением микадо, и у них вера вошла в привычку (как другие обряды) жизни. Обожание микадо им дает силу так, как у русских сто лет тому назад обожание царя. Это у нас разрушается.

34. [Пересматривая географические книги.] Л.Н.: Папуас привел меня в смущение; как в нем вопросы нравственные поднять? А потом подумал: белые точно такие же, даже хуже, все с них стекает по верху (не проникает в них нравственное учение, а стекает, как вода по ва— терпруфу).

35. Л.Н. говорил, что нужно, кроме религии, которой серьезно можно занимать мысль детей десять минут, остальное время учить полезным сведениям. Нужно распространение знания человеческого рода, чтобы ребенок знал, что он не один, а есть братья-негры.

36. Л.Н. заметил, что не разделяет учение буддизма, будто старость — зло (между прочим, потому, что ослабевает память и т.д).

37. Л.Н. сказал, что у Шумана входят не музыкальные элементы: поэзия, страсти; что он искусственен и не чисто музыкальный, как Бетховен...

38. — Никогда римляне не доходили до такого упадка, как теперь русские — в поэзии, философии, музыке... в парламенте — пошлости.

39. [О картине Репина, на которой изображен Л.Н. за письменным столом, рядом Софья Андреевна.]

— Вот пример, чего художник должен избегать. Должен избегать случайного, временного настроения. Лаокоон в этом положении страдания по ошибке изображен. Лессинг противного мнения. Я его мнения вообще не ценю.

40. Л.Н. о панно Маковского с негодованием говорил, что голых женщин рисует. Покупателю этих панно смотреть на голых женщин. Стыд у женщин — соблюдать целомудрие.

41. [Толстой с большим интересом читал статью Лебрена о Герцене, как Герцен разочаровался в конституции, республике, революции и как ясно он это выразил.]

— Процесс революции правилен, как времена года: весна, лето... Он и у нас такой же (как был во Франции, Италии). Господствующие классы возбуждают народ с тем, чтобы собою заменить правительство.

Декабрь

1. [Л.Н. наслаждался чтением статьи о Герцене.]

— Герцен так ясно, несомненно указал на бесплодность всякой революции; на то, что никакая республика не дает людям блага, (политической) свободы; что всегда (при всяком внешнем изменении) немногие будут властвовать над массой.

2. — Революция психилогически совершается в общественном мнении.

3. Л.Н. прочел мысли Герцена, одобряющие сохранившееся в России землепользование, заметил с грустью, болью в голосе: "Вот Столыпин...", намекая на изданный в прошлом году закон, поощрявший выход из общины.

Читая другое сильное место о том же, что Россия крепка общиной, Л.Н. заметил:

— А теперь они все это забыли... Хотят уничтожить общинное землепользование, а ввести собственность на землю. В Сибири, — вспоминая только что бывший разговор с сибиряком, — земельной собственности нет. <...> Есть, у казачьих офицеров, которым выделили участки, а у крестьян нет.

4. [Разговор о новом законе, признающем религиозные общины, если число их членов дойдет до 50 человек.]

Л.Н. не сочувствовал.

— Опасность в организации. В закреплении себя, в отсутствии свободы. Вообще религиозная община — это соблазн. <...>

Я сегодня таков, но завтра могу быть иной, постоянное движение вперед. Когда я писал "Перевод и соединение четырех Евангелий", тогда я был христианином, а теперь я более широкий.

5. — Личность в тебе и что в тебе есть — гораздо интереснее, чем то, что от других получаешь. Божественное начало. <...> С чем ты будешь иметь дело, так тебе и будет,

6. [Говорили, что мужики ждут прибавки земли.]

— Но те же самые мужики не желают земли безземельным. Этот тон раздраженный одних против других. До нас это не касается. Взаимное осуждение. Беречь себя от взаимного осуждения.

7. — Любить только то, что приятно, — это не любовь, а эгоизм.

8. Л.Н-ча дожидались прохожие — пожилые рабочие. Дал им книжки и пошел с ними. Потом говорил о них:

— Один говорил, как он указы царские сорвал и бросил, говорил — с сознанием правоты — про Думу, что она должна была бы делать; про землю, дороговизну сахара; такие подробности знает! Оборванный. Грамотный. Я дал ему "Христианское учение", он взглянул: "Это мне не нужно". Давал ему "Духоборов", — тоже не взял. Теперь все всё знают (в политике), раздражены на других, которые мешают, виноваты в бедственном положении страны. Все он знает. Пуришкевич обращает в свою партию, Милюков — в свою. Это сумасшествие! Если все люди заняты внешним, то им некогда быть занятым внутренним.

9. — Я ужасно огорчен, что посадили Гусева. Надо не сажать, а распространять Гусевых. Его письма — назидательное чтение.

10. — Любовь возрождает любовь. Только этого не ожидать, а любить и тогда, когда не отвечают любовью. Самое большое благо — не быть любимым, а любить всех. Человек тогда спокоен, радостен.

11. [Об одном из знакомых.]

— Он такого нередкого типа людей, у которых нет убеждения, а есть потребность рассуждать. Революция его не удовлетворила, кается, а о христианстве, не схватив его, рассуждает (критикует то и се в нем). Основа этому — самоуверенность; думает, что он знает христианство, и не старается вникнуть в него.

12. Л.Н. прочел в журнале изложение философии Маркса и Энгельса и сказал, что все это о мире, что будет с миром.

— А мне до этого дела нет, о нравственном, о смысле жизни — тут ничего. Эмерсону говорили о предстоящей кончине мира — он на это ответил: "Я думаю, что могу обойтись и без него".

13. — Художественное изображение символического христианства мне несочувственно. Мне кажется, это время совершенно прошло. Христианскому искусству надо изображать жизнь христианскую, а не Христа.

14. — Когда я вижу, что народ идет по пути либералов, это погибель; лучше Троеручица, чем следование за интеллигенцией.

15. — Уолт Уитмен — американский поэт, очень интересный; он философский поэт. Он был разбит параличом и, несмотря на это, жизнерадостен. Он очень малоизвестен в России, а значительнее всех.

16. Александра Львовна сказала Л.Н., что получила письмо от Софьи Александровны Стахович, очень восторженное, полное любви к Л.Н.; спрашивает о его здоровье.

Л.Н.: Она любит мою вывеску, рекламу, а не меня; она любит меня не в ту сторону, куда следует (т.е. "Война и мир" и другое художественное должны только обратить внимание на другое, что пишет Л.Н.),

17. — Если люди — человека два рядом — принадлежат к разным партиям и их программы противоположны, должно им быть очевидным, что истина где-то мимо.

18. — Деятельность Столыпина для разрушения общины ошибочна. Община — учреждение, которое передовые люди должны уважать. — Л.Н. вкратце пересказал отзыв Герцена об общине.

19. [На вопрос, как быть с землей.]

— Я вообще считаю, что земля должна быть общая, как вода, воздух. Об этом есть прекрасные сочинения Генри Джорджа.

20. Софья Андреевна сказала, что Лева [сын] ей обещал не писать больше против отца.

21. Л.Н. говорил, что в новом «Круге чтения» будут особые отделы — "Религия" и "Вера". Религия — самобытное, religare (связывать, лат.) — соединяет с Богом. Вера — суеверие. Мы этого совершенно не различаем; большая ошибка.

22. — Евреи — с отсутствием религиозного чувства. И Ветхий завет и философия Спинозы — без религии. Из Спинозы в «Круг чтения» мог поместить только одно изречение, и то неважное.

23. [Об изобретении внешних средств против пьянства.]

— Когда есть нравственное, религиозное, все это отпадает (и само пьянство отпадает).

24. — Скромность — только подобие смирения, внешнее.

25. Л.Н. говорил о трех безработных, бывших у него, один из них "политически сознательный". Л.Н. ему говорил: "Все зло жизни от нехристианской жизни у вас, у меня". — Тот ответил: "Христиан нет". Л.Н. сказал: "Будем мы с вами". Он: "Только с оружием в руках можно добиться свободы".

26. Л.Н. говорил, что ему на днях выяснилось, что грехи есть троякие: 1) грехи (объедание и похоть); 2) соблазны; 3) суеверия, оправдания грехов, наука, государство. От первых легко освободиться; от вторых — труднее, а от третьих — совсем трудно.

27. — Искусство есть до некоторой степени настоящее... и потом начинается воздействие на нервы. Раньше с малыми внешними эффектами, когда месяц изображали фонарем и тому подобное, надо было дать внутреннее содержание, теперь же, когда техника достигла такого совершенства, внутреннее содержание заброшено. Я на том пределе, где искусство хочет изуродоваться, останавливаюсь. У Бетховена уже начинается: большой оркестр, хор... Искусство состоит в том, чтобы всю работу души выразить. Общение души с душой, заставить перечувствовать то, что художник чувствует, — вот это дорого, а не шум.

28. — Их (поляков) положение лучшее, чем у нас, обижающих их, русских. Мне сколько раз совестно было перед поляками за Николая Павловича. Немцам не стыдно.

29. Приехал Н.Н. Гусев из тюрьмы из Крапивны. Последние шестнадцать дней не имел "Круга чтения", который был у него отобран начальством тюрьмы для представления прокурору на просмотр. <...>

Разговор о том, можно ли привыкнуть к пребыванию под арестом.

Л.Н.: Если бы человек убедился, что это его настоящая жизнь, он привык бы, а есть понятие, что это нарушение жизни.

30. Софья Андреевна рассказала, что повесили девушку, бросившую бомбу в московского губернатора Гершельмана.

Л.Н.: Собаку обидеть совестно — не то что вешать. Это значит убить в себе лучшие чувства. А это от Столыпина до городового и делают.

31. — Странно, что балет так долго держится, что его не уничтожают. Имел смысл в языческом мире; унизителен: женщины пляшут полураздетые.

32. — Я особенно люблю Гайдна. Скромность, самоотречение артистическое, когда автора не видно. Гайдн таков.

Про Бетховена же Л.Н. сказал:

— У Моцарта еще нет, а Бетховен — он начал соединять внутреннее содержание с внешними эффектами. Шекспир, Данте, Гете, Рафаэль, Бетховен. Я так и умру с той мыслью, что ничего в них нет.

33. — Трудно воздержаться от негодования против правительства — не за то, что собирает подати... а за то, что оно изъяло Герцена из обихода России, сделало невозможным влияние, которое он мог иметь, и остались влияния, — Л.Н. показал на Софью Андреевну, — вот что теперь рассказывала Софья Андреевна, о Тургеневе.

Софья Андреевна только что рассказала Гольденвейзеру, что Тургенев ей говорил, что ему, чтобы писать, надо быть охваченным любовью (влюбленностью), а когда этого нет, — не пишется.

34. — Я, грешный человек, хотя сам не пью, а люблю пьяниц. Таких, которые не храбрятся этим. Если сравнить их нравственное состояние с состоянием людей воздержанных, трезвых, стремящихся к богатству или честолюбивых, — то огромное преимущество.

35. Приехала Ванда Ландовска, концертистка на клавесине и фортепиано, с мужем; она польская еврейка, крещеная, он — поляк. Привезли инструмент клавесин. <...> Ландовска играла, главное, старофранцузские песни и танцы, кое-что из старого итальянского, одну старинную английскую песню, а потом народные песни польские (и коленды и пела их), армянские, еврейские, персидские, лезгинские; Баха, Моцарта, Шопена.

— Вся народная музыка будет доступна всем людям, персидскую поймет мужик (и наоборот), а господское вранье — Штрауса — никто, и сами господа не поймут. Как в религии религиозные истины, добро всякий поймет, а католическую литургию, лютеранское богослужение — никто.

36. [Крестьянину, желающему перейти жить в колонию.]

Л.Н. советовал не переменять места, продолжать жить дома. Вспомнил, сколько колоний разошлось, сколько семейств разорилось.

— Надо выбирать меньшее зло из двух — приспособиться к жизни с соседями. Это неприлично сказать: мне жизнь в этом доме в сто тысяч раз противнее, чем вам ваша, но я уйти не могу (т.е. могу, но не ухожу).

37. Ванда Ландовска сыграла Джона Буля, английского композитора XVI-XVII века: "Охоту" ("Chasse").

Л.Н. (о ней): Здоровая, энергическая музыка. Если бы кто из прислуги это слышал — понял бы. Сколько вы, — обратился Л.Н. к Ванде Ландовской, — людям доставляете радости. А это радость чистая, не романтическая, а самая чистая. — Еще о ее игре сказал: — Это ведь не заученное, вы чувствуете. — О Генделе сказал: — Я восхищался его простотой и теми эффектами, которые он производил своей простотой.

Л.Н. спрашивал Ландовску, постоянно ли она отыскивает старинные песни. Александра Львовна говорила, что Ландовска четырнадцати лет окончила Варшавскую консерваторию, а потом сама дальше училась, выбрав старинные песни. Будь у нее учитель, он бы ее свел на общее поле, а так — сама себя сделала тем, что есть (изо-

бражательницей исторической музыки).

Л.Н. сказал о том, что для того, чтобы так играть, требуется не только дарование, но и упорство. Это интеллектуальные способности и сила воли — по Чамберлену — у евреев есть, а религиозно-нравственного у них нет. Кто-то сказал, что евреи — лучшие музыканты.

Ландовска при отъезде растрогалась, плакала, плакала.

38. Приехал Р. Рудков из Елабуги, крестьянин Вятской губернии, помытарствовавший по тюрьмам Гродно, Риги, Каинска. Женился восемнадцати лет, двадцати трех лет стал служить, попал в военную тюрьму. Хотя в душе не хотел иметь злобы к тюремщикам, а трудно было сдержаться, не выражать негодования. В рижской военной тюрьме нечеловеческое отношение (прогулок, кипятку нет, холодно, воды для питья недостает, отнимают тюфяк, нет умывальника, бьют розгами). В Каинске в такой комнате, как бывшая библиотека, помещалось больше ста человек. Хотя все стекла были выбиты (в январе), в комнате было душно.

Теперь по всем уездным городам тюрьмы переполнены, особенно политическими. (В крапивинской тюрьме для тридцати человек сидело с Гусевым больше ста.) Рудков — измученный, прозябший (двадцать ночей не спал, сидя в вагоне или на вокзале). Л.Н. поощрял его описать свои похождения. Ему предстоит еще заключение на два года. Л.Н. хочет его анонимным описанием воспользоваться у влиятельных лиц в его пользу (когда будет хлопотать об освобождении).

Л.Н. дал ему двенадцать рублей на дорогу, свои валенки и еще что-то. Л.Н. провел с ним около двух часов в беседе про тщетность революционной борьбы (приемами властей, с которыми борются). Л.Н. говорил ему, что нет ничего ужаснее, как если люди воображают, что есть какая-то причина, из-за которой можно дурно поступать.

39. Л.Н. получил и читал вторую часть Chamberlain "Die Grundlagen des 19-ten Jahrhunderts". Л.Н. о ней:

— Книга так учено написана! Научные отношения к вопросам жизни и основы до такой степени безумные. Лао-тзе сказал: "Умные не бывают учеными, ученые не бывают умными". В книге семь глав, последняя глава: "Общая культура. Религия. Искусство". (Л.Н. приводил это как парадокс).

40. — Что за прелесть Марк Аврелий! Две тысячи лет, а все тот же вопрос!

41. Л.Н. сказал Гусеву:

— Если бы у меня не было жены, я ушел бы в монастырь. Там бы мне дали келью, в церковь не ходил бы (не принуждали бы меня ходить в церковь).

42. Сергей Львович стал говорить про Герцена, как он верил в западные государственные учреждения, как в них после 1848 г. разочаровался и стал верить в Россию — в общину, артель. Л.Н. выразил свое согласие с Герценом и сказал:

— Община — люди живут, можно жить и вдове.

Столыпину в вину ставит, что он уничтожает (старается силой уничтожить) общину. Оставить ее — если будет жизнеспособна, пусть существует; если нет — пусть сама заникнет.

Сергей Львович рассказал про исследования об общине (Качоровского). Как она возникает на Востоке (в Сибири пока земли довольно, каждый пашет, где хочет; сперва общины нет, она образуется постепенно), двигаясь к западу по мере того, как население увеличивалось и земли на всех не хватало. Есть места, где община процветает, дальше у нас — застывает (переделы делаются реже, община как бы застывает). Еще дальше на запад — дворовое владение, еще дальше — частное землевладение. Качоровский говорит, что основы общины — право на труд и право на землю. Дают землю тем, кто может работать, но отнимают землю у вдов, которые слабые и т.д.

Л.Н. выводы эти раздражали. Он сказал:

— Община вытекает из внутреннего духовного начала, а не от востока к западу. Двигатель жизни — духовный, двигатель жизни — не материальный.

Сергей Львович защищал выводы Качоровского, что причины возникновения и распада общины — материальные (основаны на личной выгоде).

Л.Н.: Потому что между этими причинами главная — нравственная. "Не могу я так жить, что у меня хорошо, а возле будет вдова издыхать". А при материальном начале (причинах): "Мне хорошо живется, а ты, вдова, живи, как можешь!"

Сергей Львович возражал.

Л.Н.: Лев Толстой раньше старался увеличить свое землевладение, и Львов Толстых миллионы, а потом — нет. Тут духовное начало есть двигатель.

Сергей Львович: Справедливость.

Л,Н.: Не справедливость. Из-за справедливости голову отрубают.

Сергей Львович защищал констатацию наукой материальных условий, при каких возникают общины и заникают. Что тут вредного?

Л.Н.: Вредное, что они застилают [суть]... Что ты сказал, есть самое проявление научного невежества. Ученые глупые. Прежде богословие губило, теперь наука губит.,.

43. Молочников говорил о том, что надо проповедовать Евангелие. Л.Н. ответил, что надо самому изменяться.

— Это, — сказал Л.Н. — самая тонкая черта: где для удовлетворения духовных потребностей и где для славы людской (похвальбы). Ничто нас так не соединяет с другими людьми, как деятельность мысли. Я точь-в-точь то чувствую, что Марк Аврелий. Если руководит это единение, тогда хорошо. Средство одно — моя душа (ее могу усовершенствовать). Я был бы очень рад усовершенствовать вас (но не могу иначе, как совершенствуя себя). Царство Божие — оно есть последствие. Внешними средствами (пропагандой) не добыть его. Из всех суеверий самое зловредное — вера в возможность осуществления царства Божия внешними воздействиями, по приказанию.

44. — Жизнь есть то усилие, которое совершаем в настоящем. Жизнь истинная — вне времени, вне пространства, но мы видим ее во времени и в пространстве, как прошлое и будущее. Жизнь есть... только это усилие, жизнь — в настоящем. А дело христианина — своя душа.

1908

Январь

1. Гусев сказал, что в тюрьме «Круг чтения» — приятная книга, что надо бы ее узаконить для тюрем, чтобы в каждой была. Отвечает на мысли, которые там возникают у людей.

Л.Н.: Она нам подходит, мы все в тюрьме.

2. Л.Н. сказал, что ему речь трудно говорить даже о предмете, который его интересует.

3. Л.Н. вспомнил слова "вечно женственное" Гете.

— Репутация установлена, — сказал Л.Н., — можно говорить что попало, и придают этому глубокий смысл, а его нет.

4. Был священник из Тулы. <...> Священник в разговоре с Л.Н. употребил сравнение, что обряды — скорлупа яйца; она, когда духовная жизнь (цыпленок) созреет, отпадает. Но пока она нужна. Л.Н. ответил ему, что скорлупа — тело, цыпленок — духовная жизнь, а обряды — дерьмо на скорлупе.

5. Гусев говорил, что этот священник не верит твердо и не умеет защищать православие.

Л.Н.: Они привыкли проповедовать без возражений. Возражать на возражение не могут.

6. Л.Н. вспомнил бывшего тульского архиепископа Никандра, с которым говорил о вере:

— Был добрый, простой, но спорить с ним нельзя было: жизнь провел под гипнозом службы, повышений.

7. Л.Н. получил три письма, про которые сказал:

— Из всех сквозит раздражение, отсутствие нравственных основ, их заменяет раздражение. Люди думают, что у них есть то, во имя чего можно раздражаться; что если я раздражен, я имею на это право.

8. [Письмо с вопросом о том, "как можно не вмешиваться, когда правительство казнит", и так далее]

Л.Н. ответил: "Кто тебя поставил решать эти вопросы? Почему нужно решать так, что для общества нужно, чтобы вешали или чтобы прощали?"

— Мне их обоих одинаково жалко, — сказал Л.Н., — И Столыпина и экспроприатора.

9. [Толстой с Танеевым.]

— Ванда Ландовска мне была приятна тем, что играла вещи, записанные тогда, когда композиторы еще не находились под суеверием искусства.

10. [Письмо от Уго Арлотта, журналиста.] Описывает свое посещение Ясной Поляны и приводит свой разговор с Л.Н. о непротивлении злу. Это учение кажется ему противным природе человека. Л.Н. по этому поводу сказал:

— Они (журналисты) в узком кружке своей газеты не знают, что были Эпиктет, Марк Аврелий, Будда, что их возражения были сделаны и опровергнуты.

11. — Рафаэль, Бетховен, Шекспир, Данте, Гете не подходят к моей оценке, которую я предъявляю к искусству, так как мне самому искусство — я этого стыжусь — близко и дорого.

12. Софья Андреевна о письмах к Л.Н. и Л.Н-ча:

— Эти копии Чертков собирает.

Л.Н.: Я не стою такого человека, как Чертков, который употребляет всю силу, энергию и средства на помощь мне.

13. — У нас у каждого столько своих грехов, недостатков, что не доберешься. А все хотим устраивать благо других. Это такое суеверие.

14. [Был А.А. Офицеров, ученик фельдшерской школы, занимается книготорговлей.]

Он охотник читать, расширять свои знания, собирает газеты, вырезки. Он читал Л.Н. свои афоризмы (декадентские). Л.Н. было тяжело от них. Говорил ему:

— Жизнь — такое серьезное дело, жалко портить ее таким легкомысленным отношением к мысли.

15. — Не все ли равно, быть в тюрьме или на воле! Иконникову, Гусеву она ничуть не тяжела и даже помогла им одуматься.

16. — Девятьсот девяносто девять тысячных печатного вредно. Все внушаем, и нам внушают... Люди могут быть доведены до слабости, что поддаются внушению.

17. [Говорили о том, какие тяжелые процессы ведет народ ради того, чтобы добиться "справедливости".]

— Эти жертвы за справедливость — то же, что жертвы ради перемены государственного строя. Отчасти совпадает (борьба за справедливость с революционной борьбой). Желание оправдания своего осуждения.

18. [Толстой разговаривал с няней о старости.]

— Она хвалит старость: "Не сердишься, не окрикнешь", и говорит, что это важнее (духовная лучшая жизнь), чем крепость, здоровье телесное в молодые года.

19. Абрикосов сказал, что его младший брат поступил на математический факультет.

Л.Н.: Если не считать медицинского, то самый безвредный — математический.

20. Л.Н. говорил о том, о чем сейчас пишет в «Круге чтения», что грехи оправдываются соблазнами, соблазны — суевериями научными, церковными, государственными. По поводу этой мысли Л.Н-ча Абрикосов рассказывал про жизнь богатых московских семей, которая вся наполнена шумными забавами и дорогостоящими удовольствиями и развлечениями.

Л.Н.: Контраст — жизнь революционеров: мрачность, озлобление и самоотвержение. Без религиозного начала человек всегда легко подчиняется царствующему течению.

21. Л.Н. говорил про людей добрых среди богатых и среди священников.

— Так кажется: как это человек не видит, что он не только ошибается, но недобросовестно ошибается. Такой человек не сознает недобросовестности своего положения.

22. [В связи с письмом Элеоноры Стамо] Л.Н. сказал, что ответит ей так, что ненависть к евреям как к народу — нехорошее чувство, что это народная гордость (национальное высокомерие). Как можно исключать целый народ и приписывать всем его членам известные дурные, исключительные свойства?

— Можно подобрать между русскими пять миллионов таких же, как евреи, или хуже. Почему же указывать на евреев? Надо относиться к ним с тем большей любовью. <...> Еще скорее можно относиться предубежденно к одному человеку, чем к целому народу.

23. [Толстому прислали статью о происхождении мира.]

— Образец научного суеверия. Говорит про первых людей с подробностями, все знает. Это то же, что Троица. Так же, как богословы знают, что Бог есть Троица.

24. Абрикосов говорил, что Горбов дает читать своим учителям только книги, не противоречащие православному закону Божию. У одного учителя он отобрал «Круг чтения».

Л.Н.: Этакое требование закона Божия — несомненный признак низкого нравственного и умственного состояния.

25. — Баллу устарелый, но очень сильный. Он пишет, что через пятьдесят лет непротивление будет признано. Прошло шестьдесят лет, а все по-старому. Баллу пишет о непротивлении и притом признает "Ветхий завет" — весь. Ему надо его объяснять, перетолковать, чтобы согласовать с "Новым заветом". Это ужасно.

26. — В общине дорог основной принцип, что земля не может быть ничьей собственностью., <...> Хуторское хозяйство при Генри Джордже будет хорошо.

27. — Вы, молодые, доживете до того, что увидите, чем кончится нынешняя революция. Когда придете туда, скажите нам.

28. Заговорили о христианском и об общественном жизнепонимании.

Л.Н. ответил:

— Первое, несомненно. В старости религиозное сознание возьмет верх у всех людей и, убежден, в час смерти.

И Л.Н. рассказал сравнение приблизительно так: люди все стоят перед великой тяжестью, которую им нужно поднять; вот, например, этот стол, кругом которого сидим. Есть у нас у каждого религиозное сознание — рычаг, которым, если будем действовать, сдвинем стол. Но мы бросаем рычаг, вскакиваем на стол, начинаем цепляться за него руками, стараясь поднять его, и не только ничего не сделаем, но собою увеличим тяжесть.

Это делают все революционеры. Им видеть самодовольного, бросающего рычаг и сложа руки сидящего трудно, но они ухудшают положение. Желаем царствия Божия, оно в нас, как же его внешними средствами достичь? Надо любить и терпеть.

— Другое, что в старости несомненно, — говорил дальше Л.Н., — что истина должна быть проста. Иоанн в старости лет не говорил другого, как "дети, любите друг друга".

29. — Когда держалось это (существующий строй) гипнозом, можно было его удержать, но когда это держится силой — тогда нельзя.

30. Революционный эмигрант Теплов писал Л.Н., что голос Божий может заставить человека сделать насилие.

Л.Н.: Я как раз пишу теперь о том, что старые мудрецы, браминские, китайские, указали, что страсти мешают проявлению любви. Но есть одно, чего прежние мудрецы не указали (а указал Христос), это есть непротивление злу злом, и он показал главную черту любви, то, что для меня уясняет силу любви. И вдруг являются люди, отрицающие эту черту.

31. О социал-революционном девизе "В борьбе обретешь ты право свое" Л.Н. сказал:

— Это чудесно! В борьбе — в какой борьбе? И право — какое право?

32. Правило Джемса: поступай с человеком так, как если бы ты уже имел чувства (любовь), которые хочешь иметь.

33. 21 января я уезжал к больному отцу. Л.Н. поцеловал меня и сказал:

— Желаю вам поступить самым лучшим образом, чтобы вам сделать то, что его сердцу самое приятное. Будем ждать от вас всякие известия; что будет, то хорошо. Прощайте!

Март

1. Л.Н. получает рукописи с письмами, из которых явственно (иногда скрыто), что пишут ради денег.

— Ради честолюбия — еще понятно: находишь сочувствие своим мыслям; но умственную деятельность сопрягать с деньгами — это отвратительно.

2. — Я думаю, что, точно, я очень умен, потому что никого не обращал — это неуважение (обращение в веру). Неужели мне, 80-летнему, Антоний что нового скажет, что я не передумал? Точно так же, как я не сказал ничего нового Антонию (он все это знает). У него устройство психики такое, что все это соскакивает с него.

3. [Толстой о Досеве.]

— Он пропагандист. Христианское — одна своя, внутренняя работа, — она важна. Есть двоякая деятельность: свое, внутреннее отношение и внешнее воздействие. Иногда человек умный бросается на внешнее воздействие. Ищите царства Божия, и все остальное — это внешнее воздействие — приложится вам. Есть люди, которые на это одно внешнее воздействие отдаются. Тут ничего дурного нет, но это не то.

4. — Чехов пишет о себе*, что он неверующий. Очень интересен всегда мне был он — как и многие — тем странным отношением "пожалуйста, не трогайте меня" (не говорите про христианство), которые боятся, что христианство расторгнет его спокойствие, которое он себе устроил.

* Чехов А.П., С. соч., С. 360-362. М., 1964 г., т. 12,

5. М.В. Булыгин рассказывал о предполагаемом соборе; ожидают, что он мог бы поправить православную церковь.

Л.Н.: Искажение церкви так далеко зашло, что ничего сделать нельзя.

6. Л.Н. говорил Гусеву, что если бы общественное мнение было таково, что нельзя было бы писать за деньги, то сразу бы прекратились такие газеты, какие есть.

7. — Я сегодня читал браминское изречение: "У кого много ума, надо столько же ума, чтобы управлять им".

8. — Старость — это такое блаженство. Всплывает божественная сторона, а телесная — страсти — слабеет. Доброжелательство, любовь чувствуешь. Вы, — обратился Л.Н. к Андрею Львовичу, Александре Львовне, — не знаете, не имеете понятия, какое старость благо.

9. Наживин вспомнил, что японцы в начале войны писали: "Разве жалко Россию? В ней ничего хорошего, кроме любимого Толстого".

10. Л.Н. говорил, что в озверении виновны и казни.

— Разве, — сказал Л.Н., — это может проходить даром, что в день шесть казней? Это делают правительственные люди, благословляют священники.

11. [Письмо М.А. Стаховича к Софье Андреевне о том, что чествование Толстого будет содействовать исполнению людьми его учения.]

Л.Н.: Оттого, что чествуем Христа церквами, обеднями, не исполняем его приказаний.

12. Л.Н. говорил Марии Александровне очень наглядно, просто, убедительно, ласково:

— Как это люди не живут любовью? Как естественно, а мучаются.

13. — Как идет везде невидимая работа, но та самая, которая нужна. Работает мысль, и какая мысль — такие будут поступки.

14. Л.Н. сказал в фонограф: "Жизнь и смерть — одинаковое благо".

15. [На вопрос, как объяснить, что нерелигиозные люди бывают нравственны — например, Кропоткин, Стасов?]

Л.Н. ответил приблизительно так: надо взвесить разные стороны нравственности, и бессознательно-религиозные бывают в малой мере нравственны. Стасов — он был художник, его занимало искусство, но его нужда в просвещенности и нужда в хлебе народа не трогала. Стасов — богатый человек, не нарушал нравственности в собственности, но имел врагов, которых он не любил. С ними сражался, ссорился. Когда ему было больше семидесяти лет, еще был доволен тем, что мог иметь дело с женщиной, от чего человек христианский, чуткий старается пораньше освободиться. Бывает, что религиозный человек не нравственнее нерелигиозного. Здесь обстоятельства, характер играют роль.

16. — Когда говорят неверно о моем нравственном (учении), тогда мне неприятно. Но написать <обо мне лично) могут нехорошо — мне все равно.

Апрель

1. Л.Н. (об Урусове): Урусов был мне совершенно близок по взглядам. Он был не умный, а разумный. Тургенев был умный, но неразумный.

2. — Такая мания — это писательство. За деньги писать. Это как есть, когда не хочется, или как проституция, когда не хочется предаваться разврату.

3. — Люди лишились сдерживающего начала, выработанного веками. Когда веришь в церковное учение, сдерживающее начало есть — тогда это хорошо. Когда не веришь в церковное учение, надо верить в другое (где сдерживающее начало тоже есть). Когда ничего нет (никакого сдерживающего начала), тогда спускаешься на ступень животного.

4. — Надо отрешиться от мысли, что я устрою жизнь других людей. <...> Как же тысячи, десятки тысяч устроят миллионы? Всегда всякий по-своему устраивается. Энергию свою направить на то, чтобы воздействовать на себя, на любовь, этим я сближаюсь со всем миром.

И Л.Н. говорил дальше, что тем, что человек думает только о своем отношении к Богу, старается исполнять Его волю, он невольно содействует устройству мира, только это делается другими путями, а не по преднамеренной программе. Чем больше человек самостоятелен, тем скорее должен прийти к этому.

5. [О Будде.]

— Какое высокое учение! С его учением случилось то же, что с Христовым. Его отвлеченное учение загромоздили храмами, обрядами, учением о будущей жизни, которую Будда отвергал, об аде и рае. Нравственное учение Будды очень высокое, у китайцев вошло в нрав: терпеть, не воздавать злом за зло.

6. Л.Н. говорил, что главное — непротивление злу; любовь в себе увеличивать:

— Иду, подвернется под ноги собака — рассержусь на нее, уже нарушил любовь. Мы, вы, я, Душан Петрович счастливы, что мы такие (понимаем непротивление злу), но как же требовать от других, чтоб они так же признавали его, если не доросли до этого. Тут надо терпение — подождать, пока до него дорастут. Принуждать их, как правительство делает, — выйдет одна наружная видимость, в душе же тех людей останется злоба, как и была. Надо допущение свободы, самобытности. Мы (вы, я, Душан Петрович) в главном сходимся, но каждый своим путем пришел к этому своему убеждению, и мы различны. Такое допущение свободы, самобытности, как в отношении к вам, так — ко всем и к детям. Дети такие же самобытные существа, как мы, взрослые. Насилием воздействовать на них так же не должно, как насилием воздействовать на вас. Танечка пусть перенимает сама, не заставлять ее быть, какой мы хотим ее воспитать, не ломать ее. Придет человек из Томска, и он одинакового понимания со мной, а выросший возле меня — далек мне.

Это говорил Л.Н. к тому, что мы не должны сердиться на людей потому, что они не такие, какими мы их желаем видеть; что надо себя вести с людьми любовно, не противиться злу.

7. Л.Н. говорил, что Европа теперь не имеет настоящего художника-писателя, кроме одного, — Анатоля Франса. Шоу же — второго, третьего разряда.

8. Гюи де Мопассан, как Гаршин, выскочил и скрылся. Виктор Гюго же, Гете равномерно росли и до глубокой старости становились все глубже.

9. Л.Н. говорил, что определение задачи искусства — рабски подражать природе — это такая же крайность, как та, что искусство — в том, чтобы писать, что придет в голову (как Андреев пишет). Это две крайности. Искусство должно выражать такое состояние души, которое было бы общее всем. Искусство вызывает известное душевное состояние, настроение чувства — только это и есть искусство.

10. — Красота — слово, не имеющее никакого смысла. В музыке нет красоты. А то, что есть в музыке — у Шопена, в народных песнях: венгерских, татарских, цыганских, немецких, русских, их каждый народ понимает, — это есть ядро настоящего искусства, то есть вызывание настроения, чувства, соединяющего всех.

11. — Искусство не только подражание природе, а отношение, которое соединяет всех. Надо, чтобы своя мысль была глубока.

12. — Красота, добро и правда — это старинная гегелевская троица.

13. — Красота — это фальшивое искусство. Я не знаю, что такое красивый. Понятие красоты в эстетику вводит ложное.

14. Гольденвейзер играл две вещи Куперена.

Л.Н. хвалил. Был очень растроган. <...>

— У старых (Куперена) — отсутствие искания оригинальности. У Аренского (в "Эскизе") ни одного такта выбросить нельзя — чувство меры. У Рахманинова есть неравномерность отдельных частей (одни — лучше, другие — хуже).

15. Л.Н. на вопрос о его здоровье:

— Работалось хорошо. Для меня вопрос в том, чтобы кончить работу. Жизни мало осталось.

16. Говорили о Малявине, о его красных бабах на выставке картин.

— Пейзажи, красные бабы — не искусство, портреты — очень изредка, когда удастся выразить духовную сторону личности.

17. Л.Н. говорил, что у него есть определение всего искусства; не знает, право ли или ошибочно это определение, но что к нему он подводит все произведения искусства. И Л.Н. высказал это определение. Так как оно (искусство) не удается, то творят подобие искусства.

18. Л.Н. с осени заметно постарел, стал настоящим стариком. Безучастнее стал ко многому — например, к возвратившейся теперь Татьяне Львовне. У него теперь есть самостоятельная жизнь, особенная. Перестал многим интересоваться и стал многое забывать.

19. Говорили о праздновании пасхи. Л.Н. с номером "Руси":

— Вот эти празднуют хорошо! Четыре казни в Нижнем Новгороде, один смертный приговор. А вы говорите, — обращаясь к Михаилу Сергеевичу, — умирать не надо. Поскорее умереть! — сказал с ударением, донятый новыми казнями.

20. Рассказали, что священник не допустил к исповеди трех парней, ходивших к Черткову. Разговор о том, что православие гибнет, о трудностях священников. Л.Н. по этому поводу о священниках:

— Жизнь есть движение от детства до смерти, всегда движение, хочешь или не хочешь. А если одна сторона (физическая) движется, другая (духовная) стоит неподвижно — тогда страдание.

21. — Если бы мужчины знали всех женщин так, как они знают своих жен, то бы с ними не спорили. У них есть высшие способности: самоотречение и деторождение.

22. [С почты пришла диаграмма индуса.] Л.Н. не понравилась, потому что основана на правде. А "правда" не может быть основой. "Правда" — не что-то положительное, а только отрицательное (отрицание лжи).

23. [Михаил Сергеевич возражал против принятия закона Христа как авторитета.]

Л.Н. ответил, что Христос выразил человечеству его закон жизни. Человек не может жить разумной жизнью без исполнения этого закона, религиозного начала, как волк без мяса. Люди дошли до такой извращенности, что совсем отвергают его (религиозное чувство).

24. Приехал из Москвы 20-летний юноша слесарь. Читал о духоборах и стал иным человеком. Приехал спросить Л.Н., принимают ли духоборы у себя других. Хочет поехать к ним. Л.Н. ему не советовал, а советовал стараться быть между грешными, порочными людьми, как непьющий среди кабаков.

25. Л.Н. говорил о письме гимназиста, просящего совета, как избавиться от лени. Л.Н. ответил, что, может быть, его лень есть просто отвращение к бессмысленным предметам учения в гимназии. Л.Н. заметил:

— Самое обычное. Энергия бывает во имя тщеславия, людской славы.

26. Л.Н. говорил про обвинительный акт Мо— лочникова, в котором передано очень верно "вредное" содержание книг: "Письма к фельдфебелю", "Памяток" и других, которые он распространял. Так хорошо изложено в нем, в чем они полезны. Только нужно переменить слово "вредное" на "полезное". Молочникова хотят судить за распространение их.

27. Читали записанный Л.Н. в 1865 г. сон о том, что русскому народу предстоит освободить землю от собственности:

"Всемирно-народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности. "Собственность — кража" останется больше истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие из нее истины относительные — приложения. Первая из этих относительных истин есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает собственность, самую прочную, самую независимую от труда, и собственность, более всякой другой стесняющую право приобретения собственности другими людьми, собственность поземельную. Эта истина не есть мечта — она факт, выразившийся в общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково ученый русский и мужик, который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет вольная. Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности. Она скажет: с меня, с человека, бери и дери, что хочешь, а землю оставь всю нам. Самодержавие не мешает, а способствует этому порядку вещей. (Все это видел во сне 13 августа.)"

Л.Н.: Это то же, что пишу теперь, даже тут — а писал я тогда скверным языком — тот же самый язык, каким теперь пишу. Мне показывает это то, — продолжал Л.Н. радостным голосом, — что мы ошибаемся, когда представляем себе жизнь души во времени, а она цельная вся уже есть.

28. Теперь Л.Н., больше чем когда либо уверен, что ему мало жить осталось и потому "надо торопиться", старается работать. Александра Львовна и Варвара Михайловна не поспевают переписывать.

29. — Какая дерзость "быть полезным народу"! Мне 80 лет, а я не умею быть полезным народу. Стараться не делать мерзостей. Вот это хорошо.

30. [Разговор о распространении отказов от военной службы.]

— В то же время все увеличивают войска; это большое заблуждение утверждать, что люди — разумные существа. В «Круге чтения» стоит, что есть люди, которые употребляют разум для согласования с ним доброй жизни, а есть которые наоборот поступают.

31. Приехал Щуровский для консилиума о Л.Н. Мастерски, логично, подробно, немного торопясь, притом авторитетно, уважительно, но говоря как с пациентом, а не с Л.Н., ставя себя на пьедестал врача (судьи). Л.Н. был пациент (подсудимый). Л.Н. отвечал на столько вопросов, временами был как бы ошеломлен, и на лице у него мелькало удивление, переходившее в добрую улыбку.

— Исповедь хороша, а насчет причастия, — и Л.Н. договорил улыбкой недосказанное (под исповедью он разумел врачебное исследование, а под причастием — лекарства).

32. — Сон — семь-восемь часов огромной важности. Утром, в самое время после пробуждения, работа для меня самая драгоценная: записи в книжечку.

33. Л.Н. пошутил, что нехорошо иметь друзей-докторов, затруднительно умереть, чтобы их не обидеть. "А наше дело стариковское — умирать спокойно, смиренно".

34. Щуровский спрашивал между прочим, как идет у Л.Н. работа мысли.

Л.Н.: Интересы души — это не ваша область. <...> Л.Н. заметил про старания лечить тело:

— Ведь это лишнее, ведь это (тело) — иллюзия. Этого ничего нет.

35. — Университет, филологические науки — глупости. Философские — тоже глупости, а юридические прямо подлое, ложное (оправдывать смертную казнь).

36. — С точки зрения 80-летнего старика мир кажется сумасшедшим домом. Бывшее отношение к жизни осталось, а она ушла вперед. Это мне так очевидно, как, наблюдая молодого человека, который мотает наследство, можно предвидеть, что из него будет; что если не будет новой основы, другого отношения к жизни, он пойдет на верную гибель.

37. Щуровский сказал, что многим уже виден анархизм как луч спасения.

— Анархизм — только один луч, а если человек может увидеть целое (христианство), должен к этому идти. Религиозное сознание должно развиваться, и, я думаю, оно, благодаря этим насилиям с одной и другой стороны, будет пробуждаться, расти.

38. Щуровский стал говорить, что не может согласиться с авторитетом Христа. <...> Почему не развестись с женой, если обоим, мужу и жене, несносно, почему не противиться злу?

Л.Н.: Любовь — закон выше всякого, он ни при каких условиях не может быть нарушен. <...> Как в треугольнике обязателен закон, что сумма углов равняется двум прямым и квадрат гипотенузы равняется сумме квадратов катетов, как бы мне ни хотелось, чтобы квадраты катетов не равнялись квадрату гипотенузы, — так нравственный закон еще более обязателен, потому что нравственный закон — высший закон; потому что свойственно дать благо и тем людям, которые его исполняют, и окружающим.

39. — Всякие страдания на пользу. А страдания нравственные, от того, что человека ругают, это всегда на пользу.

Л.Н. рассказал суть его статьи "Всему бывает конец", что наши страдания от того, что у нас нет общего религиозного убеждения.

40. — Зачем говорить о железных дорогах, а не о главном: если бы не было земельной собственности, капитал не имел бы и одной двухсотой доли того влияния, какое имеет теперь. Очевидно, основное — земельная собственность, а то не было бы так, что никто ни в печати, ни в Думе слова не промолвит о ней.

41. Л.Н. сказал, что когда его близкие желают, чтобы подчинился лечению, он подчиняется. Но это не может изменить и одной тысячной того, что совершается само собой в теле людском.

42. Л.Н., выходя утром, увидел через окно много дожидающихся прохожих:

— Ах, как же с ними быть! Не отказывать — будет их ходить миллион. Отказывать — трудно.

Вернувшись, говорил Гусеву, что после всех подошел к нему один, просящий 200 рублей на окончание курса.

— Но что же жаловаться! Это урок, — сказал Л.Н.

43. [Разговор с М.А. Митиным — ездил в Сибирь, и все по вагонам передавал другим, что он узнал; спорил о вере и доказывал Евангелием].

Л.Н.: Главной деятельностью пусть у вас будет не проповедование, а внутренняя работа над собой.

Мишин: Как же не поделиться со светом, не поднимать других до той высоты, на которую я благодаря книгам, размышлениям поднялся?

Л.Н.: О себе не быть высокого мнения. Мы нравственно ниже трудящихся людей.

Мишин: Это мне известно, что я сквернее всех, которых знаю.

Л.Н.: Стараться самому быть чище, быть как бы стеклом в окне, через которое проходит Божий свет. Соблюдать свою чистоту. Может быть, ваш разговор, поступок с незначительной старухой будет иметь большее действие, чем проповеди тысячам людей. Как, чем мы действуем, — не в нашей власти, а в Божьей. Пусть будет не моя, а Твоя воля, не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь.

44. Михаил Львович говорил, что уничтожение собственности по Генри Джорджу, арендование земли — не поможет. Кто способнее, возьмет больше в аренду, как теперь, и будет то же неравенство, что и теперь.

Л.Н.: Что будет — не знаем, а знаем, что несправедливо и что не должно быть. Уничтожится то, что нас мучает. Я ничего не знаю, что будет, а знаю, что я должен делать.

Михаил Львович: Если мы отдадим землю, это будет справедливо, хорошо, но неспособные останутся неспособными.

Л.Н.: Так можно было рассуждать при крепостном праве, что дворовые останутся дворовыми... Если люди будут жить христианской жизнью, они будут стараться не обижать неспособных. Как прежде крепостное право, так теперь предстоит уничтожить несправедливость в земельной собственности, которая режет глаза.

45. Л.Н. говорил Зинаиде Михайловне, чтобы она читала детям из «Круга чтения», из "Краткого изложения Евангелия".

— Главное, основное, чему их учить, — религиозно-нравственное начало. Я детям все говорю откровенно. Тут (в "кратком изложении Евангелия") именно учение Христа в его религиозно-метафизическом значении, за исключением всего чудесного.

Май

1. Л.Н. прочел выписку из Геккеля* о том, что смертная казнь полезна для породы человеческой: убивают вредных членов общества.

Л.Н.: Вредней Геккелей нет деятелей.

* Э. Геккель "Естественная история миротворения".

2. Монархические газеты упрекают Л.Н, в том, что он сделал молодежь нигилистической, и читатели верят. Впрочем, и Стасов говорит, что Л.Н. сделал революцию.

3. По поводу разговоров о нескольких разводах — в последнее время разводы участились в кругу знакомых — Л.Н. сказал, что люди воображают себе, что они первые свободно смотрят на брак, что отбрасывают старые предрассудки воздержания, терпения, одноженства и решают с уверенностью, как если бы только теперь люди об этом думали. А эта проблема всегда была.

4. Л.Н. на днях написал, а вчера поправил воспоминания о суде над солдатом для бирюковской биографии. И там стоит: "Должен сказать, что смертная казнь, приговоры одними людьми других к смерти и еще других к совершению этого преступного, противного самым низким требованиям человеческой природы поступка не то что возмущала меня, но представлялась чем-то невозможным, выдуманным поступком, в который нельзя верить, несмотря на то, что знаешь, что он совершается и что даже мне привелось видеть его".

5. Разговор о музыке. Л.Н. сказал, что она отличается от всех искусств, к ней нельзя примешать умственного, идейного:

— Нельзя соединить два искусства — поэзию, музыку. Я на слова (когда поют) никогда не обращаю внимания. Потом говорил, что из настоящей музыки "слова" не выкинешь, что следующее вытекает из предыдущего и есть последовательность необыкновенная. В рассказах нет такой строгой последовательности, там можно переменить. Потому музыка и запоминается. Ничего так не запоминается, как музыка.

6. — Во всякой добродетели самоотречение, самозабвение (есть первое дело), так и в искусстве. Писатель не должен быть виден, а тут Андреев, Арцыбашев — себя вперед тиснуть. А мне никакого дела до них нет.

7. — Вдохновение — это тот момент, когда вы себе живо представляете, что вы можете сделать.

8. — Я всегда гордился тем, что Елизавета Петровна отменила казни.

9. — Леонид Семенов пишет: "Шел пешком, видел в народе бедность и жадность к просвещению, к пониманию".

Л.Н. цитировал письмо: "Я крестьянин, люблю народ и хочу быть ему полезен и потому хочу быть образованным".

— Я должен этому сочувствовать, — говорил Л.Н.,— А он просто хочет сесть на плечи народа.

10. У Л.Н. бодрость поразительная. Л.Н. выработал, вернее, явилась она сама собой: ровность, одинаковость обращения, он один и тот же со всеми.

11. Е.Ф. Юнге говорила о том, улучшает ли прогресс общество людей; самые средние люди не такие ли, какими были 700 лет тому назад, и доброты сердца не было ли больше? Идет ли человечество вперед в эволюции?

Л.Н.: Это один из тех вопросов, на которые разумный человек должен ответить: "Не знаю".

12. Юнге: Мне часто думалось: "Как могли жить люди в Средние века. Слава Богу, что миновали те ужасы!" А теперь живем среди таких же ужасов, казней, убийств, грабежей, зверств. — И сообщала ужасы о днях московского восстания, какие ей рассказывала старая ее подруга Грейтман, вечно "шлявшаяся" по улицам (не раз свистали около нее пули), чтобы уговаривать, оттаскивать обезумевших барышень от грозящей им на улицах и на сходках смерти, и художник Поленов. В его или в соседнем доме было убито двое детей — полутора и трех лет, глядевших в окно, что было запрещено под угрозой стреляния, и девочка и ее гувернантка — на дворе шрапнелью, перелетевшей через дом. Рассказывала про убийство Воробьева-доктора в его доме приставом Ермолаевым на глазах жены и 12-летней дочери, которая от ужаса обезумела. Про аптекаря, принимавшего больных: из пушек расстреляли аптеку и т.д. Всем нам было жутко, сама Е.Ф. Юнге разрыдалась, рассказывая.

13. Л.Н. говорил о Молочникове, которого за распространение запрещенных книг Л.Н. присудили на год к крепости. И Муравьев предложил и обещал взяться за его дело, добиться смягчения наказания.

Л.Н.: Давыдов меня отговорил, чтобы не идти защищать его и не подавать заявления. Если бы мне предстать перед судом: вот преступник, — что бы они?

Гусев: "Не доказан факт вашего авторства", ответили бы.

14. Муравьев про павловцев, какие они смирные, духовные люди были. Верили, что вся кривда исчезнет и станет правда; они в экстазе свалили алтарь, "потому что под ним правда". Встречному уряднику женщина говорила: "Уверуйте в этого младенца" (т.е. будьте чисты, .как он). Урядник ее нагайкой.

Л.Н.: Разумеется, правда не в алтаре, а в христианской жизни. В этих будущая сила русского народа.

15. [Много говорили о судах и казнях.] Л.Н. был, мало сказать, тронут, но взволнован до глубины души. <...>

 Нас всех уверяют, что этот стол, эта комната обеспечены тем, что они вешают. Мы в этом участники.

16. Л.Н. после вчерашнего впечатления от рассказов Муравьева о смертных приговорах и казнях и под впечатлением фотографии казней в Сибири (там днем совершаются, в России же ночью) и сегодня полученного письма Молочникова, что его выпустили только на десять дней (на поруки, друзья сложились и внесли 3000 р.), и под впечатлением на днях прочтенной рукописи о казнях — Л. Семенова, Л.Н. сегодня написал статью в десять ремингтонных страниц, вроде открытого письма — горячий, сам собой вырвавшийся у него выстраданный вопль против смертных казней, резко нападая на Щегловитова (министр юстиции), П.А. Столыпина и Николая Романова. Не могу себе представить, как они отнесутся к Л.Н. за такое уличение их в бесчеловечности, глупости. Думаю, что по крайней мере сделают обыск и домашний арест.

17. — Славянам бы не стоять за национальность, забыть просто, что они славяне, а помнить, что они люди; в жизнь вводить христианство. Зачем эти зады, отжившие формы, зачем возвращаться к ним?

18. — Евреи, я думаю, тем особенно неприятны, что они стоят за национальность.

19. Л.Н. разговорился об общине и сказал, что община имеет недостатки, что она — оправдание перед людьми.

20. Л.Н. прочел вслух о цели социалистов-революционеров: освободить 130 миллионов русских от абсолютистского ига и потом работать на осуществление свободной жизни.

Л.Н.: Ребячество. — И отложил книгу.

21. — На вчерашний день в «Круге чтения» сказано: "Бог живет во всех людях, но не все люди живут в Боге". Виды на успех — они у социалистов есть — мало значат. Когда есть религиозная основа — грубое сравнение: как организм состоит из клеток, так и я, клетка другого организма, и когда живу для себя, страдаю. Когда есть сознание, что живу для целого, тогда я легко переношу страдания. <...> Это правда, что чем более узкий взгляд, тем тверже вера. Магометанин ни за что не станет есть свинины, считает это одной из ненарушимых заповедей.

22. [Л.Н. с добролюбовцами "братом Сергеем" и "братом Данилой" об общине.]

— Община христианская. Как же быть с бедными, кругом живущими? Жить без греха нельзя. Всегда приходится жить с большим или меньшим грехом.

Кто-то вспомнил общину Поссе — социалистов-революционеров.

Л.Н.: Без Бога ничего не выйдет.

23. Л.Н. рассказывал про Иконникова, которого теперь перевели в гражданскую тюрьму, приговорив к четырем годам. После трехлетнего заключения в военной тюрьме потребовали от него присяги и считали бы арест за службу, и отпустили бы. Он не присягнул. Переводят в гражданскую тюрьму, чтобы не соблазнял караулящих его солдат; из них четверо отказались.

24. Молочников, живой, нервный, рассказывал, между прочим, о разговоре, какой имел с секретарем суда: "Ваша власть держится штыками". — "Да, с согласия народа". — "Обманутого вами". — "А интеллигенция?" — "Подкуплена. Вы, пожалуй, получаете полторы тысячи?" — Секретарь отшучивался. Все чиновники отложили перья, прислушивались.

25. Плюснин рассказывал, что, когда он был у Кропоткина, Петр Алексеевич спросил его о Л.Н. н сказал: ошибка Л.Н. в том, что он признает за силу религию. А религия — пустое место. Религия состоит из трех элементов: 1) космогонического, 2) культа, 3) нравственности. Несостоятельность первого и второго очевидна. А третье — нравственность — совсем не зависит от религии, потому что сущность нравственного учения: не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, — выводится из наблюдений как над обществом людей, так и над обществом животных. Кропоткин передавал, что его знакомый наблюдал, как муравьи после войны между собой, две воюющие стороны, приходят друг к другу и доставляют сладкую жидкость. И в этом он видит, что они относятся друг к другу по этому правилу.

Л.Н. тут стал говорить, что есть большая разница между знанием и сознанием (относительно тех наблюдений) и что из того, что мы наблюдаем, из того, что есть, нельзя вывести того, что должно быть: — А сознание определяет, что такое я, и это я — божественная моя сущность. Она может расширяться через любовь, тело же ограничено пространством и временем. Сознание это не зависит от знания. Сознание это врожденное у каждого человека. В детстве является вопрос "Что такое я?" у каждого человека. В детстве мне казалось, что я — то, что сознает себя; позже — то, что сознает сознающего себя, и так до бесконечности. И тут приходишь к сознанию того, что я, которое стремится к сознанию своей сущности, и есть в сознании, и к этому сознанию приходится выкладывать знания. Если это подходит к сознанию моего я, то это благо. Если не подходит, то это не благо. Сознание — это нечто такое, что уже не определяется пространством и временем. И вот расширение этой своей сущности, определяемой сознанием, и есть жизнь человека. (Нравственность эта вытекает не из наблюдения жизни общества людей и животных, а из религии, которая есть определение того, что такое я.) А сознание говорит, что я бесконечно. Я сливаюсь через любовь со всеми людьми. Сознание мне говорит, что я и ты — одно и то же; так как я люблю вас, я знаю, что в вас то, что и во мне, отсюда, из единства, вытекает правило: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.

26. Говорили о науке, и Л.Н. говорил, что наука должна идти радиусами во всех направлениях. Радиусы могут быть короткими. Кропоткин и подобные ученые тянут одну линию (радиус), пренебрегая другими. Оттого эти примеры ученых тупиц. Дети, у которых эти радиусы по всем направлениям, гораздо умнее, с ними можно обо всем говорить.

27. [Разговор о революционерах вообще.] Л.Н.: У них есть гордость: "Моя партия устроит". Им в одном нельзя отказать: у них есть искреннее негодование против зла.

28. — Когда ставят себе цель видимую, определенную, идеал, который надо достигнуть, так это опасно. А следует знать, что есть путь, по которому надо идти, а куда приведет, не знаю... Дело не в том, чтобы стать в известное положение, а как борешься.

29. Молочников сказал про баптистов, что у них главное — родиться к новой жизни.

Л.Н.: Родиться. Такое состояние представлять себе, что я рождаюсь, двигаюсь.

30. — Формы изменяются, а рабство (власть) остается. Разумеется, немного ослабевая.

31. [О Д.А. Хомякове, авторе книги "Самодержавие".]

— Я думаю, что он настолько умный человек, что не принадлежит ни к какой партии, или правый.

32. — Такое счастье было бы теперь умереть! Счастье — дожить до такого состояния, нет той энергической работы мысли, есть спокойное согласие. Другие имеют страх, у меня страха смерти не бывает.

33. С.А. Стахович рассказала о каком-то обществе мира в Москве, которое не совсем против солдатства, но за ограничение войн; они хотят иметь своим членом Л.Н-ча, и спрашивают Л.Н., могут ли его выбрать.

Л.Н.: Это вроде Гаагской конференции. — И сказал, что не хочет им быть. — Тут фарисейство, лицемерие величайшее. Какие могут быть ограничения нравственных требовании? Вопросы нравственные абсолютны. Не убивать — никогда, не прелюбодействовать — никогда. Никаких ограничений. 99% из всего зла делается во имя практических выгод (соображений). Это мне до такой степени ясно.

34. Л.Н. получил два письма, в которых его ругают за то, что "продался евреям". Л.Н. говорил, что ему это тяжело; тяжело, что люди ненавидят друг друга.

35. — Когда встречаю детей, с годами все сильнее чувствую, что дети, эти милые существа, как они все будут развращены этими попами. Это пробка, которая затыкает то место, где должно войти нравственно-религиозное учение.

36. — Сравнивая синдикализм с общими теориями социализма, я синдикализм предпочитаю. Мне это кооперативное устройство производства, о котором говорил Николаев, что оно есть у синдикалистов, сочувственно потому, что синдикализм обходится без государства, устраняет его форму, а социализм — государственный.

37. Л.Н. получил письмо от вегетарианца, который пишет, что у него страсть удить рыбу, можно ли?

— Странно, что об этом спрашивает, что ему нужен авторитет. Я ответил ему, что животных — от быка до комара — не следует убивать, а где остановиться — это дело каждого с самим собой.

Июнь

1. — Жалко мне слышать о Кони (что он был за смертную казнь). Вопросы смертной казни чисто субъективны: могу ли участвовать в том или нет. Тем и хороши нравственные вопросы, что они решают все безапелляционно.

2. Л.Н. говорил с удивлением о новых типографских машинах: чем глупее люди становятся, тем более средств для распространения их глупостей.

3. — В молодости есть желание опасности. Когда это направляется на служение истине — какая сила, радость!

4. Сегодня до обеда Л.Н. под деревом оживленно разговаривал с рабочими. Старается где кому возможно, сколько хватает сил, объяснять.

5. — Все мудрые люди говорят, что не надо говорить о дурных делах, а газеты о другом и не пишут.

6. Александра Львовна стала говорить, что газеты подбирают самое дурное, а что есть хорошего в жизни, того не замечают.

Л.Н.: Хорошее дело молчит (не кричит), это свойство его.

7. Л.Н. где-то читал, что правительство уже перевешало с января 1907 г. до сих пор 2000 человек.

— Это уже столько, сколько было казнено во Французской революции.

8. Дмитриев из бессарабской колонии, желает жить, работая в деревне, и притом оказывать медицинскую помощь деревенскому населению безвозмездно. И потом хочет выучиться медицине, поступить на медицинский факультет.

Он об этом советовался с Л.Н., который ему ответил:

— Туда не следует ходить. В православии, пожалуй, меньше суеверия, чем в медицине. В университете все это больше казовое (внешнее). Там учатся на средства народа... Если человек умирает, это не беда, а гораздо хуже, когда человек лжет, когда человек грабит.

9. С графиней Зубовой о царе и Столыпине:

— Этих людей — государя — жалко. Он поставлен в это положение. Ему Пуришкевич и другие убежденные люди не позволят отказаться. Они скажут, что царствовать, смертные приговоры выполнять — это нужно, а Столыпин — делает карьеру. Я его невольно любил, но чем дальше вижу (что делает), тем жальче. Его нельзя не упрекнуть.

10. — Наука (это не парадокс), наука — сложное невежество. Что теперь считается наукой, то будет считаться в будущем отклонением деятельности ума от здравого смысла. Я, может быть, ошибаюсь, но это мое искреннее убеждение.

11. — Некрасов был очень сильный человек, жестокий, холодный. <...> Человек был очень нравственно невысокий. Нравился — характер цельный, но несимпатичный. Тургенев — я его всегда любил. Эх, какой глупый я был (что хотел стреляться с Тургеневым)! Это вспоминаешь! Тургенев был добрый. Но он не был самобытный. Островский, я его помню, я его за то выбрал (и предложил ему на "ты"), что он был самостоятельный, простой, и жена его простая. Достоевский? Я его не знал.

— Он ехал к вам, но не доехал, — сказал Молоствов*.

* Н.Г. Молоствов — биограф Толстого.

12. — Главное значение общины — что нельзя признать землю собственностью.

13. Николаева жаловалась, что при такой занятости детьми некогда ни думать, ни читать.

Л.Н.: Закон жить в любви со всеми тем и хорош, что его всегда можно исполнять: и когда

некогда, и с больной печенью.

14. Разговор об умирании.

— Так мне — это совсем не парадокс — представляется, что смерть есть пробуждение. При смерти совершается то же, что при пробуждении.

15. Разговор о речах, о последней, четырехчасовой Пуришкевича.

— Совершенно это бесполезно, если долго говорить. Всякую речь можно свести на короткую, только нужно очень много поработать, чтобы коротко сказать.

16. — Теперь очевидно, что парламент никак не может достигнуть тех целей, какие себе ставит: усовершенствование правительства посредством парламента. Никак его не усовершенствуют.

17. Л.Н. удивлялся, как «Круг чтения» мало читается. Он думал, что эта книга станет широкому кругу читателей так дорога, ежедневно нужна, как ему.

18. "Социализм — это только одна сторона понятия любви", — прочел Л.Н. откуда-то и заметил:

— Основание его (социализма) материалистическое и экономическое. Это его слабая сторона, а основание настоящей любви — духовное.

19. — Вивекананда меня очень разочаровал, — сказал Л.Н. — Он пишет про чудеса, которые он видел и сам проделывал.

И Л.Н. рассказал про чудеса с фруктами, виноградом и другие чудеса, о которых пишет Вивекананда.

— Как это странно соединяется с глубиной мысли! — сказал Л.Н.

20. Николаев говорил Л.Н. о некоторых яснополянских крестьянах, читающих Евангелие, Бондарева и других, и что нужны им не подробности некоторых вопросов, а подъем религиозного сознания.

— Надо им сознание своей духовности, свободы от тела, от правительства.

21. — То, что просто, ясно — у всех одно. Мне одинаково дорог ядреный мужик Эпиктет и тонкий Кант.

22. — Мы живем в иллюзорном мире, жизнь есть все большее и большее пробуждение во мне и в нас божественного начала, духовного.

23. — Как можно знать, зачем существует мир,., Я занят тем, как самым лучшим способом помогать друг другу и... и эта область бесконечная, область освобождения...

24. Приехали теософки, почитающие Л.Н.: Унковская, Каменская — редакторша теософского журнала, Писарева — главная сотрудница.

Весь разговор был спором. Говорили столько же теософки, сколько Л.Н. Он все возражал на их утверждения.

Писарева: Теософия есть самая чистая истина.

Л.Н.: Самая нечистая истина, когда они рассуждают о том, что никому нельзя знать, наблюдать душу в течение 1 000 лет.

Говорила Унковская.

Л.Н.: Духом слиться. Тут (в теософии) смешение духовного с материальным. А для Бога, для духовного нет времени.

Унковская говорила о Блаватской, что ее обвиняли в шпионстве и шарлатанстве.

Л.Н.: Почему шпионка? А что шарлатанка — это может быть.

С нравственными стремлениями теософок Л.Н. вполне согласен:

— Мне дорого то, что доступно всем и что повторяется всеми учителями мира.

25. — Уж если меня что пугает, то это родиться в дворце, а не в трущобе. Жизнь есть процесс освобождения духовного начала, того самого, которое есть в каторжнике и во всех. И на это наши усилия должны быть направлены, а не на то, что такое эфиры и что будет с нашими душами. И это самое важное сказано везде, одно и то же.

26. — Карма — связь причины со следствием.

27. И.И. Горбунов рассказал, какой обыск произвели в "Посреднике" — в конторе и в магазине, взяли 600 экземпляров "Соединения и перевода четырех Евангелий", и полиция телеграфировала на станции, куда разосланы Евангелия, чтобы вскрыть тюки и вернуть. Теософки удивлялись, что Евангелие запрещают.

28. Л.Н, (о браке): Когда поживешь, постоянно видишь, что люди, которые думали, что нашли единство, пожили некоторое время и — разошлись. В народе оба любят одного Бога и одну нравственность, это главное (почему браки прочны).

29. И.И. Горбунов читал вступление к статье о Кросби, где выделяет англосаксов как таких, которые чтут Толстого и считают его своим. И в истории упорное проведение учения Христа в жизни — лолларды*, квакеры, Дж. Кингсли, Вильберфорс, Чаннинг, Гаррисон.

30. — Вегетарианство раньше было подвиг, нынче много людей стало не есть мяса. А считается это таким простым, само собой разумеющимся, как не ругаться.

31. Кто-то сказал, что монашки глупенькие и что это не удивительно, когда некоторые с семилетнего возраста там живут.

Л.Н.: Они только умнее тех, которые живут в Париже.

32. Л.Н. написал письмо священнику И.И. Соловьеву и добавил на словах к письму: "Я не хотел ему много писать, а только хотел сказать, что я держусь церкви, которая соединяет, а не церкви, которая разъединяет людей".

* Лолларды — участники антикатолического движения, предшествовавшего Реформации.

Июль

1. Л.Н. просил прочесть из «Круга чтения» мысль, которая ему очень нравится:

"Когда же не плоть, а ты будешь глава в человеке? Когда поймешь ты блаженство любви ко всякому, когда освободишь себя разумением жизни от скорбей и похотей, не нуждаясь для своего счастья, чтобы люди служили тебе своей жизнью или смертью: когда поймешь ты, что истинное благо всегда в твоей власти и не зависит от других людей?" (Марк Аврелий).

2. Л.Н. вспомнил разговор госпожи Штевен о мужиках и сказал, что это <у них) теперь прорвалось сознание несправедливости. Ненависть, которая копилась веками за обиды, выразилась теперь. "Нас грабят — это еще милостиво, — Л.Н. говорил это с болью и стыдом за господ. — Это та мысль, которая вошла в сознание народа; она не пройдет. Правительство же хочет подавить".

3. — Правительство на то, чтобы было всем хуже, а какому-нибудь Ивану Ивановичу лучше.

4. О романе "Санин" Л.Н. говорил:

— Веселись вовсю, ни о чем не думай. Это очень неразумно. Это 20 раз опровергнуто. Молодые люди учатся греческой грамматике, а этого не знают.

5. Бутурлин спросил Л.Н., знает ли, что Гаррисон в 1859 г. отказался от принципа непротивления злу?

Л.Н.: Дамские речи о любви. Любовь без непротивления немыслима. Гаррисон откажется от непротивления во имя негров, Столыпин — во имя... Павел отказался и говорил слова о любви — они мне всегда были противны. Это ничего не значит. Хулисон откажется от того, что дважды два — четыре. Оно так есть, как и непротивление, — неизбежное условие любви, а любовь — основной закон нашей жизни.

6. Л.Н. сказал, что царство Божие усилием берется. Знает по своему опыту: чтобы Бога иметь, Его помнить, нужны усилия, упражнения, как Гольденвейзер упражняет пальцы.

7. — Дети никогда не лгут; у них равенство людей, а потом будут учиться различать. Все высшие качества есть у детей. Одного нет — самоотречения, это вырабатывается с возрастом. Смирение у них есть, способность прощения.

8. [Говорили об упадке в искусстве.]

Л.Н. говорил, что наша культура доходит до конца, как римская отошла. Признак — декаданс, как эта потребность искать в новых формах — не в глубине понимания, а в формах. Искание новых форм только потому, что нет содержания. Есть что сказать — вырази в старой форме. Вот "Кренкебиль"* — старая форма.

* Рассказ А. Франса.

9. Третьего дня, после игры Шопена Гольденвейзером, Л.Н. сказал, что музыка — не просто удовольствие, а полезное дело. Так мне пересказала Александра Львовна.

10. Юлия Ивановна рассказала, что слышала от Л.Н.: "Нельзя проповедовать учение выше своей жизни, а если уж проповедовать, то в самой отвлеченной форме".

11. — Все дело не в какой обстановке жить, а что, находясь в известной обстановке, в ней жить самой простой жизнью. Это во власти человека, и он в самой плохой обстановке может сделаться свободным и действовать на людей. А менять обстановку — не во власти каждого.

12. — В молодости — желание воспрепятствовать тому, чтобы все шло, как идет. В старости видишь, что этому воспрепятствовать нельзя, и все сводится к увеличению любви в себе.

13. — В Англии и Америке все эти пасторы проповедуют мир, любовь, а как только война — войну, повешения.

14. Мария Николаевна: Павел хотел, чтобы его прибили к кресту, как Христа.

Л.Н.: Это ни к чему, — и сказал, что есть другое, что хотеть. — В старости видишь, что все это зло в мире продолжается. В молодости и люди христианского мировоззрения хотят устраивать других, а старому видно, что это ни к чему и что только самому надо от зла отстраниться.

15. — Темнота — ничего, а дурно ложное просвещение.

16. — Кто на ком женился, кто Надежда Петровна, кто Иван Петрович — это я забыл, а мысли я помню лучше, чем прежде. Нисколько в старости умственные способности не ослабевают, а получают другой характер.

17. — Анархизм есть только проявление христианства в области политической. Если пространственно христианство огромное, то только в маленькой части совпадает с политическим анархизмом.

18. Л.Н.: Есть определенное религиозное понимание без чудесного.

Чертков: В Англии от суеверия церковного уходят и останавливаются на атеизме, материализме. А в России усваивают себе ваше религиозное жизнепонимание.

19. — Свойство всякого таланта — скромность и простота не напущенная, смирение, неверие в себя. Это прямо определяет величину.

20. Около Л.Н. — девицы, оставшиеся ими Христа-ради, вегетарианцы, абстиненты, непротивленцы, опростившиеся люди, земледельцы, отказавшиеся от военной службы, отказавшиеся платить подати, судиться, переставшие быть помещиками, студентами, офицерами, писателями (профессиональными).

21. Л.Н. по поводу своего вчерашнего мрачного состояния говорил мне, что и когда дурно — хорошо, и когда хорошо — хорошо. Когда дурно, работа мысли плодотворна.

22. Говорили о том, что пойман сторож, укравший вчера ночью из кузминского дома тюфяки, занавеси, чехол с дивана.

— Тот, кто украл, святой перед Столыпиным. Столыпина бы не пускать в переднюю, — говорил Л.Н. возмущенно. — Один ворует и продает краденые вещи, а тот подписывает и продает совесть. С тем здороваемся; подаем ему руку.

23. Мария Николаевна говорила, между прочим, что будет награда справедливым — слияние с Богом. Л.Н. на это ответил, что нельзя время, понятие времени, переносить в загробную жизнь и что нет — будет, а есть — есть, что все сольются с Богом. Бог — любовь. Между самым лучшим и самым худшим человеком такая малая разница против той, какая между ним и Богом.

Август

1. — Как это странно — как ни сильно действует скрипка, меня более трогает игра на фортепьяно. Скрипка более действует на нервы, и пение также.

2. — У Гайдна ясно, просто; у Моцарта уже есть то, что у Бетховена в такой сильной мере выражено, — драматизм, но у Бетховена — со страшной силой; вот ему подражает Григ и делает гадость. У новых — у Грига — драматизм доведен до скуки. Какое это отклонение от настоящей музыки! Только там и отдыхаешь, где мелодия — народная песня.

3. Чертков спросил Л.Н., читавшего на днях Эльцбахера "Анархизм", правда ли, что Л.Н. ставит Кропоткина на последний план (т.е. из тех семи анархистов, о которых пишет Эльц— бахер).

Л.Н.: Не на последний план, а есть гораздо сильнее мыслители. Градация такая: первый — Годвин, потом Прудон, Бакунин, потом Штир— нер (Штирнер силен, но уже средний), потом Кропоткин, потом Тукер.

4. Л.Н. говорил о Лао-тзе, которого сегодня читал. Лао-тзе был известен в свое время, и прежде, чем уйти, он написал свою книгу. Когда ему исполнилось сто лет, он исчез — перешел Варварскую стену. Эта книга есть основа китайской мудрости. Все китайские философы его знают. И Конфуций — его современник. Последователей Лао-тзе не оставил, он писал китайским письмом; как трудно его переводить! Китайское письмо имеет 240 (основных) коренных знаков и 30 000 других. Эти подставляются под основные.

— Я добавлю в своих сочинениях, — сказал Л.Н., — что не у одного Христа, а и у Лао-тзе, и у Будды есть непротивление, у Конфуция нет, он говорит: "Если будем добром платить за зло, какая же будет награда за добро?"

5. [Про Леонида Семенова, написавшего рассказ о смертной казни.]

— Живет в деревне, молод, энергичен, холост. Такой переворот даже меня пугает. У Репина маленький переворот. Семенов литературного тщеславия боится, напечатать я его уговорил. У него есть дед — географ, сенатор, старик. В последнем письме Леонид Семенов пишет, что жизнь его деда тяжела, что ни во что не верит, "любит о вас слышать, напишите ему". Я хочу ему написать. Это мой сверстник. Стасов, Тургенев — мои сверстники — считали религию слабостью. Семенов много работал по географии, в Сенате, в Государственном совете. Не успел ни минуты подумать о душе, а теперь так и отвык.

6. Л.Н. говорил о Молочникове, что он хотел сидеть в одиночке, но ему не дали; сидит в общей камере, где о занятиях, чтении, учении и речи быть не может. Молочникову тяжело, но не негодует. Л.Н. говорил дальше, что так хорошо. Не надо себе желать особого положения, внешне менее тяжелого. <...> Ему бы сбавили наказание с года на месяц, если бы подал апелляцию. Хотели защищать его Маклаков, Муравьев; он, не признавая суда, не хотел к ним обращаться.

7. — Недурна тюрьма — дает возможность передумать. В тюрьме сидеть или ходить в Петербурге обедать — никакого сравнения, последнее, несомненно, хуже.

8. — Мы так привыкли думать, что жизнь — что-то такое, где можно себе ставить цели. Иллюзия. Это как если бы работник, приставленный на работу, придавал работе значение жизни.

9. — Я терпеть не могу изображений Христа, ни одного не знаю, которое хоть сколько-нибудь мне нравилось, они меня отталкивают.

10. — В музыкальном выражении нет осуждения, только стремление к чему-то, что подымает.

11. — Не могу удержаться от чувства негодования. Господин живет в Петербурге и предписывает крестьянам... у которых для понимания этого — разуму во сто раз больше.

12. — У меня теперь с индусами большая корреспонденция. Получил книжку, где описано, что делают англичане. Что-то ужасное. Пошли на вывоз, на ввоз... Повторяют, что это хуже русского правительства. Они хотят доказать, что они — самый лучший, древний народ. А между тем между ними это деление на касты, и одни с другими не соединяются.

13. Л.Н. с Ильей Львовичем о культуре — что англичанам трудно расстаться с ней, русским — легко.

— У англичан такая цивилизация, что жалко ее бросить. А у нас — разбойник наверху, разбойник внизу, не жалко ее.

14. — Люди, которые относятся к религии несерьезно, стоят дальше от религии, чем атеисты.

15. — Христос не помогал (благотворительностью не занимался), и апостолы не помогали, а учили жизнью. Если люди искренно помогают, к этим отношусь с величайшим уважением.

Л.Н. по поводу благотворительности прочел Софье Андреевне из книги Лао-тзе "Тао-те-Кинг". "Так теряют разум, и тогда появляется добродетель. Теряют добродетель, и тогда появляется милосердие. Теряют милосердие, и тогда появляется справедливость. Теряют справедливость, и тогда появляется собственность. Законы собственности подобны верности и вере и началу беспорядка".

16. У Л.Н. священник из Владимирской губернии и дьякон-армянин. Священник спрашивал, личен ли Бог и что такое материальный мир. Л.Н. ответил, что материальный мир — иллюзия, не следует заниматься им, надо заниматься только тем, в чем видна бесконечность вопросов: откуда я взялся и т.д. и что это обращает человека к добру, любви, духовному, реальному.

17. Армянин говорил Л.Н., что его патриарх обманул и что он хотел застрелиться. Л.Н. привел ему текст из Евангелия и сказал:

— Имеете случай простить ему.

Армянин: Но ведь он меня обидел, зачем прощать?

Л.Н.: Если бы он вас не обидел, вы не имели бы случая простить ему, а так — вам дан такой случай.

18. — Я в последнее время все отдаляюсь от христианства. Все религии со временем извращаются, и во всех есть верное, вечное. Некоторые евангельские выражения для буддистов, браминов непонятны, им они приписывают особое значение.

19. О магометанстве Л.Н. сказал, что оно первое из протестантств против церкви.

20. — Меня волнует всякий задушевный разговор и музыка.

21. [Толстой долгое время болеет.]

Л.Н. (мне): Если эта болезнь освободит от жизни, буду очень рад.

А потом сказал, что если болезнь пройдет и он останется жив, то воспользуется опытом, что не надо делать напряжений через силу, что надо верить своему инстинкту старческому.

22. Л.Н. в разговоре о писательстве сказал, что если в науке нужны точность и правдивость, то в искусстве эти точность и правдивость нужны вдвое.

23. Леонид Семенов рассказывал Л.Н. о хлыстах.

Л.Н.: Это у сектантов есть утверждение, что "у меня есть истина". Это такая ошибка, которой надо беречься. Этого никогда никто не может сказать. Никто не имеет права сказать, что он один знает истину. Кто так скажет, тот уже ошибается, любовь — главное.

24. Л.Н. о Шоу: Жизнепонимание его: надо понять мировой закон и исполнять Его волю. Но он остался материалистом, дальше не пошел. Цель жизни та, чтобы человек стал сверхчеловеком, к этому надо стремиться, говорит Шоу. Эта идея сама по себе была бы нам близка, как рождение нового человека. Но это Шоу думает грубо, материалистически — что этого можно достичь через половой подбор.

Бирюков: И Ницше также.

25. Разговор о Ницше. Л.Н. был тронут его жизнью и попросил Никитина прислать его книги. Когда Семенов говорил, что Ницше себе часто противоречит, Л.Н. заметил:

— Это хорошо, это значит, что Ницше был искренний человек.

Л.Н. сказал, что ему мешает понять Ницше его возбужденная и туманная речь.

26. О семейной жизни Л.Н. сказал:

— Она крест, материал для работы. Теперь есть между молодыми людьми соблюдающие целомудрие. Это и нужно, целомудренное супружество — это выше нецеломудренного супружества.

27. Л.Н. говорил с Леонидом Семеновым, что он, Леонид, слишком радикален, слишком высоко забрал. Опасно: как бы он (Леонид) своего содержания не стал приписывать другим людям, у которых его нет, и как бы, разочаровавшись в других людях (что в них нет того духовного содержания), не разочаровался бы в том, что -это содержание (в нем самом, Леониде) есть иллюзия. Люди слабы.

28. Л.Н. спросил Семенова, какие отношения у Сережи Булыгина с отцом:

— Нужно его предостеречь, что это очень ложная мысль — будто от места зависит содержание души, будто от перемены места может что-либо улучшиться. Но, — сказал Л.Н., — возвращаясь к прежнему сообщению Семенова, что Добролюбов хочет уйти в уединение, уйти в пустыню (одиночество) — это может быть важно.

29. Л.Н. сказал, что боится за молодых людей, чтобы не входили в мелочи. В.И. Фельде не хочет по железной дороге ездить, потому что она казенная, не хочет ремня, кожаных сапог носить, полуслепому отцу, объездчику в лесу, помогать составлять протоколы. А помнит ли самое главное: воспитание любви внутри себя? Это главное дело — отличать от другого.

30. Французская научная книга о хлыстах не понравилась Л.Н-чу.

— Они, научные люди, внешним путем наблюдают, со стороны; думают, что могут что-нибудь постичь. А нужно внутренним, сердечным путем подходить к этому.

31. О книжке, которую только что прочел: "The Sayings of Mohammed", — Л.Н. говорил, что он всегда относился предвзято к Магомету, Корану; попалась ему эта книжка правил, и они так хороши, что он многие из них отметил.

32. Л.Н. о своем положении:

— Не подумайте при этом, что я это говорю для оправдания своего положения, того, что я остался в этих условиях жить. В том жизнь, чтобы не делать то, что ты считаешь неистинным, но не в том, чтобы менять те условия, в которых ты считаешь, что жить нельзя.

33. Л.Н. сказал нам, что странно чувствует себя нынче: — В особенном состоянии, все забыл. Не могу вспомнить, сколько мне лет. Смерть близка. (Раньше Л.Н. говорил, что прежде был равнодушен к смерти, а теперь прямо желает помереть.) А мысль ясна, голова работает хорошо.

34. В разговоре с врачом Беркенгеймом Л.Н. сказал, что важнее вылечить ребенка от кровавого поноса, чем сделать самое большое изобретение в науке.

35. Принесли телеграммы. Одна из них — "Великому писателю земли русской" с 200 подписями из Лукоянова. Л.Н. не был ей рад:

— Нечаянно Тургенев сказал глупые слова, все подхватили.

36. Л.Н.: Земельный вопрос — дело справедливости, и, конечно, решение его не может быть иное, как генриджорджевское. Религия имеет дело с высшими состояниями, религия учит самоотверженности (высшей справедливости). Подставь правую щеку, отдай рубаху — вот религия.

Николаев: Если религия учит этому: "Отдай рубаху тому, кто отнимает у тебя кафтан", так этим самым предполагается, что уж не будет отнимать кафтана у другого; это уж простая истина, а такая же простая истина Генри Джорджа. Может ли религиозный человек игнорировать эту истину?

Л.Н.: Во всяком случае, религиозный человек это признает. Как при освобождении крестьян это сознание было сильно в русском обществе и как слабо теперь сознание этой несправедливости! Тургенев не понимал того, что такое в России земельный вопрос, а он был чуткий человек; он чутко относился к освобождению крестьян, а этого-то он не понимал. Я читал его письмо к Герцену: "Что ты там пишешь о сохранении общины (крестьянских учреждений), русскому народу нужно только к одному стремиться: к усвоению высшей западной цивилизации", где обезземелен народ, — добавил Л.Н.

37. Л.Н. говорил относительно закона непротивления. Большинство людей не понимает его, смеется над этим законом. Камень подчиняется законам сцепления частиц и тяготения. Растения в прибавку к этим законам подчиняются закону роста. Животные, кроме этих трех законов, подчиняются закону взаимного общения. Для человека прибавляется новый закон — закон непротивления злу. Люди, которые не хотят знать этого закона, остаются на животной ступени и превращают человеческое общество во что-то уродливое, безобразное.

38. Николаев приходил жаловаться Л.Н., что религиозные люди, требующие непротивления злу, пренебрегают законом Генри Джорджа.

Л.Н. сказал, что есть высший закон справедливости, но он не позволит себе отвергать низший закон (Генри Джорджа).

— Генри Джорджа отвергать и признавать Христа — это строить на песке, — сказал Л.Н. — Вы мне скажете, что нужно: во-первых, справедливость, а потом милосердие.

39. Я сказал Л.Н.-чу, что пробовал читать Ницше; он показался мне труден, непонятен, растянут.

Л.Н.: Мало — растянут, он сумасшедший. Читать нельзя. Все основано на противоречии му, что признается истиной. Я теперь посмотел и кончил, больше не буду. — И велел убратб книги Ницше.

— Я удивляюсь, как могут к нему серьезно относиться и еще считать его философом. Ницше — мерило уровня общественной мысли! — Л.Н. говорил это с негодованием.

40. По поводу народоведения (этнографических изданий "Посредника") говорили: это разрушит то представление, что одна Россия есть на свете, а другие — басурманы или Бог знает какие люди, что это очень важно.

41. — Женщина определенно знает, что нужно, а про мужчин я этого не скажу: мужчине все равно, на ком жениться. Девица выбирает более определенно (она выбирает отца детям). А мужчина — ему все равно, на ком жениться, у него преобладает чувственность.

42. — Христианство опередило на тысячу лет свое время. Марк Аврелий — для него государство было непоколебимо.

43. Л.Н. говорил, что, когда теперь заговоришь о непротивлении, возбудишь удивление, а любовь ведь без непротивления — какая любовь? Любить одних приятных людей? Секты — попытка вернуть христианство.

44. — Как христианство преждевременно, так и Генри Джордж. Человечество слишком тупо.

45. [В день рождения Толстого, 28 августа.]* — Из писем, телеграмм — мало читал. Вижу, что помог им освободиться от религиозной лжи. Благодарят, что им стало спокойнее. Это была моя главная деятельность, и я рад, что она признана. Желаю, чтобы все это скорее кончилось, своя жизнь важнее всего внешнего.

* В 2 часа приехал из Тулы посыльный с 432 телеграммами. Большинство телеграмм длинные, особенно от рабочих. Есть 350 подписей. Одна телеграмма в 855 слов, из них текст — 30, остальное — подписи; много телеграмм на ты.

К середине дня их было около 600. Есть и от священников, и от крестьян (очень хорошие).

Телеграфисты сообщили, что "провели бессонную ночь за беспрерывным приемом телеграфной корреспонденции", в которой выразилась "вся любовь народа к великому писателю".

Синод в своем постановлении воспретил православным участвовать в праздновании юбилея Толстого.

46. — У славянофилов было самодержавие, православие, народность. Я их любил за народность. Они прикрывали народность православием. Это меня отталкивало от них.

47. — Есть обязанность по отношению к своей душе. Средство от этого одно: уменьшить свои потребности; много средств добывать — это одно из старых суеверий, как православие.

48. Л.Н. в "Круге чтения" нашел изречение Руссо о земле. <...> То, что теперь совсем игнорируется, а между тем 200 лет назад сознавалось. Лучшие люди, которые думали о том (земле), сейчас указали на это. <...> Говорил об общественном мнении. Он (Толстой) жил во времена рабства. Все привыкли к рабству, и ему казалось естественным переселять крепостных и т.п. И вдруг прояснилось, сделалось общественным мнением, что крепостное право — грех. Теперь надо решать, к какому общественному мнению примкнуть: Меньшикова или Генри Джорджа. Назревает общественное мнение, и надо людям решать. Когда большинство будет на стороне прогрессивного общественного мнения, несправедливость земельного рабства будет так же очевидна, как в то время стала очевидна несправедливость крепостного права.

49. — Журналистика развращает пишущих и читающих. Это какое-то подобие мысли, а выработалось такое искусство, это удивительно — двадцать страниц прочтешь, думаешь, что что— то такое есть, и ничего нет, уменье говорить.

50. [О бывшем у Толстого молодом человеке.] — Я ему говорил, во-первых, что устроить жизнь других людей совсем нельзя (нельзя знать, что будет), что это суеверие (верить, что одним можно устроить жизнь других), что люди — свободные существа; во-вторых, что человеку нельзя внушить свои мысли, как это видно и на нем, — я не убедил его; разумеется, есть такое состояние, когда человек ищет, и тогда у передового человека перенимает мысли (а есть, как этот студент, которого никак не убедишь).

Сентябрь

1. — Сколько есть законов! Прудон вычислил — 150 тысяч, и все новые. Сколько новых отношений между людьми, столько законов, и никто их не знает, и никто не может оправдываться незнанием их.

2. Пришла поздравительная телеграмма Ку Хун-мина из Шанхая, которому Л.Н. писал "Письмо к китайцу".

— Какое сближение народов произошло! Как за последние двадцать пять лет Индия, Китай, Япония стали причастны европейской жизни! Персия — меньше.

3. Л.Н. письма и телеграммы очень мало читал; говорит, что не может: скучны ему повторения. Приятно ему, что сделалось "общим местом" — "я был атеист..." (И Л.Н. не докончил, т.е. "и благодаря Вам нашел Бога").

— Должно быть, Господь-Бог испытывает то же чувство при повторениях: "Помилуй, помилуй", — сказал Л.Н. шутя.

4. Л.Н. говорил приблизительно так, что в старости — духовная жизнь, а внешнее не интересует.

— Тщеславие прошло, я был очень тщеславным; слава Богу, могу говорить в прошлом. В последние годы похвал было столько, что от тщеславия излечили, уж слишком сладки были.

5. — Если бы еще восемдесят лет жил, я не успел бы переговорить всего того, что мне приписывают и что будто бы я сказал.

6. Л.Н. рассказал, что поправляет новый «Круг чтения»; до сих пор было так, что первые четыре мысли были для детей, народа, а дальше — потруднее. Теперь решил оставлять только самые выразительные — шесть в день. Л.Н. рассказал, что в новом "Круге чтения" каждый месяц содержит его мировоззрение. День за днем мысли вытекают из прежних.

— Печататься будет народное (детское) отдельно, а народное и более трудное вместе. Радостная работа, нужная.

7. Л.Н. говорил о любви, что в молодости — восторженна, а в старости — тиха, и это выше, глубже.

8. Софья Андреевна: Попы злятся на тебя. Л.Н.: Как не злиться, когда отнимаешь у них, чем они живут.

9. Л.Н. рассказал, почти шутя, что сегодня получил письмо "от матери" с полным адресом: "Что, просите веревку от правительства? — я ее посылаю", и действительно в пакете прислала. Л.Н. того мнения, что она легковерно думает, будто он причина революции, как это правые газеты утверждают. Л.Н. ей ответил.

10. Л.Н. рассказал про одного тульского жителя, который прочитав "В чем моя вера", письменно заявил духовной консистории, что не может быть православным.

П. С.Д. Николаев сказал, что немецкие врачи, основываясь на физиологии, рекомендуют вегета рианство.

Л.Н.: Я так умру дураком, Я не верю в физиологию. Они поверили в вегетарианство на опыте тех, кто из нравственных причин соблюдают его, и они некоторыми физиологическими явлениями стараются доказать, что оно естественно. Не то, чтобы это было неверно, а тут так многообразно... Они исследовали один ряд явлений, а один ряд соприкасается со ста рядами других явлений. Думаешь, что это последние явления, но после них еще бесконечные явления.

12. [По поводу "Общества мира".]

— Общество ни к чему (ничего не сделает). Сделает перемена мировоззрения — что я не могу убивать: не желаю в этом участвовать.

13. — Государственная форма устарела, и наше общественное сознание современного человека требует другое. В других государствах народы больше признают нужным государственное учреждение в их общественной жизни.

14. Л.Н. (о Бернарде Шоу): Отсутствие мировоззрения, большая эрудиция и блестящая способность выражать.

15. Л.Н. (о Соловьеве): Доказывает недоказательное и верит, во что нельзя верить.

16. Гусев сказал Л.Н-чу, что Генри Джордж считал возможным в будущем, когда люди проникнутся религиозным сознанием, полное уничтожение частной собственности (добровольный коммунизм).

Л.Н.: Мне это очень приятно слышать.

17. — Если бы мы не были грешны, если бы не освобождались от греха, не было бы блага жизни. Благо в освобождении от грехов.

18. Л.Н. получил письмо от вдовы французского юриста, который доказывал, что преступления совершаются в состоянии невменяемости. Л.Н. вспомнил о своем взгляде на сон, что во сне поступаешь дурно и нет нравственной силы удержаться. Этим-то, что нет нравственной силы удерживающей, отличается сон от действительности. Есть и полусон. Как же тут наказывание может действовать на причину преступления?

19. Чертков говорил, что в статье к революционерам Л.Н. несправедливо (осудительно) к ним относится.

Л.Н.: Чтобы быть всегда беспристрастным, надо не быть человеком.

20. — Дети — они свежи, от Бога приходят, потом мы понемногу все портимся и потом все понемногу исправляемся.

21. Был тверянин-крестьянин. Л.Н. поговорил с ним о воспитании детей — учить нравственному учению Христа, а богословского не касаться. "Откровение" Иоанна — книга плохая. Напрасно была взята в Священное писание.

22. Л.Н. читал вслух из нового «Круга чтения» один месяц и объяснял:

— Второе число вытекает из первого, третье — из второго и связаны вместе. Первое — о религии; второе — о Боге во мне; третье — о Боге в других людях; четвертое — о любви к Богу, и так далее. Есть животная жизнь — любовь к детям, и есть высшая, духовная, эту полагать высшей, ей подчинять животную. Хорошо, если сознательно идет к духовному; оно идет к старости, особенно у крестьян — хочет не хочет, а бессознательно идет к этому.

23. Когда Л.Н. говорил о любви, Софья Андреевна вставила:

— Как же любить Тенеромо, когда его ненавижу?

Л.Н.: Только одна и есть любовь. Другое — пристрастие.

24. Л.Н. сказал, что как серьезная мысль — желаешь одиночества, другой только мешает. Через Бога соединен с другими.

25. [В связи с допросом Н.Н. Гусева в Туле.] Л.Н. написал письмо в Жандармское управление в Тулу, в котором написал, что виновник не Гусев, а он; что он распространитель запрещенных сочинений и считает нужным распространять их и будет распространять. Через газеты хочет довести до сведения всех властей, чтобы в таких случаях (распространение его сочинений) привлекали к ответственности его.

26. Л.Н. рассказал про бывшего сегодня семинариста. Он задавал Л.Н-чу такие вопросы: что думает о позитивизме, "презентист" ли он или "футурист". Читал в газете эти слова и думает, что эти журналистами выдуманные и раз употребленные слова имеют определенное значение.

— Как это вследствие отсутствия физического труда является путаница мысли, — закончил Л.Н.

27. Л.Н. говорил по поводу запрета книг, что в России это делается самым глупым манером. Кому это интересно — запрещать "Евангелие" или "Биографию", — ни прокурору, ни цензору. Разве двоим-троим лицам, Столыпину. А за границей это связано — множество лиц содействует, не найдешь виновника.

28. — Выделение личности, семьи, народа — антинравственно.

29. [Разговор о членах царской семьи.] Л.Н.: Бог с ними, жалкие люди! Я без всякого усилия испытываю к ним сострадание.

30. — Живешь в идеальном мире добра, а кругом правительство, революционеры, грубые поступки народа — игнорирование духовного закона — не игнорирование, неверно, — Л.Н. подумал, — сознательное непризнание духовных начал (нравственных начал, духовной природы). Это как лошадь без ноги, птица без крыльев.

31. [О Н.А. Морозове — астрономе, химике, авторе книги об Апокалипсисе, просидевшем около 25 лет в Шлиссельбургской крепости.]

— Такие люди науки, как он, по природе добрые, притом живут бессознательно нравственно — и не беда, но другие люди, которые живут во имя науки (одно научное признают) и по природе недобры, — беда.

32. П.А. Сергеенко сказал однажды в глаза Софье Андреевне: "Если все грехи Льва Николаевича свалить на одну чашу весов, а на другую то, что с Вами 45 лет прожил, Господь Бог ему все простит."

Я ничему так не удивляюсь, как тому, как Л.Н. переносит терпеливо, смиренно крест супружеский — Софью Андреевну.

Октябрь

1. Л.Н. говорил Гусеву, что при широком мировоззрении отрицательное отношение к существующему государственному устройству не поглощает всего человека, а занимает в душе его только столько места, сколько следует. Гусев сказал, что считает революционные взгляды все-таки расширяющими кругозор. Л.Н. согласился с этим и сказал, что он не удивляется, что рабочие так крепко держатся их. Воспринять христианские взгляды и страдать за них им трудно. Тем, которые только что усвоили революционные взгляды, кажется, что отказаться от них — значит все потерять, упасть опять в тот мрак, в котором был.

2. Л.Н.: В "Мыслях мудрых людей" 29 сентября: "Полезнее всего было бы составить описание жизни тех людей, о которых мир и не думал и не слышал, но которые теперь исполняют главную долю всех его работ, от которых мы можем лучше всего научиться, как исполнять их " (Рескин).

3. — Умственно преднамеренное, решенное развратничание — гнусно. Куда хуже, чем самое ужасное (что можно себе представить), совершенное в порыве страсти.

4. В разговоре о половом вопросе Л.Н., не помню каким путем, пришел к сравнению: как от полового невоздержания родятся дети (по Амиелю, каждый день 80 000 невинных существ освежает жизнь), так и из революции, всего того зла, которое мы видим, может быть, выйдет что-нибудь хорошее.

5. На вопрос Наживина, куда приведет нынешнее распутство, Л.Н. ответил, что это, как и духовный прогресс, который в других сословиях и отдельных лицах идет, — это две крайности, а середина осталась, как была.

Л.Н. сказал, что всякие мотивы, могущие влиять на половую жизнь, исследованы; одного только нет — религиозного.

6. — В духовной жизни крестьянства совершилось что-то ужасное: с одной стороны убийства (что бывало раньше исключением), вырезывание семейств, грабежи — теперь частое явление; с другой стороны, в половом отношении распущенность.

7. — Наука ничего не может дать ни нравственности, ни религии.

8. — Самые худшие атеисты это те, которые воображают себе, что они верят, которые ходят в церковь.

9. Л.Н. с грустью заметил, что у нас вводит Столыпин то, от чего на Западе ищут выхода; что собственность на землю на Западе не оправдалась.

10. М.А. Стахович говорил Л.Н., что в России трудно от самовластного произвола перейти к законному порядку, какой везде за границей.

Л.Н. сказал на это, что за границей тот же произвол, только в законной форме.

11. [На возражение, что можно воздержаться в действии, но нельзя в мысли.]

— Тут есть суеверие — думают, что не могут. Я могу положить конец мыслям. Мысль пришла — этого я не могу остановить, но я могу не продолжать думать в том направлении. Например, пришла мысль осуждения, я могу не продолжать осуждать.

12. — Я в этом не сомневаюсь, что марксистов совсем не поколеблют мои религиозные взгляды. Не только марксистов, а вообще германцев, англичан.

13. — Думаю, что это только в русском народе такое радикальное отношение к государству. Таково оно и у Добролюбова. Люди живут совершенно не считаясь с государством, бросают все. На Западе это было в разных степенях; у Франциска Ассизского; но там остается догматическая сторона, а у русского народа остается одно религиозно-нравственное отношение; русский человек бывает именно такого типа, то есть это в русском характере: все или ничего.

14. — Когда внешнее потеряно, человек сильнее идет внутрь, к Богу. К чему оно приведет (какие последствия будут) — неизвестно, но последствия могут быть только хороши.

15. [Письмо от пастора-немца, назойливое, высокомерное, самоуверенное; обращает Л.Н. в протестантизм.]

Л.Н.: Им еще труднее, чем католикам. Откинули толкование отцов церкви, а оставили чудесное, не имеющее разумного смысла; незачем было огород городить. Каждого оставить верить по-своему. Характерно, что он такой же изувер-ложновер, — пояснил Л.Н.

16. — Чем более занимаюсь «Кругом чтения», тем больше вижу, что в России он не пройдет. Не пропустят его; немыслимо.

17. — Ах, спиритизм! Когда по преданию верят в глупости, то оправдание есть. А когда вновь выдумывают, это ужасно.

18. Говорили об искусстве.

— Мне кажется, что в наше время этот знаменатель — самоуверенность, который губит все. Вот эти художники всяких родов очень мало понимают, что нужно большее напряжение во всех мелочах.

19. — Какой мрак! В том-то и наше призвание, его рассеивать.

20. — Я швейцарцам благодарен за Руссо и за Амиеля. Как Амиеля мало ценят! Удивительная глубина! Важно не знание, а что нужнее и что менее нужно. Теперь количество знаний такое большое, что можно всю жизнь учиться и остаться дураком.

21. [Толстой работал с Гусевым.]

Л.Н. рассказал, что нужно было в новом «Круге чтения» на место выпущенных, ненужных мыслей вставить новые:

— И как это легко сделали сейчас благодаря "Своду". Что Чертков для меня делает! Тридцать шесть огромных томов "Свода" — систематизированных мыслей из писаний, писем, дневников. Если бы я того стоил!

22. — У крестьянства или ведут себя по преданию, или свободно относятся ко всему.

23. Гусев говорил, что Л.Н. сказал какому-то интервьюеру, что у русского человека нет уважения к закону и потому русские чиновники такие плуты.

24. — Для меня непонятно это затмение, что для блага людей можно убить Столыпина или казнить революционеров.

25. — Я думаю, что недовольство жизнью есть уже первый шаг к самоубийству.

26. Л.Н. говорил, что читал "Слово":

— Скучно. Весь номер — пошлые однообразные статьи. Это обратная сторона газет, а положительная, светлая — то, что все делается известным человечеству, что творится на всех концах мира.

27. Л.Н.: У меня невестка — теософка. Что такое теософия, не знаю. Им, очевидно, нужно суеверие.

28. Л.Н. о воинственности маленькой Сербии (из-за аннексии Боснии Австрией):

— Посылает королевича в Петербург. Готовится к войне, говорит речи и не думает, что эти речи сделают то, что матери потеряют сыновей, жены — мужей. Никакого — ни нравственного, ни умственного — оправдания (вызывать им войны) нет. Это народ, у которого есть назарены.

29. Л.Н. рассказал о полученном письме от Ку Хун-мина. Пишет, что в конфуцианском учении нет места для Бога, а есть нравственное учение, которому китайцы повинуются; и, несмотря на то, что беднота, голод и отсутствие помощи, в Китае преступлений очень мало. В Шанхае, где он живет, много иностранцев (в их квартале), там полиция есть, и ее численность почти такая, что равняется численности полиции во всем Китае вместе.

— Я этому верю, — сказал Л.Н., — и мы бы могли так жить, если бы у нас не было извращенного христианства с его законами.

30. Л.Н. вчера совсем кончил новый «Круг чтения». Январь можно переписывать начисто. Решил его назвать "Учение о (смысле) жизни. Чтение на каждый день". [Окончательное заглавие — "На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях".]

31. — У Тургенева описания природы хороши, и у него, что народ говорит, — верно. Но он принимает всерьез влюбление и придает ему значение. Вообще художественное описание — пустое писание.

32. Получили книжку И. Айвазова "Кто такой Лев Толстой". <...> В ней нарисован с православно-патриотической точки зрения религиозный облик Л.Н. и государственный: Л.Н. как порицатель патриотизма, цивилизации, сеятель либерализма, социализма, атеизма. Книга издана в Москве в связи с постановлением Московской городской Думы о чествовании 80-летия Толстого.

33. Л.Н. говорил Марии Александровне Шмидт, какое временами бывает у него высокое духовное состояние сильной любви ко всем, тогда ему хочется в этом состоянии умереть, перейти к Богу. И спрашивал про это состояние у нее. Она ему сказала, что у нее бывает то же самое, особенно во время болезни.

34. Разговор про Шаляпина.

— Пение — ни женское, ни мужское — на меня не действует. Как-то я чувствую человека, и ее и его.

35. Разговор о мехах, одежде, кожаной обуви, перьях на шляпах. Л.Н. сказал, что вегетарианство в одевании не менее важно, чем вегетарианство в питании.

Ноябрь

1. Разговор о Лескове.

— Он производил на меня впечатление очень сильного человека, — сказал Л.Н.

2. — Если начну преувеличивать, то я уже выдумываю. Восприятие — то же творчество. Художник залезает в душу читателя и заставляет его думать, что он так же бы действовал и страдал, как тот, кто описывает.

3. — Патриотизм — это внушение суеверия; предание, не соответствующее нынешнему сознанию (русских людей). Величие России! Все выгоды его в том, что финляндцы нас ненавидят, кавказцы нас ненавидят, — сказал Л.Н.

4. Ф.А. Страхов приехал на всю зиму к Чертковым заниматься "Сводом".

5. — Получил письмо: спрашивают меня, какая моя любимая английская поэма. А у меня никакой нет. Мое любимое английское сочинение — "Давид Копперфидц".

6. Л.Н. сказал, что он против рифмы, что это нарушение закона слова. Мысль искажается, и потому он не любит стихов.

7. Л.Н. говорил, что он все больше и больше против мистики становится теперь и против познания Бога. Не то, что понятие уничтожить, а самое слово — надо признать его только как непостижимое. Чистота китайской жизни потому — что исповедуют учение Конфуция, Лао-тзе, сущность которого в том, что главное здесь — жизнь, дела, любовь, а познание Бога невозможно.

8. Л.Н.: Я так стесняюсь, что робею даже перед детьми: теперь занимаюсь с детьми. А перед взрослыми совсем робею.

9. Л.Н. признался, что он поступил по-детски, когда писал Столыпину о введении единого налога, и что сделается это помимо правительства.

10. — Я продолжаю удивляться Столыпину, членам Думы, как они из-за славы людской не поднимут этого вопроса о едином налоге. То, что они говорят теперь в Думе о земельном вопросе, — пустые слова. Все это нужно только для того, чтобы разочаровывать народ в его ожиданиях. Крестьяне не думают теперь о бывших дворовых, о фабричных — они хотят, чтобы вся земля даром досталась им одним. Благодаря революционной деятельности Бобринские говорят, чтобы земля осталась у помещиков, а крестьяне — чтобы отошла крестьянам. Недавно, — продолжал Л.Н., — я говорил с Василием Михеевым. Как только я сказал: земля должна быть ничья, Божья, его лицо просияло, а как сказал, что нужно будет обложить, он: "Да, да", но видно, что только из учтивости. Они (крестьяне) хотят сделаться помещиками.

11. Л.Н. возмущался законом, вводящим земельную собственность и разрушающим общинное землевладение.

— Они делают это при условиях, когда рядом стоят люди, говорящие: "Вы делаете это, разоряя нас", а они все-таки это делают. Тут главное — не вмешиваться в дела других людей. Требуя свободы для себя, оставлять и других делать свободно, что они хотят. Если существуют люди, которые признают за собой право насилием заставлять людей поступать так, как они считают хорошим, так будут другие люди, которые будут заставлять других поступать по своему. Так нам вмешиваться туда нечего.

12. Разговор о Художественном театре, о "Синей птице" Метерлинка.

— Если бы я был помоложе, я утром стал бы писать и к полудню написал бы пьесу глупости, а все бы восхищались.

13. [Толстой попросил Дунаева рассказать о своих детях.]

Дунаев рассказал, что они после неспокойствия в 1905-1907 годах теперь угомонились, учатся. Он их от выступления на баррикадах только тем удержал, что хотел идти с ними и стать между ними и солдатами.

14. Пели народные песни.

— Я люблю простую музыку. Искусную, ту я стараюсь понять, а эта (простая народная) прямо душу переворачивает. Когда Гольденвейзер играет, я чувствую, что переслащивает, я чувствую господина. А в народной — тут есть чувство меры, тут есть точка, не переделана и не недоделана, как раз сколько нужно.

15. — Получил письмо из Венгрии — справляют какой-то юбилей и спрашивают мое мнение о Венгрии. У меня никакого нет. Я ответил бы им — но некогда — что меня интересует род человеческий, а не Венгрия.

16. Гусев вчера передал Л.Н. сказанное Досевым, что лучшие книги в мире — «Круг чтения» и "Свод".

17. — Это не каламбур, не шутка, а действительность, что если мы не будем противиться злу, то дурные не будут властвовать. Они при теперешнем противлении властвуют.

18. Л.Н. [о книгах]: Этнографические действуют развивающим образом, возбуждают смирение к своей жизни — что есть не одна Ясная Поляна, а Индия, Китай...

19. — Религиоведение — это целая наука, для которой даже названия нет. Я этим занимаюсь. — И Л.Н. сказал, что основные истины во всех религиях одни и те же.

20. Л.Н. о диалоге "О религии" Шопенгауэра:

— Читатель почувствует глубину этих двух взглядов, религии и философии, и никак не победу одного. Защитник религии сильный.

21. Л.Н. хочет, чтобы Московское общество грамотности дало книги в яснополянскую народную библиотеку художественные (нравственные, без воинственного, патриотического), этнографические, путешествия.

22. — То, что в религиях общего, то есть и в Коране: проповедь любви. Коран последователен. Магомет не позволяет убийства, распространение веры войнами. Мы не знаем магометанства, как магометане — христианства. А народ, у которого нет религии, не может не быть в бедственном положении. А говорят: "Лев Толстой, непротивление — это глупость". А без непротивления нет любви, а без любви нет религии.

23. Говорилось о присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии. Л.Н. говорил, что нам, славянам, следует домогаться внутренней свободы — тогда не будем подчинены.

24. Лев Львович сказал, что система Генри Джорджа не годится, когда умные американцы и те ее не ввели.

Л.Н.: То, что ты говоришь про Америку, — это слабость русского интеллигента, который не умеет думать и делать сам, а только принимает то, что за границей введено.

25. Л.Н. разговорился о разнице западного и русского человека. Русский человек ищет в себе, верит в добро. И Л.Н. говорил, какие письма получает от русских и какие с Запада:

— Все, что получаю оттуда: автограф, высказать мнение о Наполеоне и т.п. Там нет жизни, конец жизни. Не видишь ничего живого.

26. — Земельный вопрос — это первый вопрос, который из политических вопросов интересует меня. Ведь его можно решить в духе русского народа. Русский народ признает, что земля не может быть чья-нибудь. Дума это игнорирует вполне. Но решен будет этот вопрос, как русский народ его сознает, в скором будущем. Будет решен. Дума же делает то, чего желают лишь единичные крестьяне; но не следует забывать, что вся революция держится на недовольстве крестьян.

27. — Революция только тем и хороша, что указала на земельный вопрос.

28. — Говорят, я психолог. Но самоубийства я не понимаю. Никогда не был в таком состоянии. Мне ясно, что это делается из-за каких-то очень неглубоких чувств. Ведь если подняться в область свободы, так все это отпадает.

29. Разговор о свободе воли.

— Люди некоторые еще не дожили до этой потребности Бога. Если до нее дойдут, тогда не надо будет рассуждать, спорить о слове Бог.

30. — Чертков был бы губернатором, и был бы честным губернатором, а теперь с мужиками чай пьет. Все это потому, что дискредитированы правительство и церковь.

31. Л.Н. заговорил про Австрию, что было бы интересно спросить австрийского государственного человека, чем они объясняют жестокое обращение со славянами.

Я объяснил германской высокомерностью, презиранием славянской расы как низшей, сознательным немечеством и католицизмом Габсбургов, историческими традициями. В России таких исторических преданий не сознают.

Л.Н. сказал, что теперь в России хотят их пробудить, привить, но не удастся.

32. У Бирюкова был обыск, и будут его судить за распространение запрещенных сочинений Л.Н-ча. Губернатор за это лишил его места в костромском земстве, где Павел Иванович служил по части школ.

33. — Мне не нравится, когда мужики ругают попов. Это такой трюизм. Так же и наш брат, когда ругает правительство.

34. — Какое это суеверие, что люди — разумные существа. Нет, неразумные.

35. Михаил Сергеевич: В "Русском богатстве" статья Короленко о вас — интересна. Главное возражение, которое вам делает, — что вы описываете одних бар и крестьян, а не занимаетесь средним сословием, которое создало освободительное движение.

Л.Н.: Интеллигента? Но если правду говорить, он мне был всегда несимпатичен. Современники Некрасова, Чернышевский, Михайловский — они всегда были мне очень неприятны. Очевидно, не либерализм их меня отталкивал. Перед Герценом я всегда преклонялся, а здесь какая-то серединность, журнальная либеральность.

36. Софья Андреевна что-то говорила и заключила:

— Жизнь складывается не по нашей воле. Л.Н., в то время уходивший из залы, услышал, остановился в дверях и сказал:

— Великая истина.

37. Говорили о Боге. Бирюков вспоминал, как социалисты (Плеханов) отрицают всеми данными науки Бога православного, бородатого. Этого отрицают, а внутреннего Бога не знают и потому не могут отрицать. Чертков сказал, что цель «Круга чтения» — объединение религий, выразить, что общее во всех. Если прочтет "Круг чтения" китаец, скажет: это наше, и магометанин также.

38. Л.Н. заговорил о письме Loyson в "L'Aurore":

— Он пишет по поводу "Не могу молчать" и возражает против непротивления. Я нигде не встретил таких ясных возражений. Я был очень рад вставить их в статью (в "Письмо к индусу"). Первое — что существует закон борьбы (за существование) Дарвина; второе — что при непротивлении злые уничтожат добрых; третье — что любовь — слишком много, что нужна не любовь, а нужна справедливость.

39. Чертков: Кропоткин опровергает борьбу за существование в мире животных; утверждает, что животные существуют не борьбой, а любовью. Бабочек, кроликов все уничтожают, а они существуют.

Л.Н.: Это законы животных. Им человек не подлежит, а человек непременно должен подчиняться тому закону, который вытекает из его духовных свойств.

40. — У Пушкина стих лучше, чем у других проза. Только Пушкин может. Никакого усилия в стихах не чувствуется.

41. — Как эта Библия скучна — столько раз читал, не мог до конца. Что делается с религией, когда она закрепляется книгами!

42. — Ни в какой области знания не творится столько чепухи, как в самой важнейшей области — религии. Тут ужаснейшая бессмыслица.

43. Разговор о религиозном воспитании детей.

— Надо воздерживаться от каких бы то ни было внушений им и только отвечать на вопросы; иногда они бывают тяжелые, навеянные посторонними, со стороны, а надо отвечать на их искренние вопросы.

44. [Говорили о том, что яснополянские крестьяне хотят земскую школу вместо церковной.]

Я сказал, что земская школа будет вносить атеизм, который хуже церковного учения, основанного на зубрежке молитв, материалистическое мировоззрение и социализм. Гусев возражал на это, что именно церковность и воспитывает атеистов и что все же атеизм — отсутствие религии — лучше, чем внушение ложной религии. Не знающий религии будет ее искать, а такой удовлетворен, другой религии не ищет. Гусеву возражали, что обучением молитв внушается детям страх перед грехом.

Вечером, во время массажа Л.Н. сказал мне:

— Я не хотел вмешаться в ваш спор, за этим последовали бы длинные объяснения, но я скорее на вашей стороне. Они приписывают ваше противление земским школам — консерватизму с вашей стороны. Вы еще молоды, ваша национальность, воспитание еще удерживают вас, невольно заставляют вас интересоваться политическими вопросами. У меня же в моем возрасте политических мотивов нет, а есть одни религиозные запросы. Правда, в церковных школах учат религии такой, от которой народ отходит и к которой никак нельзя вернуться. Тут нужен переход к религиозному жизнепониманию, соответствующему современному мировоззрению. А выбор между церковной школой и земской равняется выбору между церковным учением и атеизмом, дарвинизмом, интересами социально-экономическими. Что за пятьдесят лет совершилось! Что теперь происходит в Китае и на моей памяти совершилось в России! В Китае еще теперь, наверно, ихнее церковное учение крепко держится, соответствует нынешней степени духовного развития народа, и тогда обучение его в церковном направлении хорошо. У нас же вопрос в том: какое учение вносит больше любви в жизнь. Несомненно, что настоящее — христианское вероучение. Церковные школы или земские — несомненно, что эти вносят более раздражения и озлобления. За время Николая I не было от его деспотического правления столько озлобления, как от нынешнего конституционного государственного строя. <...>

Просто Л.Н. свел наш спор к тому: какая школа воспитывает любовнее, и что надо стремиться к такой, которая будет больше любви вносить. Старая церковная неудержима, а новая земская, не та, она еще меньше любви вносит. А желательна вносящая больше любви.

Декабрь

1. [Булыгин рассказал сказку "О потерянной совести" Щедрина.]

Л.Н.: Остроумно. Но мне неприятно шуточное отношение к вопросам огромной важности.

2. Разговор о женитьбе. Л.Н. сказал, что ошибка — представлять себе, что от женитьбы делается жизнь легче, приятнее — напротив, тяжелее; и жениться — это надеть на себя хомут. Это только романы кончаются так: поженились и были счастливы. На самом же деле это начало новых больших страданий.

Софья Андреевна'. Но почему же тогда женятся?

Л.Н.: Потому что это потребность, которой человек не может победить.

Булыгин: Человек думает, что женитьба — рай, а это, в действительности, оглобли.

Л.Н.: Вот в том и дело, чтобы знать, что это оглобли. Новое тяжелое испытание, а не рай.

3. Вспоминали охоту на медведя и как медведь покусал Л.Н.

Л.Н.: Все забыл, совершенно забыл. Кто-то другой был... и медведя забыл...

Софья Андреевна вспоминала, как он говорил, что думал тогда: только бы глаз спасти, чтобы глаз не попал в пасть. <...>

— Теперь вспоминаю, — сказал Л.Н. — И как скоро это произошло! Это было одно мгновение, как я увидел бегущего на меня медведя и как тот уже повалил меня и грыз. Медвежатник прибежал с хворостиной в руке и закричал на медведя: "Что ты, что ты! Бог с тобой!" — и медведь убежал.

4. Л.Н. рассказал, что в Петербурге на собрании (славянском) говорили Бобринский и Роди— чев. Полицейский чиновник остановил произносивших речи, и они подчинились — замолкли. Л.Н. негодовал на такую покорность:

— Какое рабство, как к нему люди привыкли! Если бы я был литератор (журналист), я бы написал об этом. Полицейский чиновник решает, когда надо перестать говорить. Я бы не остановился.

Софья Андреевна: Вывели бы.

Л.Н.: А пока вели бы, я бы говорил, пока рот не зажали бы.

5. — Да, высшее сословие спело свою песню. Одна надежда на народ, на тот народ (ту часть его), который находится еще в положении детства, который еще не заражен ложными рассуждениями и суевериями.

6. Разговор перешел на A.M. Бодянского — старика, который сидит за распространение сочинений Л.Н. Какая жестокость и злоба должны быть, чтобы приговорить и посадить такого человека!

— Тут ответственность за это так разложится на многих лиц, что никто не будет виноват. От этого важно строгое неучастие в этом (в государственной службе).

7. Л.Н. о полученных письмах: понравилось ему здесь приводимое без подписи ("Это бывают самые лучшие письма"):

"Желаю от души доброго здравия.

Многолюбящий мир дедушка Лев Николаевич.

Ты один указываешь свет, а тысячи людей его загораживают и показывают вместо света тьму. Ты, как щепка в морских волнах: щепка в морских волнах не справится с своей силой, так и ты не справишься с тьмой.

Поступают к тебе письма с просьбой о помощи. Пошлешь пятьдесят рублей, все равно он из них пошлет Ивану Кронштадтскому три рубля и скажет, что это мне Бог дал. С понятием человек будет доволен тем, что показываешь нам свет, а остальное мы должны искать сами.

Сейчас тебя ругают, а со временем будут на тебя молиться и будут обирать тобой народ так же, как и Иисусом. Хотя легко, но и трудно жить людям твоего убеждения.

Христианин Пензенской губернии."

— Какие есть типы сильные! — сказал Л.Н. — Полный атеизм, вроде Вольтера.

8. Разговор о картинах, изображающих Христа, что они не удовлетворяют представлению о Христе.

— Они портретируют Христа по одному внешнему, они выставляют мне его тело вперед, а я по-духовному себе его создаю. Тело — мне все равно, пусть у него будет нос провалившийся — мне все равно.

9. Разговор о том, как теперь пишут ради денег и для чьих вкусов. <...>

— Жалко за свое ремесло, которое считалось почтенным. Как только деньги вмешиваются в дело творческое, делается самое гадкое.

10. Описано недавно в "Новом времени" посещение кем-то Эдисона. Эдисон — ученый, любящий свое дело, но не занимающийся отвлеченными вопросами, и business man*. На вопрос, что он думает о бессмертии души, ответил, что об этом ему некогда думать. О другом ученом, об Анучине, с которым Л.Н. говорил о науке,

Л.Н. сказал:

— Ему нисколько не интересно было, что я говорю, а просто, чтобы запомнить. Он того типа человек, у которого от себя внутренной работы никакой нет, а восприимчивость огромная. Анучин — мешок, который собирает все, что туда попало. Это мне интересно было профессора-ученого слышать, слышать его аргументы в пользу науки.

* Бизнесмен, деловой человек (англ.)

11. — У меня только есть одно хорошее — что я невысоко о себе думаю, что я конфужусь. <...> Слава есть наказание, очевидно, заслуженное. Как ее получишь, чувствуешь, как это тяжело, лишаешься простого отношения к людям. Лишаешься общения с людьми. Единственное качество, которое я в себе признаю, что я о себе никакого мнения — я всегда конфужусь.

12. [Спросили, читал ли Л.Н. второй том бирюковской биографии.]

Л.Н. ответил, что нет; в корректуре пересмотрел; волнует его:

— Чувствуешь, что недосказано, не все сказано, неловко, каждая подробность, эпизод вызывает целый ряд воспоминаний, не менее важных, но нет времени вспоминать и записать. В 80 лет есть свои неотложные, серьезные мысли.

13. — Раньше знали о Китае: чай, опий, — сказал Л.Н. — Теперь из Индии получаю троякого направления журналы: ведического, либерального, магометанского.

14. — Люди (Столыпин и компания) позволяют себе — и это с таким авторитетом — нарушать основы, уклад русской жизни. Если я этим горячо занимался, об этом писал, то потому, что слишком люблю народ.

15. — Чтобы решать общественные вопросы, есть один способ: перенести все на личное отношение к добру и злу мира, самому не участвовать во зле, так решаешь лучшим образом общественные вопросы.

16. Я говорил Л.Н. о том, что как ему не дает покоя разрушение правительством земельного уклада, строя русских крестьян, так и мне не дает покоя разрушение евреями народного быта.

Л.Н. сказал на это приблизительно то, что я недоверчиво, враждебно отношусь к известному народу, все члены которого не могут быть такими, как я говорю, дурными:

— Все мы сыны Божий. А в земельном вопросе — отношение правительства к известному учреждению. Если бы Робинзон на острове огородил землю, в том не было бы чуда. Это свойство человеческое такое; а тут народ, хотя и в малом круге, в общине, сделал землю общей, сумел высшее сделать, а ради воображаемой лучшей культуры обработки земли указывают на заграницу; у нас уничтожают это высшее. Народ ушел вперед, а возвращают его назад, как если бы обработка при общинном владении также не могла улучшиться. Как надо устроить, тоже не берусь решить, но возмущаюсь, когда разрушают установленный народом строй.

17. Софья Андреевна: По газетам с 1 января до 30 ноября 1908 года в России казнено 1116 человек — больше, чем за все царствование Иоанна Грозного.

18. Л.Н. сказал, что, чем дольше живет, тем ему яснее, что это суеверие — думать, будто возможно воздействие одного человека на другого. И сказал, что главное различие людей в том, что одни — религиозные, а другие — нерелигиозные. Как есть лошади серые и вороные, так и люди такие и такие. Есть такие люди, для которых вопросы религиозные не существуют. И отношение к тем людям совсем другое. Как к крестьянскому мальчику нельзя обращаться на французском языке, так и к ним нельзя обращаться с вопросами религиозными.

Затем сказал:

— Пусть человек над собой работает и через эту работу на других будет действовать.

19. Л.Н. рассказал, как к нему приходил потемкинский староста, старик 70 лет, жаловаться. Он поймал двух воров, а ему не дали награды, какая за это полагается, и он судится из-за получения ее уже десять лет с властями. Л.Н. ему объяснил, того ли ему нужно, ведь те воры — жалкие люди, и по дурному обычаю такие, какие есть; что не ловить, а приютить, накормить их надо. Старик послушал и сказал:

— Теперь я узнал, буду спокоен, — заплакал и с тем и ушел.

20. — Вспомнил я Столыпина-отца. Он недалекий был человек, генерал был, либерал, но он ужаснулся бы тому, что делает его сын.

21. П.А. Стахович о китайцах в Манчьжурии:

— Удивительно добродушный народ: нетребовательный, незлобивый, к обидам относились очень спокойно.

Л.Н.: Их сдерживает нравственно-религиозное чувство, которого у нас нет; нас сдерживает только насилие. Нравственно-религиозное чувство у нас в народе на наших глазах разрушается.

22. Разговор перешел на удобрение земли фосфатами, азотистыми веществами. <...>

Л.Н. сказал, что он старовер и что искусственные удобрения, в конце концов, ни к чему не служат, потому что цивилизация разрушает всякую нравственность и создает такую непроизводительную трату во вред, как табак, вино и вся деятельность этих господ военных. Так что если бы люди жили нравственно, то эти калий и фосфор ни к чему. Можно было бы обходиться и без удобрений, если бы люди жили все по нравственно-религиозным законам.

23. Л.Н. получает письма, в которых спрашивают: "Как это на свете так дурно устроено, когда есть Бог?" Не чудо, когда люди застреливаются, — это даже люди самые серьезные. На встающие перед ними вопросы они получают ответы, которые могут удовлетворить лишь детей. Это мировоззрение: есть Бог — Промысли— тель, — как же он допускает зло? Это низменное понятие Бога допускается православием, католичеством: Бог — Промыслитель, а не Бог любви.

24. Л.Н. (о Сютаеве): Основа жизни у него одинаковая с моей; его ответы точны и ясны. Мне совестно сказать, что он пришел самостоятельно к тем же истинам, что я. Один у него был недостаток: признавал авторитетность Священного писания, одинаково Старого и Нового завета, хотел их соединить. Надо рекомендовать прочесть его молодежи у Черткова.

25. — Как забастовки обличают отношение правительства к рабочим! Уж какое же право принуждать работать? Не хочу работать.

26. Софья Андреевна про картину Мясоедова "Сеятель": на ней сеятель-мужик должен представлять Л.Н-ча. Л.Н. возражал против того, что картина должна передавать размышления. Картина должна нравиться. Должна в ней быть видна любовь к тому, что изображает, как в картинах Орлова заражает зрителя его любовь к народу.

27. — Я с тем убеждением помру, что патриотизму, расовому национализму наступил конец. Избави Бог единения расового. Оно бы еще ничего, если бы народы были свободны. А так как у болгар — немецкий принц, у нас тоже, они пользуются патриотизмом для своих целей.

28. — Как прежде было суеверие чудотворца, так теперь суеверие устройства.

29. — Не могут участвовать ни в шайке Савицкого (известного разбойника Черниговской губернии), ни в шайке Романова (царя).

30. Говорил Л.Н., что нам следует делать то, что бы мы делали, если бы знали, что сегодня нас повесят. Тут ни картин бы не писали, ни палкой не махали (намек на Никиша), а если бы старуха стонала, ей воды подали бы, ее растирали бы. Самое простое, доброе дело.

— Тогда не было бы "Войны и мира" — сказал кто-то.

Л.Н.: Я об этом плакать не буду.

31. — Так, ни с того, ни с сего, люди не выдумывают никаких суеверий, а чтобы возможно было говорить хорошие слова и не чувствовать, что живем дурной жизнью. И потому чем дольше живу, тем больше боюсь всяких суеверий, Священного писания, из которого можно доказывать, что хочешь. Я чем дольше живу, тем яснее вижу, что мы, христиане, да, вероятно, все человечество, переживаем период, когда старые формы верования разрушаются: в истинное христианство никто не верит.

32. Сергей Львович говорил, как Гершельман дал повесить покушавшуюся на его жизнь больную, даже не дав ей выздороветь. Как градоначальник Рейнбот стрелял в человека, бросившего в него бомбу, — стрелял, когда того держали городовые.

Л.Н.: Рейнбот, Столыпин... меня удивляет: пропустить случай проявить кротость, прощение.

33. [Говорили о положении поляков в России.]

— Как же при таком нарушении человеческих прав толковать о таких мелочах, как введение земств, позволение самим заботиться о школах при обязательном обучении русскому языку, без пособия казны деньгами, введения польского языка в суды, администрацию? Можно добиться только, если говорить о корне вещей, а не о внешних проявлениях. Корень — русское государство. Тут бомбы или любовь. Или, наконец, прийти к истине, что люди — люди, что правительство не нужно и что середины нет.

34. — Я думаю (и решительно): мы стоим на пороге большого переворота, в котором Дума никакой роли играть не будет.

1909

Январь

l. — Я умру, а вы доживете, увидите, что это (декадентство) хуже Мессины*: распадется жизнь от отсутствия религиозного сознания.

2. — Я стою всегда, во всех отношениях за полную свободу и считаю, что правительственное стеснение несправедливо во всех отношениях.

3. Л.Н. говорил, что публика широка стала. Раньше был ограниченный кружок утонченнных интересующихся, а теперь все, кто в воротничках, все слушатели и ценители. Эту публику удивить надо. Отсюда имеют успех странности в музыке, живописи, литературе.

* Имеется в виду землетрясение, разрушившее Мессину в 1908 г.

4. Заговорили про книгу Н.Ф. Федорова. Л.Н. сказал, что это удивительная книга, но понять ее нельзя, что это вера в науку: наука делает громадные успехи на наших глазах (телефон); почему не верить, что через тысячу, миллион лет наука не дойдет до того, что восстановит облик (духовный и телесный) человека?

— Мне жалко Федорова. Человек он превосходный, превосходный был. Он со мной в хороших отношениях не был, даже в недружелюбных, враждебных, потому что взгляды были другие, а он был хороший человек.

5. — Я сейчас думаю о том, что всякого рода теории — это отсутствие религии. Потому что в религиях (во всех) одна и та же мысль, что все существует по воле Бога. Человек лучше Бога ничего не сделает.

6. — Пение — это хорошо, но такие пустяки в сравнении с настоящими задачами жизни: относится к ним, как один к миллиону.

7. — Самое великое качество — не иметь тщеславия. Если для того, чтобы достичь успехов в пении, нужно самое скверное качество — тщеславие, то пение — дурное дело.

8. — Я думал о том, что есть несколько подразделений, пользующихся чужим трудом, начиная с нас. Социалистам следовало бы делать эти подразделения: 1) помещики, капиталисты пользуются грабежом, 2) военные, администрация делают дела, вследствие которых люди могут пользоваться грабежом. Эти люди не стыдятся совершения самых отвратительных злодеяний. Я низкого мнения о профессорах, но нельзя сравнивать (с ними) судебных администраторов и военных.

9. — Когда доживешь до 80 лет, как удивительно, что держится это удивительное суеверие, что необходима военная служба. Какая это страшная сила — традиция, гипноз! Чем большинство людей руководится в жизни? "Все так". Тех людей, которые своей головой думают, так мало. Военная служба (государственное устройство) — одна из этих вещей: "Все так".

10. Л.Н. — не соблюдающий приличия учтивый западник, а простодушный, сердечный, задушевный русский человек и ведет себя участливо, а не холодно. Его правило: быть самим собою, а не тем, что требует общество.

11. — Стараться, чтобы я умел перенести все, что мне делают. Тут есть особенная в том радость: случай добром отдать за зло. Это утонченное духовное наслаждение, а мысль: "Не противьтесь злому" — совершенно справедлива, это прямое практическое применение. Теперь каждый малый хочет всех учить, о себе ему заботиться нечего: это уже решено, что он хорош. Это главный недостаток: "Я буду других учить". Сам себя высоко ставит. А все в том, чтобы на себя смотреть как на требующего исправления.

12. Л.Н. сказал, что на днях читал что-то декадентское — гадость. Декадентство — не литературная форма, а невоспитанность. Чего не знаешь, не будешь описывать...

13.Архиерей тульский Парфений приехал в Ясную в сопровождении келейника-проводника, исправника, пристава, двух урядников <...>.

— Я говорил многое архиерею, но одно не сказал про его деятельность: что проповедь религии — или величайшее добро или величайшее зло. Середины не бывает, — сказал Л.Н.

14. Л.Н. (о Руссо): Он был в те времена против избирательного правления, потому что люди (избиратели) делаются рабами избранных.

15. — Хотят приехать Гольденвейзер с Сибором — и хорошо, и нехорошо. Музыка очень волнует меня.

16. Замечательно, что Л.Н. не сохранил ни одного из своих стихотворений. (Некоторые сохранены случайно другими.) Не хотел подавать дурной пример, сам будучи против стихотворства.

17. Л.Н. сказал, что люди, которые уверены, что они хорошо знают, в чем назначение всего человечества, какое надо установить общественное устройство, не стараются узнать, в чем назначение их собственной жизни.

Февраль

1. У Л.Н., вероятно, был обморок.

— Такое просветление на меня нашло. Близость естественного перехода, смерти. Так хорошо! <...> Никакого сердца нет, есть духовная жизнь и смерть. В мои года естественно чувствовать близость смерти. Теперь особенно ясно чувствую, что пора умереть, что мне уже не здесь место, и хорошо так. В Псалтыри, помните, сказано: человеку века семьдесят лет, а крепкому — восемьдесят. Вот и мне восемьдесят.

2. Я рассказал Л.Н. про письмо ко мне близкого ему М. Schoop. Он, между прочим пишет про разговор с Клемансо, который восторженно говорил о Л.Н. и сказал: "Если Вы его еще увидите, скажите графу Толстому, что посеянные им семена вовсе не пропали во Франции".

А о «Круге чтения» пишет, что он для него — ежедневное чтение: "Я действительно не знаю ни одной книги, которая была бы мне так дорога или, точнее сказать, принесла бы мне большую пользу. Это чтение входит в мой окончательный распорядок дня, я часто читаю ее и моей жене вслух".

3. Л.Н. о письмах, им получаемых:

— Теперь преобладают сочинительские. Все хотят писать, особенно стихи. Болезнь литературой, а особенно стихотворениями.

4. — Арцыбашев думает: "Все сойдет". Старые — Гоголь, Грибоедов — отделывали и все не были спокойны: "Эх, не то!" Неряшливость работы мешает художественному впечатлению — единственному оправданию художественного произведения.

5. Л.Н. вспомнил новейшие письма Петерсона к нему:

— Он брызжет злобой ко мне.

Софья Андреевна: За то, что ты против науки, а у него наука — вера.

Л.Н.: А когда его знаешь, это добрейший человек.

6. В разговоре о новом и декадентском в искусстве Л.Н. сказал:

— Игнорирование всего того, что сделано раньше. Надо усвоить это и пойти дальше. У Грига мне нравится его оригинальность.

7. Л.Н. тронут письмом Лойцнера к отцу. Лойцнер отказался от военной службы и сидит, за отказ надеть военное платье, восемь дней в карцере. И т.к. на него насильно надели военное платье и зажимали ему рот, когда он говорил о своих убеждениях одевавшим его по приказу солдатам, то против этого насилия он решил протестовать отказом от еды и питья.

8. — Самая страшная болезнь — вера в докторов.

9. Софья Андреевна прочитала Л.Н-чу из "Русского слова" слова Куприна о нем: "Может быть, держа в своем столе такие свои работы, как "Хаджи Мурат" и не пуская их в свет, он держит мысль показать нам уже после своей смерти, какая у него была сила, и эти последние вещи его — какой-то там "Круг для чтения", какая-то маленькая мудрость на каждый день, покажутся совершенным пустяком, оттеняющем его настоящее величие в художественной вещи".

Л.Н. просил Софью Андреевну не читать это и затыкал себе уши.

10. Досев принес новый номер болгарского журнала "Възраждане". Л.Н. просмотрел его и заметил:

— Только и есть единственный журнал в нашем духе.

11. — Как это "Възраждане" — болгарский журнал — характерно: есть порода (славяне), более доступная христианским идеям. Англичанин мне пишет, что читает лекции о христианских мыслителях и таких, как Эмерсон, Чаннинг, Амиель и я, и спрашивает: "Христос божественен ли?" Он смешивает божественное учение и божественное происхождение. Это характерно для англичан: оставание в этой неопределенности, угождение и тем, которые верят в божественность Христа, и тем, которые не верят. Нечего ему и отвечать.

12. Л.Н.: Я всегда относился к магометанству с уважением. Магометанство, какое оно есть, в сравнении с церковным учением, гораздо выше.

Досев: Почему магометанство могло больше повлиять на людей, чем церковное учение?

Л.Н.: Приложение магометанства к жизни не требовало такого коренного переворота жизни, как приложение христианства.

Досев: В магометанстве мало обрядов.

Л.Н. на это сказал, что магометанство позже христианства появилось и не повторило некоторые его ошибки; что есть в нем хорошие стороны. <...>

Л.Н.: Читал нынче Коран. Нехорошо. Все это приурочено к пророку, событиям того времени, войне. Пришло мне в голову, почему магометане лучше христиан. Потому что Магомет допускает войну с неверными откровенно.

13. Были Чертков с Калачевым, который, отсидев в тюрьме за распространение запрещенных книг Л.Н., с месяц живет у Чертковых— Завтра отправляется опять в путь разносчиком книг.

14. — Во мне никакие болезни не возбуждают такого сострадания, как душевная болезнь, потому что с душевнобольным никакого общения нет, которое со всеми другими больными, умирающими возможно, — сказал Л.Н.

15. Л.Н: До какой степени интересно в "Былом"* описание декабриста Каховского. Все это для славы людской. И Рылеев, и Пестель, о которых нельзя без уважения говорить: они ведь были казнены.

Чертков: Ведь не все же декабристы были тщеславны.

Л.Н.: Все. И как у наших революционеров, и у них идея — Дума, а в Думе диктатор Трубецкой, который перед Николаем на коленях стоял: "Государь, пощадите!"

* "Былое", 1906 г., NN. 1-2.

16. Л.Н. (о Лозинском): Рекомендую вам всем его книги. Он враг либерализма, парламентаризма и интеллигенции. Интеллигенция — только новое сословие, которое займет место капиталистов, чиновников.

17. Сергеенко рассказал про Париж, куда ездил устраивать издание международного альманаха "О Толстом" что там правительство против смертной казни, а общество за нее. У нас наоборот: у нас правительство за смертную казнь.

Л.Н.: Но и общество; трудно сказать (кто больше).

18. — Ох! Книг столько выходит! Тонет в этом море всякая книга.

19. [Приехал Вайсов, татарин из Казани, продолжатель дела своего отца, основавшего "Божий полк".]

Вайсов: Мы поглощены борьбой с правительством — притесняют нас. Отец был очень умный. Он говорил правительству: "Вы — антихристы, поступаете не по Евангелию".

Ваисовцы — Божьего полка приверженцы (их несколько тысяч) — не признают духовных лиц, мечетей, властей, военной службы, податей. "Светских властей никаких не должно у нас существовать, мы только стараемся узнавать и наблюдать Божий законы", — сказал Вайсов.

Л.И., прощаясь с Ваисовым, сказал:

— Распространяйтесь, растите, процветайте, всей душой желаю вам. <...> Я чем дольше живу, тем яснее вижу, что в жизни только добро. Насколько исправляешься, настолько чувствуешь то добро. И как у вас говорится: "Ад в каждом человеке, в себе". Это мне приятно слышать, что вы говорите о войне: что война нужна внутренняя, сама в себе, а не убийства.

20. — Я нахожу: что повиноваться правительству — что повиноваться разбойничьей шайке. Правительство — это безнравственный кагал.

21. Ф.А. Страхов кончает раскладку "Свода"; по его заявлению, осталось на месяц работы. <...> Цель "Свода" — дать возможность всякому желающему найти мысли Л.Н. о том или другом вопросе в одном месте.

22. — Мне теперь это ясно, какое зло — богатство и обилие знаний. Я всегда поражаюсь на ученых, профессоров, что у них такая масса знаний. Они, как набитый мешок, а простых вещей не могут понять. И, как это ни странно, я к ним отношусь, как к детям. Говоря с ними, я боюсь, что они не поймут самое простое, самое важное.

23. [На вопрос: значит, все дело только в любви, в самоусовершенствовании?]

— Да, это начало во всем и во всех. Но я чувствую по мере роста, что мое тело меня отделяет от окружающих. А вот любовь дает возможность разрушить эту оторванность, это ограничение.

24. — Мне кажется, что метафизика нужна. Один философ говорил, что истина открывается людям с одной стороны метафизикой, с другой — религией. Нужно только, чтобы первое и второе было просто и ясно. Религиозные истины должны быть настолько доступны человеку, чтобы их могла понять Параша (дурочка, пастушка в Ясной Поляне).

25. [Л.Н.читал Вивекананду.]

— Он разъезжал по разным местам и говорил речи. Очень хорошо. Одно только плохо, что он старается оправдать идолопоклонство браминов, хотя он этому идолопоклонству придает духовный, тонкий смысл. Я и на нем вижу справедливость мысли Канта о том, что, если человек в детстве воспитан в известных суевериях, в старости он, желая их оправдать, становится софистом этих суеверий.

26. — Удивительно, как люди могут жить, не принимая в расчет смерти. Игнорирование смерти (нынче общее) должно перестать.

27. [На вопрос: как сделать, чтобы зажечь в себе свет?]

— Он уже в каждом человеке есть. Как в дурном, самом развращенном, так и в хорошем, а нужно только разжигать его. Проявлению его мешают страсти. Свет во всяком человеке есть, надо напрягать усилия, снимать то, что его скрывает.

28. — В области хорошего, духовного есть только одно хорошее: духовное. Сюда нельзя примешивать красоту, поэзию. Некрасова-поэзия — это совсем не поэзия.

29. [На вопрос: вы равнодушны к морю?]

— Равнодушен. Вещественный предмет.

30. — Виктор Гюго — это серьезная сила, такой и Герцен (его роман "Кто виноват?", "Былое и думы"). У них есть известная духовная энергия, их особые требования, которые драгоценны. Они есть у Диккенса, Достоевского, Шиллера. У Достоевского есть путаница, у него нет свободы, он держится предания и "русского, исключительного". Он связан религией народа.

31. — У меня горячая любовь к Ламеннэ. Он был священником, а перешел на искание истины и правды жизни. Вот это для меня дороже всего. А приписывание важности тому, что вы говорите: романам, поэмам, "Власти тьмы"... как только оно соприкасается с действительно важным, — теряет значение. Почему же нам всем дороже всего Евангелие? Вот вам искусство: притчи, сознание Бога. И как я буду любить описание, как он ходил по лесу и целовал ей руку? Это неважное. Приписывать этому важность — это слабость высших классов, которые оправдывают ту жизнь, какую ведут. Человек не может без искусства жить, как без пищи. Но как пищи приписывать особую важность, стараться чем слаще есть — нехорошо, так и этому: поэзии, красоте. Чем меньше пищи, чем она чище, тем лучше, так и искусство.

32. — Искусству приписывается особое значение: искусство как что-то высшее. Что такое пища — знаю, а что такое гастрономия — не знаю. В наше время "высшее" искусство дошло до того, что оно само себя уничтожает. Этот упадок есть и в науке. Мы только что читали Вейнингера; этот упадок искусства и науки начался давно. Теперь стали предъявляться высшие требования жизни, и занятие поэзией теперь неудобно. Прежде секли и поэзией занимались. Это искусство утонченное обречено на погибель. Оно возникло среди классов, живущих самым уродливым образом, в том сословии, которое жило отвратительною жизнью. Так как в этом мире начинает появляться высшее — оно (искусство) гибнет.

33. — Эти явления, то, что мы называем настоящим искусством (песни, сказки, басни), это все хорошее. Романы пошли оттого, что богатым было нечего делать. Одни писали, другие читали эти глупости и думали, что они — себя не исключаю — занимались очень важным делом. Я не понимаю, как эти мои мысли могут быть кому-нибудь непонятны. У нас, в России, ста миллионам это искусство недоступно.

Софья Александровна и Софья Андреевна: Это несчастные люди, которые не могут Пушкина читать...

Л.Н.: Я никого не считаю несчастным. Этим ста миллионам людей оно не нужно. Им забавляются богатые. Представьте себе, что вы любите играть на тотализаторе или пьете шампанское и говорите, что жалеете, что все не могут пить шампанское, им воодушевляться к добрым чувствам, красоте.

34. Л.Н. о какой-то книге Гюго, в которой читал, что есть три довода за смертную казнь: устранение, возмездие, устрашение. Ни один из этих трех не осуществляется.

— Я думал, — сказал Л.Н., — что от чувства мести люди освободились, а его юристы приводят. Но я еще в университете спорил о возмездии.

35. Разговор о смертных казнях, об одном из доводов за них, что они устрашают.

— Массовые смертные казни, — сказал Л.Н., — как во время Французской революции и нынешней, в близком времени затушают, а в более далеком — увеличивают преступления.

36. — Ах, не люблю я стихов! Вот Виктора Гюго — до чего люблю его прозу, всякую строку смакую. Дошел до стихов — не могу читать. Сейчас виден умысел — ненатурально.

37. Читали вслух письмо Максимовича, сербского переводчика, — "О присоединении Боснии":

"Когда у нас появилась в печати статья Льва Николаевича о Боснии и Герцеговине, некоторые газеты и журналы отнеслись к ней отрицательно, шаблонно, упоминая об утопиях и т.д. Теперь же, когда европейские правительства, не исключая и русского, поступают относительно сербов совершенно так, как это было сказано в статье Льва Николаевича, т.е. правительства — волки, защищают волка — Австрию, а не ягненка — сербский народ (Сербию, Боснию и Герцеговину) — теперь те самые газеты осуждают волков словами, доводами и приемами, взятыми прямо из статьи Льва Николаевича и ее идеологии. Будучи вообще бесконечно отдалены от отрицания государства, они теперь по опыту убедились, что корень наших бедствий лежит именно в существовании государства".

Март

1. Разговор об Индии, о порабощении Индии.

— Те, кого можно подкупить, те попали в порабощение, себя порабощают. Тамбовский крестьянин — вряд ли есть у него корова, лошадь, а на книжки есть. Такого не поработишь.

2. [О Гоголе.]

— "Невский проспект", "Записки сумасшедшего" — это очень хорошо. <...> Научное у него все очень плохо.

Л.Н. не любит Гоголя за восхваление российскости. <...>

— Как это странно: Гоголю памятник хотят строить. Гоголь с первых слов в своем завещании просит, чтобы ему никакого памятника не строили. Много у него прекрасного, но самое прекрасное для меня — это "Коляска", вещица: нет ничего лишнего, закончено все, с добродушной сатирой и смешно до невозможности.

3. У Л.Н. разболелось новое место: на вене икры.

— Как это скучно, — сказал Л.Н. — Нет, не скучно, все это хорошо, — убежденно поправил он свои слова, вероятно имея в виду возможность тромбоза сердца, мозга. Расспрашивал про дальнейшее течение болезни и все возможности исхода.

4. — Господи, зачем люди романы пишут? Мы все под чарами эстетики. Философия Гегеля произвела на нас такое впечатление, что мы бессознательно иногда гегельянизируем. Не всякая этика — этика. Должно не подтягивать под это все, а только христианскую этику.

5. [О книге Грабовского.]

— Он очень оригинален; у него мания величия; он говорит, что открыл истину, которая тысячи лет известна. Наряду с утверждениями, с которыми я не согласен, есть у него глубочайшие истины. Он в высшей степени религиозный.

6. [Молодому польскому литератору Чекальскому.]

— Полякам следует перестать быть "поляками" и социальный вопрос решить по Генри Джорджу.*

* Чекальского, возвратившегося из Ясной Поляны в Варшаву и начавшего печатать свои беседы с Толстым — арестовали.

7. По поводу Санина Л.Н. сказал:

— Ничего тут нового нет. Понижение человека до животного, это талантливо описано. Но нет более духовной жизни. Животная — довлеет себе. Это невежество: они знают всех — Дарвина, Маркса, но они не знают, что делали в области духовной Будда, Эпиктет — это им все пустяки. Я нынче не выдержал: получил письмо — "Напишите, что такое..." Я ответил — это самоуверенность или невежество. Радий, астрономия, происхождение человека — это есть чепуха, которой набивают головы и дают человеку самоуверенность, что он что-нибудь знает, а он не знает ничего. А это понятно, потому что так много этих знаний, человек весь поглощен ими, так что не отдает себе отчета, что нужно другое.

8. — "Большой свет" — не маркизы, бароны, а миллионы, народ; их религиозно-духовный полет не тяготит необразованность и физический труд. Напротив, образованные люди должны пробираться через образованность. Я теперь читаю французскую книгу, где пишут о крестьянах, что нагибаются в работе над землей и не в состоянии понимать высшее.

9. [На вопрос: чем объяснить самоубийства?]

— Причина очень проста: отсутствие религии. Та форма религии, которая существовала, с необычайной быстротой уничтожается — и как уничтожается: остается только внешняя, обрядовая сторона, а содержание, что руководило (людьми), то исчезает. Детей, молодежь надо воспитывать не к тому строю жизни, который отживает, а к будущему. Когда они вырастут, то он будет.

10. Говорили о том, что в деревнях атеизма еще не замечают, а среди фабричных — да.

— Те самые, которые внушают анархизм, еще более лишены религии, чем те, которые держатся старинной, суеверной православной религии. (В православии есть и христианство.)

11. Л.Н. вспомнил, что читает Гоголя и Белинского письмо к Гоголю. У Гоголя-то очень грубая религия, но была, он искал, а у Белинского никакой религии не было. Д.Д. Оболенский процитировал слова Белинского о Гоголе.

Л.Н.: Это говорил тот Белинский, у которого религией была гегельщина, чепуха, которую Илюшок пятилетний мог бы раскритиковать. А из этого (Белинского — Гегеля учения) вышли нынешние деятели.

12. Заговорили на тему о будущей религии народа.

— Она в народе уже есть, зарождается. Сергей, тамбовский крестьянин (бывший здесь около трех недель тому назад), у него сознание нравственного закона на основании религии; эти из народа не безнадежны.

13. — Народ еще лучше (чем интеллигенция) тем, что он во что-то верит. Страшнее те интеллигенты, которые в церковь ходят и не верят: они внушают этому несчастному народу (внешние обряды). Это самые вредные.

14. — У крестьян сознание несправедливости, ненависть и зависть растут. Раньше смягчалось тем, что верили, что это от Бога так учреждено. А теперь чувство зависти вызвано еще, в высшей мере, тем, что революция была подавлена, что ничего из нее не вышло, что все это напрасно было; теперь только много безработных, нищих. Но это сознание не подавлено; ненависть только сильнее.

15. — Недавно было письмо — оно трогает меня — священника в пользу православия; они так твердо верят, что не допускают споров о вере. <...> Нам трудно понять, как можно верить в православие, а уж в католицизм с непогрешимым папой... А наш Соловьев туда залез.

16. Л.Н-чу рассказали о суде над крестьянином, убившим дядю. Дядя гнался за ним, он поднял по пути кол и ударил его по голове. Тетя простила его. Председатель суда не внимал, потому что есть такая-то и такая-то статья закона, требующая суда.

Л.Н. сказал, что чем старше становится, тем явственнее ему: это форма отжившая — государство, а что если "останется жив", напишет о ней. Собственно, есть один закон, закон Божий, и на нем основаны отношения людей, а они в угольный камень кладут самую глупую статью.

17. Л.Н. получил письмо от одной матери, пишет: отец — магометанин, она православная, два сына. Они оба хотят перейти в магометанство.

Л.Н. говорил, что ему, задумавшемуся над этим письмом, многое выяснилось:

— Магомет постоянно приводит Евангелие. Христа не признает Богом и себя не выдает за Бога. У магометан нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк Его. Нет никаких догматов, никаких таинств. Что лучше: православие или магометанство? Для меня ясно, что магометанство лучше.

18. Л.Н. говорил, что как человек развивается, так и религиозная основа: она в ведах, таосизме, буддизме, христианстве, магометанстве — основа религиозная одна. Она со временем все идет к упрощению и единению.

19. Булыгин сказал, что православие еще лучше, чем другие церковные учения; если отбросить обряды, догмы, то молитвы — умилительные, возвышающие, успокаивающие, трогательные, и что православие для верующих в него есть духовная пища.

Л.Н.: Это закрывает сущность религии. Я думаю, что у них внешняя форма, нет внутреннего. Религиозное умиление с истинной религиозностью мешать "два этих ремесла есть тьма охотников, я не из их числа". Настоящая религиозность — любовь. Когда Новиков говорит, что отбоя нет от нищих, прохожих, режешь куски хлеба — у самого недостает, а все-таки дашь, когда есть тут лишение себя нужного, разве тут нет отрады?

20. Л.Н. продиктовал ответ "польке", упрекавшей его, что он написал о Боснии, а о их Польше не пишет:

"Мысль моя состоит в том, что избавить польский народ от его порабощения и дать ему свойственное всем людям благо может никак не борьба насилием с насильниками, не покровительство насильнических держав, как Россия и другие, но вступление на тот путь истинно христианской жизни, при которой все люди признают себя братьями и потому свободными. Свободу дает только любовь, религиозная любовь; любовь же только тогда любовь, когда непременным условием ее есть неупотребление насилия, т.е. непротивление.

Разделение и угнетение Польши всегда возбуждало во мне величайшее негодование. Спасение от него, думаю, есть одно то, чтобы поляки перестали бы считать себя поляками, а считали бы себя братьями всего человечества. Я думаю, что такая мысль и деятельность особенно свойственна славянским народам, и такому народу, как поляки, которые перенесли такие тяжелые испытания".

21. — Мужик думает своим умом, а у профессора нет ничего своего, своего ума нет. В Европе — парламент. У нас Дума — кулуары, фракции, резолюции. В Европе железные дороги, частная собственность. И нам надо сделать то же: своего ума нет. Это рабское подражание. Один козла доит, а другой подставляет решето и с особенным старанием держит его. Это Дума, — говорил Л.Н.

22. — Женитьба, что она прибавит? Что будет помощница в жизни? Это одно из самых распространенных общих заблуждений. Это такая редкость, как выиграть 200 000, т.е. не проиграть их, всю жизнь. Чертков уже, кажется, как счастливо женился, а что же? Разве она ему помощница в том, что главное в жизни? Помощников можно найти так, не женившись.

23. Л.Н. говорил, что у него были замыслы большой художественной работы, но готов ее сократить и писать лучше сказки и разъяснения религиозно-нравственного учения для народа.

24. Л.Н. говорил о внуке Мише, хотевшем идти в кучера, только бы не учиться. Л.Н. сравнивал жизнь крестьянских детей-пастухов — куда она выгоднее для самобытной мысли, душевной работы, чем жизнь гимназиста.

25. — Как только человек начинает жить религиозной жизнью, так он бросает мясо, вино, табак.

26. Говорили о современных произведениях искусства, в том числе о живописи:

— Если бы они провалились сквозь землю, ничего бы не потерялось, так как то, что в них хорошего, перевешано тем, что в них дурного.

27. — Порнография — это одна сторона прессы, а другая — возбуждение к убийству и злобе.

28. Л.Н. спросил, видели ли письмо крестьянина против смертной казни. Как ясно, коротко и неотразимо для всех тех, которые исповедуют христианство: "Уважаю и приветствую заявивших и заявляющих протест против смертной казни, ибо отнимать жизнь вправе один Бог. Законы будут уважаемы только тогда, если они будут не противны Богу и его заповедям. Преступника наказывай, но не отнимай у него дара Божия — жизнь. Еще раз приветствую всех протестующих против смертной казни. Крестьянин Вельского уезда Вологодской губ. г. Вельск Н.Е. Зенков".

29. — Я писал недавно молодым людям, желавшим отказаться от военной службы и оправдывавшим свое повиновение, что несравненно больше вреда делает оправдание своего греха, чем если бы служили и не оправдывались; а оправдание общего греха гораздо чаще встречается, чем личного греха.

30. — Мальчик 16-ти лет, пришел к матери и говорит, что он не может учиться; пусть даст ему три рубля, и он наймется в конюхи. Будет доволен и со временем будет наездником и, может быть, со временем будет философом, — добавил Л.Н.

Софья Андреевна возразила, что этот мальчик любит хорошо одеваться, что он франт.

Л.Н.: Каждый человек — центр, из которого выходят во все стороны бесчисленные радиусы. Люди выбрали некоторые из них и мальчика толкают по этому направлению.

Софья Андреевна опять возражала.

Л.Н.: Драгоценное время пропадает; когда, наконец, выбьется к своему, тогда уже остались малые способности.

31. — Мне хотелось бы написать, как теперь и искусство, и пахота, и общение людей дошло до необычайной легкости, и, несмотря на это, так как нравственное состояние низко, благосостояние рабочего народа не улучшается, а ухудшается.

32. — Самое большое изменение на моей памяти — газеты: прежде дворяне не все читали, а теперь мало который мужик не читает.

33. Л.Н. опять, как и вчера, говорил про свою работу, что он никого не убедит. Все скажут, что они это знают: "Старое непротивление", но он не может не разъяснять людям, в России и везде, переставшим верить в законность порядка вещей и не имеющим, вместо разрушающейся церковной веры, никакой новой основы,— эту основу им указывать. В народе уже есть новое жизнепонимание, уже есть в начатках здесь и там.

34. — Надо сказать, что для того, чтобы переносить несправедливость, надо верить, что так должно быть, а вера эта — что Бог так устроил — вера в царя в последнее время пропадает: "Мне с детьми есть нечего, а они конфеты едят". У нас это резко выразилось. В Англии, Америке это искусственно скрыто, в мягких рукавицах давлено. Дела совершаются не потому, что есть законы. К Ротшильду, царю раньше было уважение, теперь — презрение.

35. Из "Круга чтения": "Добрый человек — это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, а злой наоборот. Не прощай себе, и тогда будешь в состоянии прощать другим". "Человек добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом".

36. — Это такое важное дело, чтобы дети (во всем) видели правильное отношение. <...> Когда родители внушают детям, во что сами серьезно не верят, это большое преступление. Великий Кант сказал, что детей надо воспитывать не к тому складу жизни, который существует, а к тому, который наступает, будет. Прогресс материальный — шоссе, электрические дороги, прогресс духовный — богоносцы с иконами или христианское учение добра. Религиозное сознание человечества должно прогрессировать также. А если ты не идешь за ним, если не будешь двигаться с религиозным прогрессом, ты останешься дикарем. Прогресс — во всем, а в духовном не виден. Религия — она движет все человечество, а если движет, то и она движется.

37. — Общая военная повинность, с точки зрения правительства — страшная ошибка. — И Л.Н. рассказал, как на днях присел к стражнику, стал разговаривать с ним: "Зачем вы служите, ведь это скверное дело?" — "Как же, получаю 35 рублей". — Он — 35, Столыпин — 35 тысяч, таких людей столько (которые охотно нанимались бы в солдаты).

38. — Я думаю, разделение между властвующими и подавленными — прежде сознавалось, что так должно быть, а теперь чувствуется подавленными, что так не должно быть и что те никакого права не имеют властвовать — ненависть к ним. И это положение не может долго продолжаться.

39. — Для человека, живущего духовной жизнью, старость — благо. Минувшее отошло, будущее не так беспокойно.

40. Я сказал Л.Н-чу, что, думаю, что он слишком низко определил число людей, живущих духовной жизнью: один на тысячу.

Л.Н.: Ох, не думаю. Вы оптимистично смотрите. Не хочу хвалиться: о себе знаю, что я духовной жизнью живу только в самое последнее время, и то временами. Корыстолюбие уже давно поборол, а то влияет на меня соображение, что скажут другие обо мне, похвалы, мнение других обо мне. — И Л.Н. стал говорить, что духовная жизнь у революционеров — действовать так, чтобы их одобряли те, мнением которых они дорожат. — Духовная жизнь только та, если все люди будут тебя порицать за нее, а ты будешь так действовать. Таких людей все больше и больше будет со временем, но теперь их нет. Мы склонны обманывать себя. Делаем для славы людской, для одобрения людей, мнением которых дорожим, а принимаем это за духовную жизнь.

Апрель

1. — Шоссе уже есть и железная дорога, а закон Божий преподают один и тот же, как тысячу лет тому назад. Если уж быть правительству, то его задачей должно быть преподавание религиозно-нравственного учения: Сократ, Будда, Эпиктет. Это то, что приемлемо для всех народов.

2. — Хуже православия нет. Я недавно сказал, что магометанство выше. Православие — чепуха. Протестантизм — выше православия, а католичество? — там признай один догмат, одну глупость, что папа непогрешим, и тогда все логично, осмысленно.

3. — У славян чувство патриотизма сильное, надо с ним бороться. Оно ведь ведет к порабощению и самими себя. Если сами не будут порабощать себя, никто поработить их не может. Есть естественное влечение к своему народу — у меня к русскому — хотя я стараюсь не быть русским, а христианином. Патриотизм вреден.

4. — Забвение в старости — это очень приятно. Забываешь, что было, и нет будущего. Следовательно, все сосредоточено в настоящем, где и происходит вся жизнь, и оттого прелесть старости.

5. [В разговоре привели какое-то стихотворение Пушкина о старости.]

— Какой молодец Пушкин! Он говорит, как мы все говорим, только лучше и красивее. Это единственный поэт, в нем нет усилий и напряжения в рифме и ритме. В нем можно найти отзвуки на все, что мы чувствуем; и с таких молодых лет он стал уже все понимать.

6. Л.Н. говорил, что занимается Конфуцием, что он хочет написать о его учении.

— Имеете понятие о жизни Конфуция? Он служил при дворе и потому много внимания в учении своем уделил тому, как управлять народом. Это я пропускаю. А общее всемирное значение имеющее нравственное учение излагаю. Я думаю, что китайцы потому так высоконравственны, что в учении Конфуция нет сверхъестественного; не приходилось им (в этом сверхъестественном) разочаровываться.

7. — Этот патриотизм ужасен! Люди сбиваются. До чего это комично: немец считает свой патриотизм доблестным, чех — свой. Половина государственных бюджетов идет на вооружение.

8. Л.Н. сегодня много работал — писал о Конфуции, о Китае, читал законы Ману, Чунг Минга:

— Самая древняя книга китайская — священные книги половины человечества. У китайцев государственные законы вытекают из религии. Все подробности государственных законов написаны религиозными учителями. Моисеев закон — это ничто в сравнении с китайскими законами.

9. — Искусство, политика дошли до тупого угла: дальше некуда. Публика удесятерилась. Во всем потрафишь на вкус читателей (т.е. что можно писать, что хочешь).

10. В газете от 7 апреля: "Японское правительство издало от имени микадо декрет, воспрещающий обращение в империи сочинений Л.Н. Толстого". Причиной этого гонения является, по выражению декрета, "деморализующее влияние сочинений Толстого на юношество".

Л.Н.: У них вера в государственность сильна.

У них идеал — германский империализм, Акбар*.

* индийский, мусульманский император.

11. Дочь К. Разумникова не хочет паспорта, метрического свидетельства.

— Есть вещи, более противные христианскому сознанию, совести, чем паспорт: что на тебя стирают, выносят нечистоту. Верно, что два требования первенствующие; обходиться без прислуги и вегетарианство. Это очень много значит — сознавать, что пользование прислугой и убийство животных — дурно, что это не должно быть, что если это делаешь, то виноват.

12. — Очень трудно без прислуги. Есть религиозное отношение к детям — можно жить без прислуги; нет — тогда это неприятность. Но грех придумывать, что есть какие-нибудь условия, в которых держание прислуги перестает быть грехом.

13. Разговор о женщинах и мужчинах, о женском равноправии, сравнивали их.

— Я думаю, что надо совсем устранить это сравнение. "Мужчина умнее, сильнее" — это соревнование с правами мужа. Мне кажется, женщинам надо сказать, что они в тех правах не нуждаются, что они стоят выше тех прав. Любовь выше ума. Совокупность всех этих качеств составляет человека, а пропорция разная. Взвесить их нельзя (у этого выше художественные способности, у другого — ума, любви).

14. [Об образовании детей.]

— Не желайте образования! Тут ничего особенно хорошего нет; лучше, когда серьезные вопросы слышит. Такой маленький ребенок нравственно совершенен (не лжет, всех людей принимает за добрых). Танечка была такая, теперь уже попортилась. Есть способы выучиться: будет читать. <...> Есть постепенность, что важнее, и прежде надо читать жизнь людей: как живут китайцы, калмыки. <...> Брема "Жизнь животных" не для детей. Брем — тут материальная область, дарвинизм, борьба за существование. Это в духе нашего времени. <...> Крестьянам узнать, как живут богатые классы, детям богатых классов — узнать, как живут бедные; им надо в деревне пожить, чтобы жизнь бедных узнать. Интересно описать, как живут люди по тюрьмам, по монастырям. Нужно описать, как дети работают на фабриках. Дети будут читать, как их однолетки работают на фабриках, как жить без прислуги.

15. Л.Н. касательно "Письма к индусу" и своей нынешней работы:

— Все одно и то же пишу. Я так убежден в истинности того, что говорю, что в этом одном спасение, и так мало оценено это. Это и хорошо, что работаешь, зная, что плодов при своей жизни не увидишь, тем серьезнее и плодотворнее работа.

16. — Мне бывает стыдно, что мне иногда хочется смерти, освобождения от этого мерзкого скопления атомов. Старость подготовляет к ней.

17. Я спросил, чем христианское учение выше или полнее буддийского, сказав, что в буддизме нравственное учение даже полнее: есть "говори правду". Л.Н. ответил, что это у Конфуция хорошо и подробно изложено; что оно не выше, оно одно и то же, а только оно позднее, и в нем определенно выражено непротивление злу — что не может быть никаких исключений из любви (к людям). <...> Л.Н., помолчав, продолжал, что богословы так, как с ним, поступали с буддизмом: "Он безбожник". Показывали на одну сторону его, отличную от христианского учения, а не на то, что одно и то же в обоих, христианском и буддийском учениях.

18. Л.Н. спросил Татьяну Львовну, знает ли она о его отношении к А.А. Столыпину, которому Л.Н. написал по поводу отстаивания им смертной казни, что это стыдно.

19. [О Ламеннэ.]

— У него нет суждений, а прямое чувство, которым я очень дорожу.

20. Л.Н. говорил, что святой человек удерживает то, что у него было в детстве.

21. — Дело университетов состоит в том, чтобы оправдывать отжившие основы жизни. Это хуже для молодого человека, чем для девушки — проституция. <...> Есть такие периоды, когда люди потеряли основы жизни; тогда есть желание оправдать свое положение отжившими основами жизни.

Май

1. Дочь Разумниковой не хотела кончить гимназию, т.к. совестно ей пользоваться дипломом. Софья Андреевна осуждала ее, говоря, что это мелочи. Л.Н. возразил, что нехорошо осуждать мнение чужое. Что мелочи? Где граница того, что не совестно делать? Право каждого ставить границу. Прокурору, Столыпину — мелочь подписать приговор к смерти, т.к. и без них будут приговаривать.

2. Л.Н. сказал, что он, может быть, грешен патриотизмом, но что у каждого русского человека есть сомнения об истинности вероучения православного, и он рад, когда разрешает эти сомнения.

3. Заговорили о "Своде".

Л.Н. сказал, что если бы его писания заслуживали того внимания, которое им уделяют Чертков и Страхов, то придумать таких двух людей, как они, нельзя было бы. Чертков отдает все свое время работе. Страхов такого философского ума, религиозно чрезвычайно чуток и притом скромен.

4. [Татьяна Львовна в Петербурге хлопотала за Черткова.]

Она рассказывала: Столыпин принял ее вне очереди, первую из пятидесяти, в первый приемный день после возвращения из Крыма. Она защищала Черткова от обвинений тульской администрации, будто он революционизирует молодежь. Столыпин же, между прочим, сказал, что Чертков для правительства опаснее революционеров. Тем самым высказал точку зрения, с которой преследуют приверженцев Л.Н.. До сих пор их около полутора десятка: Бодянский, Калачев, Гусев, Молочников, Бирюков, Чертков, Хил ков, Фельтен, Сутковой, Картушин, Накашидзе и т.д., кроме отказывающихся от военной службы — около 20-30-ти.

5. — Как хорошо жить! Но, когда видишь ларинскую старуху, то видишь, что не все хорошо. Бываешь недоволен, когда тебя беспокоят (прохожие, нищие). А тебе эти нравственные уроки нужны. Сегодня утром я записывал в дневник; пришли бабы, потом мужик издалека, стал на колени: "Помогите, спасите, земский отнял половину земли, укажите, как ее назад добыть". Я спросил его, в чем дело, он опять: "Спасите, помогите", не рассказал и не уходит. Потом я встал перед ним на колени и попросил его уйти. Ушел.

6. Л.Н. говорил, что, хотя он старается не быть патриотом, есть в нем патриотизм, народничество, славянофильство; он думает, что славяне ближе к христианству, чем другие народы.

7. Л.Н. вспомнил о П.П. Николаеве, что он печатает книгу об общих всем религиям основах, и Л.Н. одобрил и высказал радость.

— Это механический способ узнать истину. Пропускать несогласное, оставлять согласное, и дойдет до того, что во всех религиях одно, ибо в мечети сидеть на коленках и стоя креститься — это различное. А любить ближнего — везде одно.

8. — Как это люди могут жить без «Круга чтения»! — вырвалось из сердца Л.Н. (убедительно, воплем).

Л.Н. не пропускает ни дня, чтобы не читать "Мысли мудрых людей" в гостиной и "Круг чтения" у себя.

9. Л.Н. заговорил о письме Александра Соловьева, который сидел с Молочниковым в тюрьме, был анархистом и принял христианские взгляды. С тех пор отказался служить. И как смело говорил он пред воинским присутствием и что только радость чувствует, сидя в тюрьме.

10. Л.Н. говорил про самоубийство, что совершают его люди раздвоенные.

— Это какое-то промежуточное состояние: человек, живущий в свое удовольствие, не теряет надежды хорошо пожить, а такие, которые живут духовной жизнью, знают, что не могут себя убить.

11. Л.Н. высказал мысль, что Достоевский и Гоголь не разбираются критиками, потому что это были серьезные люди. А Тургенев, Чехов — легкомыслие, ничтожество, а их разбирают. У Тургенева нет ни одной страницы, которая равнялась бы Достоевскому: нет серьезности.

12. Л.Н. говорил, что сыновья СТ. Аксакова, которых он знал и уважал, верили в православие вместе с народом. Оно тогда имело право на существование. Тогда стомиллионный народ верил в него. <...>

— Соловьевское, булгаковское православие — не то; оно искусственное и неискреннее. И государство, пока верили в него, было хорошо, но теперь, когда все разочарованы и озлоблены, оно потеряло смысл своего существования. Точно так же идея права у нас: эта идея на моих глазах зародилась, на моих глазах и кончилась.

13. [Толстой пишет про книжку "Вехи".]

— Постараюсь ее не напечатать. Это одна из тех статей, которую суну в ящик.

На вопрос, почему не напечатает, Л.Н. ответил, что неприятен ему шум, который может подняться вокруг его статьи, и озлобление, которое могло бы возбудиться, да и книга "Вехи" не такой важности, какую ей приписывают.

14. — Нет границ вегетарианства, тут только дело постепенности. Если могу есть животных, тогда могу и человека.

15. — Ничем так не украшается (художественное произведение), как выкидыванием. При теперешней плате за лист 1 000 рублей, как же выкидывать? Из Куприна "Ямы" половину объема выкинуть — значит потерять три-четыре тысячи рублей.

Л.Н. заметил, что пытался дочитать "Яму":

— Это до такой степени мерзко, цинично, что я бросил, не мог читать. У Куприна настоящего таланта больше, чем у Горького, Андреева. У Андреева еще меньше, чем у Горького. Он берет каким-то деланием, пафосом.

16. Татьяна Львовна написала по поручению Л.Н. следующее письмо:

Анджело Галладини. Новарра, Италия.

Милостивый государь, мой отец, Лев Толстой, поручает мне вам сказать, что, к своему глубокому сожалению, не может исполнить ваше желание и взять вас к себе в ученики.

Он просит вам сказать, что нет надобности менять внешние условия жизни, чтобы жить хорошо, и в каком бы положении вы ни находились, вы всегда можете жить лучше, нежели вы жили до того. Итак, главное в том, чтобы изменить жизнь внутреннюю, а не внешнюю.

Чтобы познать смысл христианства, вам достаточно читать Евангелие. Вы увидели бы, сделав это, что обретаете душевный покой, которого ищете, и что каждый шаг к самосовершенствованию, который вы сделаете, принесет вам не только мир, но и радость и счастье.

Т. Сухотина (рожд. Толстая) 18 мая 1909 г. Ясенки.

Рукой Л.Н.:

Моя дочь прекрасно выразила мою мысль. Кланяюсь вам. Лев Толстой.

17. Л.Н. говорил, что старается избавиться от своих недостатков.

— Теперь я бы не осуждал так, как в "Не могу молчать!".

18. У Л.Н. был симбирский крестьянин 27 лет, бывший военный писарь СВ. Гаврилов, имевший переписку с Л.Н-чем. Л.Н. поговорил с ним в кабинете около часу и рассказал о нем, что он очень интересный человек. Он "освободился от работы", по его выражению, как передал Л.Н-ч Гусеву, ходит без копейки, в одном пиджаке и беседует с людьми. Он из богатой крестьянской семьи; от своего надела в 1 000 рублей отказался, семья, лавка есть, все бросил. Он слишком горячий. Быстро переменился...

Л.Н. понравилось его изречение: "В чем нынче нужда народа? — в духовной пище". Есть миллионы, которые хотят одной земли и которые озлоблены, но есть и серьезные, которым это (духовное) нужно.

19. — У меня о хлыстах такое осталось общее впечатление, что это очень чистое богопочитание.

20. У Л.Н. был православный купец из Царицына — М.П. Латышев. Он ездил в Киев, хотел остаться в монастыре; впечатление вынес, что это корыстолюбие.

Л.Н. передал его рассказ, что отталкивающе действуют монахи и к простосердечно ищущим веры грубы. Даже декорум, церковное, не умеют сохранить. Пришел Л.Н-ча спросить насчет мощей, а уходит — православие его отошло далеко, выдвинулось христианство на первый план, У него подготовка внутренняя длинная — пятнадцатилетняя. Ему грозит слепота, набирает "чем жить". Уходил очень успокоенный, что в слепоте может не быть обузой, а что будет над собой работать и сможет помогать советами другим.

О Л.Н. говорил мне: "Хоть он и мало говорит, а любовь охватывает. Одно присутствие его многого стоит. Мы еще близко от горы, отойдут дальше — увидят, какая красивая гора".

21. Разговор о высылке Черткова. Л.Н. жалел, что Чертков не сделал, как хотел, т.е. не обращать внимания, не послушаться властей, высылающих его, дать себя вынести из дома, из губернии.

22. Л.Н. рассказал о письме, полученном из Тобольска от кого-то, кому были посланы книжки. Он их не успел прочесть, много было желающих читать, ходили по рукам. Пришла полиция с обыском и взяла книжки и газеты с 1905 г., какие у него нашла. Пристав и полицейские всю ночь просидели у него, читали книжки Л.Н. и хвалили их. Их похвала так подействовала, что отбоя нет от желающих читать их.

23. — Открыл "Былое", там переписка Герцена с Прудоном и другими. Удивительно хороши письма обоих. Их борьба с либералами и революционерами, в которых они видят таких же деспотов; война на два фронта постоянная.

24. Л.Н. вспомнил изречение Гете, что природа — орган, на котором Господь-Бог играет, а дьявол раздувает мехи. Дьявол — это страсти, которые производит жизнь людей, а Бог приводит эти стасти в порядок, дает им гармонию.

25. Л.Н. сказал, что получает от Петерсона письма: увещевает перейти в его — бессмертника — веру и злится на него, что не принимает ее.

— Если бы мне принять все эти вероисповедания, в которые от меня настоятельно требуют перейти (епископ Гермоген, православные, теософы, баптисты и т.п.), то был бы такой кавардак!

26. Л.Н. о биографии Магомета:

— У Магомета различать первый период — проповедника, второй период — человека, увлекающегося властью, полководца.

27. В зале спор о вегетарианстве: острый, нескончаемый. Вступился Л.Н. и закончил его:

— Вопрос нравственности никогда не состоит в совершенстве. Совершенство недоступно человечеству. Вопрос нравственности — приближаться к идеалу. А этот аргумент, что нельзя достичь совершенства, всегда приводится заступниками убийств, так, как неосуществимостью идеала оправдывают убийство.

28. [Л.Н. о своих художественных произведениях.]

— Они то, что паяц на наружной эстраде перед балаганом: привлекают внимание к настоящей его деятельности, к религиозно-нравственному учению.

Июнь

1. — Я настолько далек от литературы, что забыл даже свои собственные произведения. Я Мечникову сказал, что не помню, в чем сюжет "Анны Карениной", и действительно — не знаю. <...> И, главное, и слава Богу, меня литература не интересует. Я напишу в этом смысле письмо, которое буду посылать в ответ присылающим мне свои рукописи.

2. [О Мечникове,]

— Я ему начал говорить: "Вы ведь знаете, как я себе представляю знания? В виде сферы, из центра которой идут радиусы. Они могут быть бесконечны... Для верности формы сферы, нужно, чтобы радиусы были одинаковы, а здесь как же может быть, когда радиуса знания своего народа никакого нет, совершенно не знают меньших братьев. Какое же это может быть знание?" Когда я ему это сказал, он ничего не возразил. Из этого я понял, что ему совершенно неинтересна религиозно-нравственная сторона. Я его не виню ни капли, потому что он очень милый человек, понятный: он всю свою жизнь посвятил науке.

3. — Теперь я совершенно некомпетентен в литературе. Про себя скажу: сколько раз я принимался за художественное — не могу писать. Страсти нет.

Софья Андреевна: Это старость, для художественного нужна молодость.

Л.Н. на это сказал таким досадливым голосом:

— Ну, конечно, ты все знаешь! Я не могу написать, т.е. я могу написать, и это не будет хуже других, для печати, но я сам не буду удовлетворен, потому что это для меня не будет художественным совершенством, а будет только годным в печать.

4. Л.Н. спрашивал о больном, про которого я ему говорил третьего дня. Он умер. Я упрекаю себя, что не пошел к нему в тот вечер, когда меня звали, а только утром. Не пошел же потому, что был у нас Мечников; хотелось слушать разговор, и этим грешил нередко — не посещал больных потому, что не хотелось пропускать беседы Л.Н. с гостями.

Л.Н.: Важность определяется не последствиями, а внутренним сознанием. Тут не важно то, что больной помер и что потому грешно, что не пошли к нему вовремя; так же грешно было бы, что не поехали, если бы он остался жив. Последствий предвидеть нельзя. Важно внутреннее сознание.

5. — Как дети любят сначала цветки, потом зверьков, потом некоторых из людей — мать, отца, можно остановиться на преимущественной любви к вегетарианству. Другой путь: полюбить Бога, а через него людей, потом животных.

6. Л.Н. говорил о социалистической статье, какое будет социалистическое устройство. Брак будет временный, т.к. дети будут обеспечены. Люди не будут жить на месте, а в путешествиях. Денег не будет, а чековая книжка у каждого. Л.Н. говорил, что для него только загадка, во имя чего будут управлять? Предполагается, что у управляющих будет справедливость. Где ее взять? Какие это должны быть люди? И теперь уже трудно править, все очень сложно, а тогда будет еще сложнее. Люди живут или страстями или самоотречением. Справедливостью жить трудно.

7. Л.Н. особенно тронуло письмо безграмотное трех братьев, московских купцов, о вере. Он ответил им вкратце и общо. Они написали ему второе письмо: "Кто ты такой (т.е. какого толка, секты и на каком основании учишь), и ты не торопись, а отвечай подробнее". Это письмо — Л.Н. сказал — ему приятно, и то что с ним на ты говорят.

8. — Мадзини был революционер, у него были религиозные взгляды, но они не играли никакой роли в его революционной деятельности. Это были его личные взгляды. Это беда нашего брата-писателя, что из-за тщеславия, денег пишет много. "Валяй", и этим и я, Толстой, грешен. Написал "Коперфилда" — и довольно.

9. Л.Н. спросили, не находит ли он, что революционеры в узком смысле слова, не включая либералов, в своих действиях движимы чувством любви? Л.Н. ответил:

— Мне кажется, что у них любви нет. — И говорил дальше, что больше играют роль чувства ненависти к правительству, к угнетателям. Это не любовь, а негодование против несправедливости, сознание.

Потом Л.Н. сказал, что любовь к народу — не любовь, как и любовь к человечеству — не любовь. Любовь — только к Богу и ближнему.

10. Дашкевич: Я видел казацкого офицера, участвовавшего в московском восстании, который теперь — после тех ужасов — понимает, что Толстой верно учит. Должен был бы очерстветь, а толк обратный.

Л.Н.: Все дело в сознании.

11. — Столыпин и ваши Чайковский, Засулич — они все одинаковы, все хотят устроить счастье народа по-своему и хотят прославиться.

12. Дашкевич: Народники, Вера Фигнер, Перовская — примеры революционеров, которые руководились любовью, а не ненавистью. Столыпин защищает только то положение свое, которое он ценит: тут карьера, обеспеченность, а революционеры жертвуют собой.

Л.Н.: Прежде да, было так, теперь нет. Теперь Столыпин не может носа показать: застрелят. Теперь Столыпину тоже приходится быть в опасном положении и жертвовать собою, как революционерам. У революционеров же есть одобрение со стороны тех, мнением которых они дорожат. Любовь ведет к Богу, не к партийности, не к дроблению на партии. Самоуверенность у них у обоих, а самоуверенность — это знаменатель в дроби, выражающей достоинство человека, числителем которой — самопожертвование. Если знаменатель большой, так дробь малая. Разговор кончился восклицанием Л.Н.: — Почему же вы меня заставляете нападать на революционеров! Я не хочу на них нападать.

13. — Свобода совести... не может быть несвободы совести, как не может быть непалящего пламени.

14. [Матвеев, предводитель, горячо спорил с Толстым о православии.]

Матвеев говорил, что нельзя без угодников спастись, и т.п. Л.Н. сказал о нем, что он того типа православных, которые не верят, которые берегут бумажный фундамент (для других, для народа), а сами на него не становятся.

15. Л.Н. с негодованием о нынешнем разрушении общины: в ней — принцип общности, справедливого разделения пользования землей; устроились, общими интересами живы, а теперь их врагами друг друга сделать.

16. Л.Н. (мне): Когда стар становишься, удивляешься, как это люди не думают о смерти. Следовало бы детям, Танечке, внушать о ней, а ее скрывают, как хождение на час. Если бы думали о ней, видели бы, что она неизбежна. Тогда смысл жизни другой становился бы, не жили бы одной телесной жизнью, которая кончается. Искали бы другого смысла, который со смертью не кончается. Жили бы нравственно.

17. Л.Н. сказал мне о чудесах йогов:

— Мне это непонятно. Скажите мне вы, что вы это видели, не поверю. Теософия — прекрасное учение, пока они не утверждают того, что можно подняться. Это оправдывает вознесение Иисуса на небо и все чудеса. Ваш буддизм (Л.Н. говорил мне ваш, потому что я ему дал недавно буддийский катехизис, который на меня лет 20 тому назад имел сильное влияние. Я говорил Л.Н-чу, что если бы я тогда уже не знал его учения, то перешел бы в буддизм) — прекрасное нравственное учение, если бы на том остановился. Но они утверждают, что знают, как перерождаются души, а это портит; это ослабляет то, что одно нужно (нравственное совершенствование). Есть столько работы над собой, когда ту сделаешь. Пусть он делает чудеса, все равно мне. Да и не нужно сверхъестественное.

18. Л.Н. сказал, что он признает: между революционерами есть много прекрасных людей; они отличаются характером и самоотвержением, но все-таки любви к Богу у них нет. Религиозный человек никогда не будет решать вопрос, что ему делать, чтобы человечество было счастливо, но он всегда, каждый момент, знает, что он должен делать. "Это мой долг" — знает каждый человек.

19. — Я всегда вспоминаю Рескина («Круг чтения», начало июня), что мир — ослиное ухо, что надо не говорить, а самому делать. Несомненно, что всегда было много болтовни, а теперь особенно: легкость печатания.

20. Л.Н. говорил, что ему не подобает защищать, предлагать систему Генри Джорджа, т.к. для того, чтобы устроить по Генри Джорджу, полагается государственная организация и подати будут взиматься насилием.

— Хотя не понимаю, почему не может быть Генри Джордж и при анархическом строе, — сказал Л.Н.

21. Л.Н. и Михаил Сергеевич говорили, что видно только очень злобное настроение крестьян, и все это вошло внутрь. Снаружи кажется спокойным, а внутри неспокоиность нарастает. Крестьяне ждут чего-то. Говорят, что так долго тянуться не может. Если ничего не будет, так жить нечем, должно умереть.

22. — Мир тем и интересен, что всякий вводит свою особенность.

23. — Как это хорошо устроено! Когда ясным становится, что делать, тогда умираешь, чтобы предоставить свежим силам это устроить.

24. В новом "На каждый день" Л.Н. показал 26 июня.

— Желал бы, чтобы на это возражали, — сказал Л.Н. — Выражено кратко и ясно: "Время есть способность человека представлять себе много предметов в одном и том же пространстве, что возможно только через последовательность; пространство же есть способность человека представлять себе много предметов в одно и то же время, что возможно только при рядом стоянии вещей. Время и пространство можно определить как способности людей. Но как свойства вещей они не имеют смысла. Будет совершенно разумно, если я буду говорить, что я имею свойство видеть все, что я вижу, в пространстве и во времени; но будет совершенно неразумно, если я буду говорить, что вещи, весь мир действительно существуют в пространстве и времени, и потому буду задаваться вопросами о том, как произошли веши — весь мир, — прежде и еще прежде, и так без конца. И другим вопросом, какие и где есть вещи — весь мир, — за этим, и еще за этим, и так без конца.

А между тем это-то самое нелепое предположение, что вещи, мир — действительно существуют во времени и пространстве, и делают люди так называемой положительной науки".

25. Л.Н. в разговоре о Тургеневе сказал, что Тургенев не был самостоятельным. Подражал вкусу общества. Он дорожил славой:

— Большой соблазн — я знаю его и в 81 год. Не "слава", а русское: доброе мнение о тебе. Представляю себе молодежь, юношей 16-17 лет, которым слова Тургенева были "евангельскими изречениями".

26. Егор Иванович, седой лакей Сухотиных, спросил Л.Н-ча:

— Как быть, если напали разбойники? (Он убивал бы).

Л.Н.: Убивать никого нельзя, лучше быть убитым, чем самому убивать.

27. Разговор об образовании, о дипломах.

— Кто оценит образование? Гусев потому так умен, что не прошел университета. Четыре года университетских занятий испортили бы его ум. В образовании самобытность важна: учиться тому, к чему склонен, а в школах он учится тому, что ему противно. Учить того, кто хочет, чему хочет; никаких дипломов и никаких прав не давать.

Июль

1. Толстой говорил о том, что настоящая наука только одна: как жить хорошо нравственно.

— Я начал говорить с Мечниковым о нравственности и видел, что нечего с ним говорить. "Спасать жизнь" (цель врачебной науки) ставить в угольный камень нельзя. И ставят это в угольный камень именно те, которые оправдывают дуэли, войну. Спасти утопающего — не верх долга человеческого. Но, разумеется, любовь заставляет спасать. Приводят пример: злоумышленник хочет взорвать поезд с людьми. Как же злоумышленника не убить! Спасти столько жизней. Смерть не самое худое, спасать от смерти — не верх всего.

2. [Толстой об успехе "Вех".]

— Все люди читают "Вехи", потому что интеллигентные люди нашли, что Бог есть. <...> Читая эту книжку, люди пришли в восторг, что Бог не есть совершенная глупость.

3. [Из письма Толстого к Шкарвану.]

"У Шмита есть свойственная всем немцам, не замечаемая ими запутанность выражений (про что Гете говорит, что, когда недостает понятия, вставляется слово), которую они наивно принимают за глубокомыслие. Этому недостатку подлежат лучшие их мыслители, как Кант и Гегель (только Шопенгауэр свободен от этого). Неясность эта еще усиливается, когда они захотят быть красноречивы и украшают свою речь риторикой, что и составляет слабую сторону Шмита".

4. Я спросил Л.Н.:

— Верно ли, что Кант тоже запутанно пишет? Л.Н. ответил, что да, запутанно.

— Вы чувствуете, что можно не так запутано, а проще и короче сказать.

5. [На слова, что в «Круге чтения» Кант легко читается.]

— Это уж мы позволили себе поправки сделать. Если бы все мои сочинения сожгли, а только «Круг чтения» оставили...

6. — Меня удивляет, как Анатоль Франс интересуется мною, читая дурные французские переводы. Зато немецкие (Шкарвана) отличны, и английские Моода.

7. Л.Н. о книге Пругавина "Раскол вверху":

— О пашковцах неинтересно. Сам автор, Пру— гавин, чужд религии, интеллигент, с высоты, которой нет, смотрит на это явление.

8. [О евреях.]

— Они разделяются надвое: у одних все дурные свойства (подобраны), у других — все хорошие.

9. Л.Н. сказал, что получил второе письмо из Стокгольма от подготовительного комитета XVIII Международного конгресса мира* и что, если будет здоров, непременно поедет и прочтет речь о том, что христианство и военная служба несовместимы. Там можно будет то сказать, что в России печатать нельзя. Скажет про сидящих за отказы в России (их 16), в Болгарии и других местах.

* Уведомление об избрании Толстого почетным членом XVIII конгресса мира.

10. Л.Н. говорил о Мечникове:

— Ученость убивает умственность (самобытную умственную работу).

11. Л.Н. сказал сегодня кому-то из посетителей, выразивших свое восхищение его художественными произведениями, что это вроде того, как если бы Эдисона хвалили за то, что в молодости мазурку хорошо плясал.

12. А.Б. Гольденвейзер рассказал про влияние отца Матвея на Гоголя: под его влиянием Гоголь сжег второй том "Мертвых душ".

Л.Н.: Мне очень понятно это сожжение: это сознание того, что не то... Когда он писал первый том, у него было сознание, что он делает все,что нужно и что он в силах делать. А затем интересы его стали другие, так что он не мог все силы свои отдать на это. Заниматься этим кое-как, между делом, не следует.

13. Софья Андреевна вчера узнала, что не может подать в суд жалобу на издателей сочинений Л.Н. Она читала, что один петербургский издатель издал том сочинений Л.Н. до 1881 г. Софья Андреевна спросила контролера в своей конторе, судебного чиновника, что можно предпринять против петербургского издателя. Он ей ответил, что ничего, т.к. у нее одна только доверенность Л.Н. на ведение его дел, а этого недостаточно. Л.Н. же не даст ей формальную передачу прав издательских.

Сегодня был об этом разговор между Александрой Львовной, Николаем Николаевичем, Варварой Михайловной. Что теперь будет? Софья Андреевна всеми способами будет стараться вымогать у Л.Н. передачу. Некоторые из сыновей будут ей помогать. Л.Н. же не даст. Что у нее нет прав, это она сама расскажет всем. Найдутся такие издатели, которые начнут издавать сочинения Л.Н. Софья Андреевна уже теперь не хочет начинать новое издание, боясь, что вложит все деньги и не выручит их. О том, что у Софьи Андреевны нет права на издание, никто не догадывался (никому не приходило на ум, даже Черткову) .

14. — Как же мне не поехать в Стокгольм и не сказать во всеуслышание то же самое, что стоит в "Солдатской памятке"? Я руководствуюсь внутренним чувством, сознанием нужного дела. Мне кажется, что нужно ехать. Если бы я этого не сделал, было бы сознание, что не сделал, что нужно; как пройти мимо больного, голодного, не спросивши?

15. Л.Н. всегда раздает то, чего ему жалко (т.е. что любит сам).

16. Заговорили об Амиеле. Л.Н. читает его, с третьего дня, в подлиннике. <...>

— Я советую начать читать минимум с пятидесятого года минувшего века назад, а не вперед. Туда попадет и Амиель.

17. — Какой жулик был Наполеон! Маленького роста, не француз, корсиканец. Его выдвинула революция, и какая революция! Наша взрывала, а та казнила.

18. [Ответ Толстого американцу, спрашивающему о вивисекции.]

"Мое мнение о вивисекции то, что если люди считают, что они имеют право отнимать или подвергать опасности жизнь живых существ ради блага многих, то границ не будет их жестокости".

19. [В разговоре о вивисекции.]

— Эти нравственные идиоты-ученые <…> Решить, что это будет, благо или не благо, никто не может. Это самоуверенность современности (как у молодых людей). Разумеется, что все должно постепенно развиваться, но современным поколением брошено все прежнее.

20. Про Мечникова Л.Н. сказал:

— Эрудиция, знает много, все (в нем) напихано, но ни к чему не приурочено. Зачем я ему был нужен? Очевидно, я, по его взглядам, заблудший человек. <...> Мне Мечников совершенно не нужен: я знаю его взгляды. Но он приятный человек.

21. Рассказали про крематорий и про сохранение пепла в урне.

— Тут есть остатки привязанности к телесному предков. Следует дать пепел разнести ветром. Конфуций, Будда, Христос — одно воспоминание. И одно воспоминание их гораздо живее (чем телесные останки).

22. Л.Н., взволнованный, бледный, с изменяющим ему голосом, сказал мне:

— Софья Андреевна со мной разговаривала о правах (на издание). Я ей отказал. Она в ужасном положении. Я за нее немножко боюсь. <...>

Говорил с радостью победы над собой, т.е. что мог отказать жене в правах на издание сочинений.

23. — Нет свойства, которое так разъединяло бы людей, как неправдивость. Тут нет общения.

24. — Когда человек не пьянствует, не развратничает, тогда он "сектант".

25. В.А. Поссе рассказывал про теперешних литераторов. У них в Петербурге театральный клуб. Там представление начинается в половине первого ночи. Пьют, едят, азартная игра. И там все литераторы изо дня в день. Днем с тяжелой головой пишут статьи в газеты и выпрашивают авансы на них, чтобы ночью опять могли играть. Между молодыми писателями есть и талантливые, но ничего не выйдет, именно из-за такой жизни.

26. — Здоровье нельзя ставить выше как какую-то желательную цель. У Мечникова мировоззрение — продлить телесную жизнь. Все равно — жить 17 или 120 лет для того, кто живет духовной жизнью, потому что духовная жизнь вне времени и пространства. Мне Конфуций ближе, чем домашние: доказательство духовного единства.

27. Из разговора Л.Н. с А.С. Бутурлиным. Л.Н.: Настоящее есть точка соприкосновения прошлого и будущего. Есть жизнь в этом промежутке вне времени. Подняться в область вне времени и пространства.

Бутурлин: Из жизни вне времени сделают жизнь вечную.

Л.Н.: Надо освобождаться от того, что мешает любви.

Бутурлин-. Любви нет.

Л.Н.: Есть любовь во всех. Он любит собачку, дочку... Единое благо то, что я сегодня лучше, чем был вчера.

28. — У меня, не знаю почему, большая симпатия к полякам.

29. Прочли в газетах, что Бичер-Стоу — автор "Хижины дяди Тома" — 98-летняя старушка — еще жива.

— А где она живет? — спросил Л.Н. — Странно сказать, что люди сильной духовной жизни долговечны: какая-нибудь Мария Александровна. Другая, слабая духовной жизнью (на ее месте, при тех же данных телесного здоровья) уже не жила бы. Сколько раз видел, что люди малой духовной жизни рано умирают.

30. Л.Н. сказал мне:

— Обращаюсь к вам, как к близкому другу, скромному, воздержанному человеку: я хочу из дому уйти куда-нибудь за границу. Как быть с паспортом? Так, чтобы об этом никто не знал, хоть один месяц.

31. — "Единая заповедь"* — это не литературное, а самое простое высказывание того, что чувствовал.

32. — Память — в ущерб самодеятельности мысли. Я наблюдал это у многих и многих людей.

33. Меня поражало, что Л.Н. хочет ехать на Конференцию мира в Стокгольм. Я думаю, что Л.Н. тогда имел и мысль осмотреться, нельзя ли устроиться, где устроиться и не вернуться домой. Софья Андреевна, может быть, чуяла это и потому не хотела его отпустить.

* Произведение Л.Н. Толстого.

Август

1. Л.Н. говорил о поляках и сказал, что национальность — ограничение в сношениях человечества, а государственность создает новое искусственное ограничение и еще усиливает национальность.

2. — Право никогда не может быть нравственное. Право предполагает насилие. Есть один закон Божий, а право ему поперек.

3. Говорили о философско-религиозных журналах, получаемых из Индии. О Вивекананде. Индийские, английские власти сравнительно недавно (четыре года тому назад) наказали плетьми Вивекананду за политический проступок. Вивекананда — старик, индусский Толстой. Можно ли подумать, чтобы русское правительство так поступило с Л.Н? Бутурлин того мнения, что правительство не трогает Л.Н. только потому, что он доживает последние годы и потому не стоит трогать его.

4. Л.Н. читал вслух "Единую заповедь". Когда прочел, что всякого человека любить надо, Софья Андреевна возразила:

— Только не Столыпина и станового. Л.Н.: Как же, именно их-то.

5. (О ссылке Н.Н. Гусева.]

— Я радуюсь, что у меня никакого личного чувства нет, что я потерял такого хорошего сотрудника. Просто жалко мне его как человека. Я думаю, судя по его высылке, по письмам, которые получаю, из Петербурга и со всех сторон — просят книг, — что религиозное движение усиливается, правительство это чувствует и потому высылает.

6. Л.Н. о Гусеве и о Лебрене.

— Все мы идем по одному пути и все больше сближаемся.

7. — Если бы только не было у нас трудности жизни, испытаний, то не было бы настоящей, истинной жизни. Это дано нам Богом на благо.

8. — Интеллигенция — это презренная клика, которой через несколько десятилетий и помину не будет. Они только повторяют то, что Европа сказала, сами своим умом не думают. Я получаю письма от интеллигенции: одни глупости пишут, а нынче получил два письма от мужиков — полны смысла.

9. Л.Н. (А.А. Стаховичу): Вся наука в том, как прожить хорошо в этой жизни, как отнестись к нищим, прислуге. А наука говорит о всем другом, только не о том.

10. Стахович возражал Л.Н-чу:

— Вы сами интеллигент.

Л.Н.: Нет, я был офицером и орфографии не знаю. Я рад, что не интеллигент. Нет. (Вообще не хотел признать себя интеллигентом). <...>

Стахович продолжал говорить, что Л.Н. и его предки интеллигенты.

Л.Н.: 50 лет тому назад и раньше были декабристы, которые стыдились, что они крепостники. Теперь же интеллигенты не сознают греховности своего положения. Теперь 99 из 100 интеллигентов произошли из народа и сидят на его шее, пишут "Вехи", изрекают слова, рассуждают.

11. Стахович: Заслуга их (писавших "Вехи") — указали на Бога.

Л.Н. в этом не видит никакой заслуги: указали, что сморкаться в суп нельзя. Кто рассуждает, есть ли Бог и что такое Бог, у того нет Бога.

12. Стахович про Булгакова, что он истинно верит. (Он пишет в православном духе).

Л.Н.: Если я хочу православия, возьму катехизис, пойду к старцам. Если хочу болтовню, возьму газеты. Писателей "Вех" такие вопросы, которые существенны, не касаются.

13. — Тот, кто делает для выгоды, тот угождает глупым (Сытин своими изданиями, газетой).

14. — "Жить и давать жить другим" мало кто исполняет. Не говорю, что надо делать добро другим, но по крайней мере оставить в покое.

15. — Для меня это основная мысль: мы все, одно и то же начало, разделены, и наше дело (дело нашей жизни) — соединяться в Боге (сближаться в Боге).

16. Мария Александровна рассказала, что пришла к Л.Н. и спросила его: "Что вы пишете?"

— "Ах, Мария Александровна! Брошу писание, пора все это бросить. Довольно помарал. Жить нужно, смиряться, нести крест свой, терпеть".

17. — Вот странно, как это на старости лет уничтожается интерес к прошлому и к будущему. Живешь настоящим.

18. Л.Н. поручил узнать, если поеду за границу, как переправляют через границу без паспорта.

— Узнайте, как можно переправиться через границу, хочется уединения, удалиться от суеты мирской, как буддийские старики делают. Вам одному говорю.

19. — Разница между Геккелем, Дарвином, с одной стороны, и Кантом, Буддой, с другой — как между последней хибаркой и Зимним дворцом. И это еще недостаточное сравнение. Будда, Христос говорили истину, которая одна и та же 6000 лет тому назад и теперь. Она только уясняется в большей и большей мере. А что ученые говорили 1000 лет тому назад, того и не знаем. А что нынешние ученые говорят, через сто лет не будут знать.

20. — Алексей Степанович Хомяков не был религиозным. Славянофильство — мысль политическая, национальная (народная), а никак ые религиозная в его основе. Православие значительно для славянофилов, потому что большинство славян его исповедует.

21. "Современное слово" сообщает клевету о Л.Н.: будто бы он выдал трех революционеров жандармам и их впоследствии казнили.

— Разумеется, выдал и получил за это 500 рублей, хочется мне написать в газету, — сказал Л.Н., когда услыхал об этом, а еще раньше сказал: — Мне это приятно: есть ряд клевет на меня, с одной стороны революционной, с другой — церковной.

22. Разговор о статье-письме Л.Н. к Абрамову "О науке". Л.Н. говорил, что нынче понял всю глубину этой мысли. Есть такие мысли, которые знаешь на I, на 3, на 5 баллов. Ясно, что наша наука — пустяки. Ведь это истина, а не парадокс, что люди науки, нашего сословия, знают пропасть вещей, а не знают, как прожить свою жизнь перед совестью, перед Богом. Человек, который кормится, не будет думать пустяки. Потому письма крестьян такие умные в сравнении с письмами, получаемыми от интеллигентов.

23. Л.Н. о множестве книг, которые печатаются: человек может прочесть множество книг и ни одной дельной.

— Я каждый день получаю письма: "Что читать?" Бесконечное количество книг. Задача состоит в том, чтобы определить, что самое нужное, что прежде, что после.

24. — Слово "право" употребляется, чтобы оправдать насилие.

25. При начале разговора о "Вехах" Л.Н. сказал Струве, что слово — важное дело, что надо все сказать, не половину.

26. — Я очень рад был бы быть равнодушным к музыке, но никак не могу: она всегда меня переворачивает.

27. Речь зашла о Герцене. Струве спросил про Огарева.

— Огарев малоинтересен. Герцен мне напоминает Шопенгауэра: по силе ума, по его способности высказывать общечеловеческие религиозные истины. Герцен, часто вопреки философско-политическим своим взглядам, высказывает такие религиозные истины, которые имеют общечеловеческое значение. Шопенгауэр был атеист; все-таки у него было больше положений о неизбежности религии, чем у Филарета.

28. — По-вашему, можно, чтобы спасти сто человек, убить одного? Понятие нравственности не может обусловливаться поступками предполагаемой пользы, а внутренним требованием совести. Цель поступков религиозного человека есть удовлетворение всего того, что от него требует Божий закон. Есть суеверие научное: в будущем, при лучшем устройстве, достигнется благо народа, как есть суеверие церковное, что на том свете получите вознаграждение. В какой мере каждый будет совершенствоваться, в такой мере устройство общественное будет лучше. Ваша задача — деятельность; каким внешним путем установите внешнее благоустройство людей и какое: социалистическое, анархическое? А я говорю о том, что все происходит в мысли, чтобы человек слушался внутреннего закона, совести, Бога.

29. Л.Н. говорил, что китайское земледелие выше нашего, а достигнуто "без науки" и что нынешней науки при простой, безнасильственной жизни не будет: она основывается на праздности класса. Какая будет наука — неизвестно, но этой не будет. Если люди будут работать земледельчески, их знания будут другие, чем людей праздных поколений, подобно тому, как знания людей, живущих в природе, другие, чем людей, заключенных в доме.

30. Л.Н. (о "Вехах"): Надо признать одно из двух: или верить в церковное учение, или признать христианским то, что общее во всех религиях.

31. — Я понимаю православие сестры, а православие Соловьева, Булгакова — совсем не понимаю. У ней (Марии Николаевны) есть то отношение к Богу, которое — основа всего, т.е. преданность, послушание ему. А если человек в том усомнится, тогда выйдет каша, как у Соловьева.

Я вижу какое-то поверхностное отношение. Не хочется все высказывать. Это не религиозность, а ужасная самоуверенность.

32. — Я говорю не о последствиях (Струве говорил, что в будущем достигнется благоустройство), а истинное знание, как мне исполнить волю Того, кто меня послал.

33. Л.Н. получил сегодня ругательное письмо от Великанова.

— Это есть такие люди, которые умеют бойко и ядовито писать и хотят эту способность использовать. Когда меня ругают, я радуюсь, так как вижу, что не живу в Боге, когда ловлю себя на том, что сержусь.

34. Л.Н. рассказал, что Горбунов написал статью о его суждениях о писателях:

— Рядом с Паскалем, Ламеннэ — такими серьезными мыслителями — вдруг случайные: Поленц, Семенов, что никакого понятия не дает. Надо это серьезно обдумать и дополнить. Я уверен, что он где-нибудь найдет отзывы о Руссо.

35. — Я никогда не любил театра, никогда он меня не трогал. <...> Когда я вижу актера, что он притворяется (старается рассмешить) — кончено. Островского вещи видел на сцене, но они меня не трогали нисколько, а его вещи хороши: "Бедность не порок" и др.

36. Л.Н. (про "Дядю Ваню"): Это Бог знает что!

На вопросы Софьи Александровны Л.Н. отвечал:

— Мольера люблю, "Горе от ума" люблю.

37. Сегодня два раза, когда осуждали кого-то, Л.Н. вставил:

— Ну что ж делать, простить надо.

38. — У Паскаля, помните, был пояс; когда хвалили его, он локтем ударял по нем. Ничто так не отвлекает человека от его долга, как хвала людская, мнение людей о нем и старание удовлетворить людей, а надо не озираться на мнение людей, а жить для одного Бога. Хвала мне неприятна, а ругань приятна. Если я в слабом состоянии духа, то меня ругательное письмо огорчает; если в хорошем, то радует. Оно мне полезно, тянет к Богу.

39. — Эртель был нерелигиозен, и Струве пишет о религии, а сам ни то, ни се. С таким человеком говорить, как на чужих языках. Не понимаешь друг друга. А с религиозным — будь последователь Беха Уллы, татарин, будь человек чужого народа, будь он необразованный, — а он сразу близок, есть общее, с ним легко, приятно общение.

40. — Я люблю священников, простые между ними типы. По письмам, которые от них получаю, сужу.

41. — Нынче в "Русских ведомостях" статья о самоубийствах детей. Нигде столько детских (до семнадцатилетнего возраста) самоубийств, как в России. Все религиозное осмеивается с отвращением. Вот причина этому. Эта причина кажется далекой, а для меня она так связана с последствием, как то, что если сяду на этот маленький стол, он сломается.

42. Говорили об учебном плане в гимназиях. И тут Л.Н. говорил по поводу обучения греческому и латинскому языкам, что, насколько они близки западным народам, которых язык и вера связывают с ними, настолько нам близки восточная философия, вера. Лучше этой заниматься.

43. — Очень полезно было бы популяризиро— вание философии китайской, индийской. Это сбило бы нашу спесь. <...> Наша современная философия — это такая болтовня, это такая черта ребяческой самоуверенности, как у гимназиста, который прочел книгу и думает, что все знает.

44. — Революционное движение много добра сделало: выбило людей из сонного состояния. А фиаско революции еще больше заставило их задуматься, так что для религиозного пробуждения это очень благоприятно.

45. — Фета многие считали глупым, между ними Тургенев. Совершенно напрасно. Он из тех, у которых передаточный ремень снят. Есть два разряда людей: у одних мысль руководит жизнью, а у других мысль сама по себе, а жизнь сама по себе, как вчерашний социалист: не убеждать их, перестать с ними говорить.

46. Горбунов: Лев Николаевич — как бы ось земного шара, около него мир вертится. Что тут тревог пережито, бурь, радостей.

47. В "Новом времени" 13 августа пишут: "Да к тому же так называемая проповедь толстовских учений, по-видимому, уже отжила свой век". Я дал прочесть Л.Н.

Л.Н.: Это мне нравится: по крайней мере откровенно пишут.

48. Л.Н. спросил, сколько среди населения взрослых мужчин, сказав, что цифрам придается мало внимания, и напрасно. Предположили, что при 150-миллионном населении — около 35 миллионов. Из них революционеров, Л.Н. полагает, от 100 до 200 тысяч: 99% людей не имеют своего мнения, примыкают к другим. Когда революционеры были в силе и определяли общественное мнение, — примыкали к ним; теперь — к правительству. Сколько людей надо, чтобы приняли воззрение?

Думаю, что Л.Н. имел в виду распространение его взглядов. В последнее время чувствуется, что, как снежный обвал, число людей, близких ему по взглядам, нарастает.

49. — Самое искусство в педагогии; навести на мысль.

50. — Музыка — комбинация звуков. Одним радуешься, другие скучны. Она как будто бессмысленна, а производит такое действие на человека. Музыка — это, может быть, самое практическое доказательство духовности нашего существования.

51. Л.Н. слышал от Тенишева, что Столыпин хочет успокоить народ. Но отрубное хозяйство — не та мера. Разве мужики не знают, что выгоднее иметь землю в одном месте, чем в разных полях, по полю в ширину этого стола? Только они знают, что выгода материальная менее для них важна, чем справедливость. Это относится и к общине: это во имя нравственного начала. Выгоду понимают; как землю обрабатывать, знают лучше, чем петербургские господа. Тенишев возражал, что мужики не такие идеалисты,

Л.Н.: Вся община на том основана. У них есть свои нравственные устои. Петербургские господа, в своем высокомерии, хотят учить мужиков, как им выгоднее. Это (разрушение общины, введение собственности на отрубных участках) происходит от того воображения, что мужики глупы, а мы (господа) умны. А всегда так было и будет, что кормящие умнее тех, которых они кормят. Что мы теперь переживаем, совершенно соответственно сознанию несправедливости крепостного права и требованию уничтожения его декабристами и после. Тогда лучшие люди понимали и против них восставали крепостники, только с той разницей, что теперь против Генри Джорджа больше восстают и что ненависть низшего сословия гораздо больше.

52. — С одной стороны, пора мне молчать, все высказал; с другой стороны, надо говорить, так как об этом (земельном вопросе) мало говорил. Как noblesse oblige*, так и reputation oblige**: надо удовлетворить то внимание, которое обращено на твои слова.

* положение обязывает.

** репутация обязывает.

53. — Если бы я сотворял людей, я сотворил бы их старыми, чтобы они постепенно становились детьми. У детей дороги черты простоты, наивности и правдивости, главное — правдивости.

54. — Если бы я писал художественное, то описывал бы не идейные, не художественные характеры, а психологические. (Не внешние, как Чичиков, Хлестаков.) Их восемь разрядов у меня. Есть люди (редкие), у которых мысль руководит жизнью. Тут передаточный ремень между ними не снят. Обыкновенно руководят обычаи: делают, что нравится, — тут передаточный ремень снят. Столыпин, Андрей — мне видно (психологический процесс), как они тем стали, что они есть: нельзя на них сердиться. Передаточный ремень снят, один Бог может его надеть.

55. — Никакие изобретения, усовершенствования не могут вести к нравственному благу.

56. — Некоторые из друзей, в том числе Душан Петрович, записывают, что я говорю. Я читал Конфуция, которому я в подметки не гожусь; у него рядом с превосходными, высокими мыслями — каша; глупые, а таких больше, главное, на эту кашу, на противоречия, неясное, накинулись. Я признаю своим только то, что я печатал, а письма и то, что другие за мной записали, — нет. В письмах мало ли что напишешь в слабости, противоречии? "Христианское— учение" десять лет тому назад писал, точь-в-точь то и теперь пишу, а в письмах — противоречия.

57. — Я вспомнил себя, как я (на охоте) птиц убивал ножом прямо в сердце и никакого сострадания не имел. Я думаю, что военные и судьи также не видят. Эти наши Столыпины, цари указы дают, как я зайцев убивал. Разумеется, есть известный момент колебания, борьбы. Как раз увидит, если раз поймет (что это дурно), не может больше, как один-два раза (так) сделать.

58. — Юридическая наука в том, чтобы оправдывать всякое насилие.

59. — Я говорю, что право — то, что может быть ограждено насилием. (Я говорю, что христианин не может иметь права, а одни обязанности).

60. Л.Н. о вере в право:

— Есть научная церковь. Беда в том, что вопросы, решающиеся разумом, решаются доверием. Ведь кто-нибудь да врет.

61. Л.Н. сказал, что ему непонятно, как можно серьезно к царю, к Столыпину обращаться, их слушаться.

Сентябрь

1. А.А. Берс говорил с Л.Н. об интеллигенции, спросил, "куда она придет?"

— К чертовой матери, — ответил Л.Н.

2. Приготовления к завтрашней поездке в Крекшино, очень беспокойные: В.Г. Чертков боится обыска в яснополянском доме во время отсутствия Л.Н-ча. Л.Н. этого же опасается (на него действует страх Владимира Григорьевича) и берет с собой все, что можно: рукописи, начатые свои статьи, даже и книжный материал к ним.

3. Мария Николаевна спросила Л.Н., советует ли Александре Львовне в монастырь.

Л.Н.: Лучше в монастырь идти, чем замуж.

4. Горбунов рассказывал, что на Казанской выставке издательство "Посредник" не было награждено высшей медалью потому, что "ведь оно издает сочинения Толстого".

5. Л.Н. говорил с Горбуновым о задуманной им серии маленьких книжек о религиозном учении Кришны, Лао-тзе, Будды, Конфуция, Марка Аврелия, Эпиктета, Магомета, Беха Уллы. О Талмуде еще не решил. Главное, в виде нравственных изречений.

6. Выехали на Брянский вокзал. Когда вошли в залу, все присутствовавшие сняли шляпы и настала тишина.

7. Л.Н. говорил о впечатлениях московских. В Москве замечал грубость народа.

Черняховский: Культуры нет?

Л.Н.: Не культуры, а что у народа нет нравственного сдерживающего начала. Из религии осталась одна внешняя, обрядная часть: посты, перекреститься перед образом. А что прежде было под этим внешним внутреннего, религиозного, нравственного (не воровать), этого теперь нет. Внешнее осталось, внутреннего нет.

8. О памятнике Гоголю:

— Выразить духовную личность — этого нельзя. Красавца-гусара можно изобразить. Зачем это ставят памятник? И Гоголя, и Христа рисовать — образ не нужен, а дух. А что же Петр и Тотлебен, которые убивали людей? Забыть про это, а не памятники ставить.

9. — Мне говорят, что преступление — не учить детей, а я говорю, что двойное — учить. В Евангелии сказано, что "жернов на шею"...*

10. Л.Н. (мне):

— Я замечаю, Вы довольно свободны от тщеславия, которое мешает свободе, искренности, правдивости. Это большое преимущество.

* Евангелие от Матфея; XVIII, 6.

Октябрь

1. — В газетах столько новых сведений (самоубийства, грабежи и т.д.), что у читающего их места не остается для серьезного размышления. Газеты — опий, сокрытие того, что нужно.

2. Л.Н. поставил вопрос: есть ли идейная газета?

Бирюков: Были опыты, не окупается. Будет, когда пожертвуют миллионы. Как возникал "Посредник"? Чертков покрывал все расходы, только бы книжки распространялись минимум по 10 тысяч экземпляров.

3. Л.Н. сказал, что Поссе мог бы издавать идейный журнал. Он и хочет. Что нужно бы такой журнал издавать и что он с Чертковым поговорит об этом.

4. Разговорились о духоборах.

— Свободники (среди канадских духоборов) — это лучший образец возможности анархизма: им ничего не нужно от правительства.

5. — В Москве видел, как читают теперь газеты и какое это страшное влияние. Как хороша была бы хорошая газета, в которой устранен был бы вопрос денежный.

6. Л.Н. сравнивал алхимию, схоластику с нынешней наукой и в чем-то давал преимущество схоластике.

7. Гольденвейзер спросил, где сказано, что ему сегодня рассказал Л.Н., что Бог создал человека, чтобы проявить себя.

Л.Н.: В изречениях Магомета.

8. Л.Н. читал вслух новую статью — разговор с крестьянином о самопорабощении. Крестьянин сам обрабатывает и караулит землю землевладельца, идет в солдаты.

9. Л.Н. на замечание Гольденвейзера констатировал с радостью, с удовлетворением, что люди не из-за выгод должны не участвовать в самопорабощении, а потому, что Бог так хочет, а что будет — это не наше дело.

10. — У Столыпина своих мыслей нет, а все заимствованные у Европы, подражание Европе и хуторское хозяйство. А у 150-миллионного народа должны же быть свои основы.

11. [Разговор о Л. Андрееве.]

Л.Н.: Это нескромно с моей стороны: я его принимаю потому, что могу быть ему полезным. Андрей Львович: Переделаешь его? Л.Н.: Этой опасности нет.

12. Л.Н. говорил про Андреева, что это большой талант, но в его рассказах надо отчеркнуть, где начинается фальшивая чепуха (и эту часть выпустить).

13. — В художественных вещах надо чтобы было естественно, правдиво. Когда вы читаете, то вы сами должны это переживать, тогда это естественно: ни одной фальшивой ноты, а вместе с тем, чтобы было чувство, которое бы вас постоянно волновало. Когда эти две вещи соединены, тогда естественно.

Л.Н., помолчав, прибавил:

— Я бы Андреева не читал, но он приедет, надо тогда это ему сказать.

14. — Хотел бы сделать Душану Петровичу неприятное, — и Л.Н. посмотрел на меня. — Он не догадается: умереть.

15. К Л.Н. приехал Челышев поговорить о борьбе с пьянством и просить его помочь ему склонить к этой борьбе Маклакова в Думе. <...>

Челышев: Многое зависит от интеллигенции. Повлиять на них можете вы.

Л.Н.: Моя вся надежда в России на мужика, который знает Бога и знает, что надо жить для души. Интеллигенция отпета. Одна надежда на народ, на его религиозное воспитание, но не на то, чтобы молиться иконе. Интеллигенция стремится залезть на шею народу. "Мы хотим служить народу" — это патент. Я всюду стою за радикальные средства: нравственное, религиозное пробуждение, чтобы пьянства не было.

16. — Нужно нравственное религиозное чувство — вот что главное; а чем больше насилие, тем больше оно (чувство) уменьшается. Все эти виселицы развращают народ. Закон состоит в том, чтобы предоставить право всякому (обществу) селу определить, нужен ли ему кабак.

17. Илья Львович сказал, что у Андреева своя манера писать.

— Одна манера должна быть у всех: писать ясно и чтобы было понятно. А он вступает в область запутанного, непонятного, сумбур, как в рассказе "Тьма", "Семь повешенных".

18. Л.Н. про полученные письма:

— Письмо от толстовцев об образовании из Пятигорска. Знаете, там колония толстовцев. Оттуда пишет молодой человек: "Какие мы толстовцы? и пьянствуем, и деремся, какую жизнь ведем?" и что он хочет уехать, чтобы получить образование. Я ему хочу написать и выбрал из каталога Бирюкова книг на 11 рублей 70 копеек, которые, прочитавши, может, получит полное образование.

19. Был человек, которому предстоит, может быть, военная служба, он еще не решил, отказаться ли. Л.Н. говорил ему, что быть или не быть солдатом — это дело между ним и Богом. Но, если служить — не оправдывать служения, знать, что это грех. Оправдывать — самое худшее.

20. Л.Н. написал много писем, также и Александра Львовна. Она пишет каждый день не менее пяти, а то и двенадцати от имени отца или от своего имени за отца. И Софья Андреевна сегодня написала семь писем, главное — за Л.Н.

Иные к ней обращаются, чтобы не тревожить Л.Н.

21. [Об Андрееве.]

— Талант это несомненный, но отсутствие чувства меры и самокритики.

22. Л.Н. получил анкету редакции берлинского журнала с вопросом: "Вы за сохранение смертной казни или за отмену ее?"

Л.Н. подписал, но не отослал следующую версию: "Мне искренне жаль, что вопрос, давно уже решенный для истинно просвещенных людей, вы задаете мне, хотя, кажется, я не показал себя ни плутом, ни дураком".

23. Александра Львовна мрачна тем, что Л.Н. думает, ожидает и говорит о смерти. Она живет им. Она с Варварой Михайловной теперь усердно секретарствует Л.Н-чу и прекрасно преуспевает в новой для нее роли. Близка и жизнепониманием, и детской любовью к отцу. Ей будет ужасна потеря отца.

24. — Я теперь думаю о женщинах, что существенная их сила — материнство. Суфражистки, государственные женщины: Екатерина II или королева английская — их деятельность не первостепенная. В области религии ни одной женщины-учительницы. Но это не исключает, что они не могут быть полезны во всяких отраслях (занятиях, областях).

25. — Я люблю индийскую философию. <...> Две крайности: у молодых людей игнорирование того, что думали старые, а у индусов (и у нас) — вера в авторитетность, придавание значения и объяснение каждого слова их (индусских) мудрецов (и нашей Библии), которых они и не говорили, а писавшие их переврали.

26. — Из искусств драма и музыка имеют две стороны: одна — исполнение, а другая — сама вещь. При исполнении забывают саму вещь, потому что хорошее исполнение затемняет произведение. Иной раз спутывают содержание вещи с исполнением: хорошее исполнение, а содержание никуда не годное. В музыке аккорды великолепны: иногда слышишь аккорды — плакать хочется, — техника удивительная, а вещь никуда не годится, но производит впечатление. А эти похвалы и впечатление от исполнения портят автора, который принимает похвалы на свой счет. Если эту самую драму будешь читать, так бросишь: такая скука. А между тем, при талантливом исполнении на сцене, смотришь с удовольствием. То же самое можно сказать и про Музыку. Это не то, что наше ремесло — литература и всякая поэзия.

27. [О драмах Горького.]

— Надо, чтобы искусство было просто, ясно, доступно всему народу и вместе с тем захватывало струи жизни. Должно писать, чтобы забирать душу, и ясно. Тут же никакого искусства нет. Там много литературы, но они все пишут для высших сословий; низкий, мерзкий уровень высших сословий. У народа — наоборот.

28. — Бехаизм — это высочайшее учение, написанное с восточным пафосом, о том, что не может быть насилия (ясно показывающее, что зло не может побеждаться насилием). Главные враги религии не те, которые убивают, а те, которые искажают религию, учение, как здесь (в бехаизме) — раздор между сыновьями. У Беха Уллы два сына (две партии) и спорят, кто из них настоящий наследник проповеди отца, и они один на другого клевещут. То же самое было у нас с Иисусом Христом. Это все, наверное, было и у Павла. Вопросы у Христа — вечные, а у него (Павла) интересы мелкие.

29. — Какое это влечение к чудесам! Бабу принес его поклонник книгу, где описал три тысячи им (Бабом) совершенных чудес. Баб велел уничтожить эту книгу и сказал: "Мои последователи должны верить только моим словам и написанному мною. Время чудес прошло".

30. Принесли только что полученный экземпляр альбома Н.В. Орлова "Русские мужики". Л.Н. стал смотреть и удивлялся:

— Я не понимаю, как его художники не оценят. Я бы его расцеловал. Я это буду каждый день смотреть.

31. — Я нынче четыре «Круга чтения» читаю, и, должен сказать, с истинной пользой. Они для меня — Библия*.

* Вероятно, "Мысли мудрых людей на каждый день" (М., 1903), 1-е изд. «Круга чтения» (М., 1906), 2-е изд. этой книги и печатающийся сб. "На каждый день".

32. За обедом Л.Н. спросил:

— Какое самое сладкое кушание? По изречению Магомета, когда во рту дурное слово и ты его проглотишь.

33. Говорил про книгу Атрпета "Имамат".

— В духовных делах Магомет был истинный пророк, но в практических делах был слабый, податливый. Автор описывает слабые стороны нынешнего руководителя бехаизма.

34. — Еврейская молитва — вопль, экстаз.

35. — Грех — ничего, а оправдывать грех — это плохо.

36. Чертков предлагает новую копировальную множительную машину — ротограф, на которой можно получать 1000 копий, но на которую требуется разрешение начальства. Чертков хочет раздобыть это разрешение для Л.Н. Это нашли неудобным, и Л.Н. сказал:

— Во-первых, не затевать новое, само собой в будущем сделается. Нужно скрывать, а это уже одно нехорошо. Во-вторых, будет много таких изданий, будешь давать их людям, а люди могут попасться за это и пострадать. Главное же то, что, на мой взгляд, это совсем не нужно. Если есть что в моих писаниях доброго и нужного людям, то они найдут себе путь. У Бога времени много. Вообще это дело не настоящее, а такое, которое может только отвлекать всех, кто будет этим заниматься, от настоящего дела, того самого, которое мне, да и всем нам, надо делать до смерти, не желая ее ускорения.

37. — Грамотные, мы имеем счастье общения со всеми, выбранными из миллиарда, людьми: Евангелие, Будда. И вдруг будем слушать Челпанова. Это большая ошибка.

38. — Мы не видим по нашей слепоте истину. Величайшее бедствие происходит потому, что есть устраиваемые и устраивающие. От этого происходят бедствия и семейные, и государственные. Я изобрел — величайшее мое изобретение, — что устраивать других есть величайшее суеверие.

39. Л.Н.: Я ходил по аллеям и вспоминал, как немец учил детей нравственности. — И Л.Н. подозвал к себе Соню, взял за руку и, пересчитывая по пальцам, говорил: "Благочестие, трудолюбие, аккуратность, чистоплотность" — и, дергая за мизинец, повысив голос, решительно повторял: "Не лгать, не лгать, не лгать!"

40. Сегодня, как почти каждый день, одно— три письма от людей, читавших сочинения Л.Н. и нашедших в них то, что в глубине души сами чувствовали и думали. И.М. Трегубов говорит о них уже на миссионерской беседе с кафедры. Поссе затевает периодическое издание и хочет в нем провозглашать главные идеи Л.Н. и близкие ему. "Новая Русь" объявляет, что с ноября будет печатать "На каждый день".

41. Цингер о декадентах, об А. Белом. Л.Н.: Я бы желал видеть такого человека и спросить, что они хотят сказать. Я прочел январский номер "Русской мысли". Это бред сумасшедших. Я никакого общения не имею с этими людьми. Я хотел бы спросить, что они хотят сделать.

42. Цингер говорил, что главное, с чем считаются декаденты, — тщеславие и гонорар, который всегда получают. У Андрея же Белого, главным образом, виноваты девицы, его поклонницы.

43. [Толстой говорил с Цингером о физике.] Л.Н. говорил ему о том, что нынешняя наука

хуже, чем схоластика, что физика основывается на понятиях материи, пространства, времени, которых нет, вместо того, чтобы основываться на восприятии нашего зрения, осязания и т.д.

44. Л.Н. (о науке): Прежде всего — единственная действительно нужная наука, единственное нужное знание есть знание того, что я должен делать, как я должен жить, чтобы прожить жизнь наилучшим образом. Все так называемые научные знания, не ведущие к ответу на этот основной вопрос, не нужны. Математические, а также отчасти физические и астрономические знания — привлекательны и ценны как средство изощрения и дисциплинирования ума. Но, признавая это, нельзя забывать, что, как говорит Лихтенберг, "вместимость мозга конечна".

45. Л.Н. (о пространстве и времени): Представления пространства и времени есть способ мыслить. Пространство нужно мне, чтобы в этот момент времени представлять себе, как отдельно существующие "меня самого" и "что-то вне меня". Время нужно мне, чтобы сопоставить, как нечто единое, "меня сейчас" и "меня несколько лет назад". Представление пространства и времени, как чего-то реального, ведет к непонятным и ненужным представлениям и рассуждениям. "Земля движется вокруг солнца, солнце движется вокруг чего-то, это что-то движется еще вокруг чего-то, и т.д. очевидно без конца". И то же самое со временем: "Что было прежде? А еще прежде? Еще прежде?" и т.д.

46. Л.Н. (о физике): Внешний мир, все материальное, мы познаем только через чувства. Главная задача в физике должна была бы заключаться в изучении восприятий чувств. Рассуждения физики о том, что не воспринимается чувствами (атомы, эфир и пр.), представляют собой ненужные измышления.

47. — Где ты проснулся к настоящей жизни, там живи, а что из того выйдет, это не мое дело. Как я сам начну устраивать мою жизнь? Могу ошибиться.

Ноябрь

1. Л.Н. рассказал о Л. Семенове.

— Пришел оборванный, в лаптях, без паспорта, без копейки денег. Серьезный, умный, спокойный, может работать. (Л.Н. говорил словами Семенова: "Работать мне Бог дал".) Он видел во сне, что ему надо со мной видеться: "Нужно с тобой видеться, общение с тобой"; "Я живу среди крестьян". Отец и мать смотрят на него, как на сумасшедшего. Он просил их часть земли отдать крестьянам: "Я не имею права пользоваться трудами других". И говорил, что у него не было тяжелых минут.

Я ему говорил, что мне не нравится внешнее: "брат", "ты", но потом думал, что тут дилемма — или говорить одному "ты", другому "вы", или раз перестать. — Л.Н. кончил серьезно: — Прямо, как он побывает, стыдно за свою жизнь. Не рассуждает, а делает. — Л.Н. заплакал.

2. — Герцен говорил про Чингисхана с телеграфом, теперь можно сказать — с аэропланами.

— И Л.Н. сказал, что, по его предположению, аэропланы сделаются самыми обыкновенными орудиями.

3. — Мне французы симпатичны. И язык, и литература, и люди самые.

4. — Любовь к народу, из-за которой борются (политические партии), есть вывеска, а, в сущности, борются из-за личных, эгоистических интересов.

5. [О Гете.]

— Он совершенно атеист. Он с большими способностями, но с отсутствием одного из самых больших человеческих чувств — религиозного.

6. Л.Н., читая слова Гете: "Наполеон — величайший талант", — сказал: "Болван!"

7. — Я во всяком ищу основу — миросозерцание (она в Лихтенберге есть). Когда это отсутствует, тогда все пошло, мерзко.

8. — Англичане достигли удивительно многого в том, что правительство своим действием полезно английскому народу. А у нас оно только своей дурной стороной чувствуется народом.

9. Говорили о царях, как они верили в себя и народ — в них, до самого Николая Павловича, даже и в Екатерину-развратницу.

С.А. Стахович: А в Елизавету Петровну?

— Елизавету я всегда любил и продолжаю любить. Тем, что она отменила смертную казнь, она искупила все.

10. Л.Н. весело сказал, что читал свои "Севастопольские рассказы":

— Как это глупо! Какая это гадость! Кто это читает? Верно, никто не читает. С одной стороны какой-то юмор, с другой — какой-то патриотизм.

На замечание чье-то, что он в то время не чувствовал ужас войны, Л.Н. сказал:

— Как же не чувствовал? Тут умирают. Пошел в солдаты и должен был оправдывать свое положение.

11. Л.Н. сказал, что перечитывал "Гетевский календарь 1909 г.", что Гете был ему всегда несимпатичен. Боялся, что несправедлив к нему, и перечитывал.

— Нет, не изменилось мое мнение о нем, — сказал Л.Н. — Он низменный.

12. Л.Н. рассказал Татьяне Львовне о том, что ожидали Андреева, что он читал его и Горького. Александра Львовна вставила что-то про Чехова.

Л.Н.: У них (Андреева, Горького) такие же бессодержательные темы, как у Чехова, но у Чехова комизм, наблюдательность.

13. Татьяна Львовна рассказывала о своей беседе со Столыпиным, которого она считает тупым. Между прочим, он ей сказал: "Я считаю, что толстовцы гораздо опаснее для правительства, чем революционеры".

14. Л.Н. про письма:

— Письма мне интересны и тяжелы.

15. Л.Н. говорил мне, что чувствует усталость, нервную слабость. После работы делается вял, шалеет, и, когда в таком состоянии развлекают, — вчера проситель приставал, — разгорячился на него.

— Я беру пример с вашей духовной медицины: внешняя медицинская помощь мне не нужна; надо молчать, надо жалеть себя побольше.

16. [О Чехове.]

— Он выкупает все своим юмором. У него никакого убеждения: насмешки над всем, а во имя чего — неизвестно. <...> Он был умен, талантлив, но он не был мне близок. Во что он верил, один Бог знает.

17. [На вопрос чешского учителя Калала, как воспитывать детей в половом отношении.]

— На это могу очень определенно ответить,

мне очень понравилось: Рамакришна одевался женщиной и жил с женщинами для того, чтобы уничтожить в себе сознание полового различия. Я думаю, что самое желательное это то, чтобы женщины смотрели, как на братьев, на мужчин, а мужчина, как на сестер, на всех женщин. Вот идеал. Я думаю, что следует опасаться всякого подчеркивания различия полов.

18. Л.Н. спросил, написал ли я чеху (Калалу) и поручил добавить: "Я на днях перечитывал Хельчицкого и думаю, что если бы они (чехи) вполне поняли и следовали учению этого великого учителя, то все вопросы были бы разрешены, которые они мне задают. Я думаю, они его совсем не знают.

19. Л.Н. говорил про письмо Л. Семенова, что он отстаивает пение духовных песен, придает значение загробной жизни Иисуса; что это еще не чистая, настоящая религия; истинная религия — когда не нужны никакие поддержки.

— Когда человек достигнет, доживет до того, как я, что ему жить или умереть — все равно, и старается только, как бы хорошо прожить жизнь, исполнять волю Божию, тогда узнает истинную религию. Может быть, это (песни) и нужно на той ступени. Прекрасные люди! У каждого свое. Страшно разъединение с людьми, которых уважаешь. Лучше всего молчать. Я желал бы знать, есть ли у меня особенности, как у них (которые у них я вижу), особенности, которые (они) считают у меня лишними.

20. В "Новой Руси" 17 ноября о "На каждый день": "К сожалению, мы принуждены пропустить изречения сегодняшнего дня, так как в них Л.Н. излагает свои взгляды на современное государство. Взгляды эти общеизвестны, но это еще не дает им места в современной русской печати".

21. Приезжал редактор московской газеты Лопатин, напечатавший "Нет худа без добра" Л.Н-ча и отсидевший за это три месяца. Он понравился Л.Н.: нашел его умным и скромным человеком. Посоветовал ему печатать "На каждый день" в "Утре России", где он работает.

22. Л.Н. дал читать вслух полученное письмо Молочникова и вложенную в письмо беседу его с заключенным в сумасшедшем доме "неизвестным Мишей", давшим обет не говорить своего имени, арестованным за то, что говорил толпе во время революции, как он выражается, "от Бога". Что-то очень сильное, вроде чеховского рассказа "Палата № 6", только получше и сильнее. Между прочим "неизвестный" отвечал Мо— лочникову, когда Молочников сожалел, что у него нет книг в заключении: "Плохая привычка проводить большую часть времени за книгой".

— Какой умница! — сказал Л.Н., довольно долго рыдавший во время чтения.

23. Для Л.Н., для его духовного движения такие люди, как Кудрин, Иконников, умирающий чахоткой в зеньковском тюремном замке Савелий Шнякин, умершие Дрожжин, Сиксне, и прежде Сютаев, Бондарев, — гораздо влиятельнее, чем Андреев. Еще читали письмо Соловьева. Л.Н. плакал при чтении места, где говорилось о счастье быть заключенным.

24. — Теософы переступают пределы ума, определяют будущую жизнь, говорят о ней с точки зрения времени и пространства. А она вне этих условий. У Канта этого нет. Кант выгораживает, что может решать ум и что не может. Гегель — это такая каша, путаница. Вы чувствуете, что внутреннего содержания нет. Чтобы вызвать отвращение — надо показывать все. Женщины часто этого не понимают.

25. Л.Н. всем серьезным и небогатым, стремящимся познать его учение и обращающимся к нему за книгами, посылает их. Также и всем нуждающимся, заключенным за отказ, посылает месячное пособие.

26. Л.Н. сказал, что кто-то пишет ему, что в Шотландии пасторы цитируют в проповедях своих его мысли.

27. По поводу задавления поездом мужика, отвозившего снег от Щекинской станции третьего дня, Л.Н. разговорился о железных дорогах:

— Так и помру с мыслью, что железные дороги вредны. Убить человека! Они для того, чтобы приехать поскорее, а спешить некуда. Непосредственные чувства. Вывозят и привозят те же товары. Можно и на лошадях.

28. Приехал Христо Досев. <...> Досев спросил Л.Н.:

— Отчего это так, что, читая ваши книги ("Изложение Евангелия"), некоторые не бывают удовлетворены, а читая синодальное Евангелие, бывают удовлетворены.

Л.Н. сказал, что он многих таких знает и понимает их: это не вполне религиозные люди, это идолопоклонство. Вот почему им трудно с ним (каноническим Евангелием) расстаться.

29. Получены 33 письма, из них 11 от евреев. Всего одно хорошее письмо от крестьянина Пермской губернии.

30. Л.Н. принес обвинительный акт И.И. Горбунова за напечатание книги Г. Спенсера "Право собственности на землю" — извлечение из книги "Запутавшийся философ" Генри Джорджа. В обвинительном акте очень хорошо изложено учение Генри Джорджа.

— Это обвинение за то, что он говорит, что дважды два — четыре. Если бы я не знал, что это подлинная бумага, я думал бы, что это ирония.

31. По поводу порчи памяти, забывчивости своей Л.Н. сказал:

— Я очень рад, что забываю; что мне нужно, то помню.

32. Л.Н. заговорил о нуждающихся в помощи и попросил Софью Андреевну дать одной вдове на подати. Софья Андреевна говорила о средствах Л.Н. и о своих суммах, определенных на раздачу.

Л.Н.: Надеюсь, что мои деньги вместе со мной умрут — кончатся.

Л.Н. дает ежемесячно около 25 р. отказавшимся, около 90 р. вдовам, погорелым, нищим.

Декабрь

1. Мне рассказал И.И. Горбунов, что слышал от М.Н. Толстой (невестки): ее брат был у Столыпина, и был разговор о Гусеве. Столыпин будто бы выразился, что Толстому до сих пор делали поблажки, но отныне не будут: пора закону восторжествовать.

2. — Для меня самый низкий тип в организации правительства — прокурор. Как же он может обвинять? Я не понимаю, откуда этот тип взялся.

3. Говорили о набирающих, печатающих машинах и др.

Л.Н. по поводу всего этого сказал, что в материальных делах прогресс, усовершенствование до известных пределов хороши, а перейдя его, теряют смысл, делаются безразличными, — например, газеты, автомобили.

4. — Газеты потеряли всякое значение, так как их много, лгут, лгут. Нельзя не лгать: надо заполнять, надо получать редакторам жалование, а в духовном совершенствовании нет предела", — сказал Л.Н.

5. Говорили, что сегодня в полученном "Русском слове" стоит, что Герцика за издание "Царства Божия" приговорили к году тюрьмы.

Софья Андреевна: А что, если я напечатаю, меня тоже посадят?

Л.Н.: Если ты держишься моих убеждений, то надо печатать и садиться в крепость.

6. Буланже изучает зороастризм: он соприкасается с браманизмом. Буланже находит в нем много драгоценного, особенно любовь к природе, к земле — параллелизм с Торо. Зороастризм этим дополнит христианское учение, как буддизм дополняет его любовью к животным, отречением, состраданием к живым существам. Л.Н. выразил сомнение в зороастризме: ему казался неясным.

7. Буланже хочет разработать браманизм; особенно, как вылился из браманизма буддизм: "Зороастризм и буддизм". Буланже браманизму придает большое значение. Л.Н. браманизму не придает большого значения.

8. — У Конфуция нет того грубого личного понятия Бога, как у евреев. У Конфуция нет понятия о загробной, о вечной жизни, но о Боге— начале есть.

9. Л.Н. сказал, что буддизм, с одной стороны — идолопоклонство, с другой стороны некоторые буддийские секты Бога отрицают. Трудно найти путь. Л.Н., по словам Горбунова, видит центр тяжести в легенде — для такого массового распространения, которое браманизм не дает.

Буланже: Теперь разрушается эта легенда: отец Будды не был могущественный царь, а наш старшина.

Л.Н.: Это не важно. В каждой религии известная сторона: в браманизме — метафизическая, а в буддизме его, Будды, жизнь. В этом главная черта трогательная, которая привлекает к его, Будды, учению.

10. Читали в Брокгаузе о Кришне. Оказалось, что в легенде о Кришне есть сходство с легендой о Христе. Буланже высказал предположение, что Иисус знал учение Кришны. Л.Н. сказал, что он думает, что Иисус не был знаком с учением Кришны, потому что у самого Христа не было такого метафизического понимания, но, может быть, то лицо, которое писало Евангелие Иоанна, было знакомо с ним и заимствовало, потому что в Евангелии Иоанна есть эта глубина о христианстве.

— Мне всегда казалось, что Иоанн заимствовал: у Иоанна такое ясное метафизическое понимание, которое отсутствует у тех, других евангелистов.

11. — Только углубиться, каждая, всякая жизнь получит глубокое значение. Леонид Семенов пишет мне, как в художественных произведениях описания, выдумка — плохи. <...> И Семенов пишет, что надо писать правду и что было. И я понимаю это и соглашаюсь с этим, что эта форма — описать, что было, что пережито, — совершенно достаточна.

12. — Свойство художника — в том, что он рассказывает, есть большая лестница состояния душевного: он может опускаться и подниматься. Большая широта — это главное свойство художника (может переживать разные впечатления, даже — низкие, почти животные).

13. Л. Семенов прислал в письме выписки из Плотина. Л.Н. сказал, что он его читал, и помнит, что у него мало можно почерпнуть. Но все-таки попросил Ивана Ивановича достать ему книжку Плотина. О Плотине сказал Л.Н., что он напоминает Иоанна Богослова. Его — Иоанна — причисляют к апостолам, но он был другого типа.

14. Л.Н. говорил, что он часто видел, что у сумасшедших — эгоизм: они не переносятся в положение другого человека, считают, смотрят на другого человека, как на орудие своих целей.

15. О статье "Пора понять", которую Л.Н. намерен был никуда не посылать, не печатать, а нынче, поправивши, решил послать Черткову, сказал мне приблизительно так: в ней, с одной стороны, недоброе чувство осуждения, с другой стороны обращается внимание на то, что делается правительством, а это надо.

16. Сегодня получен первый номер нового журнала Поссе "Жизнь для всех", где появилось "Письмо польской женщины к Л.Н. Толстому" и "Ответ польской женщине" Л.Н. Толстого. Пропуски обозначены точками.

17. Л.Н. о номере "Жизни для всех": хвалил статью И.И. Горбунова о Кросби — "Поэт нового человечества". Хорошими нашел статью "Куда идет Л. Андреев" С.А. Адрианова и статью Поссе "Общественная жизнь".

18. Буланже сказал, что Конфуций не был государственником; он учил: чем других насилием заставлять не делать зла, самого себя обуздывай.

19. Буланже с Л.Н. о Вивекананде. У него умствование бесконечно, а вместе с тем — военная служба. Даниель говорил, что Вивекананда в Англии вращался только в богатых кругах. Он как будто отошел от браманизма, от такого искусственного выхода из материального мира. Нравственного учения у Вивекананды не найдешь.

20. Буланже говорил, что буддизм произошел от браманизма.

Л.Н.: То самое евреи говорят о христианстве — что оно вытекло из пророков, что и могло быть.

21. Софья Андреевна жаловалась, что много прохожих, что сегодня семнадцати подавала.

Л.Н. опять говорил то же, что и недавно: не будь деревень, где и кормят, и пускают ночевать, что было бы с прохожими? Правда, что, не будь этого отношения народа к ним, их бы столько не было. Это соблазн (деревни) для них: порочный круг.

22. Л.Н. вспомнил рассказ Горького "На плотах". Он, Горький, в том поступке видит что-то поэтическое, сильное, а оно отвратительное, и Л.Н. высказался в том смысле, что он Горького не любит.

23. В иллюстрированном приложении к какой-то газете голые тела. Л.Н., негодуя, поражался:

— Тело — оно есть, бороться с ним надо, а тут выставляется, как какая-то прелесть.

24. Л.Н. рассказал, что в "Русском знамени" фельетон о нем, в котором несколько раз повторено, что он проповедует материализм и "живи в свое удовольствие".

Л.Н.: Как же не радоваться таким статьям? Потому что ничто так не указывает, что не стоит заботиться о мнении людей, о славе людской — не о славе, не в смысле gloire, а о славе на народном языке, в смысле "осуждения".

25. Буланже заговорил о буддийском распределении любви; троякую различают любовь: 1) какую чувствуешь к жене, 2) к родным, друзьям, 3) к врагам.

Л.Н.: Последнее это — христианская любовь.

Кто-то из нас заметил, что врагов любить трудно.

Л.Н.: Трудно-то трудно, а надо, как пахать землю: трудно ли, нет ли, а надо.

26. Разговор о какой-то книге.

— Как вопросы религиозные, философские, они требуют сильного напряжения мысли, а тут

— в стихах. Отвратительно! В древности не могли иначе, они до той точности не дошли. Но после Канта в стихах писать (философское) — отвратительно! О религии писать в стихах... я никогда этого не мог терпеть.

27. Л.Н. получил в подарок японские книги для чтения, составленные (по японскому образцу) православным русским священником в Токио. Л.Н-чу понравились, но о японцах высказался опять же нелестно в том смысле, что они в нравственном смысле — дикари. На них видно, как люди, малопросвещенные религиозно-нравственно, легко усваивают себе то, что называется просвещенностью — культурой. У них нет сдерживающего нравственного начала, что у нас, русских, все-таки есть.

28. Л.Н. разговорился о том, как прохождение через школы поощряет воспринимающее, а заглушает самобытно мыслящее начало в человеке.

29. [На вопрос, где больше ищущих: среди народа или интеллигенции.]

— Люди, которые живут преданием, гипнозом общественного мнения, их 99 процентов, а люди, которые ищут — один процент. Их процент одинаковый у крестьян и у интеллигенции, но у интеллигенции восприимчивость (для религиозно-нравственных вопросов) меньше, потому что там, вместо церковных суеверий, — Дарвин. Ища в Брокгаузе Сметану, я посмотрел "смерть". Я искал, что люди, которые мыслят, разумеют под смертью. Нет там. Есть "смертность", "юридическая смерть" и т.п.

30. Был саратовский крестьянин А.А. Станков, 51 года, продавший лошадь, чтобы съездить к Л.Н-чу.

Станков мне сказал, что Л.Н. ему сказывал про свое писание, что "еще надо написать истинную правду".

31. Сообщили Л.Н. просьбу Градовского написать в газету. Л.Н. отклонил эту мысль, потому что тут (в этой анкете) пружиной — газетное дело, денежное. Пускай бы он торговал, деньги наживал вином, табаком, публичными домами, а не словом.

32. — У меня вчера был гость (саратовский крестьянин), который нарочно приехал, чтобы поговорить о Боге, и душе, и вере. Человек высокого религиозного понимания. <...> Он произвел на меня сильное впечатление; боюсь сказать, о чем и говорить не следует, надо перестать говорить миру интеллигентному — "Русских ведомостей", а говорить тому миру — ста миллионов людей. И если б Бог дал жизни и писать буду, тогда я буду иметь в виду эту публику (это будет моя публика), этот "большой свет".

33. Л.Н. с Сережей Булыгиным привел определение Иоанна: "Бог есть любовь; пребывающий в любви пребывает в Боге". Человек верующий живет любовью, а который рассуждает, тот не верит в Бога-любовь.

34. Мария Александровна заговорила о том, что в Германии в школах унитарианские пасторы учат по книге Л.Н. "Учение Христа для детей", по немецкому переводу Шкарвана. Это рассказывал Дунаев, видевший это в школе в Баденс— ком княжестве. А у нас "Учение Христа" запрещено.

35. Пришел молодой человек показать свою работу Л.Н., у которого уже был и переписывался с ним. Вел себя очень скромно. Его начисто переписанная работа в 200 страниц фолио — "Христианская этика". Это изложение учения Л.Н.

Булгаков, 23-х лет, из Томска, студент философского факультета Московского университета. Разделяет взгляды Л.Н-ча. О себе мне отвечал, как он нашел Толстого: "Я был прирожденным христианином и все больше и больше находил правды в его учении". Говорил о радости, что Л.Н. жив. "Когда умрет, осиротеем все — такое чувство. И тогда поднимутся все, кто против него и которые теперь стыдятся подняться". Намерен отказаться. Спросил мнение мое: не будут ли в последствии, когда все больше будет отказов, вешать отказывающихся для устрашения. В Московском университете мало разделяющих взгляды Л.Н. (один-пять человек). Интересующихся много.

36. — Удивительно: Фет, Тургенев и я — мы были близки трое, и Тургенев считал Фета глупым, а, по-моему, у Тургенева не было сотой доли того здравого ума, что у Фета.

37. Л.Н. показал Булгакову места в его рукописи, которые должно поправить (понятие о грехах — неясно).

Л.Н.: Сделайте его доступным, цензурным, кое-что выкиньте. Необходимо заключение — резюме. Переработайте, дополните новейшим: "О науке". <...> Предстоит вам большая работа: заключение написать, вкратце повторить. Чтобы сказать все, что нужно, и ничего лишнего. Это большой труд.

38. Булгаков хочет изложить и опровергнуть еще самые известные критики на Л.Н-ча: популярная — Михайловского, а из новых — Мережковского и Шестова.

Булгаков: Мережковский и Шестов — самые популярные среди студенчества, все в новых изданиях появляются. Надо опровергнуть их неверные изложения вашего учения.

Л.Н.: У меня учения никакого нет. Правда одна во всех учениях; только то, что противоречит в них, надо исключить.

39. Софья Андреевна говорила про Танеева, что он желал и обещал приехать, но не приехал, потому что на дорогу денег у него нет, каких--нибудь 15-20 рублей. Пенсии не просит, хотя право на нее имеет. Живет в деревне в избушке, а 83-летняя няня его с прислугой в Москве: он ее содержит. Уроков не дает, чтобы не мешали ему заниматься композицией. У него плохое фортепиано. Ученики и почитатели поднесли ему новое; он не принял, потому что слишком дорогой подарок. Концерты дает очень редко.

1910

Январь

1. Говорили о японских воинах.

— Самопожертвование — это суеверие, ложная вера. У русских не было злобы к японцам, французам.

2. О революционерах.

— Борюсь с дурными чувствами, чтобы во мне не вызывали озлобления.

3. Сергей Львович: Не у всех революционеров ненависть.

Л.Н.: Один круг видишь. Кругов много. Каждое распоряжение правительства вызывает негодование. Казни... Должно быть, каждое религиозное требование отжито... Остается кафешантан, жуирство или убийство. Говоря о несправедливости той или другой стороны, вижу одинаковый упадок той и другой стороны. Жуирство было и после Французской революции.

4. — Уничтожить право рабства. Правительство, вместо того, чтобы пользоваться нравственным принципом общинного землепользования, разрушает его.

5. — Надо понять основной принцип: кто будет владеть землей, будет владеть людьми.

6. — Земля не может быть собственностью; у кого земля, у того власть. А чья будет земля, у того будут крепостные.

7. — Обращаться к правительству — ниже достоинства. Никому не следует обращаться.

8. Л.Н. читал вслух "Сон".* Прежде, чем начать, сказал:

— Возражайте больше.

Читал взволнованно, торопясь и задыхаясь. Возражали неудержимо Сергей Львович и Михаил Сергеевич.

Л.Н.: Я в конце говорю, что народ (мужики) терпеливо переносит это земельное рабство. Тут дело не в логических доказательствах, а в том, чтобы вызвать нравственное чувство. Я так заражен этим чувством, что более или менее — смотря по восприимчивости человека — это должно иметь действие (на читателей).

* Произведение Л.Н. Толстого.

9. — Прошел юбилей Гоголя и Чехова. Юбилей Чехова прошел для меня, как если бы его не было. Он милый, я смеюсь, когда его читаю, но он был пустой, без нравственной закваски. А у Гоголя было и то и другое.

10. Новиков прочел вслух рукопись своей статьи "Обращение крестьянина к крестьянам" — о том, как жить крестьянам, ставя в пример такую свободную от суеверий, трезвую, семейную жизнь, какую он сам ведет.

Л.Н. сделал по поводу этой статьи несколько замечаний. Новиков не упоминает о следующих двух причинах бедности крестьян: первое — от разделов (все дело в нравственно-религиозном убеждении: если терпеть обиду — уживутся). Второе — вред, который вам странным покажется, — сказал Л.Н. Новикову. — Вот у Морозова (Ивана, брата Василия Степановича) умерла третья жена — у него восемь маленьких детей. Рожаются не сами собой, а от отцов.

Новиков: Крестьяне на это не согласятся.

Михаил Сергеевич: У них взгляд еврейский, что дети — благословение Божье.

Л.Н.: Я не возражаю... Но все же они смотрят на детей, как на обузу. Когда я не имею возможности выходить их, тогда надо жить с женой, как с сестрой. Вот я вам сказал еще две причины. И обеих корень в нравственности. Интересно то, что вы говорите; интересно особенно, когда исходит от крестьянина.

11. Новиков главное зло видит в пьянстве и щегольстве. Крестьяне, побывавшие в Москве, уже неохотно слушают правду.

Л.Н.: Щегольства у вас больше, чем у нас. Народ беден потому, что развращен.

12. Говорили о бродячих людях. Новиков сказал, что у него каждую шестую ночь ночуют. С одной стороны, хорошо, что русский народ не дает погибать бродячим людям, но, с другой стороны, они что соберут — по десять фунтов хлеба в день, — пропивают. Увеличивается грех — пьянство.

Л.Н.: Девять из десяти пропивают, а десятый

— истинно несчастный, так что нельзя не подавать им.

13. Михаил Сергеевич рассказывал, что унионисты победили либералов при выборах в Англии, и смущался тем, что не знал, и никто из нас, кто "националисты".

Л.Н.: Если быть мудрым, можно перенести это незнание; если быть любопытным, то тяжело.

14. — Я теперь думаю, что предположение, будто старость ослабляет духовные силы, неверно. Она углубляет, очищает их.

15. Л.Н. в Туле на заседании Московской судебной палаты. <...>

Обратной дорогой Л.Н. сказал мне: "Когда свидетелей к присяге приводили на Евангелии, я хотел сказать, чтобы открыли (на том месте), где клятва запрещается. Я с трудом удержался".

16. [О рассказе Чехова "Доктор".]

— Нехорош. Как это характерно для Чехова — как он относится к этим предметам. Серьезный вопрос шуточно трактует.

17. В "Тульской молве" 21 января очень хорошая статья о впечатлении, произведенном на судей и прокурора присутствием Л.Н. Судьи стали на это время братьями людям. <...> Л.Н. прослезился, читая про себя.

18. — Как теперь с ужасом пишут о том, что секли когда-то, так будут с ужасом писать, что земля была собственностью.

19. Л.Н. говорил о письме, в котором такая фраза: "Жалчее галку убить, чем человека, потому что у галки взять нечего, а у человека хоть рубль".

— Я думал, что это означает, что галка не виновата.

20. Л.Н.: Шкарван пишет о славянском патриотизме, которым и я тоже грешен, потому что я тоже нахожу, что западные люди многого из того не понимают, что понимает (может понять) славянин.

Я: Но славянский патриотизм — духовный, не исключительный.

Л.Н.: Славянский патриотизм тем лучше, что он вне государственности; он в области духовной, религиозно-нравственной.

21. Буланже спрашивал о плане книжек-самоучителей: первая — книга о духовной жизни; вторая — как добывать себе хлеб; наука о земледелии была высоко поставлена у вавилонян.

Л.Н.: Теперь у китайцев.

Буланже: Третья — история.

Л.Н.: История, которая приурочена к нравственному пониманию жизни. Тут должна быть отрицательная сторона: что совершается и что не должно совершаться.

22. — Общинное начало тогда сильно, когда в основе его — религиозное начало, — в русском человеке еще есть, слава Богу, религиозное начало.

23. По поводу письма духобора Рыбина Л.Н, сказал:

— Всех профессоров и академиков заставь написать такое хорошее письмо — не напишут.

24. — Я предлагаю за правило: первое — за обедом не говорить о еде и покупках; второе — не пукать; третье — не бранить правительство: одинаково неприлично.

25. Граубергер: Недовольство у людей — "детей" — коренится вне их, а недовольства своей духовной несостоятельностью очень мало. Раз вы познали, что они "дети", вы не будете терзаться, волноваться, а будете смотреть на них, как на детей, не гневаться на них, спокойно объяснять им поступки ложные.

Л.Н. же сказал, что смотреть на людей, как на детей, есть некоторое неуважение к человеку:

— Есть движение, он завтра будет выше меня во сто раз. Можно сказать: детские воззрения поколения целого, но не о человеке, что он ребенок. Люди не могут быть духовно выше или ниже, а духовное сознание в некоторых более или менее скрыто.

26. — Что больше всего меня поразило в Москве — это что на извозчике едет и читает газету: стало быть, она ему нужна. Ведь это не шутка — следить за всем, что делается в мире. Нельзя в голове места оставить...

27. Л.Н. очень заинтересовал рассказ о Елене Келлер, глухонемой и слепой. Когда ее спросили, что такое любовь, ответила: "Это так просто: это то, что каждый чувствует к другому". А когда ей объяснили, что такое Бог, она сказала:

"Да, я это давно знала, только не знала, как называется".

Февраль

1. — Вы слышали, — обратился Л.Н. ко мне, — как обидели Ивана Ивановича [Горбунова]? Забрали книжку его стихотворений, которая три года продавалась, и судят его за нее.

2. [Был корреспондент из Норвегии Левин.] Я спросил у Левина: Почему не состоялся

Конгресс мира в Стокгольме?

Левин: Потому что хотел приехать Лев Николаевич. Его бы приняли, как царя. Правительство испугалось, что он будет держать анархическую речь. "Он не мирный человек, он натравливает народ на царя", — говорили правительственные люди.

3. — Есть три рода людей: грабители, трудящиеся и нищие. Грабители и нищие — те, которые не расчитывают на себя; и потому, что им много достается, трудящимся мало остается.

4. Левин: Норвегия отторглась от Швеции вот почему: Норвегия — страна демократическая и шла все вперед; Швеция — и помещичья, и бюрократическая — отставала. Король, чтобы не было слишком большого прогресса Норвегии, удерживал ее прогрессивное законодательство. <...> Когда отторглись от Швеции и в течение восьми месяцев не было короля, преступность уменьшилась. Законы знают и исполняют.

Л.Н.: Я не согласен с этим — насилием заставлять исполнять законы. Я думаю, Швейцария — тоже этого типа, а?

Михаил Сергеевич: Вся Европа такая. Везде знание, уважение и исполнение законов. Кроме Италии. Италия похожа на Россию. У вас (в Норвегии) относятся к законам, как к своим помощникам, а не как к врагам, которых надо обходить.

Л.Н.: Если бы делались эти законы без полиции, без исполнителей, а так они меня не радуют. Я думаю, через городового ничего доброго не сделается, кроме дурного. Это внешнее воспитание ничего не значит, если есть насилие... Я в ваш рай не верю. Есть одно средство, есть воспитание одно — религиозное. В Шанхае, в китайской половине, нет ни одного городового, преступлений нет, в европейской половине полно городовых — преступлений много...

5. — С моей известностью вижу, что каждый поступок не проходит даром; каждый поступок твой несет неизбежно последствия. Я это вижу. Я это (что вы говорите о моих прежних поступках) забыл (а они продолжали действовать). Когда это видишь, видишь, как важно каждое дело, каждое слово.

6. Говорили о граммофоне, о "Миньоне", что это то же, что фотография.

— Это все хорошо для художников. В поэзии этого еще нет, к сожалению... Художник должен стоять выше фотографии.

Март

1. — Мережковский, Бердяев — ничтожные люди, я их не осуждаю, но понял, что они имеют меньше значения, чем я им приписывал.

2. Я спросил Л.Н., интересен ли был ему Шестов. Л.Н. говорил с ним в кабинете.

Л.Н.: Я как раз записал в дневнике о нем: неинтересен. Он литератор, не философ. Но вел себя скромно. <...> Есть два рода людей: одни думают для себя, другие — для других. Он ко вторым.

3. Л.Н. сказал, что Шестов дал ему понятие о морали тех людей: Бердяева, Мережковского...

4. Л.Н. (о поэзии): Я думал и писал поэтам, что в стихотворениях надо, чтобы мысль была нова — нова и наияснейшим и наикрасивейшим образом выражена.

5. — Крест свой надо нести каждый день. О завтрашнем не думать. Жить.

6. Л.Н. говорил о суде в Сенате над И.И. Горбуновым.

— Я возмущаюсь собой, что негодую против этих людей. Я хочу в любви жить со всеми людьми.

7. Речь о стихах. Л.Н. говорил, что стихи хороши (какие есть у Пушкина, Тютчева), когда нельзя переложить их в прозу; если же чувствуешь, что автор думает в прозе, а переставляет в стихи, тогда нехороши.

8. И.И. Горбунов предложил печатать новый «Круг чтения» копеечными книжками, так, чтобы сначала печатать безобидное (о Боге, о душе) — и таких двадцать, а на конец оставить о вере и подобном и обратиться к другому, где половина нецензурного. Л.Н. согласился.

9. Александра Львовна зашла к Л.Н. и застала его за чтением книги "Light of Truth", полученной из Индии, и Л.Н. начал так:

— Я хочу тебе сказать, что поганое тело слабо, а духовно мне очень, очень хорошо. — А потом показал на книгу и сказал: — Эта книга доставила мне большое удовольствие; я первый раз понял, что мы привыкли считать Богом Бога-творца, Бога Христа, Бога Магомета, который летал на небо, а тот Бог, который есть начало всего, он нам даром достался, так как только такие великие умы, как древние индусские мудрецы, могли додуматься до этого великого понятия. А сидя в Лондоне или Париже с автомобилями, аэропланами, люди никогда бы не додумались до этого. Мы получили даром то, о чем в тишине, простоте могли додуматься все великие мудрецы мира... — Потом Л.Н. прибавил:

— Я в первый раз в жизни это понял.

10. — Если бы не было Кришны, не было бы нашего понятия о Боге. Наши христианские понятия духовной жизни происходят от древних, от еврейских, а еврейские — от ассирийских, а ассирийские — от индийских, и все идут ходом обратно: чем новее, тем ниже, чем древнее, тем выше.

11. Меня поразило рассуждение Л.Н. по поводу смерти Николая Николаевича и о его жизни, приблизительно такое: счастья в жизни нет, а есть борьба с собой, усилия. Это Николай Николаевич и делал, а Л.Н. о себе говорит, что он далеко не будет так хорошо жить.

12. На днях Хомяков покинул председательство в Думе, и на его место выбран Гучков. Хомяков привлекал сердца, Гучков — холодный. Об этом Л.Н. если и читал или слышал, ни словом не обмолвился, разве что в том смысле, как все это не важно.

13. Л.Н. преинтересно рассказывал о браминских книгах. Когда сказал, что буддизм ниже браманизма, что буддизм не признает Бога, П.А. Буланже изъявил с радостью свое одобрение этой мысли. Он сам так чувствовал. Л.Н. говорил, что эволюция понятия Бога идет обратно. У старых индусов оно выше, у христиан опустилось, а в наше время материалистическое — еще более опустилось. И быть иначе не может. Во время 30-этажных домов, автомобилей некогда и нет покоя, чтобы додуматься до глубокого понятия духовной жизни.

14. Л.Н. (М.А. Шмидт): Нам с вами скоро умирать, мне по годам, вам — по болезни. Чем дольше живешь, тем лучше понимаешь, как жить, и тем легче становится умирать.

15. Л.Н. с Михаилом Сергеевичем говорили о том, какое учение более древнее: ассирийское или Моисея? М.С. говорил, по словам Бутурлина, знатока этого дела, что несомненно ассирийское. Оно пяти-шеститысячелетнее. Давид жил за тысячу лет до Христа.

16. Михаил Сергеевич спросил об отношении буддизма к браманизму: такое ли как христианство к иудейству?

Л.Н.: Нет, браманизм выше буддизма.

17. С.А. Стахович, обожающая Пушкина, вспомнила слова Л.Н., ей сказанные о Пушкине: "Это не для комплиментов вам, но какой удивительный мастер красоты ваш Пушкин!"

18. Письмо от старообрядческого архимандрита Михаила (выкреста); призывает Л.Н. к какому-то объединению христианских церквей, общин и сект.

— Ах, Михаилу не буду отвечать! В деле религии посторонняя цель — ничего нет хуже.

19. Буланже принес новое издание "Посредника" (полторы копейки), свою книжку "Конфуций". Л.Н. был ей рад и прочел на обложке, что еще издано И.И. Горбуновым и добавил:

— И за это его наказать, посадить в тюрьму! — и продолжал: — Иван Иванович Горбунов старается, чтобы были дешевы эти книжки (по копейке). Я его просил об этом. Он такой милый!

20. Л.Н.: Для того, чтобы хорошо жить, надо помнить о смерти, думать о жизни, имея в виду смерть.

Софья Андреевна не соглашалась, возражала.

Л.Н.: Я и так просил позволения сказать, зная, что это бесполезно. Тут, когда помнишь, что завтра помрешь, ясно видно, что важно духовное, не деньги, не о здоровье очень заботиться...

21. — Если бы позвать человека разумного, но никогда не видевшего нашу жизнь, где 90% нуждающихся в работе, а 10% проживают миллионы, и спросить его: "Как ты предположишь, марсовый житель, что религия, наука, искусство, какие быть могут?" — марсовый житель должен бы ответить, что ни религии истинной, ни науки истинной, ни искусства истинного не может быть.

22. Л.Н. прочел конец "Конфуция", выбранные места из его бесед, удивительно читал, и удивительны эти изречения. На какое-то возражение Софьи Андреевны ответил:

— Одна есть религия — это та, что одно во всех.

23. На днях Л.Н., читая вслух письмо Гусева, сказал насчет рабочих: "Рабочий, как его ни кинь, все на ноги встанет".

24. [О полученном письме и книге Шоу.]

— Тут какая чепуха! А его драма? — И Л.Н. рассказал подробно ее содержание — как женщины хотели, чтобы линчевали конокрада, а выяснилось, что он не конокрад... Тут и его характерное, что Бог не может быть Богом, потому что делал глупости: создал бактерии, болезни. Все это грубо, фальшиво, сентиментально. Англичане могут переносить; нам, русским, это стыдно, скучно.

25. Л.Н. (мне):

Вы меня лечите, а я вчера думал о смерти. Я так равнодушен к смерти, этим не могу не быть доволен.

26. — Главное — свое сознание развивать, увеличение своего сознания, через себя невольно действуешь на других.

27. Л.Н. рассказал про медицину, что по сравнению с тем, что делает организм, то, что делают всевозможные лекарства, — это одна тысячная доля. В болезни надежда одна на организм, а не на внешнюю помощь. Пример — он, его насморки, бронхит. Сделано все, а ему не лучше, болезнь идет своим ходом. Вред же медицины в том, что расслабляет.

28. — Мудрость человека в том, чтобы знать, где остановиться: что можно знать и чего нельзя. Объяснение происхождения по Дарвину — такая же чепуха, как по Моисею, еще больше.

29. — Я понимаю финский, польский патриотизм: "Оставьте нас в покое, мы сами устроимся".

30. — Шоу пишет мне, главное, о Боге и о вопросе религии: "Скажите, как Бог мог сотворить зло, болезни?" Это понятие детское, которое он опровергает. У них вопрос: что такое Бог, который сотворил мир, а не что такое закон, который надо соблюдать. Шоу кончает письмо тем, что, может быть, и весь мир сотворен Богом в шутку.

31. Говорили об отказе от воинской повинности.

— Есть жизнь духовная и животная. Кто живет духовной жизнью, ему иначе поступать — большое страдание. Знаешь сто тысяч людей, которых жизнь пуста.

32. Дунаев рассказал, что Столыпин признался в речи в Думе, почему разрушает общину, делает собственников земли: чтобы создать кадр надежных консервативных избирателей.

33. — Для религиозного человека есть невозможные поступки, для нерелигиозного нет невозможного в поступках. Это грубая граница между религиозными и нерелигиозными людьми.

34. [Говорили о суде.]

Л.Н.: Это для меня интересно, как убивший смотрит на убийство: убил кинжалом мужика в лесу, а он ему брат.

Софья Андреевна: Убийца — брат. Это крив— ляние

Л.Н. ответил, что умом сознает, что он ему брат.

Софья Андреевна: Но не сердцем.

Л.Н.: Умом знать, чтобы это превратить в чувство. В этом вся жизнь состоит.

35. — Как это мы смотрим на церковь, на акафисты, как на обман. А на суд еще не смотрим так, а это то же самое.

Софья Андреевна возражала на речи Л.Н., что его старания напрасны.

Л.Н.: Как ни мала моя лепта, надо ее внести. Орудие такое маленькое, но надо работать.

36. — Я, душа моя, утешаюсь тем, что совершенно не думаю о времени, о том, что будет и что я не увижу тех последствий, которые будут после революции, и не стараюсь интересоваться. Они будут огромные. Мне жалко отсутствия религиозно-нравственного начала... И главное то замечательно, что в Европе это состояние сложилось в такое довольно стройное здание, крепкое здание, что оно держится, а у нас, чуть его ткнешь, оно развалится. Никакие дирижабли не помогут, если не будет религии. А там (в Европе) борьба за существование, это хуже Иверской.

37. Л.Н. (Татьяне Львовне): Не можешь себе представить, как хорошо мне, что память исчезла. Постоянно идет самая серьезная работа мысли: так ли я живу, проверяю себя. Ну... сегодня обогнал человека безносого, почувствовал отвращение и сейчас же догнал его и поговорил с ним. Была ли бы возможна эта радостная жизнь, если бы я помнил, кто Иван Иванович, кто Семен Иванович?

38. Читали В.Г— Короленко "Бытовое явление. Из записок публициста о смертных казнях". Л.Н. был сильно тронут и взволнован. Из цитируемых писем Л.Н. о первом сказал, что оно хорошее, верное. Про второе — что его следовало бы исключить. О рассказе, как отец узнает, четыре дня по разным городам шляясь и встречая бюрократическое безучастие, где сын его будет казнен и где он сидит, Л.Н. сказал: "Прекрасно".

И сейчас же после чтения написал Короленко восторженное, признательное письмо. <...>

Л.Н. тронула искренность и стремление приговоренных к правде, справедливости, которая чувствуется из их писем и особенно из автобиографии, очень интересной, одного из них.

39. Татьяна Львовна сказала, что, когда Танечка ударится, — и она на том самом месте чувствует боль.

Л.Н.: Говоришь, что я сегодня записывал. — И Л.Н. сказал приблизительно то, что наше тело мы считаем одним целым, потому, что сознанием соединяем его; мать соединяет себя с ребенком, а совсем так же сознание может соединять с членами общества, и так далее...

40. Масарик прочел введение к новому "Кругу чтения" ("Путь жизни") и сказал:

— Это квинтэссенция квинтэссенции. Когда это читаешь, равняешь свои мысли.

41. Л.Н. в разговоре с Масариком о детях:

— Только не мешать им, оберегать от дурных влияний, а предвидеть, что будет, нельзя.

42. — Не могу в себе побороть недоброе чувство к правительству.

43. Я сказал Л.Н., что Масарик спрашивал, почему он, Л.Н., пьет вино.

Л.Н. сказал, что он подумал, когда пил, что Масарик не одобрит, но выпил:

— Борюсь с тем, чтобы не делать чего потому, что другие не одобряют или хвалят. А только по своему суждению.

44. Л.Н. говорил, что Ф. Страхову, оставившему корректуру своего нового философского сочинения и просившему написать предисловие, предисловия не напишет. Философию наскоро писать нельзя (Л.Н. намекал на то, что труд Страхова спешно написан).

45. Л.Н. разговаривал с корреспондентом из Гельсингфорса, тот жаловался, что в Финляндии плохо.

— В России хуже, так как, кроме того, еще становишься виновником того зла, которое делается с вами (финнами), поляками, евреями.

Л.Н. сказал, что долго, и много, и резко говорил с ним про злодейства русского правительства в Финляндии. У них цензуры нет, может напечатать. Но не знает, как он это передаст.

Апрель

1. — Можно сделаться социалистом, можно сделаться союзником [т.е. членом черносотенно-

го "Союза русского народа"] сразу, а христианином нельзя сразу сделаться, тут длительный процесс. А раз сделался — не может иначе поступить, и тогда не спрашивает, все ли, один ли.

2. Михаил Сергеевич спросил о Н.Н. Страхове: какой он был в религиозном отношении человек.

Л.Н.: Неопределенный. Он был критик, ученый человек, необыкновенно добрый, но опять профессор.

Михаил Сергеевич: Он стал (в статье "Взгляд на текущую литературу") на вашу точку.

Л.Н.: Он был близкий человек.

3. Про общину на Кавказе, которая расползается.

— Община связывает... Община — это отделение себя от всех. Это собирательный эгоизм, когда надо одинаковое отношение ко всем.

4. Какие глаза у Льва Николаевича! Письма разных почерков читает по 20-30 в день без очков, которых он никогда не носил.

5. П.А. Буланже говорил, как плотники удивляются, читая Конфуция, что до Христа такое же христианское учение было. Буланже думает, а Л.Н. согласился, что эти книжечки для народа о древних учениях Ми-ти, Лао-тзе и др. будут иметь большое значение.

6. Буланже удивлялся тому, что одновременно на Дальнем Востоке учили Лао-тзе, Конфуций, Будда, а в Греции — Сократ. В 50-х годах XIX в. в Индии Рамакришна, а на крайнем Западе — Торо, Эмерсон, Чаннинг, Гаррисон и Баллу.

Л.Н. двух первых выделил из всех американских мыслителей:

— Чаннинг, он меня не удовлетворяет. (Он "православный", — вставил Буланже.) Он многословен, вроде Ламеннэ, он напоминает его, такой же стилист.

7. — Идеал — "един пастырь, едино стадо". Уничтожение перегородок национальных.

8. Получен "Юбилейный сборник литературного фонда 1859-1909". Л.Н. спросил Булгакова, что есть в сборнике. Булгаков, вычитавши где-то про Шестова, что это один из русских философов, и поверив на слово этой взаимной журна— листической хвале друг друга, заговорил, что есть мысли Шестова. Л.Н. сказал, чтобы их читал вслух. Булгаков читал сначала подряд. Л.Н. замечал: "Очень плохо", "Без содержания", "Набор слов". Булгаков остановился.

— Продолжайте, может быть, еще что будет. Булгаков продолжал читать.

Л.Н. (опять): Без содержания, набор слов. — И Л.Н. прекратил чтение, сказав: — Это декадентская философия.

9. Философову, который поедет на съезд в Стокгольм, Л.Н. говорил об их странном отрицательном отношении к антимилитаристам.

— Ведь я старше вас на 30 лет, позвольте дать серьезный совет. Если вы занимаетесь этим, допускаете возможность быть войскам, воевать, то этим развращаете народ: "Когда они, люди образованные, допускают военную службу, нам и Бог велел".

10. [О городской жизни.]

Татьяна Львовна: Там, в городах, десятки тысяч голодных; рядом богатство: зависть, которой в деревнях нет.

Л.Н.: Главное в деревне — осмысленная работа, — И Л.Н. рассказал, как сегодня объезжал извозчиков из Тулы. — На передке сидит. На мой вопрос: "Куда?" — с веселым лицом отвечает: "Пахать еду".

11. Известие в "Новой Руси" о самоубийстве О.Д. Хилковой. Она старшая дочь Д.А. Хилкова и воспитывалась у бабушки.

Л.Н. сказал, что у нее, наверно, были нравственные требования.

— А она какую силу энергии употребила на самоуничтожение, которая нужна на борьбу со злом. Это единственная сторона, которая меня интересует: упадок воли.

12. Булгаков по поручению Л.Н. сделал выписки мыслей из некоторых сочинений Достоевского. По этому поводу Л.Н. разговорился о Достоевском и сказал:

— Как-то Достоевского нападки на революционеров нехороши.

— Почему, — спросил Булгаков.

— Не входит в них, судит по внешним формам.

13. Булгаков мне сказал:

— Открылось, что приписываемые Лескову мысли принадлежат Льву Николаевичу: Лесков выбрал их из его писаний.

Л.Н. недели две-три тому назад получил через Сергеенко копию избранных мыслей Лескова, восхищался ими и даже прослезился, читая, и только теперь узнал, что это — его.

14. Николаев говорил о Генри Джордже, о критиках Джорджа; что Маркс, Каутский, Кропоткин, критикуя его и не зная его, не исследовав его сочинений, полемизировали с тем, чего он не говорил.

15. Разговор коснулся новых расходов на подводные лодки и воздушные шары.

Л.Н.: Непосредственное последствие этих изобретений — новое обременение налогами. Это иллюстрация того нравственного состояния, — никакое изобретение не идет на пользу, а все во вред.

Я заметил, что со введением личной собственности, разрушением общины надо будет ввести поземельные книги. Какой понадобится огромный штат чиновников, какое новое лишнее бремя!

Л.Н. молчал, после сказал:

— Я соблюдаю свое неосуждение.

16. — Когда все это ясно видишь, особенно хочется умереть. Когда состаришься, видно ясно, что цель жизни — никак не последствие, результат... Во имя цели трудиться — это ряд разочарований. Но когда инерция этого движения еще существует, трудно ее остановить.

17. — Со вчерашним самарским крестьянином, чуть с ним заговоришь о Боге, о любви, он все поймет, так как он весь горит желанием устроить жизнь на этих началах. А эти господа, как Шоу, ставят вопросы по-церковному: почему Бог сотворил мир со злом (он не верит в церковь, но ставит вопрос по-церковному). Это ужасно, фальш какая! Он церковник. Конфуций, Будда не думали о сотворении мира... Эволюция не отвечает на вопрос... Начало и цель — нелепость. Что он (Бог) делал до того? Сидел, сидел и вдруг сотворил свет. Тогда было такое развитие, что удовлетворялись этим.

18. — Нынче письмо от священника. Мне всегда приятно. Просит Евангелие, пишет: "Есть в народе потребность в ваших взглядах".

19. Л.Н.: Получил китайский журнал. Это издают молодые люди.

Л.Н. отметил в нем, между прочим: "Прелюбодеяние — самый худший из пороков, а любовь к предкам — самое благородное из всех дел". (Китайская пословица).

20. — Если бы я был молодым человеком, поехал бы в Китай. Самый консервативный народ. Через восемь лет введут у них "конституцию.

21. Сегодня был старичок, подполковник, весь в орденах, православный, монархист, наивный. Ездит по частям войск, обучает солдат грамоте. Л.Н. долго с ним беседовал. Вышедши от Л.Н., он сказал Татьяне Львовне, что у него секрет, и долго мялся; наконец, рассказал, что написал стихи против Л.Н. за его отступничество от православной веры и против государственности. Показал один листок и сказал: "Что мне теперь с ними делать? Придется сжечь их (Л.Н. ему так понравился), а я только что напечатал две тысячи.

22. — У них (у народа) умирать — известное дело, которое надо хорошо сделать.

23. Приехали два японца. Старший — из самураев (около 50 лет) — христианин. До 1864 г. было запрещено выезжать японцам из Японии, смертная казнь налагалась на таких, которые уезжали. Он говорил подолгу с Л.Н. наедине. Знает учение Л.Н., не признает его взгляда на непротивление и государство. Но уезжал с тем, что учение Л.Н. стало для него проблемой. Другой японец, около 27 лет, дома окончивший университет, нынче слушатель народного университета в Москве.

Л.Н. сегодня получил письмо от казака, готового отказаться от воинской службы; пишет и о двух сверстниках, отказавшихся от повторной очередной военной службы и сидящих под арестом. Двое из этих трех посетили Л.Н. не так давно (три-шесть месяцев тому назад).

Л.Н. читал японцам это "чудное" (как написал на конверте) письмо.

Потом им показывал свое письмо к японцу, потом книжку индуса Gandhi "Indian Home Rule" (он отвергает всю европейскую цивилизацию).

Христианин-японец жил продолжительное время в Китае и в Индии. Л.Н. расспрашивал его про религиозно-нравственную сторону жизни в Китае, Японии.

У них много читают газет. Они проповедуют нравственность.

Л.Н. сказал на это, что поверхностно.

— Люди через газеты нахватаются знаний о том, что делается на свете, и не идут внутрь себя. Они проповедуют патриотическую нравственность, которая противоположна истинной нравственности.

24. Л.Н. прочел вслух отдельные места из книжки Gandhi "Indian Home Rule". Мысль та: Ганди говорит англичанам: "Вы с нами ничего не сможете сделать, если мы вам не будем помогать".

25. — Ганди — религиозный, высокорелигиозного понимания жизни.

26. Л.Н. с большим интересом говорил о книге Ганди "The Indian Home Rule".

— Глубокое осуждение, с точки зрения религиозного индуса, всей европейской цивилизации.

27. — В делах материальных мы не знаем результатов, в делах духовных знаем, что делать.

28. Раздеваясь, Л.Н. должен был отдохнуть, до того устал. Этого я никогда у него не наблюдал.

Сказал: "Тело надоело".

29. — У анархистов цель — последствия, а у христиан цель — исполнение нравственного закона.

30. Разговор о заседающем съезде русских писателей.

— Съезд русских писателей поступил со мной нехорошо. Я послал им письмо с тем, чтобы его целиком прочесть, а они (Градовский — председатель) просили позволения телеграммой выпустить два слова "сброд" и "заблудшие" (в адрес правительства). Я ответил тоже телеграммой: "Согласен". А они выпустили самую сущность письма, то, что человек, уважающий себя, (делать) не будет...

31. В одном из писем задают вопрос, которое рабство тяжелее для людей: прежнее или нынешнее. Л.Н. сказал, что теперь; прежде были человеческие отношения между хозяином и работниками, а теперь — никакие.

32. Какой Л.Н. энергичный! Как он заставляет себя делать, что нужно ему, и в телесном и в умственном отношении. Он удивительно тренировал себя. Он заставляет себя гулять, умственно работать (насилует себя): когда устал, он заставляет себя кончать работу; не щадит себя.

33. — Вечная жизнь... это представление о времени и месте.

34. Рассказали случай убийства китайца в Хабаровске старшим братом его. У них, китайцев, это можно, если кто ведет дурную жизнь (пьянство, игра).

— Это странная черта китайцев. У них справедливость, спокойствие, а между тем сострадания мало. Они убивают. Брат может убить брата.

35. — Я все думаю сочинить в кинематограф. Ведь китаец, кореец поймет. Пьесу сочинить. Вот Андреев мне рассказал, что он видел в Амстердаме, как представляли обманывание мужа женой. Вместо этих пьес можно бы пьесы поучительные, мало ли что можно. Можно жизнь Христа.

36. Когда один из гостей пожаловался на неустойчивое положение, в каком живет, Л.Н. заметил:

— Нормальное положение именно то, что было бы неустойчивое равновесие, и его установлять — в этом жизнь наша.

37. — Это есть Генри Джорджа слабая сторона, что он политэконом, что он уходит в область политической экономии. Как были люди, боровшиеся с рабством, так он — с рабством земли. Не входить бы ему в область, которая шатка...

38. — Это самый обыкновенный прием врагов истины: если он сказал что-нибудь постороннее, они делают вид, что он только это и сказал, и это опровергают.

39. — Вот это наша цензура усиливает направление в нецензурном смысле. Цензура временно удерживает, временно достигает цели, это нужно для тех, которые у власти. Это как река плотину перельет.

40. Л.Н. (о Ганди): У него все прекрасно, исключая патриотизм индийский, который все портит.

Плюснин: А там, в Индии, развитие как? Культурно не развиваются?

Л.Н.: Слава Богу, не развиваются.

41. — Профессора, которые 20 лет одно и то же говорят, им скучно, и передают эту скуку ученикам, и притом сами глупеют.

42. — А пьяницы — самые мирные люди, извиняются, что пьют. За правило себе ставлю спрашивать и упрекать за пьянство каждого прохожего. Но тип того человека, который предается пьянству, во всяком случае, лучше того человека, который предается ростовщичеству. Это очень часто люди хорошие, которые хотят на время уйти из этого мира... Пьяниц осуждают грабители, мучители других людей.

43. Л.Н. про словарь:

— 99 % того, что в Энциклопедическом словаре, бывает не нужно, так как это выросло из праздной жизни.

Май

1. Л.Н. рассказал о слепом мужике, приходящем иногда просить помощи. У него шестеро детей, бедность.

— Я ему говорю: "Зачем рожать детей? Не рожать детей — нравственно". Он остался недоволен.

2. — Вероятно, приедет Чертков... Нельзя придумать лучшего друга, помощника: искренно одних взглядов, преданный, способный, и огромные средства. А другой — ведь тоже придумай такого человека, заботящегося о внешних удобствах, — Софья Андреевна.

3. Л.Н. очень понравилось изречение в американской книге о Генри Джордже: "Есть два предмета продажи — земля и труд. Если бы земля не была предметом продажи, то труд получил бы настоящую цену.

4. Татьяна Львовна подивилась радости Л.Н. нынешней весне.

Л.Н.: У меня впечатление, как если бы было все новое или последнее.

5. Вернулся Михаил Сергеевич из Новосиля. Л.Н. спросил его, что там делал. — "Главным образом занимался судопроизводством", — и рассказал об их судебных делах, которые решали.

— А нельзя наплевать на все? Я знаю, что вы один разумное вносите, что вы полезны в этом деле. Но для вашей души это ничего не дает.

6. Л.Н. читал СТ. Семенова.

— Хорошую вещицу нашел: "У пропасти", как женщина в город пошла. Он (Семенов) для меня то же, что Орлов в живописи. Неоцененный.

7. По поводу книжек, изданных "Посредником" о половой педагогике и о происхождении человека:

— Пока вопрос не возникнет, не трогать— Пока он (ребенок) сам не спросит: "Откуда взялся?" Этого не знает Танечка, и я не знаю. А чего не знаю, о том и не буду говорить.

8. В "Русском слове" 5 мая: "Сенат постановил уничтожить книгу Л.Н. Толстого "Значение русской революции" и стереотипы. Изд. "Посредник" 1906".

9. Чертков вспомнил сегодня мне незнакомое изречение Л.Н.: "Если бы Христос явился теперь (сказал Л.Н. еще при Н.Н. Страхове), просили бы у него автограф и больше ничего".

10. Чертков говорил о Ф.А. Страхове, о его работе над "Сводом", который к осени должен быть закончен, и можно будет первый том (из 35) печатать.

11. Л.Н. (о Страхове): Кроткий, глубокий.

12. — Хлопотать не для того, чтобы было докончено. Настоящее дело только то, когда я не имею в виду последствий; тогда это общее, а если иметь в виду последствия, здесь есть эгоистическое. Надеюсь, что не доживу до окончания печатания его ("Свода")...

13. Андрей Львович: Я думаю, что правые больше уважают Льва Николаевича. Они не вовлекают его в свои дела, они говорят: "Мы хорошо понимаем Льва Николаевича, но не можем по нему жить". А левые размахивают им против правительства.

14. Л.Н. (об Островском): Он знает, любит и осуждает то (жизнь в купеческой среде) и так,

как это нужно для художника.

15. Л.Н. сказал, что христианская жизнь дает благо, и разговорился дальше о той мысли, какая его в это время занимает, что зла нет, что смерть — не зло.

16. Разговаривали про бабидов. Матвеев: Это движение очень интересное. Л.Н.: Очень глубокое, я ни одного не знаю такого глубокого.

17. — Астрономия для меня самое пустое занятие, вроде как играть в бирюльки. Шопенгауэр указал, что внешний мир — форма нашего представления... Нынче каждый образованный знает, что пространства, времени нет. Есть мир, но как он начался, нам не дано знать. Моисеева сказка сотворения мира предпочтительнее эволюции Дарвиновой. По этому пути я не могу прийти к заключению, и потому путь этот ложный.

18. Л.Н. понравилось у готтентотов сравнение жизни людской с месяцем: живи, как будто умираешь, и умирай, как будто живешь, и что у них осужденному на смерть первый удар должен нанести тот, кто его осудил.

19. По поводу книги Ревиля о неграх Африки Л.Н. сказал:

— Читаешь, эти дикие — то же, что у нас — суды, казни, табу... У нас священная земельная собственность, у нас только людоедства нет.

Михаил Сергеевич: Это вопрос гастрономический.

Л.Н.: Наивный Ревиль жалеет их, что они до собственности не дошли, до суда, до Пуришкевича.

20. Л.Н. рассказал, что был у бабки кочетовской, пользующейся славой, что помогает от болезней.

— Она меня поразила самоуверенностью и глупостью. <...> Для меня это подтверждение той истины, что успех достается глупостью и наглостью.

— А как же вы свой успех объясняете? — спросил добродушно с улыбкой Чертков.

Л.Н.: У меня никакого нет. Это недоразумение.

21. Горбунов: Все того же мнения, которого последний номер "Русских ведомостей"...

Л.Н.: Да, сколько есть людей, которые ничего прямо из жизни не берут, а из книг.

22. Разговор о Павле Трубецком, что он самобытный.

— Помилуйте, то, что он ничего не читал, это я так уважаю, без шутки. Софья Андреевна спросила его, читал ли он "Войну и мир". "Никогда ничего не читал", — ответил. — И Л.Н. расхохотался,

23. Горбунов передал Л.Н. экземпляр Ми-ти, китайского философа, "Учение о всеобщей любви". Л.Н. в разговоре по поводу Ми-ти сказал:

— Как странно звучит в наши времена, когда заговоришь о братстве, что должны быть братские отношения. Это нам при нашей жизни совсем чуждо.

24. — Теперь рабство земельное подлежит уничтожению, но временно оно осуществится в государственном рабстве и, может быть, перейдет в рабство капиталу. Покровительство капитала.

25. — Я люблю у крестьян ироническое, или деловое, или уж серьезное настроение.

26. Сергей Львович рассказал Ге о памятнике Гоголю в Москве и возмущался им, между прочим, потому, что Гоголь изображен не сильным, творящим, а в упадке духа, когда сжег второй том "Мертвых душ". Ге сказал, что, когда Гоголь писал "Переписку с друзьями", он для русского народа имел больше значения, чем когда писал "Мертвые души".

Л.Н.: Представить для народа важно его нравственно-религиозное учение, а его выдумок ему <народу) совсем не нужно. Народ прочтет и скажет: "Ах! это художник!" (и ему он не нужен), а это человек Божий. Памятник ставят для народа, а не для развращенной интеллигенции.

27. Л.Н. (о вегетарианстве): Всегда забывают, что организм приспособляется; вот крестьяне, которые питаются иногда одним черным хлебом. Для меня уже никакого рассуждения нет, мне мясо просто противно.

28. Трубецкой: Я очень люблю животных и очень люблю лепить их. Идеал жизни я вижу в том, чтобы стать как можно ближе к животным, которые обходятся без разных человеческих подлостей и без вредоносных людских учреждений.

Л.Н.: Идеал — любить животных. Среди людей много дурных обычаев, отсутствующих у животных, но зато у людей есть и то, что ставит их выше животных: бесконечные духовные идеалы.

29. Л.Н. разговаривал с Л.Д. Николаевой о целомудрии в браке, что надо не бежать от соблазна (как же жить детям без отца и матери?), а развивать внутреннее сопротивление; оно полезно и самому и тем, с которыми живешь. <...> Выше человек, который в развращенном браке достигнет полгода воздержаний, чем неженатый отшельник, который 20 лет воздерживался.

30. Были крестьяне из Тульского уезда, говорили с Л.Н. о выходе на отруба из общины.

Сергей Львович: В законе 9 ноября нет указания, какую землю дать. Зависит от произвола.

Л.Н.: А другой произвол того, кто писал закон.

Сергей Львович: Но при данных обстоятельствах нужен ведь закон. Крестьянин имеет естественное право выделиться.

Л.Н.: Имеет личное право, но не с землею — земля общая.

Сергей Львович: Нужен ведь закон, как выходить из общины.

Л.Н.: Только оставить их в покое. Не нужен

закон. Одно средство — чтобы оставить их в покое. Нужно помнить, что он живет своей жизнью, и он не нуждается, чтобы какой-нибудь Иван Иванович для него составлял законы. Законы эти есть то самое нарушение величайших законов, нарушение того величайшего закона, что земля принадлежит всем. Ты хочешь этот закон...

Сергей Львович: Я хочу соглашения, чтобы выходить на отруба.

Л.Н.: Это такое соглашение, на конце которого стоит человек со штыком.

Июнь

1. Л.Н. сказал, что главная цель закона 9 ноября — внести раздор между крестьянами. Когда они дружны, тогда им, правителям, трудно...

2. — Блаженны не читающие газет, безграмотные, непричастные, ибо у них есть здравый смысл. Для того, чтобы испытать полное благополучие, надо жить попроще. Чтение газет прибавило глупых людей. Надо читать литературу шестидесятых годов. Теперешние писатели сравнительно с теми — мальчишки.

3. — Я занят мыслью — писать славянам на конгресс в Софию. Не подробно, а одну главную мысль, что религия — первое.

4. — У китайцев — проникнуть в их учение трудно, а у японцев все ясно, как у детей.

5. — Я думаю, что дети все хороши, а среди подростков два из 50 встречаются очень хорошие.

6. Разговор о французских переводчиках. Л.Н. о Гальперине, как он ужасно переводит.

Чертков: Он еще и сам сочиняет и подписывает имя Льва Николаевича под чужими сочинениями. Например, под "Злой охотой" (Черткова). Предисловие к ней Л.Н-ча Гальперин переделал из третьего в первое лицо, так что Л.Н. свою (будто бы свою) работу восхваляет. И Гальперин издает старые сочинения Л.Н. как его новейшие, чуть ли не посмертные. Биншток тоже плохо переводит, но оба к сроку и все переводят. А Н.Н. Ге, который добросовестнее и лучше переводит, — ненадежный, к сроку не выполняет работы, уезжает, не оставляя адреса.

7. — Единое благотворное — только религиозное.

8. — Соблазн — то, что вовлекает в грех; суеверие — то, что удерживает в грехе.

9. — Я равнодушен к памятникам... Я к скульптуре и картинам совершенно равнодушен, исключая Орлова... Какое искусство меня переворачивает — музыка...

10. — Чувство стыда — это такое ограждение себя. И не дорожить им! Человеку одежда закрывает то, что плотское, и открывает то, что одухотворенное. У меня отвращение к оголенному телу.

11. Л.Н. ходил в больницу для душевнобольных, по-моему, для того, чтобы внушить врачам гуманное отношение к больным и чтобы возбудить к ним сочувствие и серьезный интерес не только врачей и других служащих, но и общества.

— Врачи вызывают больных на сумасшествие, беседуя с ними о том, на чем они помешались, когда больные говорят об ином.

12. — Как я страстно любил Евангелие, так я теперь прямо не люблю его, потому что в нем напиханы противоречия... — Л.Н. заговорил о Ведах, потом продолжал: — Потому что Евангелие есть и Будда, и Лао-тзе, и Конфуций, и Шопенгауэр.

13. — Для меня суть Евангелия остается очень дорога, важна. Если я читаю Веды, нахожу тут чепуху рядом с высоким, то эту чепуху я совершенно спокойно откидываю, а в Евангелии каждому слову приписывается важность.

14. — Мирясь с частичным исполнением христианства, не мириться с частичным его принятием.

15. Чертков: Заменить христианство совершенством. Христианство показало нам этот идеал, так что христианство совпадает с совершенством.

16. Л.Н. поехал в Любучаны. Увидел и позвал его тамошний фабрикант и показал ему фабрику.

— Этот фабрикант — старообрядец, и я на старости лет считал должным говорить что-то неважное, и сказал, что удивляюсь на это старообрядчество. В наше время удивительно верить, что Бог сотворил мир, что Христос улетел в небо, что он — Спаситель... "А вы как крест складываете?" А надо было спросить: "Знаете ли вы, как надо жить? А пока этого не знаете, ничего нельзя изучать".

17. — Все большая и большая строгость к себе, и оттого все большее и большее удовлетворение.

18. Л.Н. о мистицизме — что это ему неинтересно, что это запутывание; что надо, чтобы истины были тверды, просты и ясны, как 2x2 = 4. Мистицизм только мешает и выделяет одних людей из прочих.

19. — Какая у крестьян жизнь напряженная! С утра до ночи и с рождения до смерти работают. Когда есть время — пьют. Я бы тоже так делал.

Июль

1. Это правда, что Л.Н. все прячет от Софьи Андреевны. Когда ехали в Никольское, дневник мне отдал. В Кочеты брал с собой деньги, 300 р., которые у него есть.* Когда уходит гулять или кататься верхом, рукописи, письма свои и некоторые письма к нему прячет или берет с собой.

* Л.Н. держал эти деньги наличными у себя, вероятно, потому, что помышлял об уходе.

2. Л.Н. получил письмо от Хирьякова.

— Для него самопознание есть копание в себе, а не то самопознание, о котором говорит Сократ.

3. — Какая неосновательная психиатрия! Нынче я много говорил с Репиным, то есть он говорил, я слушал. Главная черта сумасшедших — самоуверенность. Но это натурально — между людьми много самоуверенных. Сначала говорят разумно, а когда видят, что все слушают, начинают говорить что попало.

4. — Наше преступление — это преступление нашей интеллигенции перед народом, которого не просвещают.

5. Л.Н. перевел разговор на домашнее тканье и на фабрику близ Мещерского, которую ходил осматривать:

— Я думаю, — говорил Л.Н., — что это здоровее, приятнее, когда дома старушка ткет, чем там 1500 девушек и баб стоят густо, губят свою жизнь из-за бухарских кушаков, бархатов... Какой там разврат!

6. Л.Н. теперь Софье Андреевне и другим напоминает, что прежде отняли у народа землю, а потом наказывают его. Когда он отнимает награбленное — это считают воровством, а то — священной земельной собственностью.

— Я хочу, — сказал Л.Н., — не их обличать, а тех давних воров, как вы и мы.

7. — Мечты научные. Детей будут рожать научно. Отталкивающее научное суеверие. Фагоциты... Когда вникаешь в это — это совершенная бессмыслица. Это коммерческое дело, получают дипломы. Уж одно то, что профессор десять лет одно и то же читает... и почему-то каждый профессор рекомендует свою книгу, выбранную из чужих книг.

8. Лев Львович рассказывал о том, какое множество картин в Лувре. Л.Н. заметил, что они писаны, как советует Роден: "без всякой мысли", такой совет нравится: не надо быть нравственным.

9. Лев Львович заметил, что теперь в Петербурге о Л.Н. мнение, что он не большой ум, а только большой художественный талант. В таком роде пишет о нем Меньшиков в "Новом времени" (2 июля в статье о его письме Славянскому съезду).

10. По мнению Л.Н., душевная болезнь — это эгоизм, это невосприимчивость к мыслям других людей.

11. — У Куприна есть память, выбор характерных признаков и внутреннее содержание. Чехов — он еликий талант, но внутреннего содержания не было у него. У французов или совершенная дребедень, или глубокое, как Паскаль, Гюго, Вольтер.

12. Денег у Л.Н, было что-то 600-800 р. в год (от императорских театров за представление его

драматических произведений; не мог не брать этих гонораров — они шли бы на усиление балета). Л.Н. давал из них погорелым и, главное, отказавшимся от военной службы и их семьям. Кроме того, у Л.Н. был капитал — около 2500 — 4000 р., и из этого расходовал. Но он берег его в виду того, что может понадобиться, когда уйдет из дому, т.к. все думал, что скоро это сделает.

13. В письме о терпеливом перенесении неприятностей Л.Н. писал, между прочим: "Практически мое правило в том, что лечение вообще скорее вредит, чем делает истинную пользу жизни человеческой".

14. — Я чувствую, что я совершаю грех большой, поощряя писательство, которое — самое пустое занятие.

15. Л.Н. получил книгу английского врача Хейга с такой надписью автора: "С наилучшими пожеланиями Льву Толстому от одного из тех, кто обязан ему тем, что в его учении приобрел единственное знание, ради которого стоит жить".

16. — Среди образованнных людей школа — это попытка свалить на других людей то, что они должны делать сами. Школа — как больница, вместо того, чтобы ходить за своим больным дома, сплавляют его в больницу, а там не могут уделить ему столько труда.

17. Л.Н. с Николаевым говорил, что сознание своего Я, сознание Бога для каждого человека есть самое несомненное из всего, что он знает. Это не есть вера, это есть несомненное знание. Так что Л.Н. не отвергает того, что он раньше говорил о вере, но он только точнее определяет ее. Молитва просительная — проявление слабости. "Боже, помоги мне!" — и знаешь, что можешь только сам помочь себе.

Но иное дело — бескорыстное обращение к Богу.

Николаев ответил, что, по его понятию, он работник у Хозяина и что его вопросы о бессмертии не интересуют.

Л.Н.: Если человек схватил смысл жизни, то все эти вопросы сами собой отпадают.

18. — Это эпидемия писательская. Сегодняшний посетитель — сочинитель, живет в деревне. Никогда ничего серьезного не читал: журналы читает и думает, что в них вся мудрость. И он годами трудится, вырабатывает и открывает Америку о Боге, о женском вопросе — такие трюизмы. Это трагизм,

19. — Познание себя есть сознание божественного начала в себе, а потом жить им, а не копаться в себе.

20. Говорили насчет детей. Л.Н. советовал "неделание", т.е. не придумывать, как устраивать их жизнь.

21. — Когда приходят последние дни, тут серьезные мысли, тут не до любезничанья и притворства.

22. — Ни на чем так не видна несостоятельность христианского церковного учения, как на

поведении европейцев в колониях.

23. — Для меня Жуковский по отношению к Пушкину — это Павел по отношению к Евангелию. Терпеть не могу Павла!

24. — Вера делает то, что человек спокойно дает себе отрубить голову (за веру), но из-за веры же отрубит голову другому. Разумное же сознание этого (последнего) не сделает.

25. — Когда человек старше становится, его жизнь и отношения становятся сложнее; в них продолжать жизнь, стараясь меньше нарушать любовь важнее, но и труднее, чем порвать отношения и начать свободный образ жизни, хоть и трудовой.

Август

1. О том, что ему приходится терпеть в доме от Софьи Андреевны, Л.Н. сказал:

— Каждому по заслугам.

2. Приходил гимназист. Л.Н. о нем:

— Это революция осталась: "Что мне делать, чтобы служить другим?" — спрашивал он. Это основано на большом знаменателе, на большом самомнении. "Я уж так хорош, думает он, что только других учить, над собой нечего работать".

3. [О необоснованных осуждениях.]

— Упрекают меня часто в двух вещах: что горжусь графством и что занят собиранием денег за писания.

4. Л.Н-чу привезли письмо Леонида Семенова, в котором он пишет о православной секте.

Л.Н. это понравилось, говорил: "Ведь чем же она не секта (православная церковь), большим числом последователей?" — А 5 августа в письме к священнику, который его вторично обращает, Л.Н. употребляет это выражение.

5. Л.Н. говорил, что кто-то спрашивал его, что означает изречение из Талмуда: "Падает кувшин на камень или падает камень на кувшин, всегда горе кувшину". Л.Н. сказал, что он думает ответить ему: это означает, что в вещественном мире побеждает всегда самое грубое.

6. Короленко: Вот и думаешь иногда: такое явление — модернизм, декадентство — не может быть основано на выдумке: причину надо искать, она должна быть.

— Причина — охватывающая толпу лживость, — сказал Л.Н.

7. — Художники стараются потрафлять господам, а оно (искусство) нужно всем, и народу. И как я ни люблю Шопена, не скажу, что Шопен есть искусство будущего, что он останется навсегда; это удовлетворяет исключительную публику, маленькую.

8. — Диккенс освещает тех людей, с которыми встречаешься.

9. Л.Н. с Буланже о браминах.

— У них то же уважение к тексту, что у магометан — к Корану, у церковных христиан — к Библии. Вивекананда был свободнее, а тоже подгонял учение к тексту.

10. — В магометанском журнале или в "Мусульманине", появляющемся в Париже первый год (издатель его — черкес), говорится о том, что искупления у евангелистов нет, только у Павла. Искупление появилось в церковном учении в XII столетии.

11. Вечером была игра, каждый записывал на один листок 12 самых великих людей, а на втором — самых любимых, исключая Христа и Толстого. Л.Н. и Софья Андреевна написали только по одному листку, у них одни и те же любимые и великие люди. Л.Н. написал: "Эпиктет, Марк Аврелий, Сократ, Платон, Будда, Конфуций, Лао-тзе, Кришна, Франциск Ассизский, Кант, Шопенгауэр, Паскаль".

12. Принесли мясо.

— Как мясо противно мне! Раньше — по рассудку, а теперь инстинктивно; так же и солдаты, — и сказал, что на вокзале в Орле они были ему неприятны.

13. — Индусы в смысле развития науки метафизической дальше нас. Это не философия одного сословия.

14. Олсуфьев спросил:

— Отчего самоубийства?

Л.Н.: Ясно отчего — от отсутствия религиозного сознания — не (такого): ходить в церковь, а руководящего жизнью. Прежде верили, а теперь отсутствие религии приводит к сумасшествию, а сумасшествие — к самоубийству.

Софья Андреевна возражала.

Л.Н.: Человек ищет счастья. Счастье может быть только в жизни, а он отходит от жизни. Это сумасшествие.

15. — Ни одно искусство не соединяет так людей, как музыка.

16. Стали говорить о Наташе Сухотиной, что она довольна собой и глупа.

— Глупей тебя? — обратился Л.Н. к сказавшей это. И рассказал, что Шопенгауэр говорил, что, когда осуждаем других, делаем то же, что собака, лающая в зеркало на свое изображение.

17. Л.Н. с местным учителем говорил о том, чтобы с детьми читать "Мысли мудрых людей" и "На каждый день" и чтобы они отвечали, а учителя записывали ответы. Из этого составилась бы хорошая книга.

18. [О Мэворе.]

— Он профессор политической экономии — это все. Утвердившиеся знания. Он говорит: всякое произведение есть произведение и земли и труда... Это правда, но в какой мере чего?

19. Когда Мэвор уезжал, он пожелал Л.Н. жить 90-91 год.

Л.Н.: Важно, как воспользоваться годами.

20. Л.Н. говорил, что переход от общинной земли к собственности — понижение нравственности, хотя материально выгодно.

21. — Болезни надо на душевную пользу обратить. Смирение, терпение, стараться возможно меньше быть в тягость другим. Если обижаешься болезнью, тогда невыносимо страдание. Вспомнил про старушку, ее слова: "Летом умереть хорошо — легко могилу копать".

Сентябрь

1. За обедом, увидев, как ели курицу, Л.Н. заметил:

— Странно, что рассуждение переходит в инстинкт (т.е. что чувствуешь отвращение к мясу).

2. Крестьянин пишет Л.Н-чу: "... за беседой влили в мое сердце много душевного тепла".

3. — Если у человека есть чувство долга, чувство, что он обязан к чему-нибудь, этот человек уже религиозный человек. А вот эти профессора могут все знать на свете, но они ниже тех людей, самых простых, у которых есть чувство долга.

4. В разговоре о Л.Н. я сказал Дашкевичу, что удивляюсь, что Николай II не желает познакомиться с Л.Н. — пожалеет, когда его не будет.

Дашкевич: Желание в нем должно быть, в каждом человеке есть. Миллионы желают и не могут приехать, но он может. Но до этого его придворные не допустят, потому что один разговор мог бы перевернуть весь строй, и потом он пожелал бы чаще советоваться со Львом Николаевичем.

5. Л.Н. читал в трансваальском английском еженедельнике, издаваемом индусами-эмигрантами, об их колонии в Трансваале и индусских пассивных сопротивлениях. <...> Потом диктовал мне по-русски письмо к Ганди, руководителю пассивно сопротивляющихся индусов в Иоганнесбурге в Трансваале*.

* Толстой читал полученный от Ганди вместе с письмом журнал о созданной им в Южной Африке, вблизи Дурбана, земледельческой "толстовской" ферме на принципах "ненасилия".

6. Говорилось о том, что магометане — трезвее и воздержаннее христиан. Индусы — кротче, японцы — послушнее (дисциплинированнее).

7. Говорили о пьянстве. Л.Н. сказал, что правительственными (внешними) мерами нельзя заставить людей перестать пить, а только внутренним перерождением. С этим княжна В.П. Голицына, ярая православная, согласилась. Но перерождение Л.Н. понимает как результат работы разума, а Голицына — благодати.

8. — Религия и философия имеют одни и те же два предмета: душу и Бога. Только религия верит в них — вот тут видно, как нужно слово "вера". Религиозный человек сознает их и не определяет (они неопределимы), а философия признает только обряды религией, считает религию отжившей и утверждает, что вера или религия не может иметь никакого значения для философии.

9. — Есть люди, которые любят много говорить и много писать. Они не слушают, что ты говоришь, а сами говорят и говорят. С ними одно средство — молчать. — Помолчав немного, Л.Н. добавил: — Ах, евреи! Четвертую часть писем от них получаю.

10. — Нынче милый мужичок-вегетарианец пишет, что его упрекают, что тогда и кожи нельзя употреблять и т.д. Я ему ответил: не убивать людей хорошо, не есть животных — лучше, птиц — еще лучше, рыб — еще лучше, насекомых... Чем дальше можешь пойти, тем лучше.

11. Л.Н. прочел в "Круге чтения" "Смерть Сократа" и говорил, что о бессмертии нигде так хорошо не сказано. Сократ говорит, нельзя быть вполне уверенным, но есть большое вероятие, что это так. А не как теософы — говорят уверенно.

12. Л.Н. говорил об аргументе Кудрина офицеру, что войны прекратятся вследствие отказов от военной службы:

— Этого нельзя знать. Сильный аргумент внутренний. На вопрос: "Когда кончится война?", я скажу: "Я ничего не знаю. Но настанет время, когда люди перестанут мочь убивать".

13. Л.Н. после разговора об авиации говорил, что знание и наука так соотносятся, как религия и церковь:

— Знание — и как сапоги шить, и как жить.

14. Л.Н. говорил, что есть некоторые вещи, которых лучше не трогать, — такой, например, вопрос, что будет после смерти.

15. — Ницше — это декадентство в философии.

16. О Софье Андреевне Л.Н. говорит, что "надо жалеть не добрых, а злых, они больше страдают":

— У нее сложное тщеславие, властолюбие, привычка любви ко мне и душевная болезнь, которую никто не видит. Люди, вполне самоотверженные, — это святые, и таких нет, а есть люди-эгоисты — это сумасшедшие.

17. Л.Н. сегодня пересматривал Календарь с пословицами на каждый день и говорил, что надо бы его переиздать, и говорил, что в школах дети должны были бы учить эти пословицы наизусть. Учить старому, что уже отобрано, а не новому.

18. Л.Н. получил письмо от украинца, просящего написать статью о малороссах, их литературе (Шевченко, Франко), о будущности, победит ли их правительство. Л.Н-чу не хочется отвечать. Он не сочувствует отделению малороссов. Прогресс — в сближении. Не нужно воскрешать старину.

Октябрь

1. — Парламентаризм — только оправдание насилия правительственного.

2. Бирюков негодовал на власти, на губернатора.

Л.Н.: Перестаньте бранить правительство! Когда перестанем? Это такой трюизм (что правительство бесчеловечно поступает).

3. Гольденвейзер рассказывал про "Историю России" Ключевского, которую он только что прочел; там показано, как правительство, начиная с Рюриков, всегда угнетало народ; что нигде благополучие высших классов не стоило народу так дорого, как в России. Л.Н. с этим не согласился; говорил, что в Западной Европе было то же, только там приличие соблюдалось.

Бирюков рассказал, как у раскольника при Петре, в его присутствии, палач внутренности клещами вырывал.

4. Л.Н. с Сергеем Львовичем и П.И. Бирюковым о Софье Андреевне:

— У нее слово не имеет никакой обязательности, она днем скажет одно, а вечером диаметрально противоположное с таким апломбом, что мне импонирует. Отношение к ней — это я испробовал своими боками: надо молчать и не уступать. Я хотел бы оградить себя, остались месяцы, может быть^дни; три месяца, как не работаю.

5. Ночью до часу Сергей Львович и Бирюков говорили со мной о Софье Андреевне. Сергей Львович объективно говорил про родителей, какая у них разница характеров, умственного, нравственного склада. Софья Андреевна происхождением буржуа, с городскими буржуазными взглядами, которых Л.Н. терпеть не мог. Переехали в Москву потому, что мальчики должны были учиться, Таня — выезжать. У Софьи Андреевны нет идеала нравственного; вообще Берсам и Андрюше нравственные идеалы чужды. Лет тридцать тому назад жили скромно, воспитывали детей. Потом сразу ломка. Им бы тогда разойтись. <...> Л.Н. собрался уходить тогда в Америку, ушел, потом вернулся.

Сергей Львович: Мне после окончания университета, когда я спросил, за какое практическое занятие взяться, Лев Николаевич ответил, что за любое, мести улицы...

6. — Самое простое — умереть пора. Я равнодушен, столько же желаю умереть, как не желаю.

7. — Я в медицину не верю. Ваше положение фальшивое. Вы притворяетесь, что лечите, а лечение мне не нужно. Все, как по закону природы. Вы хотите от смерти помогать, я смерти не боюсь. То, что вы принимаете за болезнь, есть освобождение от вреда (от болезни). Природа своевременно, медленно действует, а ваши действия — преждевременное вмешательство.

8. Л.Н. говорил, как вегетарианство сначала распространяется по нравственным и религиозным причинам. Наука только тогда сдается, когда не может иначе.

9. Разговор об авиаторе, летевшем через Атлантический океан.

— Галкам, птицам, свойственно летать, а людям свойственно разумно жить, а они хотят плохо жить и летать. Летать, как галки, они не будут, а разум уж совсем потеряют.

10. — Удивительно, как накрывается истина чудесами, обрядностями!

11. — Все происходит оттого, что решено, что религии не должно быть, что Дарвин сказал... Как потом не летать?

12. — Что теперь совершается правительством, это мне, старому человеку, так видно, что оно — шайка грабителей; это ужасающее воровство, солдатство...

13. Л.Н. говорил, что католицизм держится преданием. Далее говорил о том, как мы, христиане европейские, носимся со своей жизнью, забываем про американскую, китайскую. А о вопросах человеческих судить можно, имея в виду все человечество.

14. Л.Н. говорил о новой книге Страхова "Искание истины":

— Прекрасная книга, и никто о ней не отозвался, только одна вятская газета, что бумага хороша.

15. Л.Н. говорил о книге П.П. Николаева:

— Он озаглавил ее "Понятие о Боге", а оно — "Понятие о смысле жизни". Это изложение всей религиозной философии и критика всех философий. Изложение точное и добросовестное.

Вечером Л.Н. говорил опять о книге Николаева:

— Утром мне все понравилось, а теперь нахожу недостатки. Николаев все слишком широко берет.

16. Л.Н. о статье Лозинского в "Вегетарианском обозрении":

— Прекрасная статья, сочувствует вегетарианству, но прежде всего надо перестать жить так, как мы живем, т.е. жизнью, основанной на поедании людей.

17. — Удивительно искание условий, при которых можно осуществить все, — сказал Л.Н. об общинах. — Дело не в использовании педантических правил, а в направлении (действием не вредить другим).

18. Л.Н. вспомнил из рассказа Кудрина, что он говорил с офицером, доказывающим, что войны прекратятся вследствие усовершенствования орудий убийства, а Кудрин утверждал, что они прекратятся скорее вследствие отказов от военной службы.

19. — Всякое участие в политической деятельности совершенно не нужно. Единый налог — уступка нашей слабости. Когда вам предлагают виселицы, тогда гораздо лучше социализм, а когда предлагают вам социализм, тогда гораздо лучше единый налог по Генри Джорджу. Это степени. Если мы знаем, что царство Божие внутри нас, то, чем больше моя жизнь будет поставлена на это, тем больше будет воздействие мое. Не знаю как, но тем более оно будет благотворнее. Ведь тут самое простое рассуждение, что внешние условия жизни изменить не в моей власти, а себя изменить — в моей власти, а моим мерзостям конца нет; мне 80 лет, и я только теперь начинаю исправлять себя чуть-чуть.

20. — Если я только все мои силы направлю на то, что в моей власти, буду домогаться этого блага, как будет прекрасно!

21. Софья Андреевна рассказала: когда в 1895 г. умер Ванечка, Л.Н. опустился на диван и сказал: "Безвыходное положение, потому что я думал, что это единственный ребенок, который будет продолжать мое дело на земле".

22. Беседа Л.Н. с Наживиным о писателях:

— Пушкин удивителен. Молодой человек — какая серьезность. Гоголь, Достоевский, Тютчев. Теперь что из русской литературы стало! Все эти... Сологубы... Это от французской литературы можно было бы ожидать, но от русской — никак.

23. — Нам в письмах пишут: "У меня есть гений, талант, и я боюсь, что они пропадут напрасно". Это неудивительно, такие гонорары... Как только вознаграждение денежное, так это гадость... Аферисты будут писать: "Я знаю, как тебе быть счастливой, как тебе освободиться от твоих бед, дай мне двугривенный, иначе не скажу".

24. Наживин говорил о своем больном месте, о смерти дочки, церковных похоронах и оправдывал их.

Л.Н.: Это пристрастие к внешним формам.

Наживин сказал, что хочется торжественной обстановки, дать удовлетворение своему чувству.

Л.Н.: Это маленькая подробность — вроде, с какими подметками носить сапоги.

Наживин: Хочется как-нибудь его выразить.

Л.Н.: Это такая подробность житейская, которая не имеет ничего общего с религией. Это некоторое приличие.

Наживин: Неужели с этой слабостью не считаться?

Л.Н.: Кому она нужна, пусть считается. Я ее перерос.

Наживин: Я — нет.

Л.Н.: Религия есть установление своего отношения к миру и вытекающих из него обязанностей. Говорить о том, как поступить после смерти ребенка — это из приличия, это не имеет никакого религиозного значения. Это примеры маленькие. Это неглубоко. Это как дробина какая-нибудь попала в плотину — и утечет вся вода... Пусть лучше моих умерших детей собаки съедят — это не беда, а беда если попы будут кадить. Я учить других не могу. Каждый пусть для себя соображает. Если я верю в матушку царицу небесную, она меня только отдалит от религии.

25. Л.Н. говорил, что если бы житель Марса попал на землю и видел закабаление земли не работающими на ней и спросили бы его, какое может быть тут искусство и наука, он, не заглядывая, сказал бы, что искусство и наука здесь чепуха, какие они и есть.

26. [Разговор о законе 9 ноября.]

Л.Н.: Возмутительно для меня то, что какой— то господин, который попал в министры, перевертывает жизнь целого народа, вообще вмешательство это...

Кто-то: С разными наделами переселяют на хутора.

Л.Н.: Если это не выгодно, крестьяне сами избавятся.

Кто-то: Малороссия не знает общины, там подворные владения.

Л.Н.: Мой аргумент, который я говорю крестьянам: веник не переломишь, а по прутику все переломаешь.

27. Л.Н. заметил, что у евреев большой ум и религиозное чувство.

28. Л.Н. говорил о кооперации и как она после революции стала развиваться.

— Кооперация тем хороша, что вводит людей в общение.

29. Александра Львовна рассказала, что крестьяне Ясной Поляны отказываются от ночлежного дома. "Нет, мы накормим прохожих, дадим ночлег поодиночке и отпустим с Богом. А то в ночлежном доме они соберутся в кучу, будут пьянствовать и сожгут деревню".

Л.Н.: Это очень понятно, что крестьяне отказываются.

30. Софья Андреевна сегодня волновалась и говорила мне, что она уверена, что слышала отрывочные фразы, сказанные Л.Н-чем Черткову, и по намеку Татьяны Львовны она узнала, что Л.Н. завещал издание своих сочинений Черткову. Она спросила об этом Л.Н. Он сказал, что нет, но она ему не верит; может быть, не завещание написал, а письмо. "Мне не жалко, что они мне не достанутся, — говорила Софья Андреевна, — а то, что сыновей (Илью, Андрея и Михаила) огорчит. Они и будут добиваться отмены у государя; его легко будет добиться, т.к. можно будет доказать, что Чертков на него действовал посредством внушения".

Софья Андреевна об этом говорила сегодня и Л.Н-чу, укоряла его, что дневники ей не отдал, что А.П. Сергеенко читал их, а она нет, так ли она зла, как он пишет в дневниках? "Я тебя удержала от двух дел: от войны турецкой в 1876 году, когда ты хотел идти и говорил, что все порядочные люди пошли, и от учреждения винокуренного завода с Бибиковым. Вот что ты делал".

Л.Н.: Мало ли (что я делал)... я и в штаны делал, когда не понимал.

Софья Андреевна и за обедом говорила про завещание Л.Н-чем издания Черткову. Александра Львовна останавливала ее, говоря, что ей тяжело слушать о распоряжениях на случай смерти родителей. Но Софья Андреевна, не останавливаясь, говорила и говорила о завещании и о том, что ее сыновья останутся нищими.

31. Софья Андреевна рассказала Феокритовой, что, наверное, Л.Н-чу дали подписать завещание, когда он был в послеобморочном состоянии. Софья Андреевна при этом сказала: "Они (Душан Петрович и Григорий Михайлович) могут показать, что в таком состоянии Л.Н. не мог написать завещания".

32. Л.Н. говорил о письме, которое получил. Это был проект замены кириллицы латинским шрифтом. Л.Н. с этим согласен.

33. Л.Н. читал Достоевского ("Братья Карамазовы"):

— Отвратителен. С художественной стороны хороши описания, но есть какая-то ирония не у места. В разговорах же героев — это сам Достоевский говорит. Ах, нехорошо, нехорошо. Тут семинарист и игумен, Иван Карамазов тоже, тем же языком говорят. Однако меня поразило, что он высоко ценится. Эти религиозные вопросы, самые глубокие в духовной жизни — они публикой ценятся. Я строг к нему именно в том, в чем я каюсь, — в чисто художественном отношении. Но его оценили за религиозную сторону — это духовная борьба, которая сильна в Достоевском. Я как раз читаю художника, французского писателя, в котором никакого религиозного содержания. Но художественное не терпит посредственности; тут нужно, чтобы это было такое, чтобы читатель перенесся в это, переживал то, что автор.

34. Л.Н.: Кто-то недавно говорил о том, что у Никодима в апокрифическом Евангелии есть хорошие вещи, а у Луки есть плохие.

Потом Л.Н. говорил, что Конфуций — это Христос, Мэн-цзи — это Павел, а Ми-ти — это Иоанн. Л.Н. говорил еще, что это странное явление, что в то время были почти одновременно такие большие учителя (Будда, Конфуций, Лао-тзе).

35. Горбунов о своих судебных делах:

— Меня судят за три группы преступлений (за издание книг): 1) по вопросу земельному (Спенсер — "Право собственности на землю", Генри Джордж — "Не укради", "Письмо Л.Н. Толстого о земле к крестьянину"); 2) по вопросу религиозному (Евангелие); 3) по вопросу насилия ("Мой брат", "Мошка-солдат").

Л.Н.: Это самые заслуги.

36. — Надо хорошо умирать, готовиться к смерти, я так и думал, но так как смерть может наступить в беспамятном состоянии (когда нельзя будет хорошо умирать), то надо теперь всегда готовиться умирать. <...> Чего лучше смерти?

37. Были Якубовский, Перпер, Горбунов. Говорили о том, что, если бы все люди стали вегетарианцами, то не было бы и смертной казни.

38. Л.Н. (о книге П.П. Николаева): Без скромности говорю, если он заимствовал многое у меня, то я нахожу у него, что я должен был бы сказать. Три главы, которые прочел второго тома — превосходны.

39. Л.Н. (о "Братьях Карамазовых"): Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно... Прекрасные мысли, содержание религиозное... Странно, как он пользуется такой славой.

Я: Слава Богу!

Л.Н.: Да, слава Богу! Видно, что религиозное содержание захватывает людей. П.П. Николаев говорит, что человека без религии нет. Эгоизм, семья, государство, человечество — исполнение воли Бога — мотивы-двигатели.

40. — Николаев говорит во второй главе, что все великие религиозные учителя указывают, в чем состоит смысл жизни, а последователи извращают их учения, вводят суеверия. Наука очищает религию от этих суеверий, которые затемняют истинное учение, и что ученые, Бокль, Штраус, Ренан, собственно, религиозные люди. Сами не зная того, они очищают религию. Тут Николаев поправляет меня (т.е. Л.Н. не признавал за учеными такой заслуги).

Л.Н. еще говорил, что читает эту книгу медленно, только тогда, когда свеж мыслью. И что желал бы знать, в каком положении эта книга: корректура ли — или отпечатана,

Книга Николаева была Л.Н. необыкновенно дорога. Я не видал, чтобы он с какой-либо книгой так нянчился, как с этой. Читал ее с благоговением. Трогала и радовала его.

41. — Религиозная истина только та, которая движется.

42. — Секты большей частью интересны только тем, что они отрицают православие; они освободились от покорности церкви, и потому им легче прийти к свободному пониманию. Но у них нет самобытно выработанного отношения к Богу, выработанного всем миром.

43. Молоствова говорила, что у художника есть творческие способности, и она не знает, поддерживать ли их, помочь ли ему поучиться.

Л.Н.: Нет, это поддерживает в человеке тщеславие.

44. Л.Н. заговорил о Достоевском: о поучениях старца Зосимы и о Великом Инквизиторе.

— Здесь очень много хорошего. Но все это преувеличено, нет чувства меры. "Великий Инквизитор" — это так себе. Но поучения Зосимы, особенно его последние, записанные Алешей, мысли, хороши. <...>

Ах, у Достоевского его странная манера, странный язык! Все лица одинаковым языком выражаются. Лица его постоянно поступают оригинально, и, в конце, вы привыкаете, и оригинальность становится пошлостью. Швыряет, как попало, самые серьезные вопросы, перемешивая их с романическими. По-моему, времена романов прошли. Описывать, "как распустились волосы...", трактовать любовные отношения человеческие...

Софья Андреевна: Когда любовные отношения — это интересы первой важности.

Л.Н.: Как первой! Они 1018-й важности. В народе это стоит на настоящем месте. Трудовая жизнь на первом месте.

45. — Если бы волшебница могла исполнить мое желание, — говорил Л.Н-ч Новикову, — вот на печку к мужику — не к вам, вы уже побогаче — к бедному — умереть... Кто услышит, подумает, что это кривляние, никто этому не поверит. Едва ли какой ваш брат, я уверен, смотрит с такой завистью на богатых, как я на мужика. Это очень редко, чтобы люди чувствовали за собой грехи.

46. — Надо быть к тому готовым, что сын ваш пожелает жить другой жизнью. Я советую вам этого ожидать. Ошибка, когда мы желаем устраивать жизнь других людей, даже своих детей. В числе всех суеверий, от которых страдает человечество, есть устроительство других людей, на основании которого существует государство, всякое правительство, социально-революционное устроительство и даже до малейших подробностей — устроительство своих детей. Надо стараться быть свободным от желания устроить других. Если я сильно желаю устроить, я легко подпадаю соблазну устроить насилие. Желать быть свободным от желания устроительства.

47. — Пробудилось сознание несправедливости (и желание исправления), и самый первый путь

— как на салазочках поехал, — это революция, силой отнять; вторая дорога — религиозная. Это важный момент, в который мы живем.

48. Л.Н. говорил, что сегодня читал часть Нагорной проповеди. Лишнего много, тяжело читать. Написано хуже Достоевского. В этих четырех Евангелиях нашли меньше чепухи, чем в остальных, и сделали их Священным писанием. Замечательно идолопоклонство к словесному выражению (к Евангелию). Очевидно становится, как оно разрушается.

49. — Н.Н. Гусев пишет о Достоевском, возмущен им, выписывает места, где он оправдывает войну, наказание, суды. Какое несерьезное отношение к самым важным вопросам! У меня было смутное сознание нехорошего у Достоевского.

50. — Студент пишет сегодня, что один профессор заставил его усомниться в справедливости принципа непротивления злом злу, а другой профессор убеждает его, что разврат полезен.

51. Разговор о Сютаеве.

Л.Н.: Он дожил до этой полной свободы, для которой в жизни нет стеснений. <...> Самые наивные атеисты, материалисты мне несравненно ближе, чем эти Соловьевы (Владимир). Интеллигенты не замечают, что рядом с ними в народе духовная жизнь идет.

52. Л.Н. говорил о печати, о книгах.

— Слово есть дело великой важности, — говорил он, — оно может быть и величайшее зло и величайшее добро. Но дело в том, что тут всегда примешиваются деньги, а как денежное дело, так конец. И куда только они не примешиваются, эти материальные дела,— прибавил он с горечью,— и в отношения супругов, и в отношения детей и родителей.

27 октября. Л.Н. говорил Александре Львовне, какая тяжелая обстановка в доме: не будь ее (Александры Львовны), уехал бы. Итак, он наготове. Вчера меня спрашивал, когда утром идут поезда на юг.*

28 октября. Утром, в 3 часа, Л.Н. в халате, в туфлях на босу ногу, со свечой, разбудил меня; лицо страдальческое, взволнованное и решительное. Сказал мне:

— Я решил уехать. Вы поедете со мной. Я пойду наверх, и вы приходите, только не разбудите Софью Андреевну. Вещей много не будем брать — самое нужное. Саша дня через три за нами приедет и привезет, что нужно.**

Оказался поезд товарный, смешанный, с одним вагоном третьего класса, который был переполнен, и больше чем половина пассажиров курила. Некоторые, не находя места, с билетами третьего класса переходили в вагоны-теплушки.

— Как хорошо, свободно! — сказал Л.Н., очутившись в вагоне.

Я не знал, что он уезжает совсем, навсегда, я не знал о письме***, которое он оставил Софье Андреевне. Л.Н. вечером сказал Александре Львовне, что утром уедет, но я об этом узнал после. Когда Л.Н. разбудил меня, я думал, что едем в Кочеты. Л.Н. мне так говорил дня три, шесть и 20 дней тому назад. Я и не взял с собой всех денег. Только когда Л.Н. при прощании с Александрой Львовной сказал ей, что поедет к Марии Николаевне, а если в другое место, то оттелеграфирует ей, и чтобы она приехала через два дня за ним, и когда в коляске Л.Н. стал советоваться, куда нам ехать, тогда я понял, что Л.Н. едет не в Кочеты и не на четыре недели, а на неопределенное время, навсегда из дому и что не хочет, чтобы Софья Андреевна знала, куда поехал, и за ним поехала. О письме, которое он ей оставил, я узнал после из газет. Я думал, что Л.Н. уезжает на месяц от Софьи Андреевны в такое место, куда она за ним не поедет, где нескоро отыщут его, — пока в Шамордино, а оттуда дальше. Знай я, что он совсем уезжает, я бы настаивал на поездке в Бессарабию или за границу.

Скрыться ненадолго нельзя было. Но мы хотели два-три дня выгадать, чтобы Софья Андреевна не настигла нас, пока не выедем за границу и там не осядем в глухом месте, в таком, куда Софья Андреевна не поедет.

Доехали до Козельска. Когда я с носильщиком снес вещи в зал ожидания вокзала, Л.Н. пришел и сказал, что уже подрядил извозчиков в Оптину Пустынь, и повел нас; сам взяв одну корзинку, снес ее на бричку, занятую под вещи.

Гостинник о. Михаил с рыжими, почти красными волосами и бородой, приветливый, отвел просторную комнату с двумя кроватями и широким диваном. Внесли вещи.

Л.Н.: Как здесь хорошо!

Написал довольно длинное письмо и телеграмму Александре Львовне. В телеграмме сообщал, что здоров, ночует в Оптиной и адрес: "Подборки, Шамордино" и подписался Т. Николаевым.

Я попросил позволить снять ему сапоги.

— Я хочу сам себе служить, а вы вскакиваете. И сам с трудом снял сапоги.

Еще сказал, что чем менее обслуживали бы его, тем проще (лучше) было бы жить, и добавил:

— Хочу до крайностей ввести простоту.

* А.Л. Толстая записала в своем дневнике 25 октября: "Вошла к отцу. Он сидел на кресле у стола, ничего не делая. Как-то странно видеть его без книги в руке, без пера, непривычно. "Я сижу и мечтаю, — сказал он мне, — мечтаю о том, как я уйду. Ты ведь захочешь идти непременно со мной?" — спросил отец. — "Да я не захотела бы тебя стеснять — может быть, первое время, чтобы тебе легче было уйти, не пошла бы с тобой, а вообще жить врозь с тобой я не могу". — "Да, да, но ты знаешь что, я все думаю, что ты для этого недостаточно здорова, насморки, кашель начнется..." — "Нет, нет, это ничего. Мне будет лучше в простой обстановке". — "Если так, то мне самое естественное, самое приятное иметь тебя около себя как помощницу. Я думаю сделать так. Взять билет до Москвы; кого-нибудь, Черткова, послать с вещами в Лаптево и самому там слезть. А если там откроют, еще куда-нибудь поеду. Ну да это наверное все мечты, я буду мучиться, если брошу ее, меня будет мучить ее состояние... А с другой стороны, так делается тяжела эта обстановка, с каждым днем все тяжелее, да еще и Софья Андреевна так тяжела. Я признаюсь тебе, жду только какого-нибудь повода, чтобы уйти".

** В декабре 1910 г. Маковицкий сделал следующую запись: "Л.Н. давно (в 1881, 1896 г.) собирался уйти из дому от барской жизни. При мне — в прошлом, 1909 г. Тогда Л.Н. собирался за границу и несколько раз спрашивал меня, бежавших за границу и вернувшихся в Россию беглых матросов, рабочих и других, проходивших через границу, о том, как перебирались через границу, как пробираются без паспорта. Об этом же узнать на границе он просил и меня, когда я в 1909 г. ездил домой в Словакию. О том, что хочет уйти из дому, Л.Н. говорил мне (и думаю, что неоднократно и Александре Львовне) этим летом, во второй половине сентября, в начале октября, когда ездили с ним верхом. Около 10 сентября Л.Н. сказал, что хочет взять с собою Илью Васильевича. Тут я предложил себя, и Л.Н. сказал: "Пусть Саша решит". За три-четыре дня до ухода опять сказал, что уйдет. Еще дней за шесть до ухода решил было на следующее утро ехать, но поздно вечером отменил. Все эти последние разы намеревался уехать утром, тайком, к дочери Татьяне Львовне в Кочеты. 27 октября мне ничего не говорил, а Александре Львовне сообщил. Я об этом ничего не знал.

*** См. приложения: Письма Л.Н. к Софье Андреевне.

29 октября. Л.Н. из комнаты вышел в 7 ч. утра. В коридоре встретил его А.П. Сергеенко, приехавший рассказать о Софье Андреевне, как она отнеслась к уходу Л.Н.; о том, какие предположения высказывают о месте пребывания Л.Н. после того, как разузнали на железной дороге, куда брали билеты; что, по распоряжению губернатора, будет полиция (сыщики) следить за дальнейшим путем Л.Н.; что прибегнут к губернатору; что по его распоряжению, Л.Н. разыскивают (полиция).

Потом Л.Н. стал диктовать Сергеенко часть статьи против смертной казни. Заключительные слова этой последней статьи Л.Н. такие: "И потому, если мы точно хотим уничтожить заблуждение смертной казни и, главное, если имеем то знание, которое уничтожает это заблуждение, то давайте же будем, несмотря ни на какие угрозы, лишения и страдания, сообщать людям это знание, потому что это единственно действительное средство борьбы".

А.П. Сергеенко спросил Л.Н.:

— Монастырская обстановка вам не противна?

— Напротив, приятна, — ответил Л.Н.

В Оптиной Л.Н. был спокоен и был не прочь там остаться.

Когда выходил из комнаты, сказал:

— Как хорошо, что не надо прятать, замыкать.

Л.Н. написал письмо к Александре Львовне и Марии Николаевне Толстым и Черткову, внес в Записную книжку сюжеты задуманных произведений.

В 12-м часу Л.Н. опять ходил гулять к скиту. Вышел из гостиницы, взял влево, дошел до святых ворот, вернулся и пошел вправо, опять возвратился к святым воротам, потом пошел и завернул за башню к скиту.

О. Пахомий стоял у ворот своей гостиницы. Он услышал, что Л.Н. в Оптиной Пустыни, и вышел, чтобы его увидеть. О. Пахомий с метелкой подметал; увидев Л.Н., догадался, что это он. Он ему поклонился, Л.Н. ответил поклоном и подошел к нему, спросил его:

— Это что за здание?

— Гостиница.

— Как-будто я тут останавливался. Кто гостинник?

— Я, отец Пахомий грешный. А это Вы, Ваше сиятельство?

— Я — Толстой Лев Николаевич. Вот я иду к отцу Иосифу, старцу, и боюсь его беспокоить; говорят, он болен.

— Не болен, а слаб. Идите, Ваше сиятельство, он Вас примет.

— Где вы раньше служили? (Л.Н. догадался, что он из солдат и простой, неграмотный монах.)

Тот назвал какой-то гвардейский полк в Петербурге.

— А, знаю, — сказал Л.Н. — До свидания, брат. Извините, что так называю. Я теперь всех так называю. Мы все братья у одного царя*.

Л.Н. пошел к скиту. Подойдя к святым воротам, повернул вправо, в лес.

Вернувшись, вошел ко мне и сказал, где гулял (около скита):

— К старцам сам не пойду. Если бы сами позвали, пошел бы.

У Л.Н. видно было сильное желание побеседовать со старцами. Вторую прогулку (Л.Н. утром по два раза никогда не гулял) я объясняю намерением посетить их. Л.Н. в это же утро сказал знакомому монаху о. Василию, что приехал отдохнуть в Оптину, а не удастся — так где-нибудь в другом месте пожить.

По-моему, Л.Н. желал видеть отшельников-старцев не как священников, а как отшельников, поговорить с ними о Боге, о душе, об отшельничестве и посмотреть их жизнь и узнать условия, на каких можно жить при монастыре. И если можно — подумать, где ему дальше жить. О каком-нибудь поиске выхода из своего положения отлученного от церкви, как предполагали церковники, не могло быть и речи.

Когда Л.Н. уходил, он зашел к о. Михаилу в комнатку. О. Михаил сказал:

— Мне дорого, что такой человек, как Вы, посетили нас. Дайте мне Вашу карточку.

— Да какой же я человек — отверженный. Карточки у меня нет, я вам пошлю.

— Прошу Вас, распишитесь.

И Л.Н. расписался в книге посетителей, пометив: "Благодарит за прием".

В 3-м часу выехали в Шамордино.

— Хочу быть свободным от Софьи Андреевны. Не пойду на уступки: ни на то, чтобы с Чертковым раз в неделю видаться, ни на то, чтобы отдать ей дневники. Захочу — буду в монастыре жить. Мне это целование, притворство противно.

Уже стемнело, когда приехали в Шамордино, Л.Н., не входя в комнату, прямо пошел к Марии Николаевне с сопровождавшей его послушницей.

Л.Н. спросил у Марии Николаевны, можно ли жить ему в Шамордине или в Оптиной.

— Я с наслаждением нес бы самое трудное послушание, только не заставляли бы меня в церковь ходить. <...>

Беседа была самая милая, обаятельная, из лучших, при каких я в продолжение шести лет присутствовал.

— Так мне здесь хорошо! Сестра меня совсем поняла.

Л.Н. было очень тяжело узнать, что Софья Андреевна бросалась в пруд. Цель поездки Сергеенко была известить Л.Н., как в действительности это произошло, чтобы Л.Н. не узнал о нем из извращенных слухов.

Л.Н. решил не возвращаться. И только на следующий день написал Софье Андреевне письмо, в котором он дает перспективу свидания через некоторое время.

* Этот эпизод записан со слов о. ГТахома, с которым Ма ковицкий беседовал в декабре 1910 г.

Маковицкий писал: "Отец Пахом рассказывал это все так проникновенно; видно, что этот разговор с Л.Н. доставил ему большое удовольствие. Рассказал, что Л.Н. говорил с ним так ласково и сердечно; произвел на него сильное впечатление. Расспрашивая о— Пахома об этом, игуменья одного девичьего монастыря сделала ему замечание: почему он сам не провел его к о. Иосифу, и он ответил, что хотел, но боялся быть навязчивым."

30 октября. Л.Н. позвал меня. Сидел на диване, устроив из него себе кресло, и читал одну из книжек "Религиозно-философской библиотеки" Новоселова "О цели и смысле жизни. Часть вторая. Христианское мировоззрение". Понравилась ему. Еще заинтересовала его книжка — "Социальное значение религиозной личности". Сборник. Влад. Соловьев. Герберт Спенсер. Достоевский. Герцен. Тихомиров.

Продиктовал мне письмо Новоселову: "Лев Николаевич у сестры в Шамординском монастыре нашел вашу "Религиозную библиотеку". Она ему чрезвычайно нравится и он очень желал бы знать, продолжается ли она и сколько ее N.-ob.

И присылает вам свой привет — если вы его помните (добавил Л.Н.).

Д.П. Маковицкий".

"Как интересно про социализм пишет Герцен", — говорил Л.Н.

— Чувствую слабость и вместе с тем сонливость. <...>

Приписали это состояние волнению, усталости последних трех дней и простуде по дороге.

Софья Андреевна послала Л.Н. телеграмму "Вернись скорей" и подписалась "Саша".

Л.Н. спросил, нет ли у меня статьи Новоселова о социализме.

— Хотелось бы докончить статью, — сказал. — У Новоселова читал о социализме; они ходят около того, что я говорю; недоговаривают. Надо будет договорить, докончить статью.

Но статья в ночь, когда мы уезжали, находилась в ремингтонной комнате, в столе, куда никто из нас не заходил, и не была взята с собой*.

Л.Н. всегда всякое горе, несчастье видел и чувствовал в высокой мере, а в последние месяцы и именно в эти дни особенно сильно. Что я еще тогда замечал у Л.Н.: стал более решителен, менее позволял себя обслуживать и стал более бережлив. Мечтал и говорил о предстоящем упрощении внешнего образа жизни. И не тяготился тем, что в эти дни мало работал.

Александра Львовна после пережитых ею вчерашних волнующих и бурных событий ночью тайком поехала за Л.Н., ехала кружным путем на Калугу, была еще возбуждена путешествием. Встревоженно рассказала подробно про поведение Софьи Андреевны, когда та узнала об уходе Л.Н., про созыв братьев и сестры, их решение касательно матери и их отношение к уходу отца. Об этом привезла от них и от Софьи Андреевны письма Л.Н-чу. <...> Андрей Львович писал с точки зрения матери, как ей тяжело.

Александра Львовна говорила, что они больше с этой точки зрения рассуждают, а как тяжело отцу, это им как с гуся вода.

Александра Львовна рассказала, что Софья Андреевна хочет непременно поехать за Л.Н.; что разведывают (через губернатора, через своего человека и через корреспондентов "Русского слова"), где находится Л.Н. и что предполагают, что в Шамордине, и можно ожидать приезда Софьи Андреевны и Андрея Львовича.

Когда Александра Львовна высказала опасение, что Софья Андреевна уже в пути сюда; что утром прибудет; что надо собираться и утром в другое место уехать, Л.Н. сказал:

— Надо обдумать. В Шамордине хорошо.

Александра Львовна и Варвара Михайловна настаивали на том, что надо бежать дальше и поскорее.

Л.Н. позвал нас к себе. Разложили карту у него на столе. <...>

Л.Н. ничего не решил. Отложили отъезд до завтра. Л.Н. сказал, что "утром решим"; теперь он устал, хочет спать.

* Рукопись была найдена после смерти Толстого в одном из ящиков его письменного стола.

31 октября. В начале 4-го часа Л.Н. вошел ко мне, разбудил; сказал, что поедем не зная куда и что поспал 4 часа и видел, что больше не заснет, и поэтому решил уехать из Шамордина утренним поездом дальше. Л.Н. опять, как и под утро перед отъездом из Ясной, сел написать письмо Софье Андреевне, а после написал и Марии Николаевне.

Л.Н. был мрачен, молчалив, только изредка понукал извозчика ехать быстрее. <...>

Л.Н. все время сидел прямо, не опираясь, не ища, как бы поудобнее сесть, не стонал, не вздыхал, ничем не проявлял утомленности или того, что нехорошо себя чувствовал.

Когда Л.Н. слез с пролетки и стал ногой на низшую ступень каменной лестницы, он слегка пошатнулся.

Я тогда это приписал торопливости и оцепенению ног и спешке и что поэтому он нетвердо ступил.

Поспешили сесть в вагон второго класса. Пустого купе не оказалось. <...> Остановились на Новочеркасске. Там у племянницы Л.Н. отдохнуть несколько дней и решить, куда окончательно направить путь — на Кавказ или, раздобыв для нас, сопровождающих Л.Н., паспорта ("У вас у всех виды, а я буду вашей прислугой без вида", — сказал Л.Н.), поехать в Болгарию или в Грецию. Л.Н. намечал обе эти страны, предполагая, что там его не знают. Он не помнил или не знал, как он известен и в Болгарии. Ни на одном языке в мире, не исключая английского, чешского, нет столько переводов последних писаний Л.Н., как на болгарском.

Отправили письмо Л.Н. к Софье Андреевне и телеграмму такого содержания: "Уезжаем. Не ищите. Пишу".

В вагоне Л.Н. читал «Круг чтения» и книжку Новоселова "О религии и смысле жизни", и понравился ему конспект из его (Л.Н.) статьи.

[В сборник вошли выдержки из статьи "Религия и нравственность".]

Л.Н. до сих пор чувствовал себя довольно хорошо, а затем в 5-м часу Л.Н. стал сонлив и жаловался на холод, познабливание, просил потеплее накрыть его. <...> Л.Н. духом был бодр.

Жар у Л.Н. поднимался. Я опасался воспаления легких и счел необходимым на первой большой станции остановиться. В 6.35 приехали в Астапово.

Я сказал Л.Н., что ему, больному, нельзя рисковать продолжать путь, что надо здесь слезть и что можно остановиться в квартире начальника станции И.И. Озолина.

Публика в коридоре вокзала и на перроне почтительно расступилась и поснимала шапки. Торжественная тишина.

Л.Н. сильно падал вперед, вообще шел с большим трудом, чем из вагона на вокзал.

В гостиной у Озолиных сел в кресло и просидел так почти полчаса. Просил позвать хозяина. Поблагодарил его за приют и извинялся за причиняемые ему и его семье неудобства. Добродушный, добросердечный И.И. Озолин растрогался. Потом просил позвать хозяйку и ее благодарил и просил иметь терпение. Она высказала искреннее сожаление о том, что не может лучше услужить, более спокойнее устроить, дети кричат, будут беспокоить (они в это время громко играли в соседней столовой).

Л.Н.: Ах, эти ангельские голоса, ничего.

Л.Н. лег. <...> В 11 час. температура упала с 39,7 до 39,3... Бредил, что приедет Софья Андреевна, догонит его.

Ноябрь

1 ноября. Л.Н. проснулся в 9.30 утра, казался бодрым, только был бледен, но сам чувствовал большую слабость. Когда температура упала до 36,2, Л.Н. говорил, что ему лучше и что можно ехать дальше. Когда начала снова повышаться, Л.Н. стал говорить, что это, может быть, и смерть и что это хорошо и просто...

Продиктовал Александре Львовне одну мысль о Боге:

"Бог есть то неограниченное Все, чего человек сознает себя ограниченной частью. Истинно существует только Бог. Человек есть проявление Его в веществе, времени и пространстве. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется в проявлениях (с жизнями) других существ, тем больше Он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью.

Бог не есть любовь, но чем больше любви, тем больше человек проявляет Бога, тем больше истинно существует." *

Между 10 и 11 продиктовал длинное общее письмо Сергею Львовичу и Татьяне Львовне. Потом просил прочесть «Круг чтения». Еще потом в 12.25 продиктовал другую мысль о Боге:

"Бог, если мы хотим этим понятием уяснить явления жизни, то в таком понимании Бога и жизни не может быть ничего основательного и твердого. Это одни праздные, ни к чему не приводящие рассуждения. Бога мы познаем только через сознание Его проявления в нас. Все выводы из этого сознания и руководство жизни, основанное на нем, всегда вполне удовлетворяет человека и в познании самого Бога и в руководстве своей жизни, основанной на этом сознании." **

В это время смерили температуру. Он спросил, какая. Ответил: 39,7, пульс 94, восемь перебоев.

— Вот как хорошо, — сказал Л.Н.

Стонал, но кроме как на озноб, ни на что не жаловался. Сонливость.

Наехал 271 корреспондент.

Л.Н. пожелал, чтобы приехал Чертков. Просил свою статью "О социализме".

Вечером, когда В.М. Феокритова хотела посмотреть температуру, Л.Н. сказал:

— Нет, вы мне посветите, я сам люблю смотреть...

Посмотрел на термометр и, увидя, что температура с 38 не падает, сказал:

— Ну, мат! Не обижайтесь.

*,** Мысли Л.Н. Толстого, выделенные курсивом, включены в текст Д.П. Маковицкого составителем.

2 ноября. В ночь с 1 на 2 ноября к учащению дыхания прибавились еще боль в левом боку и кашель. Тут стало воспаление уже очень правдоподобным.

Ночью Л.Н. держал руки сложенными, как на молитву. Очень мало говорил.

Голос у Л.Н. ослабел и получил звук грудной, слышно было, сколько усилий и болей стоило ему говорить. <...>

Приехали В.Г. Чертков с А.П. Сергеенко.

Л.Н. был сосредоточен, озабочен, молчалив и слаб.

Когда Л.Н. был один, все время дремал, легко просыпался, в доброй памяти. Сегодня, как и вчера, немного диктовал: мысли о Боге и письма.

Приезд Черткова внес успокоение, он твердо убежден, что у Л.Н. хватит сил перенести эту болезнь.

Л.Н. нежен, смирен, старается угождать всем во всем, хоть и с напряжением сил, но не показывая этого, соблюдает душевное спокойствие. Очень благодарен за всякое внимание, услугу.

Сзади, ниже лопатки влево, звук глуше, грохот крупных и малых пузырей. Вправо, под лопаткой, звук тоже немного глухой, хрипы. В этом же боку стал чувствовать легкую боль. Второй фокус воспаления.

Слышно охал: "Боже мой, Боже мой". Я в первый раз слышал от стонущего Л.Н. эти слова.

В 12.10 ночи приехал экстренный поезд с одним вагоном (санитарным: половина — второго, половина — третьего класса). Я пошел, переутомленный, встречать и сообщить Софье Андреевне о положении Л.Н.

Софья Андреевна имела не свой обычный деловой вид, была не такой, какая она есть, а какой-то нерешительной, несмелой. <...> Я рассказал, что у Л.Н. воспаление, которое в этом возрасте обыкновенно смертельное, но Л.Н. в последние пять лет два раза легко перенес бронхопневмонию, сил много, не безнадежен.

3 ноября. Л.Н. душевно бодр и спокоен. <...> Пожелал писать дневник. <...>

Говорил о бесполезности медицинского лечения, что важен один уход. Ни в чем нет столько занятия тем, чего не знают, как в медицине. Есть только одно, гигиена разных больных.

Освидетельствовали Л.Н-ча Никитин и А.П. Семеновский*.

С Владимиром Григорьевичем говорил о дневнике и, кажется, диктовал. Владимир Григорьевич прочел отобранные письма из полученных на имя Л.Н. после его ухода. Между ними письмо Новикова. Л.Н. внимательно слушал и на словах отвечал. Спросил о В.Ф. Булгакове (секретаре) и о СМ. Булыгине, не звали ли их на ставку. Л.Н. тяготился, что из-за него столько людей наехало, хотя он знает не про всех, кто здесь.

Л.Н. писал дневник, дни 31 октября — 3 ноября. Последняя запись: "Ночь была тяжелая. Лежал в жару два дня. 2-го приехал Чертков. Говорят, что Софья Андреевна. 3-го Таня. В ночь приехал Сережа, очень тронул меня. Нынче, 3— го Никитин, Таня, потом Гольденвейзер и Иван Иванович. Вот и план мой. Fais ce que doit, adv...**

И все на благо и другим, и главное, мне".

Софья Андреевна говорила что если Л.Н. уедет, то она за ним. Она готова 5000 р. дать сыщику за выслеживание.

Я стал читать Л.Н. "Русские ведомости". Что о нем писали, просил пропустить. Слушал внимательно. Статью о тройном самоубийстве просил вырезать и положить ему в дневник.

Л.Н. готовил, писал в последнее время, кроме статьи о социализме, еще статью о безумии современной жизни, о самоубийствах.

Видно, что сам Л.Н. надеялся преодолеть болезнь. Видно было и то, что желал выжить, но и за все время болезни ничем не показал обратного, т.е. нежелания, лучше сказать — страха смерти. Л.Н. еще до сегодняшнего дня все время думает, что выздоровеет и поедет дальше. Сегодня сказал Александре Львовне:

— Телеграфируй сыновьям, чтобы удержали мама от приезда, потому что чувствую, что сердце мое так слабо, что свидание будет губительно, хотя здоровье лучше.

Л.Н. был Татьяне Львовне также рад, как и Сергею Львовичу. Л.Н. говорил Александре Львовне:

— Сережа-то каков! Как он меня нашел? Я очень ему рад, он мне приятен. Он мне руку поцеловал.

* Бюллетень о состоянии здоровья, подписанный Маковицким и Никитиным: "У Л.Н. воспаление нижней доли левого легкого. Температура вчера вечером 39,1, сегодня утром 36,7, вечером 37,7. Значительное ослабление сердечной деятельности. Пульс частый, с перебоями, печень увеличена. Аппетита нет. Полное сознание".

** Так в подлиннике. Fais ce que doit advienne que pourra [Делай, что должно, и пусть будет что будет.]

4 ноября. В 5.30 утра очень беспокоен. Раскрывался и накрывался, "обирался". "Боже, избави меня", — говорил. Стонал. <...> В бреду начал громко диктовать и сердиться:

— Отчего вы не делаете четвертое пятое? Поставьте четвертое пятое. Не понимаю, что вы делаете, поставьте четвертое пятое. Ах, Боже мой! <...>

Я позвал Сергеенко. Он догадался, что "четвертое пятое" — это о том, что с 4-го на 5-е должно в газетах появиться письмо о том, что никто не имеет права продавать его сочинения.

Попросил, чтобы его не будили, что хочет "лежать", не находил точных выражений. <...>

— Не мешайте мне, не пихайте в меня.

У Л.Н. были причины просить: "Не будите меня", "Не мешайте мне", т.к., действительно, мы, ходившие за ним, будили его, мешали ему, чего не следовало делать: в такой болезни главное — покой— Сегодня распоряжение о выселении лиц, не живущих в доме у начальника, не семейных Л.Н. и не корреспондентов. Это было сделано, чтобы предотвратить скопление народу, которого через несколько дней набралось бы из Москвы и других городов тысячи.

Как это несчастье сближает людей! Теперь сыновья Л.Н. все дружны, поступают заодно с другими.

К вечеру стал бредить и говорил: "Саша, все идет в гору... Чем это кончится. Плохо дело... плохо твое дело". После молчания: "Прекрасно", а потом он вдруг крикнул: "Маша!"

Л.Н. сегодня, когда не бредил и не дремал, был погружен в себя; размышлял, мало говорил.

5 ноября. Просил его как можно меньше тревожить; не позволил себя перекладывать на другую постель. <...> В полубреду настаивал, чтобы что-то "делать дальше". Мы стали ему читать «Круг чтения». Прочли три раза подряд 5 ноября «Круг чтения». Когда перестали читать, Л.Н. сейчас же спросил:

— Ну, что дальше? Что написано здесь — настойчиво, — что написано здесь? Только ищи это... Нет, сейчас от вас не добудешь ничего.

Александра Львовна сказала: "Какая судьба отца! Хотел опроститься, а тут Прохоров предлагает вегетарианский стол Л.Н-чу. Поехал третьим классом — предлагают особый вагон. Со всех сторон депеши. Заплатили вчера на здешней станции за депеши 372 рубля".

6 ноября. Л.Н. против инъекции: "Нет!"

Около двух часов дня неожиданное возбуждение: сел на постель и громким голосом, внятно сказал присутствующим:

— Вот и конец!.. И ничего!

Около Л.Н. остались Татьяна Львовна и Александра Львовна. Л.Н. им ясно сказал:

— Я вас прошу помнить, что, кроме Льва Толстого, есть еще много людей, а вы все смотрите на одного Льва.

И еще сказал:

— Лучше конец, чем так.

Л.Н. в полузабытьи говорил слова, фразы — иные понятно, иные нет: "Совершенно бесполезно", "Глупости" (о медицинских приемах?).

Потом произнес:

— Я очень устал: не хочу теперь думать.

— Боюсь, что умираю.

Л.Н. говорил с передышкой. Я понял эти слова:

— Сережа... истину... я люблю много, я люблю всени (всех? Л.Н. иные слова не выговаривал точно).

У меня записано в 11 часов ночи:

— Как трудно умирать! Надо жить по-Божьи.

— Я пойду куда-нибудь, чтобы никто не мешал (или не нашел)... Оставьте меня в покое... Надо удирать, надо удирать куда-нибудь, — сказал, когда через четверть часа после морфина впрыскивали камфору.

7 ноября. Ночь. Л.Н. больше не говорил.

В 5.30 инъекции. Л.Н. дал знак, что не желает. Стал все труднее дышать. В 6.03 — остановка первая. Потом еще минуту дышал. В 6.04 остановка вторая. После минуты в 6.05 еще один вздох — последний. Смерть.

Я подвязал Л.Н-чу бороду и закрыл очи. Мы с Никитиным раздели, переложили мертвое тело на другую кровать и обмыли с помощью фельдшера.

Потом одели в холщовую рубашку, подштанники (Черткова), вязаные нитяные чулки, суконные шаровары и в такую же темную блузу (ремень оставил).

КОММЕНТАРИИ

Составитель выборки [Владимир Мороз] вместо комментария предлагает читателю сделанные им извлечения из статей, предваряющих Дневник Маковицкого в публикации «Литературного наследства» издательства «Наука» 1979 г.: «От редакции», «Толстой в дневнике Маковицкого» В.Ф. Асмуса, «Д.П. Маковицкий» — биографический очерк С. Колафы (Прага), «Яснополянские записки» Э.Я. Зайденшнура.

«ОТ РЕДАКЦИИ»

Настоящий том "Литературного наследства, в четырех книгах, посвящен публикации обширного дневника о Льве Николаевиче Толстом его домашнего врача и друга, словака по национальности Душана Петровича Маковицкого. Он прожил в Ясной Поляне вместе с Толстым с конца 1904 г. по 1910 г. и сопровождал писателя в его последней поездке, прервавшейся в пути болезнью и смертью на станции Астапово.

Маковицкий дал своему дневнику заглавие "У Толстого. 1904—1910". Но в литературе возникло и укрепилось второе название дневника —"Яснополянские записки". Оно сохранено как подзаголовок к авторскому наименованию.

"Яснополянские записки" — документ единственный в своем роде, источник первостепенной важности. Это летопись всего, что на протяжении шести лет видел и слышал Маковицкий в Ясной Поляне, возле Толстого; это хроника жизни Толстого не только по дням, но буквально по часам; это широкая панорама быта яснополянского дома; это и исторический памятник эпохи, своеобразно отражающий те кризисные для страны годы, в которые он создавался.

Главная и ценнейшая особенность дневника Маковицкого — множество приведенных в нем высказываний и мыслей Толстого. Маковицкий записывал слова Толстого отчасти синхронно их произнесению, отчасти по свежей памяти вечером или ночью того дня, когда они были сказаны. Метод и техника записей, применявшиеся Маковицким, не были совершенными. Но чего не было у него — это недостатка в страстном желании расслышать, запомнить и по возможности полно и точно воспроизвести все, что было сказано Толстым. Он неукоснительно строго следовал правилу—заданию, сформулированному им еще в 1894 г. в дни первого общения с Толстым и рождения замысла "Яснополянских записок": "В своих заметках буду всегда и во всем правдив и, насколько могу, точен; буду записывать только то, что сам видел или слышал; о чем достоверно не буду знать — о том записывать не буду".

Часть записанных Маковицким высказываний Толстого падает на бытовые и автобиографические темы, в том числе и ретроспективного содержания; другая относится к необозримо широкому кругу идейных интересов писателя. В этих высказываниях — отклики Толстого на вопросы морали, религии, философии, искусства, литературы, истории, науки, а больше всего на острейшие социальные и политические вопросы современности. Источниковедческая ценность записанных Маковицким суждений и оценок Толстого неоспоримо велика, особенно тех из них, содержание которых не отражено в каких—либо других документах.

Издание "Литературного наследства" является первой оптимально полной публикацией "Яснополянских записок" в их авторской редакции, текст которой критически установлен. До сих

пор в разное время, начиная с 1922 г., небольшими частями и не по первоисточнику, а в литературной обработке публиковались, за малым исключением, записи лишь первых месяцев пребывания Маковицкого в Ясной Поляне.

«ТОЛСТОЙ В ДНЕВНИКЕ МАКОВИЦКОГО»

"Яснополянские записки" Д.П. Маковицкого — огромный и чрезвычайно добросовестный труд. Он создан человеком, который, живя в доме Толстого, пристально наблюдал последние годы жизни писателя в кругу его семьи и многочисленных посетителей, русских и иностранных, навещавших яснополянскую усадьбу. Изо дня в день Маковицкий писал "яснополянскую летопись" жизни Толстого. Однако Душан Петрович был не только бесстрастным летописцем. Он глубоко любил, почитал Толстого и, войдя в круг обитателей Ясной Поляны, быстро завоевал полное доверие Льва Николаевича и стал одним из наиболее близких и преданных ему друзей. Такое же доверие, расположение, любовь он заслужил и у всех членов семьи Толстого.

Время, когда Маковицкий поселяется в яснополянской усадьбе и начинает вести свои беспримерные записи о днях и трудах великого писателя, было нелегким для России, для Ясной Поляны и для самого Толстого. Шла злосчастная русско—японская война, начиналась первая русская революция.

Когда Маковицкий появился в Ясной Поляне, война уже давно разгорелась и, чем далее, приобретала все более зловещий характер.

Вскоре к событиям войны присоединились, а затем и сменили их еще более грозные события революции 1905—1907 гг.

Что же, в главнейшем, удалось Маковицкому передать в своей огромной рукописи?

Прежде всего Записки детально и достоверно воспроизводят внешние формы течения жизни в Ясной Поляне. Это сложное течение давно заведенной жизни передается подробными ежедневными записями обо всех его общих и постоянных явлениях и о множестве конкретных и эпизодических. Как кадры в киноленте, возникают и проходят перед читателем, день за днем, картины яснополянской жизни, ее повседневного обихода...

Не прекращается поток приезжающих в усадьбу Толстого разного рода посетителей, в том числе корреспондентов газет и журналов как русских, так и иностранных. Нередко приезжают именитые гости: Мечников, Танеев, Леонид Андреев, Нестеров, Репин, Короленко, Паоло Трубецкой... Вспыхивают и длятся часами беседы и споры по общественно—политическим и религиозным вопросам.

Регулярно доставляется и долго разбирается огромная почта — приходящие со всех концов света письма, телеграммы, книги, журналы, газеты. Каждое утро собираются у яснополянского дома крестьяне—просители за денежной и всякой иной помощью. Нередко появляются и посетители—крестьяне другой категории, пришедшие или приехавшие, иногда издалека, побеседовать с Толстым о земле, о вере, о Боге, о правительстве, о начавшейся в стране революции. Таким посетителям не было никогда отказа ни в приеме, ни в беседе, ни в совете. Некоторых из них Толстой уводил к себе наверх и подолгу там с ними разговаривал. Суждения крестьян о текущих событиях интересовали его самым живым и непосредственным образом, и отклик на них у Толстого был также самый живой и непосредственный.

Огромную роль в жизни и в обиходе дома Ясной Поляны играло искусство: музыка, пение, пляски. Играли, пели, плясали все: хозяева и гости. Музыкальна была и Софья Андреевна. Лев Николаевич и она часто играли на фортепьяно в четыре руки, в частности переложение симфоний Гайдна, которые Толстой чрезвычайно любил и ценил выше бетховенских.

Наряду с внешними формами яснополянской жизни Записки прекрасно передают силу, напряженность и содержание духовных интересов, царивших в доме Толстого и вокруг Толстого: высокий уровень умственных запросов, которыми жил не только глава дома, но и входившие в поле его интеллектуального притяжения другие обитатели и посетители яснополянской усадьбы.

Записки содержат сведения почти обо всех творческих работах и замыслах Толстого последних шести лет его жизни. Сведения эти разнообразны. Сообщается о фактах и обстоятельствах, побудивших Толстого взяться за написание очередной статьи, о ходе работы над нею, о чтении ее по рукописи в домашнем кругу, об истории ее печатания, об отзывах критики после обнародования статьи и о многом другом.

Но большая часть Записок посвящена разговорам Толстого с постоянными обитателями и многочисленными посетителями яснополянского дома. Перед читателем проходит множество самых различных людей, взволнованно переживающих то, что творится в огромной стране, — острый кризис ее военной истории, а затем еще более острый кризис политической и социальной жизни.

Когда начались и стали развиваться со всевозрастающей силой и ожесточением рабочие и крестьянские волнения, столкновения с полицией забастовщиков, демонстрантов, Толстой, чутко приглядывавшийся к происходившему в стране, первым из обитателей Ясной Поляны понял, что происходящее есть революция, что она уже началась и что борьба идет за захват власти в стране. Когда 12 февраля 1905 г. приехавший в Ясную Поляну сын Толстого Илья Львович сказал отцу: "Будет революция", Толстой отозвался: "Она уже есть".

Поглощенный своей внутренней духовной работой, своими литературными заботами и делами, Толстой стремился уединиться от всего "внешнего", старался не вникать в кипевшие вокруг события и порождаемые ими тревоги и волнения. Он хотел бы жить "в идеальном мире добра". Но это плохо удавалось ему. "Живешь в идеальном мире добра, — говорил он, — а кругом правительство, революционеры, грубые поступки народа, сознательное непризнание духовных начал..." (28 сентября 1908 г.).

Взрослые сыновья Толстого были убеждены в том, что огромное уважение крестьян ко Льву Николаевичу, несомненно, оградит его от всяких эксцессов и насилий, от всяких покушений.

Но Толстой в глубине души допускал возможность таких действий и как—то наедине сказал Душану Петровичу: "Если поломают эти рамы, портреты — мне ничуть не будет жаль... А будет жаль, если их (крестьян) будут наказывать" (4 февраля 1906 г.). Иной была позиция Софьи Андреевны. По ее настоянию для охраны усадьбы и насаженного вокруг большого яблоневого сада был вызван стражник ("черкес"). В окрестностях усадьбы, на прогулках — пеших и конных — Лев Николаевич стыдился показываться людям на глаза. Софья Андреевна решительно стояла за защиту усадьбы и ее угодий. Она взяла на себя охрану материальных интересов семьи, детей. Лев Николаевич и тут продолжал следовать своим взглядам — не противился злу насилием. На этот раз носителем и исполнителем зла он считал не только действия властей, но и деятельность Софьи Андреевны, ее охранительные меры и распоряжения, а также свою пассивную покорность ее требованиям и действиям. Он сгорал от стыда и негодования на самого себя и на весь строй, породивший в людях ужасное взаимное ожесточение, страсть к убийству, озверение.

В разгар революционной борьбы влияние Толстого, интерес к нему в определенной мере ослабли, корреспонденция уменьшилась, тропа посетителей в Ясную Поляну сузилась, внимание к нему печати пошло на убыль. "Заговор молчания" — определял Толстой отношение либеральной и демократической прессы к его статье 1905 г. "Великий грех".

Возражения, выдвигавшиеся Толстым против революционного разрешения назревшего в жизни русского народа кризиса, возражения, в высшей степени характерные для учения Льва Николаевича о непротивлении злу насилием, сочетались у него с ощущением исторического значения происходивших событий. В ответ на часто возникавшие в дворянско—помещичьей среде яснополянских гостей и собственной семье Толстого разговоры об "ужасах" революции, Лев Николаевич, с резким отрицанием относившийся ко всяким формам насилия как правительственного, так и революционного, тем не менее не раз говорил: "Все хорошо, все хорошо. Это — growing pains*. Как в жизни человека есть периоды болезненные, так и в жизни народов" (2 сентября 1907 г.). И еще, в более глубоком и широком обобщении: "Наша цивилизация — одна из многих, она идет к концу. Надо начинать с нового пути" (3 июля 1905 г.).

* муки рождения (англ.).

В Записках Мзковицкого довольно подробно отразились споры в яснополянском доме о буржуазных либеральных партиях и о Думе.

Временами Толстому казалось, что самодержавию приходит конец, что оно уже утратило былую историческую опору в народе, что династия Романовых будет свергнута, что "через двадцать лет" (оказалось — через одиннадцать!) Николай II, которого он считал слабоумным, лживым и злым человеком, не будет больше царем. Временами же, не заглядывая в будущее, Толстой полагал, что самодержавие, которое он так страстно ненавидел и так глубоко критиковал, все же "пока свойственно народу" (5 февраля 1906 г.), еще находящемуся "в положении детства" (3 декабря 1908 г.). Народ, крестьянство, по мнению Толстого, не за парламентарное правление, не за конституционные формы власти, как они сложились на буржуазном Западе. Формы эти чужды русскому народу. Поэтому к политическим партиям либерального толка, к конституционалистам, особенно к кадетской партии, Лев Николаевич относился крайне отрицательно. Он не верил в их способность приблизить для народа хотя бы минимальное улучшение его положения, условий его жизни, близких к рабскому существованию.

Делясь с Маковицким своими мыслями о Думе, Лев Николаевич предвидел: "Эта Дума в истории не оставит впечатления, потому что она не выразитель воли народа" (10 мая 1906 г.). В успехи думского парламентаризма он не верил. Он хорошо знал, какой огромный круг вопросов стоял на историческом череду давно назревшего государственного и общественного переустройства страны. Предстояло решать вопрос из вопросов — о земле, затем о войске, о печати, о рабочем законодательстве, об окраинах — Польше, Финляндии. Эти и другие капитальные проблемы давно назрели и ждали своего решения. Но Толстой предсказывал, что Дума ни в коем случае не сумеет сладить со стоявшими перед страной задачами, предсказывал "полное фиаско Думы" (24 апреля 1906 г.). "Я думаю, — записал Мако—вицкий слова Толстого, — мы стоим на пороге большого переворота, в котором Дума никакой роли играть не будет" (31 декабря 1908 г.).

Главнейшим из главных и неотвратимым вопросом, стоявшим перед вовлеченной в революцию Россией, Толстой считал вопрос земельный. "...Революция только тем и хороша, — записал Маковицкий слова Льва Николаевича, — что указала на земельный вопрос" (21 ноября 1908 г.). Через все Записки проходят записанные Маковицким высказывания Толстого по земельному вопросу. Это было время, когда ему все еще представлялось, будто единственно верное — обоснованное, многообещающее и справедливое —решение этого вопроса найдено американским экономистом и социологом Генри Джорджем. Толстой был убежден, что это решение – вполне в духе русского народа, поскольку русский народ, крестьянство признает, что земля не может быть чьей—нибудь, не может быть частной собственностью.

Основные идеи Генри Джорджа, приковавшие к себе внимание Толстого, вызвавшие его горячее сочувствие к нему и на целый ряд лет сделавшие его единомышленником и последователем американского экономиста, были: во—первых, отрицание частной собственности на землю и, во—вторых, идея единого прогрессивного подоходного налога как средства для достижения национализации земли. Толстой не устает пропагандировать эти идеи перед посетителями яснополянского дома, излагает их в своих статьях и письмах, полемизирует, защищает их против нападок и возражений иностранных и отечественных критиков.

Проект Генри Джорджа был единственным проектом крупной аграрной реформы, который Толстой принимал всерьез, который он действительно изучал и осуществлению которого даже пытался практически содействовать. Толстой был неизменно и резко полемичен по отношению к тем способам борьбы за социализм, которые определялись учением Маркса. Он знал, что "Марксом была установлена борьба классов" (11 ноября 1906 г.). Толстой отрицал открытые Марксом объективно—исторические законы общественного развития, полагая, что движение человечества к совершенству должно определяться ростом религиозно—нравственного сознания в людях. Разделявшееся Толстым с массами русского крестьянства стремление ставило его в лагерь противников Марксова учения о пролетариате. Обращаясь к марксистам, Толстой писал в статье 1905 г. "Великий грех": "Да ведь русский народ весь земледельческий и хочет оставаться таким, зачем же ему все то, что вы предлагаете и что может быть нужно промышленным народам" ("Юбилейное издание", т. 36, с. 471).

Общеизвестна определенность и резкость оценок Толстого, не знавшего никаких оглядок на авторитеты. "Рафаэль, Бетховен, Шекспир, Данте, Гете, — говорил Лев Николаевич, — не подходят к моей оценке, которую я предъявляю к искусству, тогда как мне самому искусство — я этого стыжусь — близко и дорого" (5 января 1908 г.).

Маковицкий записал немало определений искусства Толстым. В основном они варьируют ранее известные его требования, чтобы искусство выражало "такое состояние души, которое было бы общее всем", соединяло бы всех (10 апреля 1908 г.).

Наряду с высказываниями Толстого об искусстве и литературе, Маковицкий записал немало суждений Льва Николаевича, относящихся к другим областям культуры, в том числе к науке и медицине. Homo universalis своей эпохи, Толстой был чрезвычайно осведомлен не только в художественной и научно—гуманитарной литературе, но и в литературе, относящейся к ряду разделов естествоведческих и точных наук. В трактате "Что такое искусство?" конца 1890—х годов он причислял науку к одной из самых важных человеческих деятельностей. "...Я не только не враг науки и искусства, — писал здесь Толстой, — но считаю, что науки и искусства составляют самую важную человеческую деятельность, без которой человек был бы животным, а не человеком" ("Юбилейное издание", т. 38, с. 480).

"Истинной наукой", по его мнению, могла быть и будет "только такая наука, в основу которой будет положено религиозно—нравственное учение о душе человека" ("Юбилейное издание", т. 38, с. 172). Другими словами, главнейший вопрос познания для Толстого — это вопрос о том, в чем назначение и благо человека. Может быть, после Сократа никто не пытался с такой силой, как это сделал Толстой, свести всю науку к этому вопросу.

Чтобы знание было знанием, способным дать истину, оно должно, по Толстому, придерживаться руководящей нити, определяющей как отбор вопросов исследования, так и их последовательность и подчинение. Толстой не согласен с тем, что наука может изучать и исследовать в буквальном смысле все — все предметы и все явления, происходящие в мире. Изучать все предметы и явления наука не может по той простой причине, что предметов и явлений этих бесчисленное, в самом точном смысле этого понятия, множество. "...Область знания вообще всего человечества, — писал Толстой, — так многообразна — от знания, как добывать железо, до знания движения светил, — что человечество теряется в этой многочисленности существующих и в бесконечности возможных знаний, если у него нет руководящей нити, по которой бы он мог располагать эти знания, распределять их по степени их значения и важности" ("Юбилейное издание", т. 25, с. 365). "Изучать же все <…> без соображения о том, что выйдет из этого изучения, прямо невозможно, потому что число предметов изучения бесконечно, и потому, сколько бы и какие бы предметы мы ни изучали, изучение их не может иметь никакого значения и смысла". Таким образом, на единственно важный вопрос знания, в понимании Толстого (в чем назначение и благо человека), ответ может быть получен, как он думал, только из разума и совести, но никак не из специальных, экспериментальных и лабораторных исследований, к тому же обычно дорогостоящих, требующих от государства и от народа больших средств и затрат.

Толстой считал отцами "истинной науки" Кришну и Будду, Конфуция и Лао—тзе (Лао—цзы), Сократа, Эпиктета и Марка Аврелия, Христа и Магомета. Для него это имена провозвестников и учителей той мудрости, которая учит главному — в понимании Льва Николаевича — как следует жить.

О славянофилах Лев Николаевич говорил с воодушевлением и с таким уважением, с каким при Маковицком он не говорил ни о ком, кроме как о русском народе, декабристах и Герцене.

Враждебные Толстому стороны славянофилов, в частности православие, также объяснялись Толстым исторически, характером их отношения к народу. Они "верили в православие", — говорил Толстой, — вместе с народом. Оно тогда имело право на существование. Тогда стомиллионный народ верил в него" (12 мая 1909 г.).

Лев Николаевич лично знал всех выдающихся славянофилов, но особенно высоко ставил из них Ю.Ф. Самарина, Хомякова, Аксаковых. Из Аксаковых ему ближе всех был старший, Сергей Тимофеевич, далекий от доктрины своих сыновей и их единомышленников.

Парламентарное конституционное государство, был убежден Толстой, новая, по сравнению с абсолютизмом, форма политического обмана. Оно возникает на основе обмана народа и в своей сути есть та же власть денег. Ни в Англии, ни во Франции, ни в Америке парламенты не принесли ни земли народу, ни уничтожения милитаризма.

Совершенствование внешних форм и условий общественной жизни (политических и социальных) должно прийти и придет — так верил Толстой — соответственно совершенствованию нравственному, в основе которого лежит непротивление злу насилием. Через все Записки Маковицкого проходят, бесконечно повторяясь и варьируясь, высказывания Толстого на эту тему.

Вместе с тем с таким же постоянством звучит в Записках убеждение Толстого, что проповедуемое им нравственное совершенствование не может наступить в обществе, где одни люди живут за счет других. "Как же я, — записывает Маковицкий слова Толстого, — сидя у других на плечах, могу быть нравственным?"

Толстой благоговел перед народом. "Я был счастлив, — записывает Маковицкий его слова, —что смолоду любил русский народ и преклонялся перед народом. Он духовно растет, идет вперед, только медленно; он знает: нам у него учиться..." (27 апреля 1905 г.). Но Толстой не только преклонялся перед народом. Он утверждал с присущим ему страстным заострением мысли, что все, что он знал, он узнал от народа и что в сравнении с этим знанием все знание, почерпнутое им в школе, в университете, было ничтожно: "Я научился тому, что знаю, от народа, Сютаева; а от всего синедриона профессоров — ничему" (28 апреля 1906 г.). Больше того, Толстой говорил: "Если что во мне великого есть, так это то, что рассуждаю, как простой мужик" (31 октября 1905 г.).

Дневник Маковицкого содержит не только записи мыслей и разговоров Толстого и "протокольную" хронику течения яснополянской жизни в ее внешних формах. Материалы дневника отражают также и жизнь большой семьи Толстого, отношения между членами которой были сложные, напряженные, драматические. Давно уже возник и длился, то разгораясь, то несколько ослабевая, но никогда полностью не потухая и не прекращаясь, мучивший совесть Толстого конфликт, а говоря точнее, антагонизм между убеждениями самого Льва Николаевича, его представлениями о том, как должен жить он, его семья, и тем, что происходило в действительности.

Общий тон Записок в передаче сложности и запутанности, которыми была поражена семейная жизнь Льва Николаевича, — чрезвычайно сдержанный. Только в относительно редких случаях он не сохраняется, и Маковицкий позволяет себе выразить — вернее не в силах не выразить — свое отношение к развертывающемуся на его глазах и, чем далее, все более углубляющемуся противоречию между взглядами на жизнь Льва Николаевича и Софьи Андреевны. В таких случаях кажется, будто в голосе Душана Петровича, вообще мягком, сдержанном, деликатном, появляются жесткие, обычно ему не свойственные тона. Примером такого ужесточения тона может служить запись об одной беседе Толстого с единомышленниками, состоявшийся 7 августа 1906 г. Маковицкий характеризует эту беседу как "приятный разговор единомышленников, не прерываемый противоречащими вставками Софьи Андреевны, совсем противоположно думающей и постоянно невоздержанной в выражении своего несогласия во всех беседах и разговорах Льва Николаевича". И дальше Маковицкий записывает свое наблюдение, что иногда Софья Андреевна в присутствии Льва Николаевича излагает собственные свои мысли, приписывая их самому Льву Николаевичу, хотя они и не соответствуют образу его мышления. Душан Петрович даже находил, что близкие Льва Николаевича должны разоблачать в таких случаях искажение правды и восстанавливать истину.

В целом, однако, тяжелых сторон в отношениях между Софьей Андреевной и Львом Николаевичем Душан Петрович в своих Записках касается мало и деликатно. Исключение — последняя часть Записок, относящаяся к драме ухода Льва Николаевича из Ясной Поляны и предшествующим событиям.

Маковицкий безукоризненно искренен и правдив в своих записях. Он сознательно подавляет в себе литератора, исследователя, мемуариста с их личностными или объективными оценками и возвышает свою роль "стенографа" и "протоколиста". В поле его наблюдения находилось множество людей самого различного темперамента, нравственного склада, умственного своеобразия. Но они "прошли" через это поле, оставив лишь "протокольный" след своего присутствия. Он хотел создать и создал "документ"—"хронику" о Толстом.

И в этом своем качестве "Яснополянские записки" останутся единственным в своем роде памятником внимательнейшего учета устных высказываний, мыслей и слов живой речи великого писателя в последние годы его жизни, вплоть до предсмертных минут.

В.Ф. Асмус

"Д.П. МАКОВИЦКИЙ" БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Душан Петрович Маковицкий родился 10 декабря 1866 г. в словацком городе Ружомбероке. С юных лет Маковицкий горячо любил Россию. Его друг и ровесник Альберт Шкарван писал в своих воспоминаниях: "<...> Мы, словацкие юноши, — все, без исключения, — придерживались русофильских взглядов". В русле этих настроений находился и Маковицкий, с отрочества увлекавшийся русской литературой, изучавший русский язык, мечтавший побывать в Москве.

После окончания гимназического курса Маковицкий уехал в Прагу и поступил на медицинский факультет Карлова университета. В Москву Маковицкий впервые приехал в марте 1890 г. и прожил здесь около трех недель. Эта первая встреча с Россией оставила в нем неизгладимый след.

Возвратившись в Прагу, Маковицкий писал своему отцу: "Тебе очень понравятся "Исповедь", "В чем моя вера" и "Смерть Ивана Ильича" Л.Н. Толстого. Если представится возможность, прочти. Из всего написанного Толстым эти статьи тебя больше всего заинтересуют. Это итог размышлений шестидесятилетнего человека о том, как нам следует жить".

С этого 1890 г. в мировоззрении и деятельности Маковицкого начинает проявляться влияние этических взглядов Толстого. Маковицкий проводит в жизнь прежде всего внешние стороны этих взглядов. Он выступает против употребления спиртных напитков, мяса, табака, в своей личной жизни руководствуется принципами "нравственного самоусовершенствования".

Первым словацким последователем толстовского учения был А. Шкарван, учившийся, как и Маковицкий, на медицинском факультете Карлова университета. Кружок Шкарвана, сформировавшийся в конце 1880-х годов, занимался в это время пропагандой учения Толстого, переводил и издавал его сочинения. В конце 1890 г. члены кружка, среди которых уже был Маковицкий, обратились к Толстому с письмом. В этот период Маковицкий перевел на словацкий язык ряд произведений Толстого ("Для чего люди одурманиваются", "Суратская кофейня", "Крейцерова соната" и др.) и проектировал издание библиотечки в двух сериях — по образу московского "Посредника".

Кружок Шкарвана, несмотря на скромность своих начинаний, навлек на себя бурю негодования в Словакии и в Венгрии.

Приступая после окончания университета к практической деятельности врача, Маковицкий испытывал потребность уяснить себе нравственную сторону своего будущего поприща. "Завтра уезжаю в Россию к Толстому <...> Еду туда не из любопытства, не для развлечений, не с легким сердцем — еду потому, что должен сделать это: что—то толкает меня", — писал он 25 августа 1894 г. В позднейшем письме к самому Толстому от февраля 1896 г., оставшемся неотправленным, Маковицкий говорит об этом более подробно: "Я сначала пришел к вам из отчаяния, видя, что в другом учении нет смысла, нет любви, а меня к любви бессознательно тягло. Я полагал ваше учение только нравственным, о Боге, между тем вы мне сказали, что главное, важное — Бог и что на любви к нему зиждется любовь к людям. И я только тогда начал искать Бога и продолжаю искать его. По мере нахождения, познавания Его, перестаю зиждить свою жизнь на авторитет ваш и перестаю бояться —видеть пустоту того, что будет, когда вы земную жизнь окончите".

Маковицкий пробыл в Ясной Поляне в 1894 г. семь дней — со 2 по 8 сентября. В напечатанной спустя четыре года статье—дневнике "У Л.Н. Толстого" он следующим образом описал свой первый приезд в яснополянскую усадьбу и свою первую встречу с Толстым:

"Было девять часов. Навстречу мне вышел слуга и спросил, чего мне нужно. "Лев Николаевич еще не встали (или не вышли)",— заявил он мне. Вдруг вышел Толстой и заговорил со мной (не знаю,как). Я сказал, кто я, словак из Венгрии, приехал, чтобы увидеть его. "Мне очень приятно", — сказал он и пожал мне руку. Предложил мне оставить вещи на лавочке, т.к. в доме еще не окончена уборка, и провел меня на веранду. Перемолвился несколькими словами с крестьянином во дворе, о чем—то его просившим. Вырвал листок из записной книжки, набросал несколько слов и отдал крестьянину, который пошел с ним к управляющему. Потом он вернулся ко мне. "Вы хорошо говорите по—русски; где вы научились?". Задал мне еще несколько вопросов и затем заметил: "Я скоро вернусь, только несколько минут погуляю". Он спустился с другой стороны и, пройдя вдоль фасада, повернул в парк. Я не спускал с него глаз, пока он не скрылся за деревьями. И только тогда очнулся от забытья. Ощущение блаженства охватило меня: "Ну вот, досталось тебе счастье увидеть Толстого, поблагодари Бога. Какой простой, тихий и милый человек! Но как он стар и дряхл! Он представлялся мне издали гораздо более молодым и здоровым. На самом деле это сгорбленный, изнуренный трудом старец, с таким усталым, грустным лицом, словно он испытывает боль. Глаза у него глубокие, серые, спокойные, взгляд приветливый; у него густые, широкие брови, он широкоплеч, когда-то был высок, крепок; он лыс; носит ненакрахмаленную крестьянскую блузу, подпоясанную ремнем; борода — почти по пояс, бела, как молоко".

После возвращения на родину Маковицкий приступает к врачебной деятельности в городе Жилина (Северо—Западная Словакия). Его сотрудник, единомышленник и друг Шкарван в 1896 г. по приглашению Черткова уезжает к Толстому, но в следующем 1897 г. вместе с Чертковым высылается властями из России и с тех пор, вплоть до 1910 г., скитается по Западной Европе. Маковицкий продолжает действовать один. Он поддерживает интенсивную переписку с Толстым и его русскими друзьями. За свой собственный счет он издает восемнадцать выпусков словацких переводов сочинений Толстого.

Толстому было известно, с какими трудностями приходилось встречаться Маковицкому в своей переводческо—издательской деятельности. "Не унывайте о том, что жизнь наша не такая, какою бы вы желали ее видеть, — писал ему Толстой 11 сентября 1895 г. — Это участь всех тех, кто стремится к христианскому совершенству" ("Юбилейное издание", т. 68, с. 175).

Осенью 1897 г. Маковицкий едет к больному Шкарвану в Англию, а оттуда по просьбе находившегося там же Черткова направляется вновь в Ясную Поляну. На этот раз он проводит здесь всего два дня — 28 и 29 ноября. "Нынче утром приехал Маковицкий, милый, кроткий, чистый. Много радостного рассказал про друзей", — записал Толстой в своем дневнике 28 ноября ("Юбилейное издание", т. 53, с. 166). И через несколько дней, 2 декабря: "Главное, за это время был Душан, которого я еще больше полюбил. Он составляет с Славянским Посредником центр маленькой, но думаю, что божеской работы" (там же, с. 168). "Разговаривал с Душаном. Он сказал, что так как он невольно стал моим представителем в Венгрии, то как ему поступать? Я рад был случаю сказать ему и уяснить себе, что говорить о толстовстве, искать моего руководительства, спрашивать моего решения вопросов —большая и грубая ошибка. — Никакого толстовства и моего учения не было и нет, есть одно вечное, всеобщее, всемирное учение истины, для меня, для нас особенно ясно выраженное в Евангелиях" (там же).

Издательская деятельность Маковицкого, так же как его поездка за границу, вызывали сильное недовольство в некоторых кругах Словакии.

В 1896 г. [в петербургской Синодальной типографии было отпечатано письмо А.И. Добрянского] в сопровождении небольшого введения под заглавием "Плоды учения гр. Л.Н. Толстого". "Немцы и другие западники, — говорилось в этом введении, — восхищаются, комментируют и превозносят гр. Л.Н. Толстого по известным причинам, но и тем у них все кончается. Чтобы среди них нашлось много последоватетелей гр. Л.Н. Толстого, этого, вероятно, опасаться не нужно. Зато учение Толстого с разрушительной силой распространяется среди славян, в первом же ряду среди словаков".

Словацким консерваторам пришлась по вкусу эта официозная русская брошюра. С. Гурбан-Ваянский опубликовал ее перевод в газете "Narodnie Noviny", присоединив к ней свое заключение. По словам Гурбана-Ваянского, Добрянскому будто бы удалось "разгромить" учение Толстого. О Маковицком он иронически замечал: "Легко, конечно, предаваться толстовскому спорту юноше, которому его преисполненный благородства отец, уважаемый во всей Словакии, дал возможность беззаботно учиться..."

Подбадривая Маковицкого, Толстой писал ему в это время: "Дай Бог вам всего хорошего и побольше твердости — мне кажется, что этого в вас недостает..." ("Юбилейное издание", т. 69, с. 182).

Действительно, Маковицкий испытывает в это время глубокое недовольство собой и своим образом жизни. "Часто бывают у меня минуты, когда удобства, которыми я пользуюсь, для меня мучительны, и мне хочется, чтобы моя жизнь была более заполнена трудом и лишениями. Тогда я смог бы лучше проповедовать свою веру, чем теперь, ибо я не так живу, как следовало бы", — писал он Шкарвану (1901). Эта требовательность к себе, родственная настроениям самого Толстого, была, в сущности, чрезмерна: Маковицкий жил очень скромно, много и самоотверженно работал, оказывал медицинскую и материальную помощь нуждающимся. Трудовые люди — в городах и деревнях Словакии — относились к нему с огромным уважением и любовью. Что же касается общественной деятельности в более широком масштабе, то она была совершенно закрыта для Маковицкого. Он вынужден был прекратить издание словацкого "Посредника". Печатные органы разных направлений отказывались публиковать его статьи и переводы. Он не только подвергался ожесточенным нападкам со стороны всех словацких партий — консервативной, клерикальной, либеральной, — против него ополчились и венгерские власти, пуская в ход репрессии. В 1903 г.— в доме Маковицкого полиция дважды производила обыск, у него конфисковали множество книг (среди которых могли быть и книги с дарственными надписями Толстого, Чехова и других).

Но чем больше суживается для Маковицкого возможность работы в своей стране, среди своего народа, тем активнее сотрудничает он с Толстым и его русскими и зарубежными последователями.

Маковицкий являлся в это время как бы связующим звеном между Ясной Поляной и Чертковым, жившим после высылки из России в 1897 г. в Англии.

В конце 1901 г. к Маковицкому в Жилину приехал из Англии Х.Н. Абрикосов со специальным поручением от Черткова — просьбой немедленно отправиться в Крым к больному Толстому. "Моя задача, — писал Маковицкий об этом поручении своему чешскому другу К. Калалу, —побудить Льва Николаевича, чтобы он велел изготовить копии всего написанного им за последние два года и послал их Черткову (это должно быть проведено без ведома жены Толстого, которая ревнует к чертковцам, что у них есть копии), а одного богатого московского купца надо уговорить, чтобы он помог материально изданиям Черткова, чтобы они не пресеклись. Миссия важная, только бы удалась".

Маковицкий провел в Ялте 10 дней — с 26 декабря 1901 по 4 января 1902 г. За это время он посетил Толстого в Кореизе пять раз: 27, 28, 29, 31 декабря и 1 января.

4 января 1902 г. Маковицкий выехал в центральную Россию, чтобы продолжить выполнение поручений Черткова. В конце января Маковицкий возвратился в Словакию.

Во время этого пребывания в России Маковицкий вел подробный дневник. На основе его он вскоре написал большую статью "У Л.Н. Толстого. 1901/2", к сожалению до нас не дошедшую.

В июле—августе 1903 г. Маковицкий вновь побывал у Чарткова в Англии, где познакомился с П.А. Кропоткиным. В 1904 г. он отправился в Швейцарию, затем опять к Черткову в Англию, где вторично встретился с Кропоткиным. По поручению Черткова он снова, уже в четвертый раз, едет к Толстому в Ясную Поляну и живет здесь восемь дней — с 26 октября по 2 ноября.

В этот приезд С.А. Толстая предложила Маковицкому остаться в Ясной Поляне в качестве врача — вместо доктора Д.В. Никитина, который был лечащим врачом Льва Николаевича и его семьи. Маковицкий с радостью согласился. Он съездил ненадолго к себе на родину для устройства дел и, возвратившись в Россию, поселился в усадьбе Толстого.

Переездом в Ясную Поляну в конце 1904 г. завершился сложный период личной биографии и духовного развития Маковицкого.

Маковицкий приехал в Ясную Поляну 18/30 декабря 1904 г. и прожил бок о бок с Толстым шесть лет, до самой кончины писателя, а затем оставался здесь еще десять лет, до 1920 г.

Маковицкий поселился у Толстого уже совершенно сложившимся человеком, с установившимися взглядами.

Основной обязанностью Маковицкого в Ясной Поляне было лечение Толстого, его домашних, а также яснополянских крестьян. Эти свои функции он исполнял самоотверженно. Больных крестьян Маковицкий обычно принимал с восьми часов утра до двух часов дня. Все остальное время, если не было необходимости посещать своих пациентов на дому, он находился с Толстым и среди близких Толстому людей. Лечебный пункт, помещавшийся в деревне Ясная Поляна, содержался на средства частично семьи Толстых, частично земства.

Толстой не раз повторял Маковицкому, что нуждается не столько в его медицинской помощи, сколько в его дружбе. Так понимал свою роль возле Толстого и сам Маковицкий. Он и лечил Толстого, и помогал ему всем, чем только мог.

Ведя обширную переписку с многочисленными корреспондентами из разных стран мира, Толстой нуждался в помощниках — особенно в помощниках, хорошо знавших иностранные языки. Таким именно был Маковицкий, который знал немецкий, французский, английский, словацкий, венгерский, польский и ряд других языков. Тотчас же по приезде в Ясную Поляну Маковицкий по просьбе Толстого стал писать под его диктовку и по его поручению письма в Россию и за границу.

Но главным делом в Ясной Поляне, главным делом его жизни, обеспечившим ему благодарную память грядущих поколений, стало ведение ежедневных Записок, в которых он с удивительным трудолюбием и тщательностью воспроизводил все слышанное и виденное им в продолжение нескольких лет в доме Толстого.

До него этим никто систематически не занимался, хотя необходимость подобного дела была очевидна многим современникам.

Избранная Маковидким форма документально—протокольных дневниковых записей была для него вполне закономерной.

С большим упорством развивал Маковицкий свою природную память, наблюдательность, отрабатывал методику повседневных записей. Записи эти Маковицкий чаще всего делал незаметно для собеседников на карточках, которые постоянно держал в правом кармане своего пиджака. За день у него набиралось множество таких драгоценных карточек. По ночам, когда в Ясной Поляне все затихало, Маковицкий садился за письменный стол и воскрешал на основе этих карточек облик прошедшего дня, переписывая в развернутом виде первичные наброски на отдельные листы и проставляя на них даты. Эти листы складывались им в хронологическом порядке. Когда же их набиралось достаточное количество, он переписывал их в специальные тетради. Этими приемами пользовался он с первых дней своего постоянного пребывания в Ясной Поляне до самой смерти Толстого в Астапове.

Толстой знал, что Маковицкий записывает его высказывания. "Я грешен: пишу дневники, этим оправдываю свое пребывание у вас; может быть, будут полезны", — сообщил Маковицкий Толстому (18 апреля 1907 г.). Этот факт не вызывал со стороны Толстого каких—либо принципиальных возражений.

"Яснополянские записки" — грандиозная хроника последних шести лет жизни Толстого, биографический документ исключительного, неповторимого значения. Это вскоре было осознано многими современниками, особенно из окружения Толстого.

Толстой любил и уважал Маковицкого. "Желал бы быть Душаном Петровичем! — сказал он 17 июля 1908 г. — Ах, как он все занят, всем нужен". На страницах "Яснополянских записок" мы найдем много аналогичных высказываний.

Маковицкий сопровождал Толстого в его последнем странствии и оставался при нем до последней минуты его жизни.

После смерти Толстого Маковицкий, оставшийся жить в Ясной Поляне, продолжал усиленно трудиться над своими Записками. Публикация их была его заветной мечтой.

В начале первой мировой войны Маковицкий был арестован за подписание им антивоенного воззвания "Опомнитесь, люди—братья!" и с января по декабрь 1915 г. сидел в тульской тюрьме.

В марте 1916 г. Маковицкий, ложно обвиненный в шпионаже в пользу Австро—Венгрии, был предан в Москве военному суду, но оправдан.

Вернувшись в Ясную Поляну, Маковицкий переселился из дома Толстых в деревню и стал все свои силы нераздельно отдавать служению крестьянам. Жил он здесь очень уединенно, прекратив почти все связи с друзьями и внешним миром. "Революция, война волнуют, — писал он летом 1917 г. своей бывшей помощнице в яснополянской амбулатории О.В. Завалиевской, которой он диктовал свои "Яснополянские записки" при перепечатке на машинке. — Но все больше сторонюсь их, ухожу в христианское мировоззрение и понимание Л.Н.".

Все эти годы продолжалась работа над "Яснополянскими записками", в том числе и редактирование их, по просьбе Маковицкого и, с его участием, Гусевым.

Со времени последней поездки Маковицкого на родину прошло почти десять лет. Не раз собирался он возвратиться домой. На первых порах ему мешала работа над завершением "Яснополянских записок", потом — первая мировая война, болезни и гражданская война в России. Только летом 1920 г. создались условия для поездки в Словакию. Покидая Ясную Поляну в сентябре 1920 г., Маковицкий еще далеко не выздоровел. Почти все свои книги и рукописи, в том числе "Яснополянские записки", он оставил в московском Музее Толстого. Транспорт пленных, с которым ехал Маковицкий, покинул Москву в первые ноябрьские дни 1920 г.

Умер Маковицкий 12 марта 1921 г.

С. Колафа (Прага)

"ЯСНОПОЛЯНСКИЕ ЗАПИСКИ"

Мемуарно-дневниковая литература о Толстом огромна. Публикуемые "Яснополянские записки" Маковицкого обогащают эту литературу документом первостепенной важности, уникальным по своему содержанию, да и по своему объему.

Душан Петрович Маковицкий, приглашенный к Толстому в качестве его домашнего врача, приехал в Ясную Поляну в конце 1904 г. Он был уже очарован личностью Толстого, с которым до того встречался, начиная с 1894 г., четыре раза. "Каким представлял себе Льва Николаевича из его сочинений — искреннейшим, достойнейшим, добрейшим, даровитейшим, разумнейшим, святейшим, таким его и нашел и узнал, и в продолжении времени знакомства он не только не упал в моих глазах, а, наоборот, я все замечал новые достоинства в нем".

Наряду с обязанностями домашнего врача, а, по желанию Толстого, также и врача деревни Ясная Поляна и всех окрестных деревень, Маковицкий вел дневник, видя в этом свою первейшую обязанность и считая, что именно этим он оправдывает свое пребывание у Толстых. "Может быть, будут полезны", — говорил он о своих дневниках (18 апреля 1907 г.). И не ошибся.

До последней минуты жизни Толстого Маковицкий оставался при нем. Когда Толстой скончался, "Душан Петрович первый подошел к кровати отца и закрыл ему глаза" — такую запись оставил присутствовавший при кончине Толстого его старший сын. И все происходившее до этой минуты отражено в "Яснополянских записках".

"В отношении к моему отцу, — говорил С.Л. Толстой, — он был другом, врачом, нянькой, иногда секретарем, иногда спутником по прогулкам. Он был другом всей нашей семьи". Надо добавить к этому — он стал летописцем последних лет жизни Толстого, и с честью выполнил эту обязанность. Шесть лет изо дня в день вел он свои записи. Причем первые три года (октябрь 1904 г. — сентябрь 1907 г.), т.е. до того времени, когда Н.Н. Гусев по совету Д.П. Макови—цкого начал свой дневник, Маковицкий был единственным постоянным летописцем. Ведь за этот период в дневнике С.А. Толстой имеется одна лишь запись за 1905 г., а в обоих дневниках А.Б. Гольденвейзера и М.С. Сухотина всего 79 записей за три года.

В предисловии к своему дневнику Маковицкий определил свою задачу: записывать, как жил Толстой "в своей повседневной жизни", что далеко не всегда отражено даже в его собственных дневниках, записывать для тех, кому дорого знать о Толстом все. И от намеченной программы Маковицкий не отступал.

У Маковицкого был свой метод записей. В правом кармане его пиджака всегда лежали специально заготовленные небольшие листки плотной бумаги и карандаш, которым в кармане же делались записи. "Лицо Душана Петровича в это время выражало крайнюю напряженность внимания, глаза смотрели куда—то вдаль. Не—знавшие его не могли понять состояния, в котором находился Душан Петрович".

Поздно ночью Душан Петрович подолгу сидел в своей комнате внизу, за столом, с трудом разбирая свои "карманные" записи, и переписывал их на отдельные листы. Случалось, что ему не удавалось разобрать своих записей, и сам он однажды с горестью отметил; "Я теперь после суток хотел по памяти записать, поправить, дополнить — и не могу. Как мало могу надеяться на свою память. Хорошо, что сейчас же записываю" (9 ноября 1907 г.). И, наконец, следующий процесс: с листов, текст которых в какой—то степени был обработан, все переписывалось в тетради. Он не стремился ни отбирать, ни систематизировать увиденное и услышанное даже в пределах одного дня. Разумеется, в центре его внимания был сам Толстой, те же события и беседы, которые прямо или даже косвенно не относились к Толстому, он опускал.

Маковицкий до конца оставался верен своему методу. Для него не существовало важного и неважного, — все, относящееся к Толстому, важно, и все, записанное о Толстом, он сохранил.

Не заботился Маковицкий и о стройности и связности рассказа. Начав с утреннего выхода

Толстого из спальни, он последовательно записывал все, что происходило в течение дня вплоть до позднего вечера, когда семья расходилась. И так каждый день в продолжение шести лет.

Маковицкий, и только он, записал почти всех посетителей Ясной Поляны за последние шесть лет жизни писателя. Среди них крестьяне и другие неизвестные простые люди, приходившие к Толстому за советом и поддержкой, единомышленники и друзья Толстого, журналисты и корреспонденты газет, русских и зарубежных, которые, особенно в 1905—1906 гг., приезжали, чтобы узнать и тотчас публиковать корреспонденции об отношении Толстого к текущим политическим событиям, известные писатели, ученые и общественные деятели.

И Маковицкий все наблюдает, слушает, записывает.

В эти годы Толстой создает страстные статьи, самые заглавия которых говорят о взволнованности автора: "Одумайтесь!", "Об общественном движении в России", " Единое на потребу", "Как освободиться рабочему народу?", "Великий грех", "Что же делать?", "Обращение к русским людям: к правительству, революционерам и народу", "О значении русской революции", "Единственное возможное решение земельного вопроса".

Многие мысли Толстого, дошедшие до читателей отчеканенными в статьях 1904—1906 гг., встречаем в Записках Маковицкого в их первоначальной, часто более резкой форме, когда Толстой в пылу спора не задумывался над способом выражения своих убеждений.

Толстой тогда четко сформулировал свое отношение к текущим событиям, объявив себя в этой революции "в звании, добро и самовольно принятом на себя адвоката стомиллионного земледельческого народа". "Всему, что содействует или может содействовать его благу, я сорадуюсь, — писал Толстой, — всему тому, что не имеет этой главной цели и отвлекает от нее, я не сочувствую. На всякие же насилия и убийства, с какой бы стороны ни происходили, смотрю с омерзением".

В яснополянском быту в годы 1904—1910 общественно—политическая жизнь страны да и мира занимала огромное место. Не было, кажется, события, которое не получало бы отклика в доме Толстого и отзвука в "Яснополянских записках" Маковицкого.

Как же сам Толстой относился к Запискам Маковицкого, которых он никогда не читал, но знал, что они ведутся? Подчас Толстого стесняло присутствие все записывающего Маковицкого, и сам летописец не раз чувствовал это.

"Я каюсь, — записал он как—то, — что мешаю Л.Н. свободно разговаривать с посетителями. Мне любопытно узнать мысли Толстого, и сижу тут, а ему при мне неловко повторять речи, которые он вел и с другими посетителями".

В беседе с сыном по поводу подробных записей Маковицкого Толстой рассказал, что "есть такая книга "Босуэлл и Джонсон". Босуэлл вызывал Джонсона на разговоры — он был его друг —и записывал. И когда напечатал, то оказалось, что эти разговоры интереснее всего, что написал Джонсон" (13 октября 1906 г.). Андрей Львович сообщил это Маковицкому, что, конечно, было поощрительно для него.

Маковицкий записывал все, соблюдая при этом неизменное требование: "В записках чтобы не было приторности и лести".

Маковицкий был безгранично предан Толстому и в прямом смысле дорожил каждым его словом. Надо сказать, что и Толстой платил ему любовью. Много записей о нем встречаем в дневниках Толстого. "Что за милый, удивительный по добродетели человек. Учиться у него надо. Я не могу без любовного умиления о нем думать", — записал Толстой в 1909 г.

Известная до последнего времени рукопись дневника Маковицкого заканчивается записью 28 октября 1910 г., т.е. днем ухода Толстого из Ясной Поляны.

Доцентом философского факультета Карлова университета С. Колафой были обнаружены в частном собрании у племянника Маковицкого, живущего в Братиславе, заключительные шесть тетрадей с описанием последних дней жизни Толстого — с трех часов ночи на 29 октября до 6 часов 5 минут утра 7 ноября. Очевидно, в пути из Ясной Поляны до Астапова и в астаповские дни Маковицкий делал отрывочные записи, а уехав после смерти Толстого временно на родину, восстановил по этим записям все события тех дней и изложил их в той же форме дневника, но, как говорил Маковицкий, начиная с 3 ноября не в строгой последовательности.

С момента отъезда из Ясной Поляны и до самой смерти Толстого Маковицкий был неотлучно при нем, заботился о нем. "Душан разрывается", — писал Толстой дочери из Оптиной Пустыни на следующий день после отъезда.

Подробные и точные записки Маковицкого дают полное представление о той тяжелой обстановке, в которой оказался и умирал Толстой.

Последние месяцы в Ясной Поляне создались невыносимые для Толстого условия, которые привели его к решению уйти. Маковицкий, не предполагавший, что Толстой навсегда покидал свой дом, уезжая ночью с Толстым, был, видимо, захвачен одной только мыслью помочь Толстому скорее уехать.

Записи Маковицкого говорят и о том, что мысль о Софье Андреевне сильно тревожила Толстого с момента отъезда. Когда ехали еще по деревне, "Л.Н., до сих пор молчавший, грустный, прерывающимся голосом сказал, как бы жалуясь и извиняясь, что не выдержал, что уезжает тайком от Софьи Андреевны". Отъехав от Щекина, в вагоне, "Л.Н. сказал: — Что теперь Софья Андреевна? Жалко ее".

Приехавшие в Шамордино Александра Львовна и В.М. Феокритова были, по словам Маковицкого, в паническом страхе. Они настаивали, что "надо бежать дальше и чем скорее". Толстой не хотел. "Он сидел, накинув на себя фуфайку, холодно было ему, и был молчалив после прочтения писем", привезенных ему из Ясной Поляны. Выслушав рассказы дочери о состоянии Софьи Андреевны, об опасениях, что она может утром приехать и поэтому надо скорее уезжать отсюда, Толстой ответил: "Надо обдумать. В Шамордине хорошо", и рассказал, что уже снял себе избу в деревне. "Не хочу вперед загадывать".

Панический страх приехавших передался, видимо, и Маковицкому. Все они были растерянны, и эта растерянность и страх не позволили подумать о главном, о физическом состоянии Толстого.

Наутро поехали и "ехали под страхом встретить Софью Андреевну".

В Козельске сели в поезд, не приняв еще решения, куда ехать. В пятом часу Толстой стал жаловаться на холод, озноб, температура дошла до 39 градусов. "Л.Н. дрожал и стонал". Лишь теперь Маковицкий, опасаясь воспаления легких, решил остановиться на первой большой станции. Это было Астапово, куда приехали 31 октября в 6 час. 35 мин. вечера. Толстой находился уже в тяжелейшем состоянии... Самого Толстого не переставала тревожить мысль о Софье Андреевне. Полученная 1 ноября успокоительная телеграмма от Черткова об ее положении была приятна Толстому. В тот же день он писал С.Л. и Т.Л. Толстым: "Прощайте, старайтесь успокоить мать, к которой я испытываю самое искреннее чувство сострадания и любви". Первый вопрос к приехавшей утром 3 ноября Татьяне Львовне был: "Кто остался с мама?", и он "долго расспрашивал, желая знать все подробности", а на слова дочери "...может быть, тебе лучше не говорить, ты взволнуешься", отец "очень энергично" перебил ее и "слезящимся, прерывающимся голосом сказал: "Говори, говори, что же для меня может быть важнее этого!"

Официальные бюллетени, публиковавшиеся в газетах, сообщали сведения о состоянии здоровья Толстого, но только записи Маковицкого дают представление о тех тяжелых условиях, в которых находился больной Толстой.

Поселившись в конце 1904 г. в Ясной Поляне, Маковицкий еще плохо знал русский язык, и первые полтора года записи вел на словацком языке. Только речь самого Толстого, о точности передачи которой он особенно заботился, почти всегда записывал словацким алфавитом, но русскими словами. С середины 1906 г. большая часть записей на русском языке, а в 1907 г. Маковицкий уже перешел в основном на русский язык.

Надо помнить, что Маковицкий усовершенствовал свое знание русского языка в Ясной Поляне и прежде всего в доме Толстого. Вот почему в его записях так часто встречаются слова и обороты народного говора Тульской губернии, а также те именно, которые он услышал у Толстых. Он прислушивался к их речи.

"Хорошо говорят у Толстых, правильно, выразительно, художественно, особенно сам Л.Н. Он не говорит на а. Читает так, что и не заметишь, что читает из книги, как будто рассказывает. Интонация мастерская", — записал Маковицкий в один из первых дней пребывания в Ясной Поляне (31 октября 1904 г.).

В дневниках и произведениях Толстого встречаются именно те слова, которые Маковицкий услышал и точно сохранил в живой речи Толстого. Такие слова, как: намедни, деется, отдавна, мне сдается, выпростаться, здоровываясь, памятование, сильнеть, хужеть, пользительно, одинакие и многие, многие другие, а также выражения: солнце западало, погорелые крестьяне (а не погорельцы), опропагандированные рабочие, соступившиеся молодые люди, мереть от голода, угольный камень (вместо: краеугольный), яблочный сад (а не яблоневый) и т.п. Всего не перечтешь. Подобные же обороты вошли, естественно, и в текст самого Маковицкого.

Часто встречающиеся в его тексте обороты: "Л.Н. ничего не работал", "Л.Н. ничего не спал", "Л.Н. остарел", "Л.Н. пересматривал книгу" — также множество раз записаны в дневнике самого Толстого.

"Яснополянские записки", пожалуй, единственный источник, в котором почти всегда без приглаживания и литературной отделки звучит разговорный язык Толстого.

Не только сравнение записей Маковицкого с записями дневников других лиц, но и свидетельство Н.Н. Гусева подтверждает, что "несмотря на недостаточное знание русского языка, дневник Маковицкого оказался самым лучшим по точности передачи слов и выражений Льва Николаевича".

Существенным преимуществом Записок Маковицкого перед дневниками других лиц является подробная запись почти каждого дня.

Неизвестно, читали ли раньше в семье Толстого Записки Маковицкого, но после смерти Толстого Маковицкий просил об этом. Оценки родных утверждают то главное, к чему стремился Маковицкий: точность, правдивость его записей.

Старший сын Толстого, Сергей Львович, писал ему: "Ваши записки очень ценный материал для биографии моего отца; они особенно интересны в сыром, необработанном виде. Поэтому их в этом виде следовало бы иметь в Толстовском музее". Эту просьбу Маковицкий выполнил.

"Яснополянские записки" — это подлинный документ, правдиво, на широком общественном фоне воссоздающий последние годы жизни Толстого. Маковицкий не обдумывал формы, и дневник его полон жизни.

Только поистине преклонение перед Толстым дало Маковицкому силы и терпение вести от часа к часу свои записи. Он сделал то, чего никто из окружавших Толстого людей не сделал.

* * *

Мысль о публикации Записок возникла у Маковицкого и его ближайших друзей еще при жизни Толстого. Вскоре после приезда в Ясную Поляну Маковицкий предлагал А.С. Суворину присылать еженедельно в "Новое время" сведения о том, "что читает и говорит Лев Николаевич о текущих событиях, о жизни".

Шкарван советовал к 80—летию Толстого начать печатание Записок.

Находившийся в ссылке в Чердыне (село Корепино) Н.Н. Гусев просил Маковицкого прислать ему Записки.

Гусев писал: "Кроме того, что они интересны мне самому, мне хотелось бы сделать из них выдержки для Чертковых..."

Одновременно с подготовкой Записок к печати начались переговоры с издателями. Из письма Гусева к Маковицкому от 31 августа 1911 г. известно, что было послано предложение в "Исторический вестник".

Маковицкий продолжал всецело отдаваться работе над Записками. "В настоящее время для меня Записки самая важная задача", — писал Маковицкий брату Петру в письме от 1 декабря 1912 г. "За последние 3—4 месяца мы переписали приблизительно столько, сколько вмещается в шесть номеров журнала "Slovenske pohl'ady", — писал он ему же в январе 1913 г. "Все больше и больше оцениваю я эту работу, как и те, которые ее читают, и только мне жалко, что я не пришел к Толстым лучше подготовленным с точки зрения медицинской и с точки зрения русского языка и скорописи. Если бы я стенографировал, то Записки стали бы сокровищем человечества". Спустя полгода, 13 июля, он писал тому же адресату: "Мне хотелось бы, чтобы труд мой был как можно более выразительным и совершенным, чтобы в нем было как можно меньше ошибок, чтобы он был написан подлинно по—русски (а не журналистским языком). Настоящие литераторы: секретарь Гете Эккерман работал над своими Записками о нем семь лет, Гусев два года, Булгаков год, но их Записки по сравнению с моими коротки и не настолько пестры по содержанию".

Подготовка издания к печати оказалась настолько сложным делом, что у Маковицкого возникали сомнения, удастся ли ему завершить ее при жизни. 11 февраля 1912 г., сообщая брату Петру, что привлеченный им к редактированию Записок Гусев работает "добросовестно и с большим удовольствием", Маковицкий делал следующие "завещательные распоряжения" в отношении издания: "Если случится так, что я вдруг умру, прошу поручить ему, Гусеву, завершение редактирования Записок. Платить ему за работу с 15 января (января русского) по 50 руб. в месяц. Записки надо издать по—русски и за границей в полном виде у Отты или в "Възраждане" и в "Посреднике" (у Ив. Ив. Горбунова). На русское заграничное издание, на печатание и бумагу отпустить 3000 крон, они окупятся с лихвой. Истинное значение Записок выявится в полном бесцензурном издании. В них содержатся исключительно важные суждения Л.Н. о царях, о государственных и общественных деятелях, исторических событиях. В дневниках и письмах Л.Н. они не повторяются". Далее Маковицкий выражает уверенность, что Гусев в Записках не допустит или допустит только в самой незначительной степени изменения или умолчания некоторых резких суждений Л.Н., которые "допустили бы почтенный и добрый Горбунов (все еще либерал), Чертков, милый Е.И. Попов".

Еще более конкретно Маковицкий повторяет эти пожелания и указания в письме к брату от 16/29 сентября 1913 г.: "Если случится так, что я не закончу работу, прошу тебя передать Записки Гусеву, пусть он завершит редактирование и публикацию их. А если умрет Гусев, то Федору Алексеевичу Страхову (с ним я об этом не говорил, но он согласится), редактору Свода мыслей Толстого у Черткова. Напечатать сначала в журнале (ежемесячнике), а потом отдельной книгой у Ив. Ив. Горбунова (в "Посреднике"), журнал "Исторический вестник"... Горбунову же предоставить по цене, которую он сам назначит, даже даром. "Посредник" увяз в долгах, и издание имеет не коммерческий характер, так как книгу выпускают не во имя прибыли, а из идейных побуждений".

Работа по подготовке Записок к печати не прерывалась. В апреле 1914 г. состоялась договоренность с "Новым временем" о последовательном печатании Записок в газете. Вскоре туда было послано начало, т.е. 1904—1905 гг. Одновременно должно было начаться печатание в переводе на иностранные языки. Хотя в процессе обработки своих Записок Маковицкий не раз отмечал, что "немыслимо" будет печатать все. Однако, когда уже намечалось печатание в "Новом времени", он вернулся к высказанному в "завещательном распоряжении" пожеланию полного издания и спрашивал: "Нельзя ли Суворину набирать вперед все и присылать мне корректуры с обозначением мест, которые хочет пропустить их редактор, цензор. Одновременно он просил корректуры посылать переводчикам, так как тогда же вступил в переговоры с зарубежными переводчиками и издателями, желая выпустить книгу: "У Л.Н. Толстого. 1904—1910" (так Маковицкий озаглавил "Яснополянские записки") на главных языках Европы и Америки. На чешском языке ее должен был издать в Праге А. Хайн. Кроме него права на это издание добивались другие чешские издатели — Я. Лайхтер, К. Свобода, Я. Отто. Немецкое издание должен был осуществить чешский издатель К. Свобода. Парижский издатель Ж. Шток собирался выпустить труд Маковицкого на французском, английском, немецком и итальянском языках. Болгарский перевод намеревалось выпустить толстовское издательство в Бургасе "Възраждане". В то же время Маковицкий искал испанского и американского издателей.

"Яснополянские записки" 1904—1910 гг. вскоре начнут печататься в еженедельнике по-русски", — сообщал Маковицкий Шкарвану накануне первой мировой войны, в 1914 г. — С переводчиками дело еще не доведено до конца. Пока они выразили желание перевести на английский, немецкий, французский, венгерский и чешский языки. Как ты полагаешь, не нашелся ли бы испанский переводчик и издатель, и где больше всего интересуются Толстым и где главный литературный центр в Америке и в Испании. Не хочешь ли ты взяться за перевод? Записки состоят примерно из трех тысяч машинописных страниц прилагаемого формата. Гонорар я намерен пожертвовать в пользу словацких "Посредников" ("Poucne citanie"). До сих пор таковые имеются только у русских и у болгар. Словацкое "Poucne citanie" я собираюсь возобновить только после возвращения на родину, что произойдет, я полагаю, в нынешнем году".

Предполагаемая публикация в 1914 г. не осуществилась, вероятно, в связи с начавшейся войной. В письме от 26 декабря 1918 г. Гусев сообщил Маковицкому, что Чертков выразил желание печатать Записки, "разумеется, без всяких сокращений и изменений с его стороны". Печатание должно было осуществляться "Обществом истинной свободы в память Л.Н. Толстого в Москве". Но и на этот раз публикация не состоялась.

В конце 1919 — начале 1920 г. Маковицкий после болезни собирался уезжать на родину. Перед отъездом Маковицкий передал Записки в Толстовский музей в Москве. Увидеть свой труд в печати ему не пришлось...

Э.Е. Зайденшнур

ЛИЧНЫЕ ИМЕНА, УПОМИНАЕМЫЕ В ДНЕВНИКЕ Д.П. МАКОВИЦКОГО

Абрамов Федор Андреевич (1875-1918) — крестьянин Симбирской губернии; корресп. и адресат Т-го.

Абрикосов Николай Алексеевич (1850-1936) — совладелец кондитерской фабрики, знакомый Т-го.

Абрикосов Хрисанф Николаевич (1877-1957) — сын Н.А.Абрикосова, последователь Толстого; с 1902 по 1905 г. периодически жил в Ясной Поляне, помогал ему; его корресп. и адресат.

Авдотья Васильевна, см. Попова А.В.

Авраам — библейский патриарх.

Аврелий — Марк Аврелий Антонин (121-180) — с 161 г. римский император, философ-стоик.

Агафья Михайловна (1806-1896) — горничная бабки Толстого П.Н.Толстой; позднее экономка в Ясной Поляне.

Адрианов Сергей Александрович (1871 — умер в Ленинграде в дни блокады) — критик и историк литературы.

Айвазов Иван Георгиевич (род. в 1872 г.) — миссионер, публицист-монархист.

Акбар Джелаль-ад-дин (1542-1605) — третий падишах (1556-1605) из династии Великих Моголов, создатель т.н. "божественной веры" — эклектического сочетания элементов индуизма, зороастризма, ислама и отчасти христианства; пытался утвердить ее в качестве общей для всей Индии религии.

Аксаковы — Иван Сергеевич (1823-1886), поэт, публицист, идеолог позднего славянофильства, редактор журнала "Русская беседа", газет "День", "Москва" и "Русь", знакомый Т-го; Константин Сергеевич (1817-1860), публицист, критик и поэт, идеолог славянофильства, знакомый, адресат и корресп. Т-го; Сергей Тимофеевич (1791-1859) — писатель, автор книги "Семейная хроника и воспоминания".

Аладьин Алексей Федорович (род. в 1873 г.) — депутат I Гос. думы от Симб. губ., "трудовик".

Александр I (1777-1825) — Александр Павлович, российский император с 1801 г.

Александр II (1818-1881) — Александр Николаевич, российский император с 1855 г., адресат Т-го.

Александр III (1845-1894) — Александр Александрович, российский император с 1881 г., адресат Т-го.

Александр Македонский (356-323 до н.э.) — царь Македонии с 336 г., полководец.

Алексей Михайлович (1629-1676) — русский царь с 1645 г.

Альбертини (урожд. Сухотина) Татьяна (Танечка) Михайловна (род. в 1905 г.) — внучка Т— го, дочь Т.Л. и М.С. Сухотиных.

Амвросий (Александр Михайлович Гренков; 1812-1891) — настоятель, потом старец монастыря Оптина Пустынь; Т. дважды посетил его в 1877 и 1881 гг.

Амиель (Amiel) Анри Фредерик (1821-1881) — швейцарский поэт и моралист, проф. философии и эстетики Женевск. ун-та; Т. написал предисловие к русскому переводу его "Отрывков задушевного дневника".

Амфитеатров Александр Валентинович (1862— 1938) — писатель, фельетонист, корресп. и адресат Т-го.

Андреев Леонид Николаевич (1871-1919) — русский писатель.

Антоний (Александр Васильевич Вадковский; 1846-1912) — с 1898 г. митрополит Петербургский и Ладожский; один из инициаторов отлучения Т-го от церкви; корресп. С.А. Т-й.

Анучин Дмитрий Николаевич (1843-1923) — географ, этнограф и антрополог-дарвинист, проф. Моск. ун-та с 1884 г., деятель моек, земства; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Аппоньи (Apponyi) Альберт (1846-1933) — граф, венгерск. полит, деятель, в 1906-1910 гг. — министр культов и просвещения; проводил шовинистическую политику насильственной мадья— ризации румын, словаков и южных славян.

Апухтин Алексей Николаевич (1840-1893) — русский поэт.

Аракчеев Алексей Андреевич (1769-1834) — ген.-от-артиллерии, временщик при Павле I и Александре I.

Арбузов — член тульской губ. земской управы.

Арбузов, вероятно Алексей Петрович, — земский нач. участка в Волхове Орловской губ.; посетитель Т-го.

Арбузов Павел Петрович, яснопол. сапожник; держал кабак.

Арбузов Сергей Петрович (1849-1904), крест., ученик яснопол. школы, затем лакей в доме Т-х; корресп. и адресат Т-го.

Аренский Антон Степанович (1861-1906) — русский композитор, посетитель Т-го.

Арий (208-336) — священник из Александрии, зачинатель " арианства ",

отвергающего догмат о единосущности Бога— Отца и Бога-Сына.

Арлотта (Arlotta) Уго — корресп. газеты "Италия", посетитель и корресп. Т-го.

Архангельский Александр Иванович (1857— 1906) — ветеринарный фельдшер, литератор (псевд. А.Буков); последователь Толстого, его посетитель, корресп. и адресат.

Арцыбашев Михаил Петрович (1878-1927) — писатель.

Атрпет (псевд. Саркиса Мубаяджяна; 1860— 1937) — армянский писатель, автор книги по религиозно-обществ. движению магометан в Персии и Турции; корресп. и адресат Т-го.

Аттила (ум. в 453 г.) — вождь гуннов, возглавлявший опустошительные походы в Восточную Римскую империю, Галлию, Северную Италию.

Ауэрбах (Auerbach) Бертольд (1812-1882) — немецкий писатель, знакомый Т-го.

Афросимов, вероятно, Офросимов А.П. (см.)

Баб (Али-Мохаммед; 1820-1850) — вождь религ. движения в Персии ("бабизм", "бегаизм"); казнен в Тавризе.

Баба Премананд Бхарати (наст, имя — Шу— рендранат Мукхерджи; ум. в 1914 г.) — индийск. философ и брамин, проповедник древнеиндийской религиозно-этической философии; с 1902 г. жил в США; издатель журнала "Light of India", где печатались произведения Т-го; в 1907 г. возвратился в Индию; корресп. и адресат Т-го.

Байрон (Byron) Джордж Ноэл Гордон, лорд (1788-1824) — английский поэт.

Бакунин Михаил Александрович (1814-1876)

— революционный деятель, теоретик анархизма.

Баллу (Ballou) Адин (1803-1890) — амер. пастор и публицист.

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867— 1942) — русский поэт-символист.

Баньян — см. Беньян.

Баташевы, тульские предприниматели, владельцы самоварных фабрик. Александр Степанович (ум. в 1912 г.) — старообрядец, корресп. и адресат Т-го.

Бах (Bach) Иоганн Себастьян (1685-1750) — немецкий композитор.

Бебель (Bebel) Август (1840-1913) — один из основателей германской социал-демократической партии, II Интернационала.

Белинский Виссарион Григорьевич (1811— 1848) — литературный критик, публицист.

Белый Андрей (Бугаев Борис Николаевич; 1880-1934) — русский писатель.

Беневский Иван Аркадьевич (1880-1921) — последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Беннигсен Леонтий Леонтьевич, барон, с 1812 г. — граф (1745-1826), генерал-от— кавалерии; состоял на службе в русской армии с 1773 по 1818 г.; руководитель дворцового переворота 11 марта 1801 г. (убийство Павла I).

Беньян, или Баньян, Буньян (Bunyan) Джон (1628-1688) — англ. писатель, религ. проповедник пуританства; оказал влияние на англ. сати— рико-нравоучительный роман XVIII в.

Беранже (Beranger) Пьер Жан (1780-1857) — французский поэт.

Бердяев Николай Александрович (1874-1948) — философ.

Беркенгейм Григорий Моисеевич (1872-1912) — моск. медик, живший в Ясной Поляне в 1903— 1904 гг. в качестве домашнего врача; корресп. и адресат Т-го.

Берс Александр Александрович (1844-1921) — двоюродный брат С.А.Толстой.

Берс Вячеслав Андреевич (1861-1907) — инженер путей сообщения, брат С.А.Толстой.

Вертело (Berthelot) Пьер Марселей (1827— 1907) — франц. химик, член Петерб. Акад. наук.

Бестужев-Рюмин Василий Николаевич (1835-1910) — ген.-от-артиллерии, с 1876 г. начальник Тульск. оружейного завода; посетитель Т-го.

Бетховен (Beethoven) Людвиг ван (1770-1827) — немецкий композитор.

Беха Улла ("священное имя" Мирзы Хусейна Али; 1817-1892) — вождь секты бабидов в Иране, преемник Баба; после поражения бабидских восстаний — основатель учения, призывавшего к отказу от борьбы с самодержавием ("бехаизм").

Бибиков Александр Николаевич (1827-1889)

— тульский помещик, владелец имения Телятинки, проданного им А.Л. Толстой; яснополянский сосед Т-го, его корресп. и адресат.

Бибиков Василий Николаевич (1830-1893) — тульский помещик, брат А.Н.Бибикова.

Бибиков Владимир Александрович (р. в 1877 г.) — сын А.Н.Бибикова; знакомый Т-го.

Бингем (Bingham) Элен — корресп. Т-го из Миллвуда, США; автор книги о нем.

Биншток (Bienstock) — Владимир Львович (1868-1933), франц. драматург; переводчик на франц. язык произв. Т-го, автор статей о нем.

Бирюков Павел Иванович (Поша; 1860-1931) — друг и единомышленник Т-го, автор его биографии. Из написаных им книг: "Гонение на христиан в России в 1895 году"; "Духоборцы". Сборник статей, воспоминаний, писем и др. документов"; "История моей сссылки"; "Каталог народных библиотек в 100 рублей"; "Лев Николаевич Толстой. Биография"; "Л.Н. Толстой и 1 марта"; "Малеванцы. История одной русской секты"; "О преследовании христиан".

Бисмарк (Bismarck) Отто фон Шенхаузен (1815-1898) — князь, первый рейхсканцлер германской империи.

Битнер Вильгельм Вильгельмович (1865— 1921) — журналист, ред.-изд. журнала "Вестник знания" и приложений к газете "Неделя"; корресп. и адресат Т-го.

Бичер-Стоу (Beecher-Stowe) Гарриет (1811— 1896) — американская писательница.

Блаватская Елена Петровна (1831-1891) — писательница; создала религ.-мистическое учение, сложившееся под влиянием индийских религ.-философских концепций; возглавляла основанное ею и Г. Олкоттом в 1875 г. теософическое общество в Нью-Йорке.

Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1921) — писатель; корресп. и адресат Т-го.

Бобринская (урожд. Львова) Варвара Николаевна, графиня (1864-1944), подруга Т.Л. Толстой; корресп. Т-го.

Бобринский Владимир Алексеевич (1868— 1921), граф, тульский помещик, депутат II-IV Гос. дум от Тульской губернии; знакомый Т-х.

Бобринский Лев Алексеевич (род. ок. 1879 г.), офицер из Варшавы, товарищ М.Л. Толстого; посетитель Т-го.

Бодуэн де Куртене Ян Игнатий (Иван Александрович; 1845-1929) — русский и польский языковед.

Бодянский Александр Михайлович (1842— 1916) — харьк. помещик, отказавшийся от своей земли в пользу крестьян; изд. газ. "Народное слово"; последователь, корресп. и адресат Т-го. Автор книги "Духоборцы. Сборник рассказов, писем, документов и статей по религиозным вопросам".

Бокль (Buckle) Генри Томас (1821-1862) — английский историк, социолог-позитивист.

Бондарев Тимофей Михайлович (1820-1898) — крестьянин-сектант, корресп. и адресат Т-го.

Бонсэл (Bonsai) Стивен — амер. журналист, ред.-изд. газеты "New York Times"; посетитель Т-го.

Борисов Филипп Петрович (Филя; 1877-1919) — яснополянский крестьянин, служивший у Т-х конюхом и рассыльным; сопровождал Т-го до станции Щекино 28 окт. 1910 г.

Брайан (Вгауап) Уильям Дженнингс (1860— 1925) — амер. юрист и политический деятель; трижды (в 1896, 1900, 1908) баллотировался на пост президента США; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Брамс (Brahms) Иоганнес (1833-1897) — немецкий композитор, пианист и дирижер.

Брандес (Brandes) Георг (1842-1927) — датский литературный критик.

Брах (Вгасп) Роберт — корресп. и адресат Т-го из Оломоуца (Чехия).

Брем (Brehm) Альфред Эдмунд (1829-1884) — немецкий зоолог.

Бретон (Breton) Жюль (1827-1906) — французский художник.

Брокгауз Ф.А. (1772-1823) — основатель в 1805 г. в Амстердаме совместно с И.А. Ефроном издательской фирмы, выпустившей в 1890-1907 гг. русский "Энциклопедический словарь".

Будда (Шакья-Муни) — священное имя Сид— дхартхи Гаутамы (623-544 до н.э.), основателя буддийского религиозного учения.

Буланже Павел Александрович (1865-1925) — служащий правления Моск.-Курск. ж.д., знакомый, корресп. и адресат Т-го; с 1886 г. последователь его учения, сотрудник изд-ва "Посредник" (псевд. П. Хлебников). Автор статей: "Болезнь Л.Н. Толстого в 1901-1902 годах", "Жизнь и учение Конфуция", "Жизнь и учение Сиддарты Готамы, прозванного Буддой (совершеннейшим) , с приложением извлечений из буддийских писаний", "Иква — эскимосский мальчик", "Конфуций, китайский мудрец. Жизнь его и учение", "Ми-ти, китайский философ. Учение о всеобщей любви", "На промыслах (Из дневника рабочего)", "Толстой и Чертков", "Японский мальчик Kara".

Булгаков Валентин Федорович (1886-1966) — в 1910 г. секретарь Т-го, его корресп. и адресат. Автор книг: "В Ясной Поляне", "Лев Толстой в последний год его жизни", "Лев Толстой, его друзья и близкие. Воспоминания и рассказы", "Первое знакомство с Л.Н. Толстым", "Университет и университетская наука (почему я вышел из университета)", "Христианская этика. Систематические очерки мировоззрения Л.Н. Толстого", "Что Андрей Иванович Кудрин рассказал Толстому".

Булгаков Сергей Николаевич (1871-1944) — экономист, философ и теолог; профессор полит. экономии в Киеве (1901-1906) и Москве (1906— 1918).

Булл (Bull) Джон (1562-1628) — английский композитор и органист.

Булыгин Михаил Васильевич (1863-1943) — бывш. гвардейский офицер, владелец хутора Ха— тунка близ Ясной Поляны; последователь, знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Булыгин Сергей Михайлович (1889-1943) — сын М.В. Булыгина; за воззвание против войны был в 1915 г. присужден к лишению всех прав состояния и вечному поселению; последователь Т-го.

Буньян (Буниан), см. Беньян.

Бурдон (Bourdon) Жорж Анри (1868-1938) — франц. журналист, ред. газ. "Figaro", посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Буренин Виктор Петрович (1841-1926) — поэт и публицист, фельетонист газ. "Новое время".

Бурцев Владимир Львович (1862-1942) — публицист и издатель, в 1880-х годах народоволец; был близок к эсерам, позднее к кадетам; с 1990 г. — изд. журн. "Былое"; разоблачал провокаторов царской охранки, в части. Е. Азефа.

Буткевич Анатолий Степанович (1869-1942) — пчеловод, сын тульск. помещика, знакомый Т-го.

Буткевич Андрей Степанович (1865-1940) — врач, брат А.С.Буткевича, знакомый Т-го.

Бутурлин Александр Сергеевич (1845-1916) — врач, участник революционного движения, писатель; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Быков Федор Денисович, крестьянин д. Боб— рово Коломенск. уезда, плотник; посетитель и последователь Т-го.

Бьернсон (Bjornson) Бьернстьерне Мартиниус (1832-1910) — норвежский писатель и обществ. деятель; корресп. и адресат Т-го.

Вагнер (Wagner) Рихард (1813-1883) — немецкий композитор.

Вайсов Ходзя Мухаммед— Гинанутдин (ум. в 1918), руководитель магометанской секты, основанной его отцом под названием "староверское общество мусульман Ваисовского божьего полка"; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Валишевский (Waliszewsky) Казимеж (Казимир Феликсович; 1849-1935) — польский историк, писатель и публицист, сотр. газ. "Новое время".

Ванечка, см. Толстой И.Л.

Варшавер Соломон Романович, юрист, управляющий тульск. отд. Моск. международн. банка.

Вебер (Weber) Карл Мария фон (1786-1826)

— немецкий композитор.

Вейнингер (Weininger) Отто (1880-1903), немецкий ученый и писатель.

Вейс (Weiss), немецкий журналист, корресп. газеты "Volkserzieher".

Велеминский (Veleminsky) Карел (1880-1934) — чешский педагог и писатель, переводчик произведений Т-го, автор книг о нем; посетитель Ясной Поляны.

Великанов Павел Васильевич (1860-1945) — учитель из Новгорода; последователь, знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Венгеров Семен Афанасьевич (1855-1920) — историк литературы, библиограф; корресп. и адресат Т-го.

Веригин Петр Васильевич (1862-1924) — руководитель секты духоборов; с 1887 по 1902 г. находился в ссылке, в 1902 эмигрировал в Канаду; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Верн (Verne) Жюль (1828-1905) — французский писатель.

Вивекананда Свами (1863-1902) — индийский религиозный мыслитель, ученик Рамакришны.

Вильберфорс, см. Уилберфорс.

Вильгельм II Гогенцоллерн (1859-1941) — германский император и король Пруссии в 1888-1918 гг.

Вильяме (Williams) Гарольд (1877— ум. до 1930 г.) — новозеландск. теолог, журналист, корресп. англ. газ. "Manchester Guardian"; посетитель Т-го.

Вильяме (Williams) Франк Парди — американский писатель, журналист.

Виноградов Павел Гаврилович (1854-1925) — русский историк-медиевист, с 1884 г. — проф. Моск. ун-та, с 1903 — Оксфордского.

Витте Сергей Юльевич (1849-1915) — граф, российский гос. деятель, в 1905-1906 гг. председатель Совета министров.

Владимир Александрович (1847-1909) — вел. князь, сын Александра II; с 1880 г. главнокомандующий войсками гвардии и Петерб. воен. округом, с 1876 г. президент Акад. художеств.

Вовенарг (Vauvenargues) Люк де Клапье де (1715-1747) — маркиз, французский писатель— моралист.

Вольтер (Voltaire; псевд. Мари Франсуа Аруэ, 1694-1778) — французский писатель, философ.

Воронцов Михаил Семенович (1782-1856) — князь, ген.-фельдмаршал, в 1844-1854 гг. наместник Кавказа.

Гаврилов Сергей Васильевич (род. в 1882 г.) — симбирск. крест., затем воен. писарь; последователь Т-го, его посетитель, корресп. и адресат.

Гагарина Вера Федоровна — княгиня, помещица Тульской губ.; последовательница религ. взглядов В.А. Пашкова.

Гайдн (Haydn) Франц Йозеф (1732-1809) — австрийский композитор.

Галладини (Galladini) Анджело — итальянский корресп. и адресат Т-го из Пьемонта.

Галлион (Gallion) — римский проконсул в Иудее.

Гальперин-Каминский (1858-1936) Илья Данилович — переводчик произведений Т-го на франц. яз.; автор статей и воспоминаний о Т-ом, его корресп. и адресат.

Ганди Мохандас Карамчанд (1869-1948) — наиболее выдающийся последователь Т-го, один из лидеров индийского национально-освободительного движения; Ганди признавал Толстого своим наставником и учителем: "Он был величайшим апостолом ненасилия, которого породила наша эпоха".

Гапон Георгий Аполлонович (1870-1906) — священник.

Гаррисон (Garrison) Уильям Ллойд (1805— 1879) — амер. публицист и поэт; аболиционист; сторонник теории непротивления, изд. газ. "Liberator".

Гаршин Всеволод Михайлович (1855-1888) — русский писатель.

Ге Николай Николаевич (1831-1894) — русский художник.

Ге Николай Николаевич (Колечка, Миколай Миколаевич; 1857-1940) — учитель, старший сын Н.Н. Ге; друг семьи Т-го, его посетитель, корресп. и адресат.

Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) — немецкий философ.

Гедгофт Эразм Леопольдович — моек, врач, в 1903 г. неск. месяцев жил в Ясной Поляне; корресп. Т-го.

Геккель (Haeckel) Эрнст Генрих (1834-1919) — немецкий естествоиспытатель, последователь Ч. Дарвина.

Гендель (Handel) Георг Фридрих (1685-1759) — немецкий композитор и органист.

Генрих VIII (1491-1547) — английский король с 1509 г. из династии Тюдоров.

Геродот (ок. 484 — ок. 425 г. до н.э.) — греческий историк.

Герцен Александр Иванович (1812-1870) — русский писатель, публицист.

Герценштейн Михаил Яковлевич (1859-1906), экономист, проф. Моск. с.-х. ин-та, депутат I Гос. думы от г. Москвы; публицист, социалист, последователь Г. Джорджа; один из лидеров партии кадетов; убит черносотенцами.

Герцик Евгений Васильевич (ум. в 1920 г.) — издатель; в 1906-1908 гг. выпустил в свет "Полное собрание сочинений графа Л.Н. Толстого, вышедших за границей"; корресп. и адресат Т— го.

Гершельман Сергей Константинович (1853— 1910) — московск. ген.-губернатор; адресат Т-го.

Гете (Goethe) Иоганн Вольфганг (1749-1832) — немецкий поэт.

Гладстон (Gladstone) Уильям Юарт (1809— 1898) — премьер-министр Великобритании, лидер Либеральной партии.

Глебова Софья Николаевна (1854-1937) — мать Александры Владимировны, жены М.Л. Толстого; автор воспоминаний о Т-м.

Гнедич Николай Иванович (1784-1833) — поэт, переводчик "Илиады".

Гоголь Николай Васильевич (1809-1852) — русский писатель.

Годар (Godard) Бенжамен (1849-1895) — французский композитор.

Годвин (Godwin) Уильям (1756-1836) — английский писатель, автор трактата "Рассуждение о политической справедливости", предлагавшего политическую программу с чертами анархизма.

Голдсмит (Goldsmith) Оливер (1728-1774) — английский писатель.

Голицына Вера Павловна — княгиня, тетка М.С. Сухотина, знакомая Т-го.

Голубева Анастасия (род. ок. 1886 г.) — сектантка-духоборка из Канады, посетительница Т-го.

Гольденвейзер Александр Борисович (1875— 1961) — пианист, композитор, профессор Моск. консерватории.

Гольцев Виктор Александрович (1850-1906) — публицист, литературный критик, факт. ред. журн. "Русская мысль"; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Гомер (между XII и VIII вв. до н.э.) — древнегреческий эпический поэт.

Горбов Николай Михайлович (ум. после 1920 г.) — помещик из купцов, сосед Сухотиных, организатор крест, школы; посетитель Т-го.

Горбунов (Горбунов-Посадов) Иван Иванович (1864-1940) — педагог, писатель, в 1897-1925 гг. руководитель изд-ва "Посредник"; друг Т-го.

Горький Максим (Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) — русский писатель.

Готье Владимир Иванович (1813-1887) — владелец франц. книжного магазина в Москве; Т. выписывал через него иностранные книги и журналы.

Грабовский (Grabowsky) Норберт — немецкий врач, автор книги "Духовная любовь".

Градовский Григорий Константинович (1842— 1915) — журналист и публицист; автор воспоминаний о Т-м, его знакомый, корресп. и адресат.

Грановский Тимофей Николаевич (1813— 1855) — историк, общественный деятель, проф. Моск. ун-та.

Граубергер Федор Христофорович (1857— 1919) — немецк. колонист Саратовск. губ., учитель; последователь Т-го, его посетитель, корресп. и адресат.

Грибоедов Александр Сергеевич (1795-1829) — русский писатель.

Григ (Grieg) Эдвард (1843-1907) — норвежский композитор.

Гридчин Дмитрий Н. (род. ок. 1876 г.) — сектант-духобор из Канады; посетитель Т-го.

Гус (Hus) Ян (1371-1415) — вождь чешской Реформации, вдохновитель национально-освободительного движения.

Гусев Николай Николаевич (1882-1967) — историк литературы, в 1907-1909 секретарь Т-го. Автор книг: "Два года с Л.Н. Толстым", "Кто был Магомет", "Лев Толстой и музыка. Воспоминания" (в соавторстве с А.Б. Гольденвейзером), "Лев Толстой против государства и церкви. Не напечатанные в России места из записок бывшего секретаря Л.Н. Толстого", "Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891-1910", "Народный украинский мудрец Георгий Саввич Сковорода", "Письма Л.Н. Толстого к старообрядке", "Рассказы об инквизиции. Исторический очерк".

Гучков Александр Иванович (1862-1936) — лидер октябристов, депутат и с 1910 г. преде. III Гос. думы; в 1906 г. осн. газету "Голос Москвы".

Гюго (Hugo) Виктор Мари (1802-1885) — французский писатель, поэт.

Давид (конец 11 в. — ок, 950 до н.э.) — царь израильско-иудейского государства.

Давидсон-Моррисон (Davidson-Morrison)

Джон (1843-1906) — англ. адвокат и журналист, христ. социалист, сотр. газ. "Daily Chronicle"; автор книг по религ. и социальным вопросам; корресп. и адресат Т-го.

Давыдов Владимир Николаевич (род. в 1820 г.) — философ, социолог; корресп. и адресат Т— го.

Давыдов Николай Васильевич (1848-1920) — юрист, писатель, председатель окр. тульского, затем московск. суда; приват-доцент Моск. унта; близкий знакомый Т-го, автор воспоминаний о нем, его корресп. и адресат.

Даниель (Daniel) К.В. — англ. журналист, ред. -изд. журн. "Crank" и "Open Road"; корресп. и адресат Т-го.

Данте (Dante) Алигьери (1265-1321) — итальянский поэт.

Дарвин (Darwin) Чарлз Роберт (1809-1882) — английский естествоиспытатель, создатель теории эволюции.

Дашкевич Петр Григорьевич (1860-1942) — земский врач, народоволец, был сослан в Сибирь, откуда бежал за границу и жил там до 1905 г.; близкий знакомый Сухотиных и Т-го.

Дейч Мендель Абелевич (род. в 1885 г.) — двинский рабочий; стрелял в пристава, был приговорен к смертной казни, замененной пожизн. каторгой.

Державин Гавриил Романович (1743-1816) — русский поэт.

Детурнель или д'Эстурнель де Констан (D'Estournelles de Constant; 1852-1924) Поль Анри — барон, франц. пацифист, сенатор и обществ, деятель; корресп. и адресат Т-го.

Джемс (James) Уильям (1842-1910) — американский философ и психолог.

Джонс Валентин Николаевич (род. в 1865 г.) — сын владельцев имения Бабурино близ Ясной Поляны, проф. химии Томского технологич. ин— та; знакомый Т-го, автор статей о нем.

Джордж (George) Генри (1839-1897) — американский публицист и экономист, основатель учения о едином налоге на землю.

Джордж Генри-младший (1862-1916) — журналист, сын Г. Джорджа; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Дидро (Diderot) Дени (1713-1784) — французский философ.

Диккенс (Dickens) Чарлз (1812-1870) — английский писатель.

Дитерихс Иосиф Константинович (1868-1931) — инженер-путеец, брат А.К.Чертковой; автор воспоминаний о Т-м, его последователь, корресп. и адресат.

Дмитриев Сергей Логгинович — новгородский крестьянин; учился в Лондонск. ун-те, жил в толстовской колонии Н.Н. Александри; впоследствии врач; последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Дмитрий Донской, Дмитрий Иванович (1350— 1389) — великий князь московский и владимирский.

Добролюбов Александр Михаилович (1876— 1944) — поэт, проповедник религиозн. аскетизма; организатор в Поволжье секты "добролюбов— цев"; за отказ от воен. службы отбывал тюремное заключение; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Добролюбов Николай Александрович (1836— 1861) — литературный критик, публицист.

Доде (Daudet) Альфонс (1840-1897) — французский писатель.

Долгоруков Василий Андреевич (1804-1868) — князь, в 1856-1866 гг. шеф корпуса жандармов и нач. III отделения.

Долгоруков Павел Дмитриевич (1866-1927) — князь, один из основателей кадетской партии, проф. Моск. ун-та, председатель Моск. о-ва грамотности; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Долинино-Ивановская Александра Леонидовна (род. в 1876 г.), дочь Е.В. Оболенской, внучатая племянница Т-го.

Дорик, см. Сухотин Ф.М.

Дорошевич Влас Михайлович (1864-1922) — журналист, театральный критик; в 1902г1918 гг. ред. газ. "Русское слово".

Досев Христо Феодосьевич (1886-1919) — болгарский писатель и общественный деятель, последователь Толстого; жил у В.Г. Черткова в Телятинках, автор воспоминаний о нем ("Вблизи Ясной Поляны. 1907-1909 гг."); его посетитель, корресп. и адресат.

Достоевская Анна Григорьевна (1846-1918) — жена Ф.М. Достоевского; посетительница Т-ых.

Достоевский Федор Михайлович (1821-1881)

— русский писатель.

Дрейфус (Dreyfus) Альфред (1859-1935) — офицер франц. Ген. штаба, по национальности еврей, несправедливо обвиненный в шпионаже и отправленный на каторгу.

Дрожжин Евдоким Никитич (1866-1984) — сельск. учитель; за отказ от военн. службы был приговорен к отдаче в дисциплинарн. батальон.

Дубенский Иван Иванович (1854-1917) — главы, врач калужской губ. больницы; посетитель Т-го.

Дунаев Александр Никифорович (1850-1920) — один из директоров Моск. торгового банка; последователь, близкий знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Дымовская Мавра (род. ок. 1894 г.) — духоборка; посетительница Т-го.

Дымшиц Хаим (Ефим Иосифович; 1884— 1936) — учитель в г. Екатеринославе; отказался по религ. мотивам от воен. службы; последователь, знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Дэвитт или Девитт (Davitt) Майкл (1846— 1906) — ирландский журналист и полит, деятель. Избранный в 1895 г. в парламент, в 1899 г. покинул его в знак протеста против нападения Англии на бурские республики; посетитель Т-го.

Екатерина I (1684-1727) — российская императрица с 1725 г., жена Петра I.

Екатерина II (1729-1796) — российская императрица с 1762 г., писательница.

Елизавета Петровна (1709-1761) — дочь Петра I, российская императрица с 1741 г.

Ермилин — яснополян. крест., держал кабак.

Ернефельт (Jarnefelt) Арвид Александрович (1861-1932) — финский писатель; последователь, знакомый, мемуарист; переводчик Т-го, его корресп. и адресат.

Жуковский Василий Андреевич (1783-1852) — русский поэт.

Заболотнюк Сергей Александрович (род. в 1886 г.) — рабочий-столяр, революц. агитатор, затем последователь Т-го, его посетитель, корресп. и адресат.

Завалишин Дмитрий Иринархович (1804— 1892) — декабрист, авт. "Записок декабриста"; знакомый Т-го.

Звегинцева Анна Евгеньевна -тульская помещица, соседка Т-го; посетительница Ясной Поляны.

Зенков Н.Е. — крестьянин Вологодской губ.; автор письма против смертной казни в "Нашей газете".

Золя (Zola) Эмиль (1840-1902) -французский писатель.

Зубов Платон Александрович (1767-1822) — князь, фаворит Екатерины II, участник убийства Павла I.

Зубова Александра Васильевна (1838-1913) — графиня, мать жены С.Л.Толстого.

Иаков — библейский патриарх.

Ибсен (Ibsen) Генрик (1828-1906) — норвежский драматург.

Иван IV Грозный (1530-1584) — русский царь с 1547 г.

Иванов Николай Никитич (1867-1912) — сотрудник изд-ва "Посредник"; автор рассказов из народной жизни; привлекался к суду в Воронеже за распростр. сочинений Т-го.

Ивашев Василий Петрович (1794-1839) — декабрист.

Иконников Антон Иванович (род. в. 1883 г.) — мещанин г. Скопина, подвергался репрессиям за отказ от военной службы; последователь, корресп. и адресат Т-го.

Ильинский Игорь Владимирович — сотр. газ. "Русские ведомости", моек, юрист; посетитель Т-го.

Илья Васильевич, см. Сидорков И.В.

Иоанн Богослов, один из апостолов, ученик Иисуса Христа; ему приписывается ряд сочинений, включенных в Новый завет.

Иоанн Кронштадтский (Иоанн Ильич Сергиев, 1829-1908) — протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте.

Иосиф — в Ветхом Завете младший сын Иакова и Рахили.

Иосиф — иеромонах, настоятель скита, старец Оптиной пустыни.

Иосиф Флавий (37 — после 100) — древнееврейский историк и военачальник.

Иславин Константин Александрович (1827— 1903) — сын A.M. Исленьева, сотр. газ. "Московские ведомости", друг детства Т-го.

Исленьев Александр Михайлович (1794-1882) — офицер, помещик Тульской губ., дед С.А. Толстой; прототип отца в повести Т-го "Детство".

Кавеньяк (Cavaignac) Луи Эжен (1802-1857) — французский генерал, руководивший подавлением Июньского восстания 1848 г.

Каиафа — иудейский первосвященник, осудивший на казнь Иисуса Христа.

Калал (Kalal) Карел — чешский писатель и историк, близкий друг Маковицкого.

Калачев Александр Васильевич (1876-1931) — самарский учитель, распространял издания "Посредника"; последователь и знакомый Толстого, его корресп. и адресат.

Кальвин (Calvin) Жан (1509-1564) -богослов и проповедник, преобразователь протестантской религии.

Каляев Иван Платонович (1877-1905) — член "Боевой организации" эсеров; в июле 1904 г. принимал участие в покушении на В.К. Плеве, в феврале 1905 г. убил моек. ген.-губернатора вел. кн. Сергея Александровича; казнен в мае 1905 г.

Каменская Анна Алексеевна (род. в 1867 г.) — преде. Рос. теософского об-ва, ред. журн. "Вестник теософии"; посетительница Т-го.

Кант (Kant) Иммануил (1724-1804) — немецкий философ. Кант уверен, что существование Бога, свободной воли и бессмертия души не могут быть доказаны, но должны быть приняты как исходная очевидность.

Карамзин Николай Михайлович (1766-1826) — русский писатель, историк.

Карл Великий (742-814) — франкский король, с 800 г. император из династии Каролингов.

Карл II (1630-1685) — сын казненного короля Карла I, английский король с 1660 г.

Карл XII (1682-1718) — король Швеции с 1697 г., полководец.

Карлейль (Carlyle) Томас (1795-1881) -английский историк, публицист и философ.

Карпентер (Carpenter) Эдуард (1844-1929) — англ. поэт и публицист. Социалист, затем анархист.

Картуш (Cartouche; наст, имя Бургиньон) Луи Доминик (1693-1721) — глава банлдитской шайки в Париже; казнен.

Картушин Петр Прокофьевич (1880-1916) — донской казак; в 1906-1907 гг. финансировал

изд. "Обновление"; последователь, знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Карус (Carus) Пол (1852-1919) — амер. писатель, востоковед, философ; пропагандист буддизма, примирения религии с наукой; изд. журн. "Open Court" и "Monist"; автор сказки "Сагша", переведенной Т-м на русский язык.

Карягин (правильно — Карякин) Василий Александрович (род. в 1851 г.) — казанский купец, член III Гос. думы.

Касаткин Николай Алексеевич (1859-1930) — художник; корресп. и адресат Т-го.

Каутский (Kautsky) Карл (1854-1938) — один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала.

Каховский Петр Григорьевич (1797-1826) — декабрист.

Качоровский (Кочаровский) Карл Романович (род. в 1870 г.) — экономист-народник, автор работ по общинному землевладению; корресп. и адресат Т-го.

Келлер (Kahler) Густав Федорович (1839— 1904) — нем. учитель; Т. познакомился с ним в Веймаре и пригласил преподавать в яснополян. школе; приехал из Герм, в 1861 г., с 1865 преп. в тульской классич. гимназии.

Келлер (Keller) Элен (1880-1969) — амер. писательница, слепоглухонемая.

Кингсли (Kingsley) Чарльз (1819-1875) — англ. писатель и публицист; проповедник "христианского социализма".

Кир (ум. в 530 г. до н.э.) — царь Персии, завоеватель.

Киреевский Иван Васильевич (1806-1856) — философ-славянофил, критик и публицист.

Киреевский Петр Васильевич (1808-1856) — фольклорист, археолог, переводчик, брат И.В. Киреевского.

Киреевы, семья Александры Васильевны Ки— реевой (урожд. Алябьевой; 1812-1891), в доме которой устраивались муз. вечера; в 1857-1858 гг. на них бывал Т.

Клемансо (Clemenceau) Жорж Бенжамен (1841-1929) — премьер-министр Франции в 1906— 1909 гг.

Ключевский Василий Осипович (1841-1911) — историк, проф. Моск. ун-та, академик.

Ковалев Федор — раскольник-беспоповец из с. Терновские Плавни Херсонской губ.

Коменский (Komensky) Ян Амос (1592-1670) — чешский мыслитель-гуманист и педагог.

Коммод Л уций (161-192) — сын Марка Аврелия, римский император с 180 г.

Кони Анатолий Федорович (1844-1927) — общественный деятель, юрист; знакомый Т-го, автор восп. и статей о нем, его корресп. и адресат.

Кониси Масутаро (Даниил Павлович; 1862— 1940) — японец, принявший православие, закончил Киевскую духовную акад., проф. ун-та в Киото, переводчик произведений Т-го на японский язык, его посетитель, корресп. и адресат.

Константин Константинович (1858-1915) — вел. кн., внук Николая I, президент Акад. наук, музыкант, поэт.

Конт (Konte) Огюст (1798-1857) — французский философ-позитивист.

Конфуций (ок. 551-479 до н.э.) — древнекитайский мыслитель, философ.

Корнель (СогпеШе) Пьер (1606-1684) — французский драматург.

Короленко Владимир Галактионович (1853— 1921) — русский писатель, публицист. Автор произв.: "Бытовое явление. Из записок публициста о смертных казнях", "Воспоминания о писателях", "Из истории провокации (справка журналиста)", "Лев Николаевич Толстой", "Мултан— ское дело", "Мултанское жертвоприношение", "Один случай", "Открытое письмо статскому советнику Филонову", "Полтавские празднества", "Сорочинская трагедия".

Костюшко (Kosciuszko) Тадеуш (1746-1817) — руководитель Польского восстания 1794 г.

Кошевой Тихон Николаевич (род. в 1865 г.) — полтавский крестьянин-штундист, отказавшийся от военной службы; корресп. и адресат Т-го.

Крамской Иван Николаевич (1837-1887) — русский живописец-передвижник.

Крауфорд (Crawford) Генри (род. в 1883 г.) — корресп. и адресат Т-го из Мельбурна.

Кристи Владимир Григорьевич, бессарабский помещик; последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Кромвель (Cromwell) Оливер (1599-1658) — вождь Английской революции XVII в.

Кропоткин Петр Алексеевич (1842-1921) — кн., ученый, революционер, теоретик анархизма.

Кросби (Crosby) Эрнест Говард (1856-1907) — амер. писатель, последователь Г. Джорджа, автор статей и книг о Т-ом, пропагандист учения Т-го в США, побывавший в Ясной Поляне в 1894 г.

Крылов Иван Андреевич (1769-1844) — русский баснописец.

Ксенофонт (ок. 430-355 гг. до н.э.) — дневне— греческий писатель и историк.

Ку Хун-мин — китайский публицист, проф. Пекинского ун-та; адресат "Письма к китайцу" Т-го.

Кудрин Андрей Иванович (1884-1916) — самарский крестьянин, сектант-молоканин, репрессирован за отказ от воен. службы; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Кузминская Татьяна Андреевна (1846-1925) — мл. сестра С.А. Толстой, писательница, мемуаристка, прототип Наташи Ростовой в "Войне и мире".

Кузминский Александр Михайлович (1843— 1917) — муж Т.А. Кузминской, правовед, сенатор.

Кузьмин Николай Максимович (р. в 1884 г.) — агроном, участн. рев. движения; корресп. и посетитель Т-го.

Куперен (Couperin) Франсуа (1668-1733) — франц. композитор, клавесинист, органист.

Куприн Александр Иванович (1870-1938) — русский писатель.

Курносенков Николай Петрович — крестьянин из Ясной Поляны.

Куропаткин Алексей Николаевич (1848— 1925) — генерал, командующий войсками в Маньчжурии во время русско-японской войны; смещен после Мукденского сражения; корресп. и адресат Т-го.

Куртыш Иван Маркович (1883-1911) — крестьянин из Бессарабии, за отказ от военной службы приговорен к заключению в исправительных арестантских ротах; упоминается в статье Т-го "Закон насилия и закон любви"; корресп. и адресат Т-го.

Ла Боэти, или Ла Боэси (La Boetie) Этьенн (1530-1563) — франц. юрист, поэт и публицист.

Ламенне, или Ламеннэ (Lamennais) Фелисите Робер де (1782-1854) — французский публицист и философ, проповедник христ. социализма.

Ландовска (Landowska) Ванда (1877-1959) — польская клавесинистка; посетительница Т-го.

Лао-тзе, или Лао-цзы (6-5 вв. до н.э.) — величайший древнекитайский философ.

Латышев Михаил Петрович — купец из Царицына, посетитель Т-го.

Лафонтен (La Fontaine) Жан де (1621-1695) — французский баснописец.

Лебединский Иван Филиппович (род. в 1865 г.) — нач. ж.д. станции, учитель, сотр. газ. "Киевское слово"; в 1900 г. эмигрировал, в 1905 г. вернулся в Россию; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Лебрен Виктор Анатольевич (1882-1979) — последователь, корресп. и адресат Т-го, автор воспоминаний о нем ("Толстой"); в 1906 г. был секретарем Т-го в Ясной Поляне.

Левин М. (род. в 1860 г.) — журналист, бывш. русск. подданный, корресп. норвежской газ. "Morgenbladet"; посетитель и корресп. Т-го.

Левкович Павел Михайлович (род. ок. 1875 г.) — предводитель дворянства из Киевской губ.; посетитель Т-го.

Лейбниц (Leibniz) Готфрид Вильгельм (1646— 1716) — немецкий математик, философ.

Леонтьев Борис Николаевич (1866-1909) — последователь, корресп. и адресат Т-го из Полтавы, открывал столовые для бедных, сотрудничал с ним на голоде.

Леонтьев Константин Николаевич (1831— 1891) — писатель, публицист; с 1880 г. — цензор Моск. цензурного комитета; в 1887 г. переехал в Оптину Пустынь, постригся в монахи; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Лепсиус (Lepsius) Иоганн — директор Бер— линск. евангелической миссии, протестантск. пастор; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Лермит (L'Hermitte) Леон (1844-1925) — французский художник и гравер.

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841) — русский поэт.

Леруа-Болье (Leroy-Beaulieu) Анатоль (1842— 1912) — французский публицист и историк, автор кн. о России; посетитель Т-го.

Лесков Николай Семенович (1831-1895) — русский писатель. Среди его книг: " Вдохновенные бродяги (Удалецкие "скаски")", "Кадетский монастырь" ("Праведники"), "Легендарные характеры. Опыт систематического обозрения", "На краю света", "Обнищеванцы" ("О людях, которые ждали пришествие Христа"), "Под Рождество обидели (Житейские случаи)", "Совестный Данила и Прекрасная Аза. Две легенды по старинному прологу", "Томление духа (Из отроческих воспоминаний)", "Христос в гостях у мужика".

Лессинг (Lessing) Готхольд Эфраим (1729— 1781) — нем. драматург и теоретик искусства.

Лист (Liszt) Ференц (1811-1886) — венгерский композитор, пианист, педагог и общественный деятель.

Лихтенберг (Lichtenberg) Георг Кристоф (1742-1799) — немецкий писатель и ученый-физик.

Лозинский Евгений Иустинович (род. в 1867 г.) — публицист и философ; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Лойцнер Леонид Иванович — слушатель с.-х. курсов в Киеве; отказался от военной службы, подвергался репрессиям.

Ломброзо (Lombroso) Чезаре (1835-1909) — итальянский психиатр и криминалист, инициатор антропологическ. напр, в уголовном праве; посетитель Т-го и автор статьи "Мое посещение Толстого".

Ломоносов Михаил Васильевич (1711-1765) — первый русский ученый-естествоиспытатель, поэт, историк.

Лондон Соломон — служащий в Тульск. банке, эмигрировал в Америку; корресп. и знакомый Т-го.

Лопатин Лев Михайлович (1855-1920) — проф. философии Моск. ун-та; с 1894 г. ред. журн. "Вопросы философии и психологии"; посетитель Т-го.

Лопухин Виктор Александрович (род. в 1868 г.) — тульский вице-губернатор; знакомый и адресат Т-го.

Луженовский Г.Н. (1870-1906) — в 1905-1906 гг. один из руководителей черносотенных погромов в Тамбовской губ., убит М.А. Спиридоновой.

Львов В. (Рогачевский Василий Львович; 1873-1930) — критик и историк литературы.

Лютер (Luther) Мартин (1483-1546) — деятель Реформации в Германии.

Лютецкая Надежда Александровна — переписчица на машинке, раб. у Т-ых в Ясной Поляне.

Магомет (Мухаммед; ок. 570-632) — араб из Мекки, основатель ислама.

Мадзини (Mazzini) Джузеппе (1805-1872) — итальянский революционер, публицист и критик.

Майков Аполлон Николаевич (1821-1897) — русский поэт.

Майков Михаил Григорьевич — журналист, корресп. газ. "Биржевые ведомости", посетитель Т-го. Автор статьи "У Л.Н. Толстого в голодный 1891-1892 год".

Маккенна (Mackenna) Стивен — журналист, парижский корресп. газ. "Ney York World"; посетитель Т-го.

Макиавелли (Machiavelli) Никколо (1469— 1527) — итальянский политический деятель, историк, писатель.

Маклаков Василий Алексеевич (1869-1957) — адвокат, депутат II-IV Гос. дум от кадетской партии; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Маковицкий (Makovicki) Душан Петрович (1866-1921) — словак, врач, друг и единомышленник Толстого, живший в Ясной Поляне с 18 декабря 1904 г. до ухода Толстого. Автор дневника "Яснополянские записки".

Маковский Владимир Егорович (1846-1920) — русский живописец-передвижник.

Максимов Василий Алексеевич — основатель и редактор петербургск. изд-ва "Ясная Поляна"; адресат Т-го.

Максимов Сергей Васильевич (1831-1901) — писатель, этнограф.

Максимович Иован Георгиевич — учитель белградской гимназии, переводчик на сербск. яз. произв. Т-го; посетитель Т-го и автор воспоминаний о нем.

Малеванный Андрей Кондратьевич (род. ок. 1880 г.) — сапожник, посетитель Т-го; сын К.А. Малеванного, разделявший его религиозные воззрения.

Малеванный Кондратий Алексеевич (1845— 1913) — киевский мещанин-колесник, основатель религ. секты; за свои проповеди провел восемь лет в психиатрической больнице.

Малори (Mallory) Люси — амер. писательница-спиритка, изд. теософск. журн. "World's Advance Thought"; корресп. и адресат Т-го.

Малявин Филипп Андреевич (1869-1940) — русский художник.

Мамонова (Дмитриева-Мамонова) Софья Эм— мануиловна (1860-1946) — художница, подруга Т.Л. Толстой; близкая знакомая семьи Т-го, помогала переписывать его рукописи.

Марат (Marat) Жан Поль (1743-1793) — один из вождей якобинцев в период Великой французской революции.

Мария Александровна — см. Шмидт М.А.

Мария-Терезия (1717-1780) — австрийская эрцгерцогиня с 1740 г., жена импер. Франца I.

Мария Федоровна (1759-1828) — принцесса Вюртембергская, жена императора Павла I, мать Александра I.

Маркс (Магх) Карл (1818-1883) — немецкий теоретик коммунизма.

Мартене Федор Федорович (1845-1909) — юрист, дипломат, проф. Петерб. ун-та.

Масарик (Masaryk) Томаш (1850-1937) — чешский философ-позитивист религиозно-этического направления.

Матвеев Владимир Александрович — помещик Тульск. губ., дипломат, служивший в Персии и Индии; знаток языков и религ. движений Востока; знакомый Т-го.

Матвей (Константиновский Матвей Александрович) — ржевский священник, духовн. отец Н.В. Гоголя.

Матфей Евангелист — один из учеников и апостолов Иисуса Христа.

Махар (Machar) Йозеф Сватоплук (1864— 1942) — чешский поэт и публицист.

Махортов Иван Фаддеевич (род. ок. 1820 г.) — сектант-духобор из Канады; посетитель Т-го.

Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874-1940) — режиссер, актер; корресп. и посетитель Т-го.

Меланхтон (Melanchton) Филипп (1497-1560) — нем. педагог, протестант, сподвижник М. Лютера.

Менделеев Дмитрий Иванович (1834-1907) — русский химик, педагог, общественный деятель.

Меньшиков Михаил Осипович (1859-1918) — публицист, сотр. газ. "Неделя" и "Новое время"; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866— 1941) — писатель.

Мериме (Merimee) Проспер (1803-1870) — французский писатель.

Метерлинк (Maeterlinck) Морис (1862-1949) — бельгийский драматург, поэт.

Мечников Илья Ильич (1845-1916) — биолог и патолог.

Микеланджело (Michelangelo) Буонарроти (1475-1564) — итальянский скульптор, живописец, архитектор, поэт.

Миклухо-Маклай Николай Николаевич (1846 -1888) — русский путешественник и этнограф.

Милле (Millet) Жан Франсуа (1814-1875) — французский живописец и график.

Мильтон (Milton) Джон (1608-1674) -английский поэт, политический деятель.

Милюков Павел Николаевич (1859-1943) — историк, лидер партии кадетов, ред. газ. "Речь".

Милютин Дмитрий Алексеевич (1816-1912) — граф, ген.-фельдмаршал, в 1861-1881 гг. воен. министр; знакомый Т-го.

Минор (Залкинд Соломон Алексеевич; 1826— 1990) — моек, раввин, писатель; Т. изучал с ним древнеевр. язык.

Минский (Виленкин Николай Максимович; 1855-1937) — поэт-символист, переводчик.

Миронов Василий Иванович — крест, с. Алексеевка Самарской губ., сапожник; последователь A.M. Добролюбова; корресп. и адресат Т-го.

Митин Митрофан Антонович (род. ок. 1877 г.) — парикмахер из г. Севска Орловской губ.; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Михаил — гостинник в Оптиной Пустыни.

Михаил (Семенов Павел Васильевич; 1874— после 1916 г.) — духовн. писатель и публицист— народник, доцент Петерб. духовн. акад., потом старообрядческий епископ; корресп. Т-го.

Михаил Федорович (1596-1645) — русский царь с 1613 г., первый из рода Романовых.

Михайловский Николай Константинович (1842-1904) — социолог, публицист, литерат. критик, народник.

Михеев Василий — яснополянск. крестьянин.

Моисей — библейский пророк.

Молешотт (Moleschott) Якоб (1822-1893) — немецкий физиолог.

Молоствов (псевд. Моряков) Николай Германович (1871-1910) — офицер флота, публицист, знакомый, корресп. и адресат Т-го. Автор книги "Л.Н. Толстой. Жизнь и творчество. 1828-1908 гг. Критико-биографическое исследование".

Молоствова (урожд. Бер) Елизавета Владимировна (1875-1936) — помещица Казанск. губ., автор книг по истории русск. сектантства; знакомая, корресп. и адресат Т-го.

Молочников Владимир Айфалович (1871— 1936) — новгородск. слесарь-ремесленник, распространял запрещенные соч. Т-го; его посетитель, корресп. и адресат.

Мольер (Moliere; псевд. Жана Батиста Поклена; 1622-1673) — франц. комедиограф, актер.

Монтень (Montaigne) Мишель де (1533-1592) — французский философ-гуманист.

Монтескье (Montesquieu) Шарль Луи (1689— 1755) — франц. просветитель, правовед, философ.

Моод (Maude) Луиза (Мария Яковлевна; ум. в 1938 г.) — переводчица, жена Э. Моод а; посетительница и корресп. Т-го.

Моод Эйльмер (Алексей Францевич; 1858— 1938) — переводчик на англ. яз. и изд. Т-го; его знакомый, корресп. и адресат.

Мопассан (Maupassant) Ги де-(1850-1893) — французский писатель.

Морозов Василий Степанович (1849-1914) — яснопол. крест., ученик школы Т-го в 1859-1862 гг.

Морозов Иван Степанович (ум. в 1930 г.) — яснопол. крест., брат B.C. Морозова.

Морозов Николай Александрович (1854-1946)

— народоволец, химик и астроном; в 1881-1905 гг. находился в заключении; им написаны "Л.Н. Толстой и современная наука" и "Свидание с Л.Н. Толстым (письмо редактору)"; корресп. и адресат Т-го.

Моцарт (Mozart) Вольфганг Амадей (1756— 1791) — австрийский композитор.

Муравьев Николай Константинович (1870— 1936) — моек, адвокат, посетитель, корресп. и адресат Т-го; составитель его завещания.

Муравьев-Апостол Сергей Иванович (1796— 1826) — декабрист, один из основателей Союза спасения и Союза благоденствия.

Муромцев Сергей Андреевич (1850-1910) — юрист, проф. Моск. ун-та; преде. I Гос. думы, кадет.

Мусин-Пушкин Михаил Николаевич (1795— 1862) — попечитель Казанского, затем Петерб. учебного округа, преде. Цензурного комитета.

Мэвор (Mavor) Джеймс — проф. полит, экономии в Торонто; помогал духоборам при переселении из России в Канаду; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Мясоедов Григорий Григорьевич (1834-1911) — художник, посетитель Т-го.

Нагорнова Варвара Валерьяновна (1850— 1922) — дочь М.Н. и В.П. Толстых, племянница Т-го, его посетительница, корресп. и адресат.

Наживин Иван Федорович (1874-1940) — писатель, был под влиянием религ. учения Т-го; его знакомый, корресп. и адресат.

Накашидзе Илья Петрович (1866-1923) -грузинский журналист и писатель; последователь Т-го, его знакомый, корресп. и адресат.

Наполеон I Бонапарт (1769-1821) — французский император.

Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт; 1808— 1973) — французский император в 1852-1870 гг.

Небогатое Николай Иванович (род. в 1849 г.) — контр-адмирал; в сражении под Цусимой сдался в плен японцам, за что был осужден на десять лет, но вскоре помилован.

Некрасов Николай Алексеевич (1821-1878) — поэт.

Немирович-Данченко Владимир Иванович (1858-1943) — режиссер, один из основателей Московского Художественного театра.

Немрава (Nemrawa) Вилли — австрийск. корресп. Т-го; его последователь, отказавшийся от военн. службы и осужденный за это на два года.

Нерон Клавдий Цезарь (37-68) — римский император с 54 г.

Нестеров Михаил Васильевич (1862-1942) — русский живописец.

Никандр (Николай Иванович Покровский; 1816-1893) — тульский архиепископ; знакомый и адресат Т-го.

Никитин Дмитрий Васильевич (1874-1960) — домашний врач Т-х в 1902-1904 гг.; корресп. и адресат Т-го.

Никифоров Лев Павлович (1848-1917) — народник, затем эсер; сотрудник и переводчик изд— ва "Посредник"; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Никиш (Nikisch) Артур (1855-1922) — венгерский дирижер.

Никодим — автор апокрифического Евангелия.

Николаев Петр Петрович (1873-1928) — писатель, философ; автор книги "Понятие о Боге как совершенной основе сознания"; последователь Т-го, его корресп. и адресат.

Николаев Сергей Дмитриевич (1861-1920) — экономист, переводчик на русск. яз. работ Г. Джорджа; последователь и знакомый Т-го, его корресп. и адресат. Автор книг: "В защиту земельной реформы Генри Джорджа", "Генри Джордж. Биографический очерк", "Жизнь Кришны (индусские сказания)" (составитель), "Об освобождении земли по учению Генри Джорджа", "Об уравнительном землепользовании", "Ученая критика Генри Джорджа".

Николаева Лариса Дмитриевна (род. в 1875 г.) — жена С.Д. Николаева, одна из организаторов Моск. вегетарианского об-ва; знакомая, корресп. и адресат Т-го.

Николай I (Николай Павлович, 1796-1855) — российский император с 1825 г.

Николай II (Николай Александрович; 1868— 1918) — российский император в 1894-1917 гг.

Николай Чудотворец (IV в.) — архиепископ мирликийский.

Ницше (Nietzsche) Фридрих (1844-1900) — немецкий философ.

Новиков Михаил Петрович (1871-1939) — крест. Тульской губ., автор рассказов о крест, жизни; последователь Т-го, автор мемуаров о нем; корресп. и адресат Т-го. Написал: "Голос крестьянина", "Земельный вопрос в крестьянском разумении", "К отъезду Л.Н. Толстого", "На войну! (Записки призывного летом 1904 г.)", "Недуги народной бедности", "Новая вера", "Обращение крестьянина к крестьянам", "Письма крестьянина", "Призывной", "Тьма народная".

Новиков Николай Иванович (1744-1818) — писатель, критик, книгоиздатель.

Новичков Гавриил Александрович (род. в 1852 г.) — чернорабочий на ж. д.; последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Новоселов Михаил Александрович (род. в. 1864 г.) — преп. моек, гимназии, организатор толстовской земледельч. колонии; за распространение запрещенных сочинений Т-го был посажен в тюрьму. Впоследствии изменил идеалам Т-го и впал в православие.

Оболенская Елизавета Валерьяновна (1852— 1935) — племянница Т-го, дочь М.Н. и В.П. Толстых.

Оболенская Мария Львовна (1871-1906) — вторая из дочерей Толстого, жена Н.Л. Оболенского.

Оболенский Дмитрий Дмитриевич (1844— 1931) — князь, тульск. помещик, знакомый Т-го, автор воспоминаний о нем, его корресп. и адресат.

Оболенский Евгений Петрович (1796-1865) — князь, декабрист.

Оболенский Николай Леонидович (1872— 1934) — князь, зять Т-го, муж М.Л. Оболенской.

Оболенский-Серебряный Василий Семенович (ум. ок. 1568) — князь, боярин, воевода.

Огарев Николай Платонович (1813-1877) — поэт, публицист, друг А.И. Герцена.

Озолин Иван Иванович (1872-1913) — нач. станции Астапово, в доме которого умер Т.; автор воспоминаний о Т-м.

Окоев Давид — корресп. и адресат Т-го.

Олсуфьев Алексей Васильевич (1831-1915) — граф, ген.; знакомый Т-го по Крымской войне.

Олсуфьев Дмитрий Адамович (1862-1930) — граф, член Гос. совета; товарищ С.Л. Толстого по Моск. ун-ту; посетитель Ясной Поляны, корресп. и адресат Т-го.

Орлов Николай Васильевич (1863-1924) — художник-передвижник; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Орловы-Давыдовы — графы, землевладельцы.

Островский Александр Николаевич (1823— 1886) — русский драматург.

Офицеров Александр Аристархович (род. в 1887 г.) — студент, книготорговец, посетитель Т— го.

Офросимов (Афросимов) Александр Павлович (1846-1921) — тульский помещик, охотник и коннозаводчик; сосед и знакомый Т-го.

Павел — один из первых руководителей Христианской церкви.

Павел I (1754-1801) — российский император с 1796 г.

Пален Петр Алексеевич (1745-1826) — граф, мин. юстиции, один из организаторов и участников убийства Павла I.

Панин Никита Иванович (1718-1783) — граф, государственный деятель, дипломат; воспитатель цесаревича Павла Петровича.

Панина Софья Владимировна (1871-1957) — графиня, владелица имения и виллы в Гаспре, на которой в 1901-1902 гг. жил Т.; знакомая и адресат Т-го.

Паркер (Parker) Теодор (1810-1860) — амер. религиозн. проповедник и писатель; сторонник отмены рабства,

Паскаль (Pascal) Блез (1623-1662) — французский религ. философ, писатель, физик.

Пастернак Леонид Осипович (1862-1945) — художник, автор портретов Т., отец Б.Л. Пастернака; знакомый Т-го, его посетитель, кор— респ. и адресат.

Перна Александр (Эльмар) Яковлевич (1878— 1916) — студент Петерб. Горного ин-та, воспитатель сына В.Г. Черткова; знакомый Т-го; помогал ему в работе над книгой "На каждый день".

Перовская Софья Львовна (1853-1881) — революционерка-народница.

Перпер Иосиф Иосифович (1886-1965) — литератор, изд. журн. "Вегетарианское обозрение"; последователь и посетитель Т-го.

Пестель Павел Иванович (1793-1826) — декабрист, руководитель Южного Общества.

Петерсон Николай Павлович (1844-1919) — участник студенческих волнений в Моск. ун-те в 1861 г., учитель в яснопол. школе, член ок— ружн. суда в г. Верном, последователь учения Н.Ф. Федорова; корресп. и адресат Т-го. Автор книг "Моя переписка с гр. Л.Н. Толстым", "О Л.Н. Толстом".

Петр I (1672-1725) — русский царь с 1682 г., первый российский император с 1721 г.

Петр III (1728-1762) — российский император с 1761 г.

Петражицкий Лев Иосифович (1867-1931) — проф. права Петерб. ун-та, член I Гос. думы.

Петрович (Petrovic) Александр (1861-1926) — сербск. публицист, переводчик Т-го.

Петрункевич Иван Ильич (1843-1928) — земский деятель, один из осн. партии кадетов, член I Гос. думы; знакомый Т-го.

Пирогов Николай Иванович (1810-1881) — анатом, хирург, педагог, общественный деятель.

Писарева Елена Федоровна (ум. в 1922 г.) — переводчица, сотрудница теософского журнала; посетительница и корресп. Т-го.

Планидин Павел Васильевич (род. ок. 1856 г.) — сектант-духобор; посетитель, корресп. и адресат Т-го из Канады.

Платонов Сергей Федорович (1860-1933) — историк.

Плевако Федор Никифорович (1842-1908) — юрист, судебный оратор, член III Гос. думы. Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) — деятель российского и международного социал— демократического движения.

Плотин (204-270) — греческий философ, основатель неоплатонизма.

Плутарх (ок. 45 — ок. 127) — древнегреческий писатель и историк.

Плюснин Василий Васильевич (1877-1942) — сын богатого золотопромышленника, последователь и посетитель Т-го из Хабаровска.

Победоносцев Константин Петрович (1827— 1907) — государственный деятель, обер-прокурор Синода с 1880-1905 гг.

Поленц (Polenz) Вильгельм фон (1861-1903) — немецкий писатель-натуралист.

Полонский Яков Петрович (1819-1898) — поэт.

Попов Лазарь Константинович (1851-1917) — журналист, сотр. газ. "Новое время".

Попова Авдотья Васильевна (Дуняша; род. ок. 1846 г.) — горничная, потом экономка, долгие годы служившая в Ясной Поляне.

Порошин Семен Андреевич (1741-1769) — воспитатель Павла I, автор записок о нем.

Поссе Владимир Александрович (1864-1940) — журналист, ред. и обществ, деятель; знакомый, корресп. и адресат Т-го. Автор статей: "Встречи с Толстым", "Выдумка Леонида Андреева", "За чтением Толстого", "Как ознаменовать юбилей Л.Н. Толстого", "Мы и наши дети", "Мяса не есть", "На темы жизни", "Немецкий реалист", "Общественная жизнь", "Памяти А.П. Чехова", "Счастье и смысл жизни", "Татьянина ночь".

Поступаев Федор Емельянович (1879-1931) — поэт.

Потемкин Григорий Александрович (1739— 1791) — князь, ген.-фельдмаршал, фаворит Екатерины П.

Потехин Алексей Антипович (1829-1908) — писатель, драматург; знакомый Т-го.

Похитонов Иван Павлович (1850-1923) — художник, посетитель Т-го.

Пругавин Александр Степанович (1850-1921) — этнограф, исследователь сектантства и старообрядчества, народник. Написал: "Алчущие и жаждущие правды", "В казематах. Очерки и материалы по истории русских тюрем", "Монастырские заточения последнего времени", "Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством", "О Льве Толстом и о толстовцах", "Раскол вверху. Очерки религиозных исканий в привилегированной среде", "Религиозные отщепенцы. Очерк современного сектантства и раскола", "Священник Герасим Цветков", "Сютаев", "Таинственный узник Алексеевского равелина".

Прудон (Proudhon) Пьер Жозеф (1809-1865) — французский социалист, теоретик анархизма.

Прянишников Илларион Михайлович (1840— 1894) — художник.

Пугачев Емельян Иванович (1740-1775) — донской казак, предводитель крестьянской войны 1773-1775 гг.

Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870-1920) — монархист, черносотенец, депутат II и IV Гос. дум.

Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837) — русский поэт.

Пшибышевский (Przybyszewski) Станислав (1868-1927) — польский писатель и публицист.

Радищев Александр Николаевич (1749-1802) — революционный мыслитель, писатель.

Раевский Иван Иванович (1833-1891) — помещик Рязанск. губ., владелец имения Бегичев— ка; приятель Т-го.

Раевский Иван Иванович (1871-1931) — сын И.И. и Е.П. Раевских; посетитель Ясной Поляны.

Разумникова Ксения Григорьевна (род. в 1891 г.) — ученица моек, гимназии; корресп. и адресат Т-го.

Ракович Алексей Ксенофонтович (ум. в 1905 г.) — медик; последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Рамакришна (Гададхар Чаттерджи, 1836— 1886) — индийский религ. мыслитель и обществ, деятель. Проповедовал духовное родство всех религий. Одно время считал себя одновременно христианином и мусульманином.

Рафаэль Санти (1483-1520) — итальянский живописец и архитектор.

Рахманинов Сергей Васильевич (1973-1943) — русский композитор, пианист, дирижер.

Ревилль (Reville) Альбер < 1826-1906) — франц. протест, пастор, проф. истории религии в College de France.

Резунов Семен Сергеевич (1847-1917) — яснополянск. крест., ученик школы Толстого.

Рейнак (Reinack) Жозеф (1856-1921) -франц. журн. и обществ, деятель; посетитель Т-го.

Рейнбот-Резвой Анатолий Анатольевич (1868— 1918) — ген.-майор, в 1906-1907 гг. моек, градоначальник.

Реклю (Reclus) Жан Жак Элизе (1830-1905) франц. географ, социолог; теоретик анархизма. Участник Парижской комунны.

Ренан (Renan) Жозеф Эрнест (1823-1892) — франц. писатель, историк религии, философ.

Репин Илья Ефимович (1844-1930) — русский художник.

Рескин (Ruskin) Джон (1819-1900) — англ. писатель, искусствовед, публицист.

Робертсон (Robertson) Фрэнк Ремонт (род. ок. 1870 г.) — амер. последователь Г. Джорджа; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Робеспьер (Robespierre) Максимильен (1758— 1794) — деятель Великой франц. революции, один из руководителей якобинцев.

Роден (Rodin) Опост (1840-1917) — франц. скульптор.

Родичев Федор Измаилович (1853-1932) — юрист, помещик, член I-IV Гос. дум от партии кадетов.

Роллан (Rolland) Ромен (1866-1944) — франц. писатель, музыковед, обществ, деятель.

Ростовцев Николай Дмитриевич (1846-1922) — земский деятель, друг В. Г. Черткова; последователь Т-го; за распростр. его сочинений подвергся судебн. преследованиям.

Ротшильды (Rotschild) — семейство финансовых магнатов, основавшее в XVIII в. во Франции банкирский дом и владеющее им по сей день.

Рудков Р.А. — крест, из Елабуги Вятской губ.; посетитель Т-го.

Рузвельт (Roosevelt) Теодор (1858-1919) — президент США в 1901-1909 гг.

Русанов Гавриил Андреевич (1846-1907) — помещик Воронежск. губ., близкий знакомый Т-го, его корресп. и адресат; автор воспомин. о нем.

Руссо (Rousseau) Жан Жак (1712-1778) — франц. писатель, философ.

Рыбин (Ник. Курносенков) — яснопол. крест.

Рылеев Кондратий Федорович (1795-1826) — поэт-декабрист.

Рындин П.М., крест. Воронежск. губ., ссыльный; корресп. Т-го.

Рябов (псевд. С. Горлов) Григорий Семенович (ум. в 1922 г.) — литератор, автор восп. и статей о Т-м; его последователь, посетитель, корресп. и адресат.

Сабатье (Sabatier) Поль Шарль Мари (1858— 1928) — французский пастор, писатель-теолог; корресп. и адресат Т-го.

Самарин Юрий Федорович (1819-1876) — публицист и обществ, деятель, теоретик славянофильства; знакомый Т-го, его корресп. и адресат.

Санд (Sand) Жорж (псевд. Авроры Дюдеван; 1804-1876) — фанц. романистка.

Саранчев — знакомый Чертковых.

Сарасате (Sarasate) Пабло (1844-1908) — испанский скрипач и композитор.

Саролеа (Sarolea) Шарль (род. в 1870 г.) — белы, филолог, проф. франц. яз. и лит-ры Эдинбургского ун-та, гл. ред. журн. "Revue de Belgi— que"; посетитель и корресп. Т-го.

Свифт (Swift) Джонатан (1667-1745) — англ. писатель, политический деятель.

Семенов Сергей Терентьевич (1868-1922) — крест, писатель; в 1904-1905 гг. жил в Англии у В.Г. Черткова; знакомый Т-го, его последователь, корресп. и адресат.

Семенов-Семеновский Александр Петрович (ум. в 1919 г.) — ст. врач Данковской земск. больницы; посетитель Т-го.

Семенов-Тян-Шанский Леонид Дмитриевич (1880-1917) — внук известного географа, поэт— символист, религ. проповедник; последователь, посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Сенека Луций Анней (ок. 4 г. до н.э.— 65 г. н.э.) -римск. философ-стоик, наставник Нерона.

Сенкевич (Sienkiewicz) Генрик (1846-1916) — польский писатель, корресп. и адресат Т-го.

Сен-Сане (Saint-Saens) Камиль (1835-1921) — французский композитор, пианист, дирижер.

Сен-Симон (Saint-Simon de Rouv-roy) Клод Анри де Ревруа (1760-1825) — граф, франц. мыслитель.

Сергеенко Алексей Петрович (1886-1961) — сын П.А. Сергеенко, в 1906-10 гг. секретарь В.Г.Черткова; помощник Т-го, мемуарист.

Сергеенко Петр Алексеевич < 1854-1930) — беллетрист, публицист, лит. критик; знакомый Т-го, корресп. и адресат. Автор книг: "Архив Л.Н. Толстого", "В Ясной Поляне", "Дело Ши— бунина (Эпизод из жизни Л.Н. Толстого)", "Из передуманного Л.Н. Толстым и Н.С. Лесковым (Посмертная рукопись Н.С. Лескова)", "Как живет и работает гр. Л.Н. Толстой", "Как живет русский народ", "Л.Н. Толстой. Жизнь и творчество. 1828-1908 г. Критико-биографичес— кое исследование Н.Г. Молоствова и П.А. Сергеенко, под ред. А.Л. Волынского", "Л.Н. Толстой и его современники", "Толстой и Достоевский", "Толстой о литературе и искусстве. Записи В.Г. Черткова и П.А. Сергеенко", "Тургенев и Толстой. К 50-летию их знакомства".

Сергей Александрович (1857-1905) — вел. князь, моек. ген.-губернатор; убит И. Каляевым.

Серов Валентин Александрович (1865-1911) — русский художник и график.

Сибор Борис Осипович (1880-1961) — скрипач, проф. Моск. консерватории; посетитель Т-го.

Сивере Яков Яковлевич, фон, капитан Семе— новск. полка; в 1906 г. участвовал в усмирении крест, восстания.

Силезиус Ангелус (Angelus Silesius, т.е. силез— ский вестник, прозв. Иоганна Шеффлера; 1624— 1677) — немецк. поэт, врач.

Симеон Столпник (356-459) — христ. аскет и проповедник.

Симон (Simon) — франц. консул в Китае.

Скабичевский Александр Михайлович (1838— 1910) — лит. критик, историк литературы.

Скалой Георгий Антонович — в 1906-1914 гг. варшавский ген.-губернатор.

Сковорода Григорий Саввич (1722-1794) — украинск. философ-просветитель, педагог. Его называли "русским Сократом". Был также поэтом и богословом, знал древнееврейский, древнегреческий, латынь и немецкий столь же хорошо, как русский и украинский. Путешествовал по многим странам Европы, проводя большую часть своей жизни в качестве странствующего учителя морали. Он написал блестящие философские диалоги с мистической окраской.

Скороходов Владимир Иванович (1861-1924) — участник неск. земледельческих общин; последователь и знакомый Т-го, его корресп. и адресат.

Скороходов-младш. — сын В.И. Скороходова.

Скотт (Scott) Вальтер (1771-1832) -англ. писатель, историк.

Скотт (Scott) Лерой (1875-1929) — амер. писатель, знакомый Горького; корресп. Т-го.

Сметана (Smetana) Августин — чешский писатель.

Снегирев Владимир Федорович (1847-1916) — гинеколог, хирург, проф. Моск. ун-та; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Сойкин Петр Петрович (1862-1938) — издатель, типограф, книгопродавец.

Сократ (470-399 гг. до н.э.) — древнегреческий философ.

Соловьев Александр Николаевич (1887-1911) — крест. Новгородск. губ., приговорен к четырем годам тюрьмы за отказ от военн. службы; корресп. и адресат Т-го.

Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) — философ.

Соловьев Иван Ильич (1854-1918) — священник, религ. писатель, законоучитель Моск. лицея; корресп. и адресат Т-го.

Соловьев Сергей Михайлович (1820-1879) — историк, проф. Моск. ун-та.

Сологуб (Тетерников) Федор Кузмич (1863— 1927) — писатель и поэт-символист.

Сорель (Sorel) Альбер (1842-1906) — франц. историк.

Софокл (ок. 496-406 до н.э.) — древнегреческий поэт-драматург.

Спенсер (Spenser) Герберт (1820-1903) — англ. философ-позитивист и социолог.

Спиноза (Spinoza) Бенедикт (1632-1677) — нидерландский философ.

Спиридонова Мария Александровна (1884— 1941) — один из лидеров левых эсеров; была приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.

Спиро (псевд. Сергеев) Сергей Петрович, журналист, драматург и актер; корресп. газ. "Русское слово"; посетитель, корресп. и адресат Т-го. Написал: "Беседы с Л.Н. Толстым", "В Ясной Поляне", "Л.Н. Толстой и епископ Парфений", "Л.Н. Толстой о "Вехах", "Толстой о Гоголе", "Толстой о И.И. Мечникове", "У Л.Н. Толстого".

Стамо Элеонора Романовна — бессарабская помещица; посетительница, корресп. и адресат Т-го.

Станков Алексей Афанасьевич (род. ок. 1858 г.) — крест. Саратовск. губ.; посетитель и корресп. Т-го.

Стасов Владимир Васильевич (1824-1906) — критик, публицист, общественный деятель.

Стахович Александр Александрович (1858— 1915) — орловск. помещик, кадет, член II Гос. думы; знакомый Т-го, его корресп. и адресат.

Стахович Михаил Александрович (1861-1923) — член партии октябристов, депутат I и II Гос. дум, член Гос. совета; знакомый семьи Т-ых, корресп. и адресат Т-го.

Стахович Софья Александровна (1862-1942) — знакомая Т-ых, корресп. и адресат Т-го.

Стендаль (Stendhal; псевд. Анри Мари Бей— ля; 1783-1842) -французский писатель.

Стефанович К.С. — священник и корресп. Т-го из Елисаветграда.

Стефанович Николай Иванович, свящ.; под влиянием Т-го отказался от сана; корресп. и адресат Т-го из Луганска.

Стивенсон (Stevenson) Роберт Льюис (1850— 1894) — английский писатель.

Столыпин Александр Аркадьевич, журналист, сотр. газ. "Новое время", брат П.А. Столыпина; корресп. и адресат Т-го.

Столыпин Аркадий Дмитриевич (1822-1899) -

ген., участн. Русско-турецк. войны, отец П.А. Столыпина; знакомый Т-го, его корресп. и адресат.

Столыпин Петр Аркадьевич (1862-1911) — с 1906 г. преде. Совета министров; корресп. и адресат Т-го.

Страхов Николай Николаевич (1828-1896) — лит. критик, философ, переводчик, библиотекарь Имп. публичн. б-ки в Петерб.; близкий друг Т— го, его корресп. и адресат.

Страхов Федор Алексеевич (1861-1923) — философ; один из близких друзей Т-го, его последователь, корресп. и адресат. Автор книг: "Искание истины (Сборник статей и мыслей со вступительным письмом Л.Н. Толстого", "О мысли, слове и деле", "Церковь и Евангелие".

Строганов Павел Сергеевич — граф, дипломат, землевладелец.

Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — экономист, философ, с 1905 г. член ЦК партии кадетов; посетитель Т-го.

Струменский Степан Евгеньевич — студент, в 1902 г. в Англии помогал Черткову в изд. работе; знакомый Т-го.

Стэд (Stead) Уильям Томас (1849-1912) — англ. публицист, осн. и ред. журн. "Rewiew of Rewiews" и "Pall-Mall Gazette"; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Суворин Алексей Сергеевич (1834-1912) — журналист, изд. газ. "Новое время".

Сулержицкий Леопольд Антонович (1872— 1916) — режиссер и театр, деятель; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Суровцев Дмитрий Яковлевич (1852-1925) — народоволец; приговорен к пятнадцати годам каторги; в 1884-1896 гг. — узник Шлиссельбург— ской крепости, в 1905 г. амнистирован.

Сутковой (псевд. Дубов) Николай Григорьевич (1872-1930) — юрист; оставил службу и занялся земледелием; последователь Т-го, затем с 1910 г. последователь A.M. Добролюбова; участник изд-ва "Обновление". Автор труда "Свободные христиане".

Сухотин Алексей (Аля) Михайлович (1888— 1942) — студент-лингвист, сын М.С. Сухотина.

Сухотин Михаил Сергеевич (1850-1914) — зять Т-го, тульск. помещик, депутат I Гос. думы; автор дневника с записями о Т-м.

Сухотин Федор (Дорик) Михайлович; 1896— 1921 — сын М.С. Сухотина; посетитель Ясной Поляны.

Сухотина Татьяна Львовна (1864-1950) — старшая дочь Т-го, жена М.С. Сухотина.

Сытин Иван Дмитриевич (1851-1934) — изд.— просветитель, книготорговец; печатал кн. изд. "Посредник"; знакомый, корресп. и адресат Т— го.

Сэндерленд (Sunderland) Джабез Томас (род. в 1842 г.) — англ. историк религии.

Сю (Sue) Эжен (наст, имя Мари Жозеф; 1804-1857) -франц. писатель.

Сютаев Василий Кириллович (1819-1892) — крест. Тверск. губ., осн. учения "непротивленчества и нравственного самоусовершенствования"; знакомый Т-го.

Тан (Богораз Владимир Германович; 1865— 1936) — этнограф, фольклорист, языковед и писатель; сотр. журн. "Русская мысль" и "Русское богатство"; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Танеев Сергей Иванович (1856-1915) — композитор, ректор Моск. консерватории; в 1905 г. ушел из конс. в знак протеста против царск. репрессий.

Танечка, см. Альбертини Т.М.

Тарас Фоканыч, см. Фоканов Т.К.

Татищев Дмитрий Николаевич (род. в 1877 г.) — рязанский вице-губернатор.

Таубе Михаил Александрович (род. в 1869 г.) — барон, д-р международн. права, проф. Петерб. ун-та, автор книг по проблеме христ-ва в совр. мире; корресп. и адресат Т-го.

Тацит Публий Корнелий (ок. 58 — ок. 117) — римский историк.

Твен (Twain) Марк (псевд. Самуэля Клемен— са; 1835-1910) -амер. писатель.

Теккерей (Thackeray) Уильям Мейкпис (1811-1863) — англ. писатель.

Тенишев Вячеслав Вячеславович (род. в 1878 г.) — князь, помещик Орловск. губ., член III Гос. думы, октябрист; посетитель Т-го.

Теплов А.Г. — полит, эмигрант, знакомый Черткова в Лондоне; зав. "Бесплатной русской библиотекой" в Лондоне; корресп. и адресат Т— го.

Тихомиров (И. Кольцов) Лев Александрович (1852-1923) — член Исполн. комитета "Народной воли"; в 1888 г. отрекся от революц. убеждений; ред.-изд. газ. "Московские ведомости".

Толстая Александра Андреевна (1817-1904) — графиня, фрейлина имп. двора; двоюродная тетка Толстого, его корресп. и адресат.

Толстая Александра Львовна (1884-1979) — младшая дочь Толстого.

Толстая Дора Федоровна (1878-1933) — жена Л.Л. Толстого.

Толстая Мария Львовна (см. Оболенская М.Л.)

Толстая Мария Николаевна (1830-1912) — сестра Толстого, монахиня.

Толстая Мария Николаевна (1867-1939) — вторая жена С.Л. Толстого.

Толстая Софья Андреевна (урожд. Берс; 1844-1919) — жена Толстого.

Толстая Софья Николаевна (1867-1934) — невестка Т-го, первая жена И.Л. Толстого.

Толстая Татьяна Львовна (см. Сухотина Т.Л.)

Толстая Татьяна Михайловна (род. в 1903) — внучка Т-го, дочь М.Л. Толстого.

Толстой Алексей Константинович (1817— 1875) — граф, поэт.

Толстой Андрей Львович (1877-1916) — сын Т-го, служащий Тамбовск. крест, банка.

Толстой Дмитрий Андреевич (1823-1889) — граф, в 1865-1880 гг. обер-прокурор Синода, с 1882 г. мин. внутренних дел.

Толстой Дмитрий Николаевич (1827-1856) — брат Т-го.

Толстой Иван Дмитриевич — граф, тульский адвокат; знакомый Т-х.

Толстой Иван Львович (Ванечка, 1888-1895) — младший сын Т-го.

Толстой Илья Львович (1866-1933) — сын Т— го.

Толстой Лев Львович (1869-1945) — сын Т— го, писатель, публицист.

Толстой Михаил Львович (1879-1944) — сын Т-го, земский деятель.

Толстой Николай Николаевич (1823-1860) — брат Толстого.

Толстой Сергей Львович (1863-1947) — ст. сын Т-го; земский деятель, гласный моек, городской думы, музыкант.

Толстой Сергей Николаевич (1826-1904) — брат Т-го, тульский помещик.

Томпсон (Thompson) Франк — англ. литератор, сотр. изд. В.Г. Черткова; переводчик произв. Т-го на англ. яз.; его посетитель, корресп. и адресат.

Торо (Thoreau) Генри Дейвид (1817-1862) — амер. писатель и обществ, деятель. Был заключен в тюрьму за отказ платить налог для поддержания войны в Мексике. Автор "Гражданского неповиновения".

Тотлебен Эдуард Иванович (1818-1884) — граф, инженер-ген., руковод. инженерными работами при обороне Севастополя 1854-1855 гг.

Трегубов Иван Михайлович (1858-1931) — в 1893-1897 гг. сотр. изд. "Посредник"; в 1897 г. подписал воззвание о помощи духоборам, за что был выслан в Курляндскую губ.; последователь, знакомый, корресп. и адресат Т-го. Автор статей: "Братское воззвание", "В защиту гонимых за веру Христову", "Воззвание в защиту современных христианских мучеников", "Духоборы из Канады", "Мир с животными", "О военной службе (предисловие к кн. Т-го)", "Ответ полтавскому губернатору", "Ответ социалистам", "Привет русскому народу (предисловие к ст. К.А. Малеванного)", "Религиозные собрания в Москве".

Трепов Дмитрий Федорович (1855-1906) — в 1896-1905 гг. моек, обер-полицмейстер, затем Петерб. ген.-губернатор; адресат Т-го.

Трубецкой Павел (Паоло) Петрович (1866— 1938) — князь, скульптор; посетитель Т-го.

Трубецкой Сергей Петрович (1790-1860) — князь, декабрист.

Тукер, или Тэкер (Tucker) Вениамин (род. в 1854 г.) — теоретик анархизма.

Тургенев Иван Сергеевич (1818-1883) — русский писатель.

Тэн (Taine) Ипполит Адольф (1828-1893) — франц. литературовед, философ, писатель. Тютчев Федор Иванович (1803-1873) — поэт.

Уваров Алексей Алексеевич (род. в 1854 г.) — гр., помещик, земский деятель, член Ш Гос. думы от Саратовск. губ.; октябрист.

Уитмен (Whitman) Уолт (1819-1892) — амер. поэт.

Унковская Александра Васильевна (ум. в 1927 г.) — скрипачка и дирижер, увлекавшаяся теософией; посетительница Т-го.

Урусов Сергей Семенович (1827-1897) — князь, близкий друг Т-го, его сослуживец по Севастополю, корресп. и адресат.

Успенский Глеб Иванович (1843-1902) — писатель.

Уэллс (Wells) Герберт Джордж (1866-1946) — англ. писатель, классик научной фантастики.

Федоров Николай Федорович (1828-1903) — библиотекарь Румянцевского музея в Москве, религ. мыслитель-утопист.

Фейербах (Feuerbach) Людвиг (1804-1872) — немецкий философ.

Фельде В.И., корресп. и адресат Т-го из Языкова Симбирск, губ.

Фельтен Николай Евгеньевич (1884-1940) — сотр. изд. "Обновление"; был арестован за рас— простр. запрещенн. соч. Т-го; его посетитель, корресп. и адресат.

Феокритова Варвара Михайловна (1875-1950)

— переписчица у Т-го, подруга А.Л. Толстой.

Фет Афанасий Афанасьевич (Шеншин; 1820— 1892) — русский поэт.

Фигнер Вера Николаевна (1852-1942) — революционерка, член Исполкома "Народной воли".

Филарет (Дроздов Василий Михайлович; 1783-1867) — митрополит моск, и коломенский, историк и теоретик церкви.

Филдинг (Fielding) Генри (1707-1754) — англ. драматург и романист.

Филонов Федор Васильевич (ум. в 1906 г.) — статск. советы. Полтавск. губ. правления; орг. карательные расправы над полт. крестьянами; убит Д. Кирилловым.

Филя — см. Борисов Ф.П.

Фихте (Fichte) Иоганн Готлиб (1762-1814) — нем. философ.

Флавий, см. Иосиф Флавий.

Флобер (Flaubert) Гюстав (1821-1880) — французский писатель.

Фоканов Тарас Карпович (1852-1927) — один из любимых учеников яснопол. школы Т-го.

Фонвизин Иван Сергеевич (род. в 1822 г.) — в 1868-1870 гг. моск, губернатор; приятель Н.Н. Толстого по Моск. ун-ту.

Фонвизин Михаил Александрович (1788— 1854) -декабрист, автор "Записок".

Форбс (Forbes) Невиль — студент Оксфордск. ун-та; посетитель Т-го.

Фотий (Спасский Петр Никитич; 1792-1838)

— архимандрит, наст. Юрьевского монастыря в Новгороде.

Франко Иван Яковлевич (1856-1916) — укр. писатель, публицист, общественный деятель.

Франс (France) Анатоль (1844-1924) — французский писатель.

Франциск Ассизский (Джованни Бернардоне; 1181-1226) — итал. религ. деятель и писатель, основатель ордена францисканцев.

Фредерикс — баронесса, сестра Д.Д. Оболенского.

Фридрих II Великий (1712-1786) — прусский король с 1740 г., полководец.

Фролов Василий Дмитриевич (род. ок. 1886 г.) — семинарист, автор статей; посетитель, кор— респ. и адресат Т-го.

Хельчицкий (Chelcicky) Петр (1390-1460) — чешский религиозный и политический писатель, автор книги "Сеть веры". Как резюмировал Л. Толстой, его основная идея состояла в том, что "христианство, отчужденное от самого себя светской властью в дни императора Константина... стало полностью разрушено, перестало быть Христовым... Христианство, ожидающее от своих последователей мягкости, миротворчества, прощения за причиненные несправедливости, способности подставить другому щеку, когда тебя ударили по одной, и любви к ненавидящим, становится несостоятельным, если использует силу как непременное условие своего авторитета".

Хилков Дмитрий Александрович (1858-1914) — князь, бывш. гвард. офицер, одно время сочувствовавший взглядам Т-го; его посетитель, корресп. и адресат.

Хилкова Ольга Дмитриевна (ум. в 1910 г.) — дочь Д.А. Хилкова.

Хирьяков Александр Модестович (1863-1946)

— литератор, сотр. изд-ва "Посредник"; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) — религ. философ, поэт, один из основоположн. славянофильства.

Хомяков Дмитрий Алексеевич (1841-1919) — земск. деятель, литератор и публицист, сын А.С. Хомякова.

Хохлова, яснопол. крест.-вдова; за нее хлопотал Т.

Хэйг (Haig) Александр (род. в 1853 г.) — англ. врач, д-р медицины Оксфордск. ун-та; корресп. и адресат Т-го.

Цветков Герасим Иванович — священник; в 1901 г. по распоряжению Синода был заточен в монастырь.

Цвингли (Zwingli) Ульрих (1484-1531) — деятель Реформации в Швейцарии.

Цельз, или Цельс (Celsus; II в.) — римск. философ, платоник-эклектик, критик христианства.

Цингер Александр Васильевич (1870-1934) — физик, проф. Моск. ун-та; знакомый и посетитель Т-го, автор воспоминаний о нем.

Цукерман Шай (М. Шпиндлер; род. в 1889 г.) — анархист из Белостока, член террорист, орг-ции "Народная воля".

Чайковский Петр Ильич (1840-1893) — русский композитор.

Чаннинг (Channing) Уильям Эллери (1780-1842) — амер. пастор, богослов и писатель; цитаты из его сочинений использованы Т-м в качестве эпиграфов к статьям "Одумайтесь!", "Конец века", "О значении русской революции".

Чекальский Е.И. (род. в 1885 г.) — польск. литератор, посетитель Т-го.

Челпанов Георгий Иванович (1862-1936) — психолог, логик и философ, проф. Киевск. ун-та, а с 1907 г. Моск. ун-та.

Челышев Михаил Дмитриевич (1866-1915) — самарский промышленник, октябрист, депутат III Гос. думы; посетитель Т-го.

Чемберлен, или Чамберлен (Chamberlain) Хаустон Стюарт (1855-1927) — нем. философ— неокантианец, социолог.

Черкасский Александр Алексеевич — князь, племянник Звегинцевой, адъютант варшавского ген.-губернатора; посетитель Ясной Поляны..

Чернеховский (в тексте Черниховский) Дмитрий Лаврентьевич, моек, врач-акушер, случайный знакомый Т-го, посетитель Ясной Поляны.

Чернышевский Николай Гаврилович (1828— 1889) — писатель, литературный критик.

Чертков Владимир (Дима) Владимирович (1889-1964) -сын В.Г. Черткова, знакомый Т-го, его корресп. и адресат.

Чертков Владимир Григорьевич (1854-1936) — близкий друг Т-го, издатель его сочинений. Автор книг: "Дополнительная цензура для Толстого", "Злая забава", "Наша революция", "О значении Ницше", "О последних днях Л.Н. Толстого", "О революции. Насильственная революция или христианское освобождение?", "Слова Л.Н. Толстого, записанные В.Г. Чертковым (1907-1910)", "Страница из воспоминаний. Дежурство в военных госпиталях", "Толстой о литературе и искусстве. Записи В.Г. Черткова и П.А. Сергеенко", "Уход Толстого".

Черткова Анна Константиновна (1859-1927) — жена В.Г. Черткова; последовательница Т-го, его корресп. и адресат.

Чехов Антон Павлович (1860-1904) -русский писатель.

Чингисхан (наст, имя Темучин; ок. 1155— 1227) — монг. хан и полководец.

Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) — юрист, историк, философ, проф. Моск. ун-та; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Членов Михаил Александрович (род. в 1871 г.) — моек, врач-венеролог.

Шаляпин Федор Иванович (1873-1938) — русский певец. Один раз выступал в московском доме Толстого.

Шанявский Альфонс Леонович (1837-1905) — ген., общ. деятель народн. образования; на его средства был открыт народный университет.

Шевченко Тарас Григорьевич (1814-1861) — укр. поэт, художник.

Шейерман Владимир Александрович (1862— 1939) — харьк. помещик; один из организаторов земледельч. общины в Телятинках; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Шекспир (Shakespeare) Уильям (1564-1616) — англ. драматург и поэт.

Шеншин (ум. в 1905 г.) — судаковский помещик, предводитель дворянства.

Шереньи (Serenyi) Август — венг. журналист, сотр. газ. "Budapesti Hirlap"; посетитель Т-го.

Шеридан (Sheridan) Ричард Бринсли (1751— 1816) — англ. драматург.

Шестов Лев (Шварцман Лев Исаакович; 1866-1938) — философ и лит. критик; посетитель Т-го.

Шиллер (Schiller) Иоганн Фридрих (1759— 1805) — нем. поэт, драматург, теоретик иск-ва.

Шильдер Николай Карлович (1842-1902) _ историк, директ. Публичн. б-ки в Петербурге.

Шипов Дмитрий Николаевич (1851-1920) — землевладелец, предо^ Моск. земск. управы.

Шкарван (Skarvan) Альберт Альбертович (1869-1926) — словацк. врач и литератор; последователь и посетитель Т-го, его корресп. и адресат.

Шлезингер (Schlesinger) Мартин Людвиг — нем. юрист; корресп. и адресат Т-го.

Шмидт Мария Александровна (1844-1911) — близкий друг и единомышленница Т-го, в прошлом классная дама Николаевского женского уч— ща в Москве; в 1895 г. поселилась в д. Овсян— никово близ Ясной Поляны; посетит., корресп. и адресат Т-го.

Шмит (Schmitt) Эуген Генрих (1851-1916) — нем.-венг. публицист, анархист, изд. в Будапеште религ. журн. "Religion des Geistes"; корресп. и адресат Т-го.

Шнейдер (Schneider) Саша (1870-1927) — нем. художник и гравер.

Шооп (Schoop) М.У. _ корресп. Т-го.

Шопен (Chopin) Фридерик (1810-1849) — польский композитор и пианист.

Шопенгауэр (Schopenhauer) Артур (1788— 1860) — немецкий философ.

Шоу (Shaw) Джордж Бернард (1856-1950) — англ. писатель и драматург.

Штанге Александр Генрихович (1854-1932) — зав. павловск. кустарной артелью слесарей; посетитель Т-го, его корресп. и адресат.

Штевен Александра Алексеевна (Ершова; 1865-1933) — баронесса, деятельница нар. образования; посетительница Т-го.

Штейнгель Владимир Иванович (1783-1862) — барон, декабрист, автор "Записок".

Штирнер (Stirner) Макс (1806-1856) — нем. философ, анархист.

Штраус (Strauss) Давид Фридрих (1808-1874) — нем. богослов и философ.

Штраус Иоганн (сын; 1825-1899) — австрийск. композитор.

Шуберт (Schubert) Франц (1797-1828) — австрийск. композитор.

Шувалов Андрей Петрович (1744-1789) — граф, камергер Екатерины II, литератор, корресп. Вольтера.

Щегловитов Иван Григорьевич (1861-1918) — мин. юстиции в 1906-1915 гг, черносотенец, 276

Щедрин (Салтыков-Щедрин) Михаил Евгра— фович (1826-1889) — русский писатель-сатирик.

Щербак (Щербаков) Антон Петрович (1863— 1930) — крест, харьковск. губ., делегат Всерос. крест, съезда в Москве; посетитель, корресп. и адресат Т-го.

Щуровский Владимир Андреевич (1852-1939) — моск. врач-терапевт; лечил Т-го в 1902 г. в Гаспре и во время его предсмертной болезни в Астапове; корресп. и адресат Т-го.

Эвклид, или Евклид (V-IV в. до н.э.) — древнегреческий философ, ученик Сократа.

Эдисон (Edison) Томас Альва (1847-1931) — амер. изобретатель и предприниматель.

Эдуард VII (1841-1910) — англ. король с 1901 г.

Эзоп (VI-V вв. до н.э.) — древнегреческий баснописец. Многие рассказы Т-го, вошедшие в "Азбуку", являются вольным переводом басен Эзопа.

Эльцбахер (Eltzbacher) Пауль (1868-1928) — нем. теоретик анархизма; корресп. и адресат Т-го.

Эмерсон (Emerson) Ралф Уолдо (1803-1882) — амер. философ и писатель; его этические взгляды, идея непротивления злу насилием привлекли к себе внимание Т-го.

Энгельс (Engels) Фридрих (1820-1895) — англ. теоретик коммунистического учения.

Энгиенский герцог (due D'Enghien) Луи Антуан (1772-1804) — франц. принц из династии Бурбонов; казнен по приказу Наполеона; рассказ о его казни введен Т-м в "Войну и мир".

Эпиктет (ок. 50 — ок. 140) — римский фило— соф-стоик.

Эразм Роттердамский (Erasmus; 1469-1536) — голл. гуманист эпохи Возрождения, писатель.

Эртель Александр Иванович (1855-1908) — писатель; знакомый, корресп. и адресат Т-го.

Ювачев Иван Павлович (1860-1936) — член орг-ции "Народная воля", полит, ссыльный на Сахалине; посетитель Т-го.

Юнге Екатерина Федоровна (урожд. Толстая; 1843-1913) — художница и мемуаристка; троюродная сестра Т-го, его корресп. и адресат.

Якубовский Юрий Осипович (1857-1929) — банковск. служащ. в Самарканде; автор воспоминаний о посещении Ясной Поляны; корресп. и адресат Т-го.

Яначек (Janacek) Ярослав (1878-1964) - чешек, механик, друг и корресп. Маковицкого; последователь Т-го.

L'Houet А,, евангелич. пастор, автор кн. "Zur Psychologie des Bauerntums".

Ohnet Georges (1848-1918) - франц. романист.

Soyen Shaky — японск, богослов-буддист.


Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель, искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
http://MarsExX.narod.ru/
marsexxхnarod.ru





Добрые, интересные и полезные рассылки на Subscribe.ru
Подписывайтесь — и к вам будут приходить добрые мысли!
Марсель из Казани. «Истина освободит вас» (MARSEXX.narod.ru).
«Mein Kopf, или Мысли со смыслом!». Дневник живого мыслителя. Всё ещё живого...
Предупреждение: искренность мысли зашкаливает!
Настольная книга толстовца XXI века. Поддержка на Истинном Пути Жизни, увещевание и обличение от Льва Толстого на каждый день.
«Рубизнес для Гениев из России, или Сверхновый Мировой Порядок». Как, кому и где жить хорошо, а также правильные ответы на русские вопросы: «Что делать?», «Кто виноват?», и на самый общечеловеческий вопрос: «В чём смысл жизни?»
«От АНТИутопии страшного сегодня к УТОПИИ радостного завтра». Мы оказались в антиутопии... Почему так? Как и куда отсюда выбираться? Причина в том, что мы признали утопии утопичными, то есть несбыточными, — и перестали трудиться над их воплощением. Но только стремясь реализовать утопии, возможно достичь сносной жизни!
Поэтому выход только один — начать воплощать светлые утопии о справедливом и лучшем завтра!!!

copyright: везде и всегда свободно используйте эти тексты по совести!
© 2003 — 2999 by MarsExX (Marsel ex Xazan)
http://marsexx.narod.ru
Пишите письма: marsexxхnarod.ru
Всегда Ваш брат-человек в труде за мир и братство Марсель из Казани